Контргамбит

      Она вышла из Академии с маленьким коричневым чемоданом, наспех сколоченным школьным завхозом. На деревянной поверхности виднелась эмблема и пара приличных сколов. Такие делали всем, кого Академия выпускала из-под своего крыла. Вроде, как традиция такая прощальная.       Агате это было только на руку, ведь она училась столь долго, что от прежней жизни не осталось ничего, кроме старой пожелтевшей бумажки с забавным рисунком. Этот клочок с косо изображенной рожицей нарисовала ей мама в один из бесконечных солнечных дней на ферме. Ее образ почти стерся, осталось лишь тепло, которое вспыхивало искрой где-то на подкорке, когда Агата рассматривала неказистый рисунок.       Тяжёлые кованые ворота скрипуче закрылись за спиной, и Агата ощутила порыв ветра, что с силой закрутил ее черные волосы. Девичьи глаза дерзко блеснули в вечерних сумерках, замечая вдалеке высокую фигуру. На другой стороне улицы, плечом облокотившись о стену, стоял Карлин, с удовольствием затягиваясь толстой сигарой. Весь его вид выдавал в нем человека состоятельного, и вместе с тем небрежного.       Агата улыбнулась, махая изящной ладошкой в шелковой бежевой перчатке.       Карлин усмехнулся наивному жесту и двинулся к дочери, на ходу отнимая тяжелый чемодан из рук.       — Привет, отец, — собственный голос казался Агате холодным.       Она прокашлялась, пытаясь растянуть момент почти теплой встречи на подольше.       — Здравствуй, дочь, — голос Карлина не отставал по градусам.       Агата поморщилась, вылавливая в голове давно забытые детские воспоминания. Грудь прожгла ноющая, как нарыв, боль. Сейдж постаралась сосредоточиться на потоке ветра, что, не унимаясь, трепал волосы и сушил кожу.       Карлин, не говоря ни слова, двинулся по брусчатому тротуару, перехватывая скромный багаж Агаты в другую руку.       Нагнав отца, Агата не могла перестать думать. Мысли носились в таком бешеном темпе, что хотелось удариться затылком о стену.       Спросить его сейчас? Спросить его через пару минут? Сделать вид, что все хорошо?       Они не виделись, казалось, целый век. Она ожидала, что от обиды остались лишь тлеющие угли, но увидев отца, Агата уловила, как залеченная рана вновь начала кровоточить.       На ближайшем перекрестке их ждал крошечный кэб, запряженный вороной лошадью. Кучер приветливо улыбнулся им.       — Ух ты, — вздохнула Агата, не веря, что отец передвигается таким образом — она помнила его в потасканном грубом пальто и курящего дешевые папиросы.       Карлин передал багаж кучеру и галантно открыл перед ней дверь, приглашая внутрь:       — Залезай, Агата. Прокатимся с ветерком.       Она вздрогнула от того, как прозвучало собственное имя на его губах. Карлин словно смаковал его, перекатывал во рту. Глаза оставались пугающе холодными.       — Никогда не ездила на таких, — она восхищенно на нетерпеливо вспахивающую землю лошадь. Хотелось немедля достать сладкое яблоко или кусок сахара, покормить ее, ощущая шершавый язык на ладони. Агата всегда любила животных.       В Академии их учили держаться в седле и ухаживать за школьным скотом. Агата слегка пренебрегала занятиями, предпочитая закапываться в трактатах, музицировать на стареньком пианино или целоваться с мальчиком из параллельного класса. Однако, когда ей было особенно грустно и одиноко, она пробиралась в конюшню, утыкалась в любимого коня полыхающим лбом и рыдала.       Ждущий взгляд отца напрочь выбил из нее это мимолетное желание, и Сейдж приподняла подол юбки, забираясь на ступеньку.       Они ехали молча, пялясь в мутные окна и наблюдая сменяющиеся пейзажи. В воздухе висела сковывающая неловкость, что выбивала воздух из легких. Агата смущенно терла запястья, изредка бросая взгляд на отца. Он же поглядывал на Агату, по-видимому, не решаясь начать разговор первым.       Карлин был абсолютно спокоен. Он отбивал такт ногой в дорогом ботинке, его ладонь расслабленно лежала на колене. Лицо бесстрастное и такое чужое, что Агата ежилась и хотела растянуть его напряженно сжатые губы пальцами. Может, тогда она увидит подобие улыбки на родном лице? Может, тогда все ожидания, что крутились в голове, тут же воплотятся? Щеки заалели, словно прощальные осенние костры. Обида застряла где-то в гортани. Агата тяжело и шумно втянула носом воздух.       