Лотос цветет алым

Выбравшись на крышу через окно спальни она, наконец, сделала глубокий вдох, жадно втянув носом ночной воздух до боли родной Конохи. Забравшись повыше, посмотрела на полную луну, мрачно нависающую над скалой хокаге, и горько ей усмехнулась. Тогда тоже было полнолуние. «Тогда» — в ту ночь, когда она видела его в последний раз. Да-да, именно что в последний, потому что тот, кого она повстречала в убежище Орочимару, кто напал на Наруто и был готов убить весь их отряд, просто «чтобы не мешали» — тот уже не был Саске. По крайней мере точно не тем «её» Саске, которого она так отчаянно любила и которого так неистово намеревалась вернуть домой. — Ами, ты совершаешь ошибку. — Плевать. А, может, Сакура ошибалась? Может таким, каким Саске оставался в ее голове, в действительности же он и вправду никогда не был? Перед зелеными глазами красочным калейдоскопом замелькали картинки-воспоминания. Учеба в академии (он, конечно, всегда был лучшим из лучших), их первая тренировка (он был единственным, кто использовал тогда ниндзюцу против сенсея Каташи), а потом и их первое задание в качестве команды номер семь и то самое путешествие в страну волн, закончившееся сражением с Хаку и Забузой на злополучном мосту. Тогда он впервые использовал в бою свой шаринган. Но на тот момент он пока еще по прежнему оставался… нормальным. Человечным. Ведь оставался же? Ей хотелось верить, что да. Ее руки касаются его лица, когда он опускается следом за ней на футон. При неярком свете луны его глаза кажутся огромными, двумя безднами на бледном и исхудавшем лице. Он наклоняется, целует ее нежно-нежно, словно признавая свое поражение в борьбе с чувствами, которым он, по всей видимости, сегодня оглушительно проиграл. Аминами улыбается и касается его губ еще и еще. Длинные волосы цвета воронового крыла проскальзывают меж ее пальцев и рассыпаются по худым плечам. В глубине души она все еще боялась поверить в реальность происходящего. Его реакций на ее рыдания была одна лишь сухая фраза: «Сакура, мне больно». В тот момент она, конечно, послушно отпрянула от него, впервые осознав, что в черных глазах Учихи нет ни симпатии, ни дружелюбия, ни чего-либо еще. Нет. Да и никогда не было. В них всегда была одна только злость, и лишь спустя года Сакура осознала, что злился он все это время не на нее и даже не на Наруто. Саске всегда злился только на самого себя. За слабость, трусость. И за то, что он не такой. Не такой сильный, гениальный, бесстрашный, умный. Не такой, как Итачи. А значит, автоматически, плохой. — Аминами, нет. В моей жизни все предрешено. — Я изменю это. — Я не позволю. Чувство страха он поборол на экзамене на звание тюнина, в Лесу Смерти, Сакура отчетливо помнила этот момент. Кажется, именно тогда в нем и сломалось что-то… что-то очень важное. Даже до того, как Орочимару поставил на его шее свою чертову метку-печать. И, конечно, до того, как Саске сломал Заку обе руки, просто-напросто вывернув их из плечевых суставов. — Я делаю это ради него, ты не понимаешь. Он сумел справиться с оцепенением, вонзив кунай себе в ногу и, таким образом, поборов шок. Увернувшись от атаки «ниндзя из деревни Травы», он спас ее, Сакуру, и даже сумел убежать. А потом вдруг, ни с того, ни с сего, взял и сдался, пошел на попятную, уступил Наруто, выбрав собственную шкуру в обмен на все, чего этот чертов Змей не пожелал бы. Их свиток Узумаки ему, конечно, отдать не позволил. А потом и в Учихе что-то наконец-то щелкнуло, и страх ушел. И больше уже не возвращался. Доведенное до безумия желание быть «не хуже, чем Итачи» именно тогда начало разрушать его изнутри. Разбивать на части. Рвать в клочья то ли ненавидящее, то ли нестерпимо скучающее сердце. А, может, и оба варианта одновременно. Сакура так и не поняла, что в его брате было такого особенного. Она не понимала мотивов Саске, не знала ничего о его отношениях с Итачи. Да и, справедливости ради, не то чтобы активно пыталась узнать. И тем более она не догадывалась о том, что ее новая подруга могла бы ее во всех этих вопросах просветить. Аминами села, с трудом сглотнув застрявший в ее горле ком. Итачи посмотрел на нее — да, влюбленно, да, нежно — и отвел глаза в сторону. Бросив взгляд на виднеющуюся за окном луну, он рассеянно погладил девушку по щеке. Она поцеловала его, Учиха не отстранился. Он обнял ее, усадив к себе на колени, и спрятал лицо, уткнувшись ей в шею и опалив кожу горячим, нездорово-рваным дыханием. Он каялся, прижимаясь к ней, но ничего, решительно ничего не мог с собой поделать. И ничего не мог изменить. — Что же ты творишь, Саске. Ами слышала, как заходится его сердце, сбиваясь с ритма. Она мучила его, раз за разом признаваясь в своих чувствах, но они оба соврали бы, скажи они, что все это заставляет Итачи хоть на долю секунды поколебаться. Он не сомневался в своем решении и не был намерен ничего в нем менять. Ами это отлично знала. Понимала. Но не принимала и отчаянно ненавидела эту его непробиваемую упертость всеми фибрами своей мучительно страдающей души. — Пожалуйста. Черт побери, пожалуйста, ну вернись же ты, наконец, в Коноху. Тишина. А потом было продолжение экзамена. Лес Смерти. Дуэли. Бой с Йорои, а позднее — с Гаарой. В памяти Сакуры всплыла брошенная Рок Ли фраза «талант ничего не стоит против упорного труда». То, что Саске — талант, это ведь действительно была аксиома, с этим никто и никогда не спорил. Но если он — талант и идеал, к которому все его сверстники стремились, что за планку тогда для себя избрал он сам? — Тебе нужно поспать. — Я не хочу. Она помнила, каким он был, после того, как Цунаде его… вылечила. Избавила (если и правда избавила) от последствий встречи с Итачи. Уже тогда Саске стал другим, злость и ненависть изменили его, осквернили, превратили в комок нервов, который взорвался агонией ярости в один ничем не примечательный день. Сакура тогда сидела возле него, кажется, чистила ему яблоко. Как вдруг — «Сразись со мной». Алые глаза посмотрели в голубые. Отступать Узумаки было просто-напросто некуда. Чем бы все это закончилось, не появись тогда на крыше сенсей Каташи, Сакура представлять даже сейчас отказывалась. Хотя ответ, по сути, лежал прямо-таки на поверхности. Саске убил бы Наруто. Просто потому что Наруто убивать Саске не стал бы. А теперь эта сцена повторилась вновь, на этот раз — в убежище Орочимару. Все было один в один как тогда. Наруто по-прежнему был его другом. Саске же в друзьях по-прежнему не нуждался. Они уснули на рассвете. Он обнимал ее со спины, прижимая к себе, вдыхая запах ее волос и слушая мерное дыхание. Она же, пристроив голову на сгибе его локтя, на это лишь тихо посапывала. Аминами отключилась первой. Итачи же — лишь спустя час после нее. И этот час показался ему мучительной бесконечностью — его мысли путались, тупая боль возвращалась, а предчувствие беды не отпустило, даже когда он сумел провалиться в поверхностный и такой омерзительно вязкий сон. — Да будь оно все проклято, — выругалась Сакура, когда на горизонте заалело ярко-красное предрассветное зарево, — Пора продолжать жить эту чертову жизнь. Пойду разбужу Наруто. Потом к Цунаде. И все будет как всегда. Вот только последний ее тезис касался далеко не всех.

