***
Минхо проснулся рано, рассвет только начинал заниматься, но омега чувствовал себя уже выспавшимся. Выходные теперь действительно были выходными, потому что Минхо видел в субботу и воскресенье не только уборку и готовку, но и своего альфу, которого приглашал, когда Чонин быстро убегал на ночевку к другу со словами, чтобы его не ждали. Чан обладал потрясающей способностью успокаивать и дарить душевное равновесие. Одно его присутствие рядом успокаивало и всё казалось глупым и нестрашным. Омеге хотелось плакать, когда в воскресенье вечером альфа уезжал к себе домой, наобнимав на прощание Минхо. Хотелось по-детски затопать ногами, заплакать и требовать, чтобы Бан остался и не смел отходить даже на несколько шагов, но Ли понимал, что пока права так себя вести не имел. Минхо развернулся на бок и уткнулся взглядом в умиротворённое лицо мужчины напротив. Он казался ему нереальным. Всё, что происходило между ними, казалось ненастоящим, потому что они слишком легко и быстро сошлись, будто были рождены для того, чтобы понимать друг друга и любить. А ещё Чан был альфой очень красивым, даже когда его укладка была безвозвратно смыта, а волосы завились смешно. Они теперь были синими, очень странными, и Минхо хихикал часто над Чаном, заставляя того фыркать и обижаться, но всё равно сразу прощать за пару поцелуев. У Чана нос был странным, каким-то большим и немного несуразным, так что омега не сдержался и улыбнулся снова, отмечая про себя, что эта яркая деталь всё равно шла альфе и он всё равно был божественно красив. Ли не удержался и, приподняв левую руку, осторожно разместил её на чужой щеке, уже немного колючей. Минхо провёл кончиками пальцев по скуле, а потом огладил переносицу и самый кончик носа. Альфа чуть сморщился во сне, но тут же улыбнулся, сам того не осознавая. У Минхо сердце ёкнуло. Почему-то ему захотелось увидеть детские фотографии мужчины и хотя бы представить, каким безумно милым он был, когда был маленьким. Минхо любил наблюдать за тем, как Чан играл на синтезаторе. Альфа один раз приехал с ним, потому что не успел заскочить домой после работы, и в тихой квартире лилась в тот день музыка. Классические произведения, всем известные, которые Чан учил для «твоего обольщения, конечно же! Вот зачем мне понадобились эти сраные этюды». А ещё у Чана был прекрасный слух и он подбирал любой мотив любой песни на ходу, он даже развлекал Минхо тем, что тут же начинал наигрывать мелодии из реклам, которые бесконечно крутились на включенном телевизоре, работавшем скорее для создания уютного фона. У Чана были красивые руки с довольно изящными пальцами, которые быстро бегали по клавишам и перебирали их, создавая настоящее волшебство, коим являлась музыка для омеги, ведь он не мог похвастаться умением играть на хоть каком-то музыкальном инструменте. Минхо в последний раз провёл кончиками пальцев по щеке, не сдержался и оставил маленький поцелуй на кончике его носа, снова заставляя альфу улыбнуться сквозь сон. Чан перевернулся на живот и подгрёб к себе подушку, плотно хранившую запах Минхо. Омега проверил часы, понял, что до подъёма ещё часа два и предпочёл заняться своим внешним видом, потому что не мог ударить в грязь лицом перед директором агентства. Он слабо себе представлял реакцию Пак Джинёна на известие Чана о том, что он влюблён не в айдола, а в одного из серых планктонов их большой компании. Вряд ли из их связи получится какой-то классный большой скандал, привлекающий внимание общественности. Завтрак приготовил быстро и тихо, рассчитал на три порции, чтобы Чонин поел тоже, когда вернётся. Ли напевал тихонько под нос, пытаясь скрыть своё нервное состояние от самого себя. Получалось плохо, потому что руки немного тряслись, когда омега наносил биби крем на лицо, а потом подвёл аккуратно брови и в целом накрасился слегка, чтобы быть… Симпатичнее, чем теперь. Когда Минхо закончил, он даже удивлённо глаза расширил, потому что был очень симпатичным. Давно он о себе так не думал. — Офигеть, — вдруг донеслось из-за спины Минхо. Он не заметил, что альфа уже проснулся и теперь тихо зашёл в ванную комнату. Омега тут же смутился и опустил глаза вниз, пытаясь занять свои руки мылом и начиная их усиленно тереть. — Это слишком? — смущённо залепетал омега, но Чан развернул его к себе быстрее, чем Минхо успел начать намывать своё чудесное лицо. — Вызывающе, да? — Прекрасен, — шепнул альфа, заключая в тёплые объятия и целуя в обе щеки. — Минхо, ты слишком красивый, если ты теперь всегда будешь так выглядеть, я буду ужасно ревновать и бояться, что тебя кто-нибудь украдёт у меня! Половина моих фанатов к тебе переметнётся, и что мне потом делать? Я отдавать тебя не собираюсь… — Какие ужасно смущающие вещи ты говоришь, я сейчас взорвусь! — простонал Минхо в широкое крепкое плечо. — Умывайся и иди завтракать, всё уже на столе. — В прошлой жизни я спас планету, — констатировал Чан, когда учуял запах еды. — Иначе я не могу объяснить, почему ты достался именно мне. — Немедленно прекрати быть таким хорошим! К моменту, когда они добрались до агентства и сидели вдвоём в большом кабинете директора Пака и ждали его, Минхо действительно уверовал в свою красоту. А ещё он был удивительно спокоен, хотя истинная причина дошла до него чуть позже — Чан специально окутал его своими феромонами, будто в огромное одеяло, так что Минхо чувствовал себя спокойно и комфортно, хотя будь он один, он бы сильно нервничал. Пак Джинён его всегда пугал своими глазами и этим цепким взглядом, не говоря уже о том, что внешностью он обладал не очень располагающей. Всё