Лотос цветет алым

Спокойствию пришел конец. Окончательно, бесповоротно и одномоментно. Впервые лично увидев Сору, Цунаде сразу заподозрила неладное. И дело было не в мальчике как таковом, с ним, по крайней мере, по началу, никаких проблем не было, просто в один миг, как будто бы по щелчку, в сердце пятой хокаге деревни Листвы зародилась та самая тревожная мысль. «Спокойствию пришел конец» Как раньше уже никогда не будет. И пусть пока ни о чем не подозревающие ребята резвятся и тренируются, пусть Сора и Наруто внимательно слушают сенсея Асуму, а Сакура с Ино продолжают обучение в больнице под присмотром Шицуне. Пусть все идет своим чередом. Сенджу явственно чувствовала — идти оставалось недолго. Когда командир отряда АНБУ доложил ей о внезапной пропаже Данзо, Цунаде не удивилась. Только хмыкнула, отдав формальный приказ разыскать лидера Корня, а затем вновь вперила взгляд в открывающуюся за окном панораму деревни. Это было не то. Ее предчувствие предупреждало не об этом. А потом проблемы начали надвигаться на Коноху лавиной. Допрос Данзо, признание Асумы, попытка нападения Соры на Шимуру. Появление четверки похитителей и открытое их выступление против деревни Листвы. Блокада. Отключение электричества. Второй уровень тревоги. Как вишенка на торте — восставшие из мертвых шиноби, под действием омерзительного киндзюцу ставшие безмозглыми зомби, тупыми машинами для убийства. И все же предсказательницей или ведуньей Цунаде не была. Тот факт, что Сора сумел использовать заключенную в нем часть чакры девятихвостого и даже «вызвать» покров демонического лиса, хокаге все ж таки сумел удивить. Если не сказать — напугать. Одного импульсивного дзинтюрики на деревню было вполне достаточно. Второй был бы явно лишним. Но, к счастью, обошлось малой кровью. Несколько раненых, задетое самолюбие Узумаки и прямое указание на то, что Коноха к спонтанной мобилизации совершенно не готова. Цунаде больше всего волновало именно последнее. Мальчик из Храма Огня деревню, скрытую в Листве, вскоре после всех трагических событий, покинул. Но он не был первым, кто принес в Коноху беду или стал причиной открытого, по своей сути, военного конфликта. И он явно не станет последним. — Деревня скрытого Облака, значит? — примерно в то же время по ничем не примечательной просёлочной дороге шли двое шиноби. Один из них заговорил первым, и, вальяжно перекинув с одно плеча на другое массивного вида косу, едва не задел ею своего напарника. — Мы будем там меньше, чем через пять дней, — неохотно ответил второй и взглянул на шиноби, плохо справляющегося с собственным оружием, с нескрываемым отвращением, — «Мы», если я не убью тебя раньше. Мужчина со светло-серыми волосами на это только рассмеялся. Вытащив из-под черного с красными облаками плаща круглую подвеску на цепочке, он помахал ею перед носом товарища: — Я смерти не боюсь, мой Бог примет меня со всеми почестями! Шиноби с повязкой деревни скрытого Водопада молча покачал головой. В мутных зеленых глазах, контрастно выделявшихся на воспаленной ярко-красной радужке, не было ни тени эмоции. Первый же продолжал, и восклицания его становились все эмоциональнее: — Жди нас, двухвостая, скоро мы принесем и тебя в жертву!