***

Грохот. Крики. Лязг стали. И звон разбитого стекла. То утро спокойно началось далеко, далеко не у всех. — Аминами! Амина… Черт, да проснись же ты! Она распахнула глаза и тут же снова зажмурилась — что-то рядом с ней взорвалось, обдало роговицу ослепительной вспышкой света, а затем — полился дождь. Нет, ливень, или… — Какого…?! — ее возглас потонул в грохоте дома, в одночасье сложившегося, словно он был построен из игральных карт или захудалой соломы. — Тебе нужно бежать, — Кисаме прижал ее к дереву и встряхнул, будто бы желая убедиться, что девушка точно проснулась, — Иди в Коноху. Не останавливайся. Сейчас же. Конечно, он знал, что так просто она его не послушается. Но договаривать ей сегодня было, по всей видимости, не суждено. — Ита… — Аматерасу. Она оттолкнула мечника с такой силой, что тот попятился, рванувшись было за ней, да запутавшись в змеях, удерживавших его и путавшихся в ногах. Он разрубил их одним взмахом Самехады, но было уже поздно. Наемники Тумана, которых он привел за собой на хвосте и которые за десять минут разрушили дом, часть леса, и все надежды Аминами на мало-мальски доброе утро, ее, наконец, заметили. А она заметила алые слезы, катящиеся из глаз цвета всполохов пламени, пляшущих вокруг их владельца. От удара водяной пушки она увернулась на автомате. Налетевший на нее Кисаме отшвырнул ее в сторону, приняв на себя разряд водяного пистолета, который его самого, кажется, не пронял вовсе. Вот только одного из сидящих в засаде шиноби ни Аминами, ни мечник вовремя не заметили. — Ты должен был отослать ее в Коноху. — Она влюблена в тебя по уши, ты действительно думал, что она уйдет? Аминами слышит их, и ей кажется, что она находится под водой. Она же всего лишь хотела отпрыгнуть в сторону, так что пошло не так? Она куда-то провалилась? Утонула? Почему она лежит? Облака на небе смазываются и картинка перед глазами плывет в разные стороны. — Ит… Итачи. — Прости, Ами, — она пытается пошевелиться, чтобы его увидеть, но все тело пронзает невыносимая вспышка боли. Да что случилось то? — Не ищи меня. Не пытайся. И помни, что у Орочимару осталось очень мало времени. — Ч-что ты?.. — Пора, Кисаме. Кончай это все. Тяжелый вздох мечника. Он что, меня убьет? Новый приступ боли. И кромешная темнота.