же оба вздрогнули, когда дверь с шумом раскрылась, впуская внутрь владельца кабинета. Директор Пак сел в своё кресло, вздохнул тяжело, а уже потом поднял голову, посмотрев внимательно на Чана, а потом и на Минхо. Альфа нахмурился, вглядываясь в лицо избранника артиста. — Это… — начал было Чан представлять своего омегу, но директор оказался быстрее. — Я раньше тебя уже где-то видел, — и прищурился, пытаясь вспомнить, где раньше мог встретить этого парнишку. — Я работник технической поддержки этого агентства, — несмело напомнил Минхо. — Вы могли видеть меня в прошлом году, я приходил, чтобы поправить роутер в Вашем кабинете, — и руку на свой страх и риск потянул для рукопожатия. К облегчению и счастью омеги, старший альфа протянул понятливое «а-а», заметно обрадовался и пожал руку Ли. — Я очень рад, что ты являешься сотрудником нашего агентства, — медленно начал директор, успокаивая своей размеренной интонацией. — Это очень упрощает наше положение. Как ты знаешь… — Ли Минхо, — торопливо представился омега, сжимая руку Чана и мысленно прося его не встревать. — Очень приятно, отлично. Так вот, Минхо, как ты знаешь, Чан один из старших артистов нашего агентства на данный момент, и у него самая большая фанатская база, однако новые люди не приходят, интерес к нему не подогревается, хотя качество песен и клипов только повышается, — и посмотрел на Чана, который уткнулся взглядом в переплетённые с Минхо руки. — Поэтому нам нужна бомба, нужен скандал, сенсация, что-то, что всколыхнёт всех. И для этого нужен ты. Нужно, чтобы фанаты начали бурлить, искать того, кто смог влюбить в себя такого альфу как Чан. — Но я никто и интереса это не вызовет, — хмыкнул понятливо омега, а Пак Джинён закивал. — Предупреждая все вопросы: я не пою, не особо хорош и талантлив как танцор, не пишу стихи и тексты песен, не продюсирую музыку и клипы. Я не творческий человек. — Однако ты красивый, — пожал плечами альфа, а Чан напрягся рядом. — Поэтому ты станешь лицом новой линейки натуральной косметики. Мы отснимем твоё лицо и оно будет буквально везде, на баннерах, щитах, листовках, рекламе в интернете, везде. Я уже даже подготовил договор, но решил сначала всё же посмотреть на твою внешность. В будущем ты действительно сможешь достичь успеха на этом поприще. Будешь учиться походке и всему, что может понадобиться, я подробностей не знаю, — Пак Джинён махнул рукой. — Договор подпишешь позже, думаю, Чан тебе поможет с этим. А так, на этом всё. Чан торопливо поднялся со своего места, подавая руку и Минхо, чтобы тот поднялся вместе с ним. Они оба поклонились низко директору, и уже даже были близки к двери, когда старший альфа окликнул их. — Эй, Чан, — Чан обернулся и увидел улыбку директора, от которой стало немного не по себе. — Он очень красивый. Я одобряю, — и большой палец вверх выставил. Чан слабо и довольно натянуто улыбнулся и вывел спешно из кабинета, наконец переводя дух. Минхо думал, что будет хуже, о чём сразу сообщил Чану, который с ним согласился. — И что теперь нам делать? — растерянно почесал затылок Минхо, сидя вместе с Чаном в его студии и барабаня лениво по клавишам синтезатора, который был выключен, а потому не издавал никаких звуков. — Типа, как дальше двигаться? — В темпе вальса и желательно счастливо, — Чан усмехнулся, обнимая гитару и прижимая её к себе так, будто это был Минхо. Омега начинал ревновать, потому что ласковые пальцы огибали нежно гриф, а не его талию. Эти претензии он обязательно выскажет позже. — А вообще, я хотел сегодня к работе не приступать и просто попросить тебя закрыть дверь, а потом вернуться, сесть ко мне на колени, крепко обнять и много целовать, — без всякого смущения выдал инструкцию к действиям альфа, а Минхо, посмеиваясь, поднялся, щёлкнул замком, забрал красивую и явно дорогую гитару, чтобы положить её обратно в раскрытый чехол, а затем уселся на колени к своему альфе. — Мне нравится, — и руками шею чужую оплёл, приближая своё лицо к чужому и притираясь носами. — А ещё мне нравится, что всё идёт так подозрительно гладко и просто. Минхо не стал ждать, пока Чан ему что-то ответит. Он просто прижался своими губами к Чановым. Целовались долго, мокро, иногда глубоко, а иногда не очень. Их время было ничем не занято и они позволили себе тратить его друг на друга. В другой раз Минхо бы хотел спать в это время, а Чан бы изводил себя чувством вины за то, что он должен был работать. Теперь никакой тревоги не было ни у кого. Был покрасневший растрёпанный Чан, в волосы которого с таким удовольствием и энтузиазмом зарывался Минхо, и был Минхо, ёрзавший на чужих коленях и возбуждавший. — Минхо, — тихонько позвал Чан, пытаясь отрезвить омегу и призвать его к более спокойным движениям. — Минхо, пожалуйста, не заставляй меня страдать, — и несколько раз чмокнул омегу в губы, а затем плавно отстраняя. — Я думал, что это должно приносить удовольствие, — и снова бёдрами двинул, проезжаясь ягодицами по возбуждению альфы, дразня. — Иначе зачем бы мы с тобой закрыли дверь? — Куда ты… — Чан договорить не успел, а ещё не успел поймать омегу, сползшего к его ногам прямо на пол. Ловкие ручонки начали гладить крепкие бёдра, подниматься выше к паху, где под джинсами Чану стало слишком тесно. — Омега, зачем?.. — Потому что я тебя люблю и мне этого хочется, — он губу прикусил и взглянул хитро на альфу исподлобья. — А теперь помолчи и просто получай удовольствие. И Чан получал, потому что сначала Минхо довольно смело гладил вставший член через грубую ткань джинсов, а потом прикоснулся к молнии. Стоило некоторых усилий