Отец постарел за те года, что они не виделись. Глубокие морщины прорезали высокий лоб, а под глазами чернели круги, словно кратеры на бледной луне. Агате на секунду стало жаль Карлина, что выглядел до того болезненно и измученно, что хотелось уложить его в кровать и укрыть одеялом.       — Я скучала, — наконец выдавила, наблюдая, как мимолетно корчится лицо напротив.       — Поживешь пока со мной, — он словно не услышал ее, мастерски игнорируя ее тяжелое признание, сказанное лишь для того, чтобы все сдвинулось с мертвой точки.       В моменте захотелось кричать от досады. Биться в истерике и отхлыстать отца ладонями. По голове, плечам, ногам. По всему, до чего руки дотянутся. Эмоции достигли высшего пика, Агата едва держала себя в руках. Услышал бы отец. Услышал, что творится внутри ее головы. Животный страх, загнанность и чужеродность миру, в котором существуешь.       Но было ли ему дело до глупых мыслей? Сейчас на его лице отчетливо читалась лишь усталость. Агата разочарованно поджала губы.       — Пока?       — Пока не встанешь на ноги. Я договорился с людьми, сходишь на следующей неделе к Говарду из местной газеты, он обещал взять тебя стажером. Как получишь зарплату, съедешь в комнату общежития. Мой друг сдает такую прямо около издательства.       — Ого, спасибо. Наверное.       — Что-то не так? — он прошелся по ней серьезным взглядом.       — Все хорошо. Просто ты так все распланировал, что аж голова закружилась, — Агата постаралась улыбнуться, стряхивая внутреннее напряжение.       Она ожидала услышать от него совсем не список ее дальнейших дел. Было ли это заботой? Может, Карлин Сейдж вот такой в своей природной сути? Внешне безразличный, но неистово радеющий?       Или же он просто пытался поскорее избавиться от ненужной дочери? Просто исполнял свои последние обязательства перед почившей женой? От одной только мысли об этом, в глазах Агаты потемнело, а в груди засвистела такая пустота, что еще чуть-чуть, и образовался бы сквозняк. Она постаралась улыбнуться отцу совершенно обыденно, отгоняя мысли подальше.       Карлин удовлетворенно кивнул и уставился в окно. Между ними снова повисла тишина.       Через пару минут лошадь остановилась, дверца кэба открылась, и они вышли на улицу.       Квартира Карлина Сейджа была просторной и совсем ему не подходила. Агата невольно приоткрыла рот, осматривая отцовские владения, пока тот снимал пальто и пристраивал его на тонкую вешалку.       Несколько спальных комнат, просторный зал с обеденным столом, кухня с обилием резной лаковой мебели. Все это было не похоже на их прежнюю жизнь в уютной деревушке близ Сигансины. Агата тотчас помрачнела — в голову хлынула куча неприятных воспоминаний о тех временах, когда Агата Сейдж была любима и согрета нежностью матери, а отстраненность Карлина еще не чувствовалась так отчетливо.       — Это моя комната, — отец выдернул Агату из воспоминаний, указывая на ближнюю дверь впереди. — Твоя на втором этаже.       — А там что? — поинтересовалась она, осматривая вход в еще одно помещение.       — Это комната Колла. Ты должна его помнить.       Дядю Колла она помнила смутно. В мыслях отчетливо всплывали только зеленые глаза и бесконечное количество забавных историй, которые сыпались из него, как из рога изобилия.       — Вы вместе живете? — удивилась Агата.       — Это его квартира, — отстраненно ответил Карлин. — Решили, что так будет удобнее.       — Ясно.       — В общем, устраивайся. Второй этаж только твой. В общем, никто беспокоить не будет. Можешь заниматься, чем хочешь. В наши дела лезть не стоит. Думаю, что это и так понятно, но озвучу на всякий случай. Время от времени тут будут собираться люди, этому тоже не удивляйся и старайся не попадаться на глаза.       Агата кивнула, рыская взглядом по бесчисленным деталям квартиры. Ей было неприятно от этого разговора, она чувствовала, что отец был хмур и зол, и боялась расстроить его еще больше. Но желание поговорить с ним было сильнее ее страхов.       — Отец, постой, — она ласково опустила ладонь на его напряженное плечо.       Он остановился почти сразу. Зрачки удивленно расширились. Было видно, как окоченело его тело от легкого прикосновения. Он не одернул плечо только потому, что не хотел обидеть.       — Что-то не так? — в который раз вопросил Карлин, чем заставил дочь сердито фыркнуть и убрать руку с плеча.       — Мы и дальше будем делать вид, что все в порядке?       — Меня все устраивает.       Она застыла, как каменное изваяние.       — Я просто хочу поговорить.       — Агата, прекрати…       — Чего прекратить? Мне это нужно! Мне нужно проговорить это вслух! Мне нужно поговорить о маме, о том, что случилось восемь лет назад. Мне нужно задать главный вопрос, который не дает мне спать по ночам.       Агату прорвало. Вопросы, претензии, страхи — все полилось, как из кровоточащей раны. Она не хотела выставить себя законченной истеричкой, но, загрубевшая на школьной скамье, в этот момент растеклась, как сливочное масло под яркими лучами солнца.       — Дело прошлое, — Карлин криво улыбнулся, словно насмехался над ее чувствами и жизнью.       — Неужели ты не хочешь даже извиниться? — в ее глазах выступили слезы понимания, что вряд ли ей удасться добиться от Карлина чего-то прямо сейчас.       — За что извиняться? За то, что образование тебе дал? За то, что платил за тебя, нес ответственность? Я отличный отец, Агата. Лучшего для тебя и представить трудно.       Последняя реплика хлестко ударила по ушам. Он не трогал ее, но казалось, что отвесил пощечину. Щеки вспыхнули, и она с большим усердием задушила в себе надвигающуюся истерику.       — Ты…       — Эй, что за шум, а драки нет? — диалог оборвал хриплый баритон незнакомого голоса.       — Колл, — облегченно вздохнул Карлин, отворачиваясь от Агаты и устремляясь к старому другу. — Дочь свою привез наконец-то. Как и просил.       — Как и просил? — растерянно повторила Агата.       К ним вышел высокий мужчина в черном брючном костюме. От прежнего мальчишечьего образа Штреддера остались только яркие зеленые глаза, черные волосы и острые скулы. Сейчас Агата видела перед собой хорошо сложенного незнакомца с широкими плечами, узкими бедрами и ручищами, что еще парочку таких, как Агата, разом смогут обнять.       Колл остановился, удивленно всматриваясь. В глазах мелькнула капля сомнения, словно он не узнал ее. Она поежилась, стряхивая с себя неловкость, что пробралась в ее голову вместе с его взглядом.       — Как же ты изменилась, Агата, — наконец изрек он.       — Вы тоже… — она нехотя в этом призналась, словно боялась утратить связь с прошлым.       В этом настоящем у нее чуть сбилось дыхание от резких черт его лица; Агате нравилось, что он был таким высоким и статным. Она бы могла смотреть на него снизу вверх и видеть бездонные, точно озеро, глаза, томно вздыхать и забывать про все свои печали. Во всяком случае, ей так показалось. В тот момент она правда ощутила некое подобие подростковой влюбленности. С первого взгляда, как говорят.       Она сразу поставила себе диагноз, будучи весьма начитанной. Ведь во всех романах любовный недуг описывали именно так. Потные холодные ладони, тяжело ухающее сердце и поведение полной дуры. Три из трех.       Нет, он не мог быть тем Коллом Штреддером. Щуплым, долговязым парнем, что рассказывал ей про сигареты, про колорадских жуков на родительском огороде и про кучерявые облака в небе. Он был ей кем-то наподобие брата или дяди. Часто приносил ей соломенных кукол в платьях из старых потрепанных тканей или пару яблок, что своровал из местного хозяйства по дороге к Карлину. Ребенок внутри Агаты всегда ликовал, когда видел его хитрое добродушное лицо рядом.       У нее в глазах защипало, и Агата принялась с упоением тереть их, как какая-то идиотка. А Колл ухмыльнулся. Ухмыльнулся! Словно она дура какая-то! Брови Агаты грозно сдвинулись к переносице, и она позабыла о том, что пару секунд назад чуть не расплакалась перед отцом. Детские воспоминания прокатились по ней катком, заглушив неприятное послевкусие разговора.       — В общем, поздоровались, поулыбались, — заключил Карлин, закатывая глаза и присаживаясь на стул. — А теперь давай за дело, Колл. Этот гребанный Диненнсон опять вытворил… Агата?       — Да, — она рассеяно подняла взгляд на отца. — Да, я ухожу. И не надейся, что мы не вернемся к тому, на чем закончили.       Отец устало вздохнул и махнул рукой в сторону широкой лестницы, словно говорил: «Все потом».