***

Аминами отлетела к стене. Больно ударилась лопатками, но почти сразу же поднялась на ноги, стараясь не терять из виду своего противника. Задачка была не из легких. — Великолепен… — донесся до нее голос Орочимару, — Просто само совершенство. «Само совершенство» на комплимент, как и, в общем-то, на болезненный стон девушки, не повел и бровью. В тусклом свете сверкнуло изогнутое острие клинка Кусанаги. Страшнее холода легендарной стали был только пробирающий до костей взгляд тех самых глаз с шаринганом. — Это все, что ты можешь? — вопрос санина на этот раз обращался к ней. — Нет, почему же, — кривая ухмылка и детское желание не падать в грязь лицом, — Могу еще… — Нет. Учиха возник перед ней за долю секунды. На фарфором лице — ни единой эмоции. Быстрый замах, со свистом разрубившая воздух катана и… Аминами уворачивается, делает пируэт, складывает печать… — Нет, не можешь. …и замирает на месте, пораженная в самое сердце. Стоящий сзади Саске отдернул руку от ее спины и, несильно толкнув, заставил упасть на колени. Облегченный вариант чидори временно парализовал нервную систему девушки, но за жизнь куноичи можно было не переживать. Как будто он собирался. — Слишком медленно, — он чеканит слова и убирает меч в ножны. Не долго думая, со всей силы пинает куноичи в живот, — Слишком слабо. В повисшей тишине слышно, как судорожно всхлипывает Аминами, откатившаяся прямо под ноги к своему отцу и его протеже. Кабуто отводит глаза, крепко стискивая челюсти почти до боли. Он стоял чуть позади Орочимару и едва не подпрыгнул, когда тот кивнул ему, устало зевнув и лениво скользнув взглядом по корчившемуся на полу телу: — Тренировка окончена. На сегодня все. — Когда ты научишь меня новой технике? — голос Саске долетал до нее словно сквозь вату. — Начнем завтра, на заре, на третьем полигоне. — Что это будет? — О, — Орочимару ухмыльнулся, и в его глазах заискрились дьявольские огоньки, — Ничего необычного. Учиха сделал шаг вперед. Санин отступил, еще шире улыбнувшись. — Ты подчинишь себе молнию, Саске, — в комнате повисла гробовая тишина, — Полностью подчинишь себе стихию. Орочимару ушел, больше не сказав ни слова. Спустя несколько секунд вслед за ним исчез и Саске. Растворился в воздухе, впрочем, как и всегда. Кабуто опустился на пол рядом с Аминами, медленно приходившей в себя. — Я же говорил, — его ладони замерли в нескольких сантиметрах от ее груди, и зеленоватое свечение начало приятно согревать изнутри, — Знакомство с Саске — то еще удовольствие. — Это ведь даже не треть того, что он может, — в ее вздохе не было горечи или сожаления. Глупо было предполагать, что она может тягаться силами с Учихой, ее специализация как шиноби изначально была с уклоном в медицину, а не в техники боя, — Зачем вообще была нужна эта тренировка? Все же было ясно и так, о моих способностях… — Господин Орочимару думал не о тебе, — Кабуто поймал ее взгляд и чуть тише продолжил, — Саске важно было понять, что бывают противники, на которых его гендзюцу не будет действовать. Вот и все. А ведь логично. — Подчинить молнию, — не спеша приняв сидячее положение, куноичи осмотрела свои конечности на предмет повреждений. Ни единой царапины. Клинок обнажал все-таки пафоса ради? — Но ведь его стихия — огонь, да? — Как и у всех Учих, — Якуши кивнул и, поднявшись, помог встать девушке, — Изучение стихии молнии — в случае с Саске, не более чем компенсация. Возмещение того, чему господин Орочимару не может его научить. — Шарингану? Снова кивок. Короткий и молчаливый. Продолжать разговор в данном русле парень однозначно не горел желанием. Пусть так. — Я есть хочу. Аминами улыбается и распускает волосы, перевязывая изрядно растрепавшийся в ходе битвы пучок. Смотрит