расстегнуть ширинку и приспустить трусы, чтобы высвободить возбуждённый орган альфы и провести по нему на пробу пару раз. Чан вздохнул глубоко и вцепился руками покрепче в подлокотники своего офисного кресла. — А правда, что в каждой студии здесь такая хорошая изоляция, что можно кричать хоть во всё горло и всё равно никто ничего не услышит? — спросил Минхо, не прекращая манипуляций руками, от которых Чан подрагивал немного. — Правда, ах… — и альфа громко застонал, откинув голову назад и прикрыв глаза. — Минхо, у нас с собой нет салфеток, я не- ох… — А они нам и не нужны, — омега улыбнулся, а потом высунул язык и мазнул им по налитой яркой головке, и теперь Чан уже тихо шипел, моля молча Минхо, чтобы тот сжалился над ним. Он давно ни с кем не спал и уже даже забыл, когда в последний раз получал от кого-то оральные ласки, а теперь Минхо стоял перед ним на коленях и Чану открывался вид на него. Такой прекрасный, что в глазах мутилось. А те слова, которые он говорил ещё сильнее подстёгивали возбуждение. — Я тебя не замараю, обещаю. Минхо не понимал, откуда у него взялась такая смелость, но его будто несло. Окрылённый одобрением директора, он чувствовал себя всесильным, а макияж заставлял ощущать себя очень красивым и желанным, что подтверждал подёргивавшийся во рту член Чана. Омега в своё время был очень плох в этом, чуть не откусил член Сонхва, довёл его до истерики и получил в комплекте уроки по удовлетворению альфы языком, за что был теперь очень признателен, потому что Чан еле сдерживался, чтобы не схватить Минхо за волосы на затылке. Минхо тем временем уже царапал свой подбородок о ширинку Чана, то и дело вплотную прижимаясь лицом к паху. Его движения были энергичными, Ли пропускал Чана глубоко, в самое горло, смаргивая слёзы, но давая себе передышки в виде ласкания альфьего естества руками и языком. Язык у Минхо был юрким, очень юрким, таким, что у Чана прокралась мысль о том, что и Чанбин мог бы позавидовать такой скорости будучи рэпером. Может, у Минхо бы получилось зачитать пару куплетов? — Oh, God, Honey… — протянул альфа и прикрыл лицо рукой, тяжело вздыхая и чувствуя, как против его собственной воли сокращались мышцы на животе и бёдрах. — Минхо, ты монстр, я уже близко, я так… — Тогда не жди, просто сделай это, — Минхо вернул руки на накачанные мясистые бёдра и сжал с удовольствием плоть, отчасти понимая, почему альфам так нравится сжимать бёдра омег и почему это такой частый фетиш. — Тебе нравится? Тогда сделай это… — Минхо, я… — Чан вдруг покраснел и очень сильно напрягся, отстранив от себя. — Это может показаться тебе странным, но, — и запнулся снова, вдыхая носом воздух медленно, когда омега сжал головку между пальцами и потёр нежную чувствительную кожу. — Что? Ты же говорил, что близко? — Минхо посмотрел на мужчину с явным вопросом в глазах. — Что-то не так? — Ты можешь… Похвалить меня? — Чан прикрыл глаза, чувствуя себя униженным. Однако он думал, что именно Минхо мог бы его понять и принять с его небольшой особенностью. — Пожалуйста, я тебе всё объясню, но просто мне это нужно… — Ты такой хороший альфа, такой сильный, такой красивый, самый лучший, такой хороший, — нежно бормотал Минхо, а когда Чан резко замер, он успел заглотить головку, чтобы исполнить своё обещание и ничего не замарать. Не сказать, что Чан был приятным на вкус, но Минхо это казалось приятным. Чану понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и осознать, что он так просто выдал свой секретик, которого стеснялся довольно долго и не принимал это в себе. Видимо, Минхо показался его Альфе очень подходящим. Когда они оба оказались на небольшом диване в углу студии и успокоились, Минхо смотрел на Чана ласково, держал за руку и молчаливо подталкивал к объяснениям, Чан это сразу понял. — Ну, у меня есть своеобразный кинк, — Чан опустил голову и вздохнул ну так тяжело, что Минхо нахмурился. Это не показалось омеге очень уж необычным или странным. Даже милым, учитывая то, какой тёплой и поддерживающей личностью был Чан. — И я не понимаю самого себя, когда меня хвалят. Любая бытовая мелочь, за которую я получаю похвалу, может меня завести. Разумеется, меня не возбуждает, когда меня хвалит директор, Чанбин или кто-то ещё мало мне знакомый, — чуть повысил голос альфа, когда в глазах Минхо промелькнула небольшая искорка, похожая на смешинку. — Даже не думай подтрунивать, Минхо, серьёзно, я тебя просто покусаю! — и метнул нарочито угрожающий и строгий взгляд в немного растрёпанного омегу. — Да и в мыслях не было! Это довольно интересно и мило, мне нравится! — положил руку на грудь омега и почти поклялся в этом. — То есть, если я буду хвалить тебя, то ты возбудишься? А как быстро? А у тебя есть какие-то слова, которые тебе особенно приятно слышать? Или какие-то определённые вещи, за которые тебя надо хвалить? — Боже, боже, — захохотал Чан, прижимая к себе Минхо. — Ты намерен теперь хвалить меня постоянно и пользоваться этим? — Ты не ответил на мои вопросы! Не увиливай! — и прикусил через толстовку плечо альфы. — Ну хорошо, — Чан закатил глаза и прижал к себе плотнее Минхо. — Да, если именно ты будешь меня хвалить, то я заведусь, довольно быстро, мне хватит пяти-шести комплиментов. Слова, которые мне приятно слышать? — и задумался ненадолго, выводя кончиками пальцев какие-то узоры на плече Минхо. — Наверное, это «хороший мальчик» и «ты всё делаешь так хорошо». Не знаю, откуда это, но мне всегда нравилось, когда меня хвалили, с самого детства, а потом, когда вырос, понял, что это касается и секса. Определённые вещи? Нет таких, — и посмотрел в глаза омеги со смешинками в собственных. — Мне всё нравится. — Это… Действительно интересно. И Минхо не врал. Это правда было интересно. И омега бы соврал, если бы сказал, что ему это не понравилось.***