***

      Агата Сейдж уже месяца два сидела в квартире Колла Штреддера и читала, словно безумная. Глотала книги, как противный крепкий чай, который очень любила смаковать в процессе. Говард, который должен был принять ее на работу, тянул время, а остальные издатели на порог не пускали. В Сигансине не любили женщин, чересчур наделенных властью. Тут была куча предрассудков, а еще парочка влиятельных людей, которые их поддерживали.       Она пыталась шататься по узким улочкам города в одиночестве, но постоянно натыкалась на неприятности, и в итоге Колл с Карлином запретили ей изучать окрестности самостоятельно. В основном из-за того, что Агата пыталась наработать криминального материала для будущей статьи и едва скрылась от местного наркоторговца, который в пелене наркотического бреда чуть не прирезал ее.       Стоило Агате обмолвиться об этом Коллу, тот развел бурную деятельность, подключив сюда и отца, который нехотя принялся отчитывать дочь за безрассудство и неосторожность. У него был измученный вид, и он постоянно смотрел на время, однако, Агата получила свою порцию внимания и ей было чуточку приятно.       Штреддер, кстати, постоянно маячил где-то неподалеку, несмотря на обилие дел. Ей немного льстило, что он так возился с ней. Постоянно пытался разговорить, смешил и просто устанавливал контакт.       Его интерес явно стал выходить за рамки дружбы, но Агате нравилось плескаться в лучах его ухаживаний и мелких комплиментов. Их странные взаимодействия хорошо лечили ее развивающееся с каждым днем одиночество.       Разница в возрасте тоже не была помехой, ведь главный аргумент в пользу Штреддера был в том, что он близкий партнер отца и к тому же недурен собой. Позлить Карлина и получить необходимую порцию близости от красивого и богатого ухажера? В Академии ее не раз пороли за то, что постоянно ловили с мальчишками из старших классов, так какое ей дело до сомнительных социальных ориентиров? Она всегда преследовала собственные цели.       Карлина не было уже пару дней, и Агата начала подозревать, что он просто избегает ее. Они так и не поговорили о том, о чем стоило поговорить уже давно. Выработать безразличие к этой ситуации она так и не смогла. Игнорировать проблему, когда та постоянно маячила перед лицом, не представлялось возможным.       И поэтому Агата Сейдж поцеловала Колла Штреддера. В один из вечеров, когда Карлин опять нахамил ей. А ведь она всего лишь предприняла попытку обсудить их непростую ситуацию. Отец просто ушел, хлопнув дверью, сказав пару особенно обидных гадостей напоследок.       Колл, по обыкновению, вернулся домой ближе к полуночи, застав Агату за игрой на пианино. Грустная лиричная мелодия так завлекла ее, что она не заметила, как Колл приблизился и нежно положил ладонь ей на плечо. Тонкие пальцы Агаты продолжили танцевать по клавишам, когда она потерлась щекой о его массивную руку, словно ласковая кошка.       Скомканная ярость выжигала душу и одновременно холодила сердце. Агата хотела завыть громко и надрывно, но вылила все, что думает, в игру, наполняя комнату музыкой. Колл молча слушал, постукивая длинным пальцем.       Внутри пронесся табун горьких воспоминаний, которые с каждым разом смазывались и тускнели. Агата вспоминала старую яблоню, домашний огород и объятия матери. Ей казалось, что ее руки до сих пор горят на теле, оставляя вечные памятные отметины.       Мурашки прошлись по бледной коже. Она сглотнула ком в горле и продолжила играть.       Стукнув ладонями по клавишам, внезапно извлекая из инструмента грубый и яростный звук, Агата вскочила на стульчик, на котором сидела. Повернулась к Коллу, холодно осматривающего исказившееся лицо. Нашла в себе смелость взглянуть Штреддеру в глаза.       Все помутилось от странного прожигающего взгляда. Бездонная чернота, пьяная, наглая. Его глаза впивались в Агату, расчерчивая тело по участкам. А она трепетала от власти, посматривая сверху вниз. Хозяйка ситуации.       Агата так и стояла на этом стуле в одной ночной рубахе, безразмерной и уродливо длинной. Не так она хотела выглядеть перед ним. Особенно сейчас. Легкая дымка напряжения вилась меж лицами и острила на языке.       