***
Саске снился Каташи уже третий день подряд. И если первый раз на джонина особого впечатления не произвел, то второй его уже, как минимум, удивил. Третий насторожил, если не сказать — напугал. Все мысли Хатаке днем и ночью были заняты Акацуки, теми двумя, Какузу и Хиданом, которые, как недавно выяснилось, сами шли в руки жаждущих реванша шиноби. Уже совсем скоро Каташи должен был отомстить за своего (какого по счету?) убитого друга. Команда номер десять же отомстит за смерть своего любимого наставника. Учителя. Сенсея Асуму. Не без предвкушения ждала этого боя и пятая хокаге. Тучи над деревней скрытого Листа сгущались все больше, и победа над двумя нукенинами смогла бы хоть ненадолго позволить им всем перевести дух и снова поверить в собственные силы. Акацуки, политика, тренировки с Наруто. И так каждый день. С утра и до поздней ночи. Снова и снова. Казалось бы — причем здесь вообще Учиха? Но подсознание решило иначе. Точнее даже не подсознание, скорее — память. Потому что все, что в те дни снилось Хатаке, происходило с ним на самом деле. Только очень-очень давно. Первый сон был о путешествии в страну Волн. Их первом задании в качестве отряда номер семь. Выпускники академии — совсем дети, и он, джонин, наконец-то согласившийся попробовать себя в качестве наставника. Он понял, что не пожалеет о своем решении в первую же секунду, как только увидел порученных ему ребят. Влюбленную девчонку, раздолбая, мечтающего стать хокаге и его — Учиху. Ребенка, выжившего в той самой резне. Младшего брата легендарного Итачи. «Он очень на него похож» — была первая мысль Каташи. Но очень скоро он понял, как сильно тогда ошибался. Саске удивил его на первой тренировке, использовав огненный шар. Потом — когда не испугался Забузы. И снова — когда активировал шаринган, сражаясь на мосту с Хаку. На долю секунды сквозь пелену тумана Хатаке разглядел за ледяными зеркалами мальчишку с красными глазами. Такими же, как у его брата, и, одновременно с этим, совершенно другими. Ненавидящими. Настолько, что, казалось, лед Хаку расплавится от одного только взгляда этих горящих агонией глаз. — Я мечтаю убить… одного человека, — были первые его слова своему сенсею. Гадать, кого именно, джонину не пришлось. — Эта девчонка, Аминами, в чем подвох? — спросил однажды Каташи, засидевшись в кабинете хокаге с отчетами о результатах их с Наруто тренировок. — Нет никакого подвоха, — Цунаде оторвалась от бумаг, зевнула и посмотрела в окно, — Она скоро вернется. Продолжит у меня обучаться, если… у меня будет на это время. — Зачем вам это? — А почему нет? — она посмотрела на него, улыбнувшись, — Офтальмология — не самый сильный мой конек, почему бы не вырастить подобающего специалиста, тем более что она сама этого хочет. — Не поверю, что вы не поинтересовались, почему она этого так сильно хочет, — не смотря на неизменную маску, Сенджу могла поклясться, что Хатаке ухмылялся ей в ответ. — Ее бабушка… — Цунаде. Они оба — нет, не засмеялись — синхронно фыркнули. — У нас в деревне нет медика, специализирующегося на шарингане, — хокаге потерла переносицу и абсолютно серьезно посмотрела Каташи в глаза, — А вдруг он нам понадобится? — «А вдруг» — это на случай, если Саске вернется? — также серьезно заговорил джонин, но закончить ему не удалось, — Вы же понимаете, что это… — А вдруг, — она перебила его и подалась вперед, еще ближе, почти нависнув над письменным столом, — А вдруг не Саске? Разного цвета глаза удивленно расширились. Цунаде, устало вздохнув, забросила отчеты в ящик стола и без сил рухнула в свое кресло. Каташи, оправившись от удивления, расспрашивать ни о чем не стал. Зато рассказал хокаге про второй сон. Тогда он еще не знал, что уже завтра будет пересказывать ей третий. Но это будет завтра. А пока что — экзамен на тюнина. Появление Орочимару, проклятая метка на ни в чем не повинном мальчике и, наконец, поединки и финальная часть — бой Саске с Гаарой. Уже тогда, на их тренировках, которые Каташи практически от всех держал в тайне, он почувствовал, как что-то внутри младшего Учихи дало трещину. Что-то очень важное сломалось, разбилось, и уже никогда не станет «как раньше». Он ожесточился, окончательно закрылся в себе. Тренировки становились все более изнурительными, манера Саске драться все больше начинала граничить с нездоровым остервенением. По собственной глупости Каташи тогда подумал, что хуже моральное состояние парня уже вряд ли станет. А потом тот проиграл Шикаку и увидел, как Наруто призвал Гамабунту. И благо, после этого Хатаке уже не думал «хуже уже не станет». Потому что оно стало. В Коноху вернулся Итачи. И не стало Саске. Его сон оборвался на моменте, когда к нему прибежал посыльный с сообщением, что Саске после драки с братом был доставлен в госпиталь. В записке от его лечащего врача была фраза, которая напугала Хатаке больше, чем какое бы-то ни было перечисление травм и увечий. Три предложения, он помнил их дословно до сих пор. «Физические повреждения не несут опасности для жизни. Сломлена психика посредством Цукуеми. Шансов на выздоровление мало». Едва ли стоило объяснять врачам, что