Феликс наслаждался жизнью, а особенно теперь, когда всё было так хорошо. В эти выходные они снова поехали в гости к дедушкам Чанбина, чему был, на удивление, не рад сам альфа, о чём ныл всю дорогу, пока покорно крутил руль и подъезжал к дому предков. — Я хотел побыть с тобой и с бусинкой сегодня, только мы, и всё, а теперь ещё и на ночь остаться придётся, — гнусавил Чанбин, притормаживая на повороте. — Ты с бусинкой почти двадцать четыре часа в сутки, — закатил глаза омега Со, удобно умещая руки на низе живота. Он был уже на тринадцатой неделе, и всегда плоский животик теперь совсем немного выпирал. Окружающие пока заметить этого не могли, но вот Чанбин, каждый вечер устраивавший инспекцию «по проверке маленьких бусинок и их пап», уже видел небольшие изменения в теле своего мужа. Он даже пах теперь мягче и приятнее — к аромату выпечки добавились молочные нотки. Теперь Феликс почти всегда неосознанно держал руки на низе живота, стремясь защитить совсем маленькое существо, жившее внутри него. Чанбин при любой возможности тоже укладывал ладонь на тёплый животик и поглаживал мягко. — А вот и не двадцать четыре, — надул губы альфа, слегка нервно опуская руку на сцепление. — На днях выпущу альбом и клипы, а потом возьму отпуск на год, — буркнул Со тоном, не терпевшим возражений. — Чего?! — это стало для Феликса новостью, и он даже не заметил, как альфа уже припарковался около дома дедушек. — Ты с ума сошёл? — А что не так? — Чанбин уже хлопнул дверью и открывал другую со стороны омеги и помогал ему выйти. — Если тебе понадобится помощь, то я буду рядом. А вдруг плохо станет? Чего-то необычного захочется? Я хочу быть рядом, когда я понадоблюсь. — Со Чанбин, — закатил глаза Феликс, придерживая уже для Чанбина двери лифта, потому что у альфы в руках было по три пухлых пакета. — Ты всё слишком драматизируешь! Спор лился и лился, даже не собираясь заканчиваться, потому что убедить упёртого Чанбина было очень сложно, а заставить согласиться вредного Феликса и того сложнее. В результате даже дед Чанёль не рискнул приблизиться с обнимашками к детям, от которых искры летели. — Чего это они? — пихнул локтем мужа Чанёль, а Бэкхён шикнул на него и с любопытством навострил уши. — У тебя нет необходимости уходить в отпуск так скоро! — топнул ногой Феликс, выкладывая из пакета овощи и передавая их заинтересованному Бэкхёну. — У меня даже живота толком пока нет, и я сам ещё работаю, так на кой ляд ты собрался торчать рядом со мной всё время? Я не больной, и пока не на большом сроке, а значит не нуждаюсь в таком тщательном присмотре! Я хочу уйти в декрет тогда, когда почувствую, что готов к этому! — На работе может случиться всё, что угодно, даже если ты понервничаешь, ты не знаешь, как это может отразиться на ребёнке! Я хочу, чтобы ты был в покое, дома, готовился к появлению малыша и ни о чём не волновался, потому что и без твоей работы у нас денег до жопы благодаря мне! — Чанбин пытался не кричать, он просто втолковывал это нежно, хватая его за руки и заглядывая ему в глаза. — Феликс, пожалуйста, сделай так, как я предлагаю, позволь мне о тебе заботиться? — Чанбин… — Феликс вздохнул тяжело и сморщился. Он пытался подобрать такие слова, чтобы они не ранили альфу и не выставили его самого в плохом свете перед дедушками мужчины. Спасение пришло к омеге, откуда он не ждал. — Так, сынок, ты перегибаешь, — вдруг подал голос Бэкхён, ловя внука за локоть и усаживая за стол на кухне, куда они успели переместиться. — Послушай, Чанбин, ты слишком сильно его опекаешь! Он не ребёнок, он твой муж, и ты должен ему доверять, потому что иначе у вас, ребята, дальше не получится жить вместе. — Я согласен с Вами, — кивнул Феликс и сжал руку Чанбина в своей, прижимаясь к нему и заглядывая в глаза. — Я доверяю тебе, и я буду счастлив, когда уйду в декрет, а ты в отпуск, чтобы ты заботился обо мне и помогал первое время с ребёнком, но пока в этом нет необходимости и я сам вполне справляюсь с заботой о нашей бусинке! — Он верно говорит, Чанбин, потому что именно он будет в основном заниматься ребёнком, и ты не можешь постоянно трястись за него и за ребёнка. Вместе они в безопасности, а потому тебе стоит прислушаться к нему и его ощущениям! Для омег очень важна их самореализация, — наставительно говорил Чанёль, ставя чайник и помогая Бэкхёну достать с верхней полки чай. — Для них очень важно сохранить своё собственное имя, а не исчезнуть под большим и очень странным, если честно, словом «папа». Феликс должен остаться, прежде всего, Феликсом, а не «папой», хотя быть хорошим папой тоже очень важно. Чанёль улыбнулся и посмотрел с любовью и нежностью на своего мужа. Они через многое вместе прошли, через такие препятствия перешагнули, что многим даже и не снилось. И альфа знал и понимал теперь омег, а ещё очень хотел уберечь своего внука от глупых ошибок, которые могут им помешать. — И вообще, говорите о своих проблемах, обсуждайте их и находите компромиссы, вы уже поженились, дети, вы вместе согласились до конца жизни находиться рядом и любить друг друга, и стоит научиться слушать и слышать друг друга! — присоединился к мужу Бэкхён, выглядя при этом очень строгим. — У вас скоро будет ребёнок, и, пожалуйста, будьте добры воспитать его здоровым не только физически, но и ментально! Вечно ругающиеся родители, живущие вместе только из-за привязанности