Но Колл смотрел так, будто она нагая. Будто уже разорвал ткань и швырнул в угол. А Сейдж беззащитно пялилась, чувствуя трепет, гуляющий по коже. И ей хотелось прикрыться, сбежать от неловкости, спрятаться в раковину.       А как сбежать-то? Колл Штреддер везде. Обволакивающее внимание. Взгляд сочувствующий, мягкий, поддерживающий. Как будто догадывается о всех ее нуждах.       У нее подкосились колени, и Агата заплакала. Отчаянно глотала слезы, пытаясь сдержать истерику внутри.       — Я так устала, — она простонала это почти в его губы, чуть опустив голову. Она не понимала той игры, которую ведет. Играл ли Колл вместе с ней?       Штреддер молчал. Его зеленые глаза горели в сумраке комнаты.       — Будь сильной, — наконец ответил, опуская руку на ее талию. Волны раздражающих мурашек скользнули к ногам.       — Я не смогу.       — Сможешь. Карлин любит сильных людей.       — Он меня никогда не полюбит.              — Не думаю, что он умеет делать это по-настоящему.       Она застыла и вытянулась в тростинку, стараясь отстраниться от его нежного прикосновения. Внутри затрепетало отчаянье, слезы лентами очерчивали впалые от нервов щеки. Колл сильнее перехватил ее, не позволив шелохнуться.       — Как ты можешь так про него? Он же твой друг.       — Всего лишь говорю правду.       — Нахер мне твоя правда, Штреддер.       Агата снова попыталась отстраниться, однако Колл раздраженно схватил ее уже второй рукой и едко усмехнулся.       — Как разговариваешь со взрослыми, Сейдж? Думаешь, на стул встала и сразу получила право ругаться, как сапожник?       Было в этой фразе что-то такое, что заставило ее почувствовать легкое возбуждение. Это испугало даже больше, чем Карлин во время их последнего диалога. Она засмущалась, щеки покрылись алым румянцем.       — Прекрати, — Агата перехватила его руки, которые попытались скользнуть чуть ниже.       На удивление Штреддер убрал ладони и поднял их перед собой, состроив на лице подобие сочувствия. Агата так и продолжала стоять на мягкой обивке стула, не решаясь спускаться.       — Я хотел сказать, что твой отец самый большой мудак из всех, кого я встречал на протяжении жизни. Однако, есть в нем одна черта, которая перекрывает все остальное дерьмо. Обостренное чувство справедливости, а еще куча ответственности перед близкими. Он не бросил тебя, помнишь? Не отдал в публичный дом за пару золотых и мешок картошки. Такое сплошь и рядом случается и кому какое дело, правда?       Колл повернулся к ней спиной. Эмоции скрылись в черноте.       — Нет. Вместо этого он отдал тебя в Академию, которая стоит таких бешеных денег, что тебе и не снились. Я знаю, сколько он получает, и можешь быть уверенна, что твоя учеба обошлась как минимум в две трети всех его доходов.       Агата молча слушала, закусив губу. Все, что он говорил, было так просто и понятно. Она обняла себя покрепче, теряясь в пустой комнате.       — Думаю, что он любит тебя. Своей странной, до ужаса холодной любовью. Любит на своем языке, который ты просто не понимаешь.       — Любит? — она зацепилась за это слово, будто за соломинку, попутно утирая очередную слезу, что бусиной скатилась до подбородка. — Думаешь, он меня любит?       Она повернула Колла к себе и обхватила его лицо холодными и влажными ладонями.       — Любит всей душой, — приковывая к себе трепещущее тело, прошелестел Колл.       Агата почувствовала, что Штреддер сжал ее в руках так, что ребра затрещали. Весь воздух выбился из легких. Тяжелые вдохи из подрагивающих губ.       Широкие ладони медленно опустились вниз к лодыжкам, оглаживая оголенный участок кожи и так же медленно начали скользить вверх, поднимая складывающуюся гармошкой, накрахмаленную ткань рубашки. Вслед за гладкими, как будто раскаленными руками по пятам следовала покалывающая дрожь.       Она предстала перед ним в нижнем белье и, кажется, бровью не повела. В голове лишь набатом звучали слова об отцовской любви, об особом языке его привязанности. И это было приятнее любых прикосновений и ласк.       