Цукуеми здесь, в общем и целом, было не при чем. — Скажи мне, Каташи, — медового цвета глаза Цунаде смотрели на него ласково, по-матерински нежно, — Тогда, во время задания по спасению казекаге, — она помедлила. Сын Белого Клыка Конохи хмыкнул и, откинувшись на спинку стула, устало закрыл глаза. — Я этого никогда не хотел. Сенджу знала, что могла с ним об этом поговорить. Если не с ним, то, наверное, разве что с Джирайей. Она кивнула в ответ на его слова. Бросила мимолетный взгляд на старую фотографию в рамке. Каташи же повторил, словно бы для себя самого: — Я никогда не хотел убивать Итачи. Но хокаге на это лишь снова молча кивнула. Третий сон нарушил хронологию двух предыдущих. Да и в целом он отличался от первых двух абсолютно всем — смазанный, короткий, не воспоминание, а скорее набор всплывающих перед глазами картинок. Может, причина была в том, что на этот раз в памяти всплыло происшествие, относящееся к далекой юности ныне почти тридцатилетнего сенсея. А, может, причина была и не в этом вовсе. В тот вечер они что-то праздновали. То ли кого из них повысили, то ли был чей-то День Рождения, вспомнить точно Каташи сейчас уже не мог. Зато он отчётливо помнил, как более молодые ребята из Анбу звали Итачи, только накануне вечером вернувшегося в деревню с очередного задания, пойти с ними отмечать. — Я не могу, я обещал брату потренироваться с ним, — вежливо улыбнувшись, Итачи потер зудящие от усталости глаза, — Повеселитесь без меня, мне правда очень жаль… — Да он же мелкий у тебя еще, — заявил вдруг кто-то, и стоящий поодаль Каташи заметил, как глаза Учихи тут же опасно сузились, — Переживет, пойдем, хоть отдохнешь нормально. — Я дома отдохну, еще раз извините за отказ, — его голос зазвучал холоднее, — Мне пора. Хорошего вечера. Подросток быстро прошагал мимо Хатаке, и уже почти скрылся за поворотом, но остановился, когда ему в спину прилетел негромкий вопрос: — Нет ничего важнее семьи, значит? Он обернулся. Еще совсем ребенок, ему едва исполнилось одиннадцать, но в его взгляде уже тогда чувствовалась какая-то непонятная, жуткая тоска. И тупая боль. Словно он знал свою судьбу наперед. — Брата. — Что? — задумавшись, Хатаке не сразу понял, о чем тот говорит. А когда тот пояснил, не нашелся, что ответить. — Нет ничего важнее брата. Он ушел. Бесшумно, буквально растворился в воздухе. И с каким-то нелепым запозданием до ушей беловолосого шиноби долетел хрипловатый шепот. «Хорошего вечера, Каташи» А теперь, больше десяти лет спустя, Хатаке просыпается с собственным бормотанием на губах. Не менее запоздалым. — Мне жаль, Итачи. Мне правда очень жаль.***
Аминами не сразу поняла, где проснулась. Яркий солнечный свет, деревянный потолок, пение птиц за окном. И чье-то едва слышное, размеренное дыхание. Смутно знакомое, болезненно родное. — Доброе утро, — шепот и холодные пальцы, мягко коснувшиеся ее руки. — Доброе, — улыбнувшись, она повернулась на бок и встретилась с глазами, которые, спросонья, не была готова видеть. Белые, они смотрели куда-то сквозь нее. Если слово «смотрели» сейчас вообще корректно было использовать. Комок в горле незаметно проглотить не удалось. — Итачи… — Какие они? Пугающие. Пустые. Остекленевшие. — Самые красивые. Учиха усмехнулся. Горько. Сильнее сжал ее ладонь и отвернулся, с каким-то судорожным отчаянием закусив и без того истерзанную губу. Он стыдился собственных уродства, слабости и своего тотального бессилия. Стыдился и готов был кричать от того, что таким его видит именно она. — Все еще можно изменить, — Аминами села, коснувшись плеча парня, и развеяла облако своей чакры, окружавшее Итачи в течении всей ночи, — Ты не понимаешь, еще не поздно, зрительный нерв… — Не надо меня утешать. Куноичи сбилась с мысли, разозлившись на такое ничем не прошибаемое упрямство, и не сразу поняла, что Итачи не видит, как она прямо сейчас сидит, склонившись над ним. Не видит и предпринимает попытку подняться. — Ами, — он замер в миллиметре от ее лица, но, наткнувшись на препятствие в виде девушки, к ее удивлению, не отпрянул. Скорее наоборот. Его голос смягчился, костлявая рука аккуратно коснулась ее волос. Он взял ее за подбородок, выдохнув в губы, — Для меня не существует лекарства. Меня не спасти. На этот раз усмехнулась она. Усмехнулась и пошла ва-банк. — Несколько дней назад я спасала твое несуществующее лекарство от очередного ночного кошмара. Выстрел. — Так что о его существовании я знаю побольше твоего. А еще знаю о том, что снится ему не резня и трупы родителей, а счастливое детство. Ранен. — Детство, в котором у него был его Нии-сан. Убит. — Так что, поднимайся, Итачи, и я буду претворять некогда данное мною обещание в жизнь, — она коротко поцеловала его в лоб и вскочила на ноги, пресекая тем самым какие-либо возражения, — Пора мне платить за спасенную некогда шкуру той же монетой. Итачи кивнул. Мысленно он был сейчас не здесь — нет, он был где-то в далеком прошлом, в том самом, которое по ночам мучило своей безвозратностью его младшего брата.Нии-сан? Саске, неужели все мои попытки пошли прахом? Неужели, Саске, после всего, что я натворил? Неужели?