и привычки — не лучшая атмосфера в доме, да, Чанбин? Старший омега смотрел внуку в глаза внимательно, а потом и бровями дёрнул, заставляя вспомнить детство. У Чанбина родители и правда таким иногда грешили, и обстановка была частенько накалённой. Со хотел бы сделать всё, что от него зависело, чтобы его ребёнок (а может и не один) не рос вот так. — Извини меня, — сжав зубы, пробормотал Чанбин и опустил голову. — Я погорячился. Обещаю, что больше не буду на тебя давить и сделаю так, как тебе захочется. — Спасибо тебе, — Феликс с готовностью обнял своего мужа, а дедушки переглянулись довольно. — Вот и дальше чтобы так же жили, поняли? И они правда поняли. Остаток выходных прошёл очень спокойно. Переночевали у дедушек, вместе позавтракали, погуляли, омеги даже пошли в ближайший торговый центр и дедуля Бэкхён купил милые жёлтые пинеточки для будущего правнука. А ещё он высказал предположение о том, что у молодой семьи первенцем всё же будет маленький альфочка. — Ну почему? — возмутился Чанбин, сникая немного, сидя в машине и везя их обратно домой. — Феликс, я так надеюсь, что дедуля ошибся и у нас родится маленький омега… — Дедуля сказал, что если бы я ждал омегу, то у меня бы пошли прыщи по лицу и что я вообще бы выглядел хуже, потому что когда рождается омега, то он как бы «забирает» красоту у папы. А я совершенно не изменился, так что я тоже думаю, что у нас будет альфочка, — важно заявил Феликс и снова руку любовно положил на низ живота, поглаживая небольшой бугорок ласково. — Только не говори мне, что слишком сильно расстроился? Чанбин?.. — Конечно, я не сильно расстроился, — разулыбался снова Чанбин. — Это всё равно мой маленький сынок, и я всё равно его очень сильно буду любить, просто я не смогу с ним так сильно нежничать, потому что должен вырастить его настоящим надёжным альфой, чтобы сын Чана и Минхо потом был с ним счастлив, потому что мы уже договорились, что их омега будет женихом нашего сыночка, а если наоборот, то мы выдадим своего омегу за их альфу… — Со замолчал на какое-то время, всё так же улыбаясь и вглядываясь в дорогу. — Очень интересно, в курсе ли вашего договора Минхо, — покачал головой Феликс. — Пусть тогда Минхо рожает омегу поскорее, потому что я не хочу, чтобы между ними была большая разница в возрасте, это нехорошо. — Не понял? — Чанбин захлопал глазами, остановившись на светофоре и посмотрев на Феликса. — Ну, смотри, ты же старый, вот и ссоримся, — и руками развёл, впрочем, тут же рассмеявшись звонко. Чанбин прошептал под нос что-то похожее на «маленький засранец», но потом тоже посмеялся. Доехали без пробок, чему очень порадовалась семейная пара, потому что Феликса всё же очень утомила дорога. Его клонило в сон, что часто теперь с ним случалось. Его организм активно перестраивался, о чём предупреждал его врач, хотя Феликс всё равно удивлял самого себя ежедневно. Например, его тошнило, когда Чанбин пытался пить кофе утром, а потому альфе пришлось дома пить только чай и пользоваться кофейными автоматами только на работе. Лёгкая тошнота по утрам стала вполне себе привычной, а угроза «Со Чанбин, меня сейчас вырвет, прекрати немедленно!» приобрела в глазах альфы совершенно новый оттенок, а потому Чанбин предпочитал не раздражать своего мужа лишний раз. Больше всего Феликса беспокоить начала его тяга к сладкому и набранные два килограмма. Конечно, он понимал, что это естественно, но становилось грустно. Дома было тихо, как обычно, и кровать их тоже была мягкой и свежей, как и обычно. Только Феликсу было немного грустно, потому что он всё ещё переживал, лёжа в ночнушке и поглаживая мягко живот. — О чём задумался? — спросил Чанбин, забравшись в кровать после душа в привычном для себя виде — без верха, только в трусах, потому что так тело дышит, да и зачем оно нужно. — О том, что скоро я стану огромным, как воздушный шар, у меня на боках появятся растяжки, у меня будут отекать ноги и я буду весить целую тонну, — невесело промямлил омега, прокручивая на руке золотое обручальное кольцо. — И о том, что ты меня больше вообще никогда не захочешь, если посмотришь на то, как меня раздуло… — и почувствовал, как глаза увлажнились. Стало очень грустно, потому что своё стройное красивое тело он очень любил. — Давай поговорим об этом, — вспомнив урок дедушек, предложил Чанбин, подманивая в свои объятия Феликса, с готовностью поддавшегося. Он прижался к горячему торсу, обвил тонкими ручками и уткнулся лицом ему куда-то в грудь. — Ты же уже пережил процесс взросления, и я совершенно точно видел на твоих бёдрах и ягодицах растяжки, я это точно знаю. И разве хотя бы один раз я говорил тебе о том, что мне это как-то неприятно или некрасиво? Это прекрасно, Феликс, ты мой тигрёнок, нет ничего лучше, серьёзно тебе говорю! Да даже у меня на жопе растяжки есть, и это нормально. А по поводу веса… Дело ведь в обмене веществ, гормонах, питании, мы всё это поправим, чтобы ты чувствовал себя комфортно в собственном теле, я тебе клянусь! — и поцеловал несколько раз подряд звучно в макушку ароматную. — Ты как только родишь, придёшь в себя, немного оправишься и будешь готов заниматься собой, я сразу же найму тебе каких захочешь специалистов и ты будешь выглядеть просто ослепительно! — уверял Чанбин, сжимая в своих объятиях покрепче. — Ах, да, ещё один момент… Неужели ты думаешь, что я не буду хотеть тебя съесть, когда ты станешь ну очень аппетитным колобком? Если ты позволишь, я буду тебя каждый день кусать и даже больше! Я, если честно, очень жду, когда ты уже станешь кругленьким. — Ладно, ты меня успокоил, — шмыгнув