Отец ее любит, точно любит.       — Он будет злиться, если узнает, — прошептала Агата, чуть не теряя сознание.       — Конечно будет, — вторил Колл, резко сжимая оголенную ягодицу, отодвигая край нижнего белья в сторону, — Он не позволит своей любимой дочурке таскаться с таким негодяем, как я.       — Да, не позволит…       — Будет ругать тебя, — продолжил Колл почти без пауз. — Вызовет тебя на разговор. Будет говорить, как волнуется за тебя. Что там еще делают обеспокоенные папаши?       Словно в бреду, Агата приблизилась к его сосредоточенному лицу и осторожно коснулась его губ своими. Он ухмыльнулся ее робости прямо в поцелуй и чуть отстранился, чтобы лизнуть нижнюю губу и насладиться ее ошалелым взглядом. Агата возбудилась до такой степени, что боялась просто грохнуться с этого неустойчивого табурета.       — Не стесняйся меня, — усмехнулся Колл, приближаясь к ее покрасневшему уху. Агата продолжала глубоко и громко дышать, словно пробежала пару миль. Жар наплывами атаковал голову, не давая сосредоточиться.       Его губы, умелые и настойчивые, коснулись нежного участка шеи. Зубы легко оттянули тонкую кожу, а язык зализал место укуса, оставляя после себя влажное послевкусие.       Агата остолбенела от его настойчивых и срывающих голову ласк. Весь ее сексуальный опыт заканчивался на ужимках в темных углах, противных, чересчур слюнявых поцелуях и резких грубых поступательных движениях носом в стенку.       Как вести себя сейчас, когда внутри взрываются лишь похотливые громкие салюты, а между ног горит так, что хочется схватить его руку и настойчиво заставить коснуться там, где так невыносимо свербит.       Она чувствовала, как промокла ткань ее белья, а мерзавец с яркими зеленющими глазами и не думает что-либо предпринимать, лишь дерзко наблюдает со стороны.       Агата неловко расстегнула его рубашку дрожащими пальцами, стараясь не смотреть в глаза.       — Думаешь, это правильно? — внезапно тихо вопросила. Робея от отсутствия встречной инициативы.       — Не знаю, про какое «правильно» ты там шепчешь так мило, — он оттянул тонкую ткань нижнего белья и прошелся пальцами меж пульсирующих складок, слушая ее сладкие, порывистые стоны. Словно знал, чего она хочет. — Вот про это «правильно»?       Он убрал руку и показал влажные от смазки пальцы, похотливо облизывая их. Глаза в глаза. Ни единого пунцового пятна на щеках.       Агата набросилась на него, как безумная, впиваясь в крепкую спину, обвивая тонкими цепкими ногами. В таком положении она явственно ощутила, как в живот упирается что-то твердое.       Он простонал ей в губы, когда Агата сильно укусила того за язык. Они сталкивались зубами, неловко распускали языки, покрывали друг друга влажными поцелуями и яркими отметинами.       Колл поддерживал ее рукой под ягодицы, то и дело сжимая округлую часть так сильно, что она шипела, как разъяренная кошка. Наконец с силой пнул стул перед ними и посадил Агату на пианино, которое тут же издало звонкий расстроенный вскрик.       — Блядь! — воскликнула Агата, не в силах контролировать чувства. Колл заставил ее откинуться назад, грубо втягивая губами вставший острой сосок. Укусил, всасывая, обжигая языком. Она вскрикнула. Ноги нетерпеливо терлись об его бедра.       — Будь хорошей девочкой, — тихо шепнул Колл, зализывая яркую отметину на тонкой коже. — И тогда будет очень приятно.       — Приятно, — в каком-то бреду повторяла Агата, теряясь пальцами в копне его смольных волос.       Колл опустился ниже, покрывая живот мокрыми поцелуями. С нижним бельем он не церемонился и снял его резко и быстро, отбрасывая куда-то в дальний угол комнаты.       Пианино снова измученно застонало под ней. Агата ерзала на клавишах и притягивала голову ближе. Еще ближе.       Влажный язык коснулся набухших складок в ее промежности. Хриплый стон вырвался из горла. Шершавый, широкий. Прошелся по твердой горошине клитора, обводя кончиком. Она текла так сильно, что все клавиши под ней стали липкими и скользкими.       