на Кабуто как ни в чем не бывало и, закончив с прической, мягко касается его локтя: — Хватит об Учихах, пойдем поужинаем. Что это — генетика или истинно-женская натура? Кабуто хотелось верить, что второе. Но увы. Остаток вечера Аминами провела в своей комнате. Поужинав, она в сопровождении Кабуто направилась в библиотеку, но помощь нукенина ей, к сожалению самого Якуши, там не понадобилась. Отыскать стеллаж с книгами по медицине было не сложно. Он занимал целую стену. И часть его была занавешена тонким полупрозрачным тюлем. Именно эти «спрятанные» от глаз книги и привлекли внимание куноичи — энциклопедии ядов и запрещенных лекарств, редкие исследования и описания безумных экспериментов. Сплошь и рядом изображения черепов, надписи «опасно», «может привести к летальному исходу», «не соблюдение порядка операции влечет за собой смерть пациента». И пометки, тысячи закладок, подписей и выделений. Орочимару советам авторов явно не следовал. Извлечение души. Клиническая смерть. И, наконец, то, что она и искала — затасканная книга в видавшей виды обложке. Засаленные страницы, размытые строчки, судорожный почерк на полях. «Микрохирургия глаза. Пересадка органов. Слепота и ее причины». В Конохе такого не найдешь. — Не знал, что одержимости передаются по наследству, — скептически покачав головой, пробормотал Кабуто. — Еще мне нужна книга о редких травах, — проигнорировав его комментарий, Аминами огляделась, — Где ее искать? — Я принесу тебе завтра, есть у нас одна энциклопедия, — задумчиво потерев подбородок, парень кивнул собственным мыслям, — Да, она не здесь. Я принесу. — Что, в одной из тех комнат, куда мне строго-настрого запрещено заходить? Якуши кивнул, неловко улыбнувшись. Сарказм куноичи его обезоруживал. Потом они разошлись, она — в свою комнату, Кабуто — куда-то по своим делам. Залив в лампу новую порцию керосина, Аминами поставила ее на прикроватную тумбу и легла на кровать, удобно устроившись на животе. Монахи в храме Бури читать книги в такой позе ей категорически запрещали, и девушка до сих пор наслаждалась тем, что была свободна, как ветер. Вот только, чего эта свобода стоила? Скрип двери она услышала, когда на часах было почти два часа ночи. Ни шагов, ни голосов. Секундный скрип и снова — абсолютная, гробовая тишина. А спустя каких-то полчаса — шорох и что-то смутно похожее на всхлип. — Саске? — она стояла перед дверью в его спальню, держась за ручку, но не решаясь ее повернуть, — Саске, ты спишь? Тишина. Тишина. А затем снова всхлип и невнятное бормотание. Нет, не «невнятное». Очень, черт побери, ожидаемое бормотание. — Нии-сан… — Саске! — Аминами рывком открыла дверь и вошла, впустив в темное помещение тусклый свет от факелов в коридоре. Она видела, как он подскочил. Молниеносно сел, прижавшись спиной к стене, и ненароком спихнул на пол спутанный ком одеяла. Он тяжело дышал, явно не до конца проснувшись, и выставил перед собой руку с мерцающим в темноте чидори. Его выдали глаза. Огромные, черные, в них голубыми искрами отражались всполохи молнии, которую он «держал» в ладони. И все бы ничего, но… — Т-ты? — он смотрел на нее, и по щекам его текли слезы. — Тебе приснился кошмар, — девушка делает шаг вперед и останавливается. На губах Учихи играет слабая улыбка. Неосознанная. Словно прочитав мысли Аминами, он закусывает губу, избавляясь от остатков сна. Кошмарного ли? — Что тебе нужно? — низкий голос дрожит и срывается в хрип. Глаза будто бы только сейчас фокусируются на стоящей перед ним девушке. Сама она готова была поклясться, что видела в этих черных омутах не свое отражение, но человека, до боли похожего на сидящего перед ней мальчишку. Только старше, выше и с большей тоской во взгляде. Саске моргнул