носом, Феликс заулыбался и немного отстранился, чтобы поцеловать коротко мужа в губы, а затем и позволить тому, по их новой традиции, устроиться внизу, совсем рядом с животиком. — Очень рад, что мне удалось донести до тебя эти маленькие истины, — проворковал альфа, накрывая ладонью с невероятным трепетом животик. — А теперь я хочу поговорить со своим сыночком, с моим маленьким альфочкой, которого я тоже буду очень сильно любить и баловать, и даже папочка меня не остановит, как бы он ни ворчал… — Мне щекотно! — Феликс засмеялся, пытаясь уйти от щекотных поцелуев в живот. — Со Чанбин, ты что! Я же рожу так прямо сейчас, глупый альфа, разве так отец себя должен вести? Какой пример ты будешь давать нашему альфочке? А вдруг он будет хулиганить и доставать своего женишка из семьи Бан? — Пока и семьи Бан-то нет, так что я имею право нежничать и хулиганить. — Ну так хулигань уже, мне долго тебя ждать?.. — О, так кто-то всё же в настроении сегодня!***
— Хёнджин, мы сегодня едем домой? — спросил Чонин, утягивая с трудом своего парня за шиворот к их привычному столику в столовой. — Мы давно там не были, у нас всё в силе? Чонин рвался туда почти каждые выходные, потому что маленький чахлый домик действительно смог стать настоящим безопасным местом для омеги, у которого жизнь отняла его дом и семью. Теперь он был на пути обретения нового дома и новых людей, которых он мог бы назвать родными. Хёнджин стал входить в этот круг людей очень быстро и Чонин ни за что не хотел от него отрываться. — Конечно, едем, солнышко, — Хёнджин ему улыбнулся и уткнулся в свой скетчбук, игнорируя обед. Чонин недовольно цокнул и сам открыл для альфы злаковый батончик и йогурт, поднося еду прямо к его рту, понимая, что вдохновение не отпустит его парня даже на обед. Он послушно раскрыл рот и позволил Чонину кормить себя. И впервые омегу совершенно не беспокоили многочисленные взгляды в их сторону от школьников за соседними столами. Главное, что к ним никто не лез. — А ты точно уверен… Ну, что именно сегодня хочешь рассказать мне всё? — Чонин прикусил губу и с тревогой посмотрел на альфу. — Может, ты ещё не готов? Или тебе нужно больше времени? — Нет, сладкий, я уверен, что нам стоит поговорить именно сегодня, — Хёнджин высунул от усердия язык и прикусил его, дорисовывая рыбку, над которой корпел с самого утра (с урока истории). — Солнышко, дашь йогурт? — и губы вытянул, чтобы поймать ими трубочку, которую поднёс к его лицу Чонин. Чонин ждал этой поездки в заброшенный домик довольно долго — целых две недели. С их предыдущего разговора прошло довольно много времени и каждый день омега мучился предположениями о том, что же тогда имел в виду Хёнджин, когда говорил о том, что именно он убил своего брата. Конечно, в тот момент у Чонина мурашки по коже прошлись размером с апельсины, потому что его действительно пугал тот факт, что альфа хоть каким-то образом был причастен к смерти своего брата. Всё же Хван оставался альфой и Чонин немного побаивался его физической силы. Приходилось напоминать себе, что они много раз уже ночевали вместе и его и пальцем без спроса не касались, что уж говорить о чём-то большем. Домик вечером их встретил привычной тишиной. Чонин разбирал сумку с продуктами, доставая контейнер с пиццей, которую испёк Минхо для Чониновых «посиделок» и за которую тот поблагодарил опекуна с неподдельной искренностью. Чонин не извинился перед Минхо, скорее снова закрылся от него, но относиться к нему стал мягче и с большей благодарностью, тем более, старший брат теперь был занят ещё и своей личной жизнью, иначе не получалось объяснить довольно сильный и приятный запах альфы из спальни Минхо. — Ну и слава богу, — сказал тогда Чонин, даже вздохнув с облегчением, а то ведь правда начал думать о том, что у Минхо могут быть какие-то проблемы. На столе оказались бананы и яблоки, нарезанные самим Чонином, а потом и Хёнджин поставил на стол термос с чаем. Они в уютном молчании наводили порядок, совсем не испытывая чувства неловкости. Удивительно, но Чонину было хорошо даже молчать рядом с Хёнджином, о чём он никогда бы не мог подумать, если бы судил только по внешности. Омегу немного потряхивало, потому что он волновался. Было страшно узнавать правду о близком человеке, а ещё было страшно за себя самого, потому что мало ли что с ним могут сделать после чистосердечного признания? Но Хёнджин вёл себя как обычно. Он налил чай в кружки, расстелил пледы, достал одеяла, пододвинул ближе столик и поманил Чонина к себе. Омега слабо и очень нежно улыбнулся, с готовностью ныряя в тепло одеял и объятий. Хёнджин не курил и даже пиво не пил в тот день, неторопливо потягивая вместо этого чай. Чонин был этому рад, но одновременно с этим такое изменение его немного напрягало. — Хёнджин, как ты себя чувствуешь? — прошептал Чонин, утыкаясь прохладным носом ему в щёку. — Нормально, — слабо улыбнулся в ответ альфа, прикрывая глаза. — Может, нам всё же стоит поговорить об этом в другой раз? — Ян заглянул своем парню в глаза. — Давай отложим? — Нет, я готов. Я уже давно готов, просто не было человека, с которым я мог бы этим поделиться… — Ты правда его убил? Своими руками? — Чонин сглотнул слюну, ставшую вязкой. — Я хочу всё услышать и узнать, чтобы понимать тебя лучше, чтобы поддерживать тебя лучше, так, как поддерживаешь меня теперь ты. Хочу, чтобы и ты мне открылся, — омега прижался тёплым поцелуем к уже слегка колючей щеке Хёнджина. — Ты опять забыл взять с собой бритву? Приехал я со школьником, а уеду опять с мужчиной средних лет? — и погладил по подбородку