Стонала, как последняя шлюха, все больше раздвигая ноги и все больше притягивая его лицо. Боялась так громко, но не могла сдержаться. Ей так нравилось, как влажное тепло расплывалось где-то внизу, а вспышки нервных окончаний сплетались в один большой поток пульсирующего удовольствия, который, казалось, еще чуть-чуть, и взорвется, заставив Агату просто исчезнуть. Просто умереть в горячей волне потряхивающего оргазма.       Но она не хотела кончать так быстро. Она хотела, чтобы он вошел в нее. Довел до ручки, вытрахал всю дурь. От одной только мысли сорвало крышу, и она с усилием остановила Колла, что вытворял с ней что-то совсем невероятное.       — Тебе не нравится? — обеспокоенно спросил Штреддер, возвышаясь над ней.       Агата молчала, прожигая его безумным горящим взглядом.       Вместо ответа она, совсем осмелев, потянулась к пряжке ремня и схватилась за кожаный жгут цепкими пальцами, подтягивая Колла ближе к себе.       Ловкие руки мастерски расстегнули ремень, освобождая член от тесноты брюк.       — Хватит тянуть время, Штреддер, — томно бросила, смотря прямо. Колл едва держался, чтобы не наброситься и не начать втрахивать в это дурацкое и жутко дорогое пианино, смешивая музыкальные звуки с их стонами.       Сейдж понятия не имела, откуда в ней вся эта смелость. Она часто сдерживала себя с ровесниками, но с Коллом сдерживаться совсем не хотелось. И Штреддер всем своим видом поощрял ее поведение. Это дико возбуждало.       Он снова коснулся ее внизу, игриво оглаживая и вводя сразу два пальца. Агата вскрикнула от едкой мучительной неги, что прошлась по телу, как удар высоковольтной молнии. Выгнулась дугой, сильнее прижимаясь к руке.       — Так вот чему тебя учили в той школе? — он вытащил пальцы наполовину и снова вошел, оглаживая шершавые стенки внутри. — Отличница, наверное.       Агата схватила его за член, проводя ладонью снизу вверх, дорвавшись до контроля. Колл вмиг прижался ближе, как будто истосковался по человеческим прикосновениям. Особенно по таким.       — Да, учителя всегда хвалили меня. Но практики маловато.       Собственный дерзкий голос напугал Агату и, услышав, как в прихожей проворачивается металлический ключ, она отлетела от Колла, как ошпаренная, толкнув того в грудь.       — Святые! — воскликнула она, натягивая свою ночнушку и боязливо оглядываясь по сторонам, словно размышляла над планом побега.       — Беги к себе, я разберусь, — Штреддер был абсолютно спокоен. Глаза потухли, ни следа мучительной похоти.       Агата в два прыжка оказалась на втором этаже, тихо прикрывая дверь своей комнаты.       — Что в темноте сидишь? — в помещение вошел Карлин, недовольно ворча себе под нос. — Боже, как я заебался, ты не представляешь.       — Опять этот мудак? — поинтересовался Колл, наблюдая, как Сейдж зажигает лампы в комнате. Стояк еще туго натягивал его брюки, но он быстро сел в кресло, сгибаясь как можно сильнее.       Наверху что-то громко стукнуло. Они переглянулись.       — Он отказывается хранить товар за прежнюю стоимость. Ему нужен двойной прайс за риски. Какие, блядь, риски?       — Я думаю, что пора мне наведаться к семье этого Диненнсона и поговорить по душам. Как думаешь? — Колл поерзал на месте, посматривая на усталое лицо друга. — Прилично он крови нашей попил.       — Думаю, что…       Карлин остановился около пианино, опустив взгляд на скомканные трусики и поморщился.       — Ты издеваешься, Колл? Сколько раз я просил не водить своих девок в квартиру? Ладно бы еще тихо мирно в комнате, так тебе пианино моей почившей супруги подавай? Тут Агата играет, имей совесть.       — Да ладно тебе, Карлин, — лениво усмехнулся Штреддер. — Этого больше не повторится.       — Хватит заливать, Штреддер, — устало выдохнул Карлин, отбрасывая нижнее белье носком ботинка в сторону Колла. — Знаю я твое «больше не повторится».       — Иди спать, Карлин. Я сам разберусь со своей личной жизнью.       — Ты с трусами сначала разберись, — хмыкнул Сейдж, скрываясь за дверью своей комнаты. — Боже, стыд-то какой, блядь. Чтобы больше никогда, понял?       — Конечно, — ни минуты не сомневаясь, соврал Колл.