и поднял на Аминами на этот раз алые глаза. — Ну? — он встал и подошел к ней почти вплотную. Его чакра буквально пропитывала воздух, делала его плотным, практически ощутимым, — Комнатой ошиблась? Или лунатишь? — Я хочу тебе помочь, — взгляд снизу вверх — она была немногим его ниже — Тебя мучают кошмары? — Мне не нужна помощь. — Саске… — Уходи. — Тебе снится Итачи? Он отшатнулся. Отвел глаза. Голос снова его подвел: — Да что ты знаешь… — Немного, — его броня явно дала трещину, и Аминами рискнула дотронуться до его плеча, — Я некоторое время жила в Конохе. Было сложно совсем ничего о тебе не узнать. Тебе снится прошлое? С периодичностью мучают воспоминания о… той ночи? Саске неопределенно фыркнул. Скинул ее руку и обошел куноичи, заперев дверь в комнату изнутри, а затем сел на кровать. Подняв на девушку взгляд темно-карих глаз, схватил ее за запястье и дернул, грубо усадив рядом. — Три тысячи сто восемьдесят один. Аминами смотрела на него с удивлением. Не поняв, о чем речь, перебивать не решилась. — С «той ночи», как ты это назвала, прошло почти девять лет. За это время мне приснился три тысячи сто восемьдесят один кошмар, — горькая усмешка исказила красивое лицо, — Если эти сны можно назвать кошмарами, конечно. Куноичи вздрогнула, едва не вскрикнув от внезапного осознания. Она поняла, куда он клонит. Она вообще все поняла. Его слезы, тупая, нескончаемая боль в глазах, которые еженощно видят того, кого он так сильно ненавидит? Нет, вовсе нет. Кого он любит больше всего на свете. До сих пор любит. Несмотря ни на что. — Тебе снится твое детство, — она произнесла это почти шепотом, и по взгляду Учихи поняла, что попала в точку. Маска горделивого нукенина рассыпалась и превратилась в прах. На нее смотрели глаза брошенного ребенка, одинокого и ужасно несчастного. Ребенка, который девять лет врал самому себе и всем окружающим, но так и не смог поверить в собственную ложь. Аминами улыбнулась и смахнула с глаз выступившие слезы, — Тебе снится то время, когда все еще было хорошо. Он кивнул. И от этого признания, которое даже не он произнес, истерзанное сердце в его груди вновь разбилось на тысячи осколков. Несчастные. Вы же жить друг без друга не можете. — Ложись. — Что? Аминами кивнула на смятую постель и мягко надавила на его плечо, заставляя принять горизонтальное положение. Саске подался на удивление легко и клубком свернулся возле стены. Подняв с пола одеяло, девушка накрыла им парня, тут же зарывшегося в мягкую ткань почти с головой, и не сдержала улыбки. Он похож на выброшенного на улицу котенка. Как же сильно ему не хватает самой простой ласки. Сев на край кровати, Аминами потерла ладони друг о друга и, вызвав едва уловимое зеленоватое свечение, одной рукой коснулась лба Учихи. Тот дернулся, будучи не привыкшим к прикосновениям. — Все хорошо, засыпай, — она улыбнулась в ответ на его испуганный взгляд, и он снова послушался, придвинувшись ближе. — Почему ты… — уже проваливаясь в сон, он начал было что-то говорить, но так и не закончил, мирно засопев. Аминами посмотрела на него, спящего, беззащитного, так нещадно уставшего от душевных терзаний, и предательская слеза снова сорвалась с ее длинных ресниц. Она ушла утром, вырвавшись из очередной дремоты, в которую в сотый раз за ночь провалилась. Саске спал, его дыхание было абсолютно ровным, все тело — расслабленным. В последний раз поправив одеяло, Ами неосознанно коснулась разметавшихся по подушке угольных прядей. С ее губ сорвался почти неразличимый шепот. Ответ на вопрос «почему», который сам Саске так и не сформулировал до конца. — Потому что мое сердце, кажется, принадлежит Учихам. И спокойствию в моей душе, видимо, пришел конец. Окончательно и бесповоротно.