Хёнджина, расплывшегося в довольной улыбке. — Давай я просто расскажу тебе всё по порядку? — Хёнджин закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь настроиться. — Офигеть, всё думал, как я буду тебе рассказывать, даже план условный в голове накидал, а теперь чувство такое, будто у меня язык в заднице, и я не могу собраться с мыслями. — Начни с начала, — предложил Чонин. — Со своего дня рождения, с дня рождения твоего брата. Он был старше или младше? Расскажи о своей семье? — омега выводил осторожно пальчиком круги по чужой уже довольно широкой груди. Хёнджин вырос ещё на два сантиметра и Чонин был от этого в ужасе и восторге одновременно. — Мой день рождения был двадцатого марта, как ты уже знаешь, мне семнадцать, мой брат родился двадцать второго сентября, на три года раньше меня. Он был нормальным ребёнком, я тоже был нормальным, но я с самого детства знал, что был не очень любимым и желанным. Сынмина планировали и долго ждали, а я получился случайно, — Хёнджин рассказывал об этом без боли и без упрёков в сторону родителей — он слишком привык к этой своей роли, так что не считал сам этот факт большой трагедией. — Но тебя ведь всё равно любят родители? — встрял Чонин, чтобы хоть как-то поддержать Хёнджина и задать вопрос, а не молчать. — Ну, конечно, любят, но не так сильно как брата. Сынмина они любили куда больше, потому что он был омегой, он был слабым, болезненным ребёнком, его всегда опекали, и он действительно был похож на тепличный цветочек, какими всегда и описывают омежек в этих всех романах и драмах, — хмыкнул Хёнджин. — А я всегда был крупнее него, с самого детства. Уже когда мне было восемь, а ему одиннадцать, мы сходили за сверстников. Я защищал его, мы вместе ходили домой из школы. Он даже мне нравился в те времена… — А потом разонравился? — выгнул бровь Чонин, теперь беззастенчиво водя всей ладонью по центру груди своего альфы, там, где билось гулко его сердце. — Да. Я его ненавидел. До самой его смерти ненавидел. — Почему? — Чонин удивлённо вытаращил глаза. — Потому что когда мне было десять, а ему тринадцать, его изнасиловали. Кто-то из старшеклассников нашей школы. Их было трое, — просто ответил Хёнджин. — Какой ужас! — Чонин прикрыл руками рот, пытаясь осознать, что творилось потом с маленьким слабым тринадцатилетним омегой. — Их наказали? — Посадили только одного, который уже был совершеннолетним на момент совершения преступления, остальные двое отделались штрафом и постановкой на учёт, а так… Не считаю, что их наказали достаточно, — выкатил нижнюю губу Хван. — А потом начались проблемы. Из-за стресса, как объясняли врачи, личность Сынмина начала дробиться, чтобы защитить его. — У него началось раздвоение личности? — Чонин даже привстал, упираясь руками в диван по обе стороны от лица Хёнджина, чтобы заглянуть ему в глаза и увериться, что он не врал. Омеге было сложно в такое поверить. — Нет, немного не так. У него было множественное расщепление личности, — Хёнджин ласково погладил по щеке Чонина и улыбнулся ему грустно. — Как в дораме «Убей меня, исцели меня»? — дёрнул бровями омега. — У Сынмина было семь личностей? — Не семь, — хмыкнул альфа невесело. — Но много. Был взрослый человек, который не называл своего имени. Ему было, как я думаю, лет тридцать семь, и он был очень циничным, материалистом, который ненавидел всё на свете, а в особенности детей. Был совсем маленький ребёнок, лет пяти-шести, которому всё было интересно, это была самая приятная личность, потому что она не была испорчена травмой и стрессом, хотя видеть взрослого парня в образе ребёнка было довольно жутко, — Хёнджин поёжился, а Чонин всё никак своим ушам поверить не мог. Это казалось слишком похожим на сюжет романа. — Наверное, была и его основная личность? — догадался омега. — Какой был он сам? — Сам он интересным не был, — махнул рукой альфа. — Он в основном молчал и рисовал или играл на гитаре. Ещё он сам хорошо учился, а так… Сынмин уставал от того, что с ним происходило. — Было только трое или ещё кто-то? — Чонин открыл термос и налил немного тёплого травяного чая в кружку, чтобы Хёнджин отпил и смочил горло. — Ещё был сексуально озабоченный омега, будто он вечно находился в течке. Возбуждённый, он вешался даже на меня, иногда и на отца, что было настоящим ужасом. С ним было сложнее всего совладать, потому что когда ему не давали того, что он хотел, он бросался с кулаками, зубами, царапался. Это было просто отвратительно, хотя, надо отдать должное, появлялся он редко. Чаще выходил суицидник, мечтавший всё это закончить, но появлялся он только при мне, почему-то. Он говорил, как сильно хотел уйти, как безумно желал повеситься, спрыгнуть с высотки или что-то другое… — Ты поэтому так сильно его ненавидел? Из-за озабоченной личности? — Чонин не терял времени, открывая контейнер с домашней, ещё даже немного тёплой пиццей. — Из-за того, что я был его нянькой. С десяти лет я ходил за ним по пятам, как тень, защищал его и контролировал каждую его, кхм, — запнулся старший, подбирая слово. — Ипостась. Родители не могли всё время находиться рядом с ним, а потому возложили на меня ответственность за его жизнь, а так уж вышло, что я до безумия люблю их, этих своих странных родителей, вот и делал это. Ты бы знал, как мне влетело, когда я недоглядел за его личностью, склонной к суициду, и в итоге брат попытался вскрыть себе вены. Папа бегал за мной по квартире и он бы точно меня убил, если бы отец не пришёл вовремя. Он даже схватил папу тогда за горло и встряхнул его, чтобы тот пришёл в себя. Мне было двенадцать, — Хёнджин вымученно улыбнулся и в его левом глазу блеснула слезинка. — Конечно, я начал его ненавидеть. Друзья у меня постепенно пропали, потому что у меня не было времени с ними общаться. Пока остальные играли во дворе, я сидел дома и пытался спастись от собственного родного брата, пытавшегося меня самого изнасиловать или склонить к сексу. Эта жизнь была адом. Папа с отцом ссорились всё чаще, потому что папа стал одержим моим братом и его здоровьем, так что их чувства постепенно угасли, а удерживал брак только их глубоко больной и травмированный ребёнок. — Пиздец, — только и выдал Чонин, убирая с кровати всё лишнее и теперь самостоятельно прижимая Хёнджинову голову к своей груди, поглаживая по волосам. А тот поддавался, потому что иначе было невозможно. — Хёнджин, мне так жаль твоё детство, ты бы знал, как сильно мне жаль… — Всё закончилось, когда мне было четырнадцать, а ему семнадцать, — криво улыбнулся он. — Именно тогда, думаю, я стал достаточно умён, чтобы понять, что на самом деле личностей у моего хёна было не пять, а четыре. — Четыре? То есть, ты ошибочно принимал поведение оригинальной личности за отдельную ипостась? — омега в шоке рот раскрыл, потому что такого поворота точно не ожидал. — Какая личность была твоей ошибкой? — Одержимая суицидом, — вздохнул тяжело Хёнджин. — Оказывается, это он сам со мной разговаривал, когда мы были наедине. Родителям он такое не говорил, а вот меня он годами, получается, упрашивал о помощи, чтобы я дал ему возможность умереть. Он хотел этого больше всего на свете, и это было его собственное желание. — И что ты сделал? Когда понял это? Почему ты считаешь себя его убийцей? — Чонин сжал в своих объятиях своего парня особенно крепко, обнимая за плечи и позволяя ему уткнуться себе в шею и дышать тихо, размеренно, родным вкусным запахом. — Потому что я это сделал. Я выкрал из кабинета отца бутылку водки для себя, а потом ушёл из дома. Я просто сказал ему: «Не разочаруй меня. Я не хочу, чтобы папа меня отпиздил за попытку суицида». А потом ушёл. Я ушёл из дома, оставив перед ним пачку с его транквилизаторами, которых он благополучно нажрался и шлифанул все это виски — бутылку стащил тоже из кабинета отца. И тихо умер в своей комнате, — Хёнджин выдохнул спокойно, рассказав самое главное. — А я на неделю пропал из дома. С этой своей бутылкой водки шатался ночью, вот меня и приняли потом ночью менты из уже знакомого нам с тобой отделения, — и захихикал, будто не рассказал только что, как умер его брат. — Твои родители, наверное, с ума сходили, пока ещё и тебя искали, — у Чонина мурашки прошлись по рукам. — А они и не искали. Я сам домой потом пришёл, уже после похорон, грязный, вонючий, как ебаный бомж. Отец не дал папе меня убить, а потом спокойно так сказал, что они разводятся. Спросил, с кем я хочу остаться жить. Я хотел уехать вместе с отцом, потому что он меня не обижал никогда, я всё же был его альфой, наследником… А потом я посмотрел на папу и понял, что не смогу оставить его одного в той квартире, вот с ним и остался, хотя не было ни одного дня, чтобы я не жалел об этом. Он срывается на мне по сей день и винит меня в смерти Сынмина. Вполне справедливо, конечно, это же моя вина, но дело в том, что я перестал быть удобным для него и для всех. С тех самых пор я бродячий художник, люби меня всего, — и руки раскинул, а его улыбка казалась пьяной. — Мне очень жаль, — Чонин сам вздохнул тяжело и поцеловал в ароматную макушку своего альфу. — Как ты мог жить всё это время и осознавать, что живёшь в таком кошмаре? — А я и не осознавал, что жил так, пока тебя не встретил, — Хёнджин только теперь дал волю слезам, которые скатились из уголков его глаз по вискам, пока его маленький омега его обнимал и пытался утешить. — И твоего брата. Я увидел, как он забирал тебя из участка, и как ты его обнял, и вы были такой семьёй в тот момент, и у меня буквально всё растрескалось внутри, и я так хотел в тот момент к вам, к чужим людям, но чтобы вы меня обняли, чтобы меня тоже любили вот так, за то, что я есть. Вот почему я так хочу, чтобы ты не отталкивал Минхо и наслаждался его обществом. И я так счастлив, что сейчас ты у меня есть, я так о семье мечтаю, — альфа выпутался из объятий и закрыл лицо почти стыдливо руками, понимая, что больше не мог контролировать свои слёзы. — Знаешь… — он шмыгнул носом. — Ты понял, как хорошо тебе жилось с папой, когда потерял его, а я… Я понял, как я плохо жил раньше, когда встретил тебя. И я понял, насколько мне важен был на самом деле Сынмин, только когда его не стало, и я так виноват… — Хёнджин… — Чонин скривился и отнял чужие красивые руки с длинными пальцами от лица альфы. — Хёнджин, я буду твоей семьёй, я стану тебе самым близким человеком, я тебе обещаю, мой альфа, — омега заставил старшего посмотреть в свои глаза. — Ты мне веришь? Альфе оставалось только кивать часто и греть в своей душе эту хрупкую надежду на то, что его примут хотя бы в чужой семье, если в своей у него не получилось стать счастливым. Чонин ласково и нежно целовал его, успокаивая и забирая эту боль, глуша её. И омега понимал, что Хёнджин был прав. Это ведь была простая истина жизни. Людям нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Скучать по солнцу они начинают, когда идёт снег. Ненавидят дальнюю дорогу, когда скучают по дому. Понимают, как хорошо жилось, когда становится по-настоящему плохо. Ценят и любят близких людей особенно сильно только тогда, когда приходится их отпустить. И они отпускают, потому что к ним уже нельзя прикоснуться и нельзя удержать. И они отпускают...***