Контргамбит

Сумерки окрасили крошечную комнату сурьмой, словно на холст ведро чернил опрокинули. За окном раздавался природный стрекот обитателей соседствующей лесополосы. Рене зябко передернуло, и она обхватила себя тонкими руками, всматриваясь в ваксовые тени деревьев. Она стояла около распахнутых стекол и переживала. Дыхание учащенное и громкое, как будто никак не могла отдышаться. Ей отчего-то было страшно. Так страшно, что тело охладело и руки потряхивало. Как перед самой поганой в мире гадостью. — Смит что-то знает, — тихо шепнула, будто боялась, что кто-то услышит. — Что? — Филипп придвинулся поближе, поднимая глаза на Рене. Они с помощником прибыли в Кетлуэлл вместе. Для подстраховки. Лицо Бишоп пепельное, почти серое. Локти прижаты к бокам, словно она хотела казаться меньше. Грустный взгляд и подрагивающие губы. Внутри захватывало в свои объятия неутихающее предчувствие. Предчувствие чего-то нехорошего. — Я вижу, что он скрывает что-то, — цыкнула раздраженно, вырываясь из оков собственных рук. — Я таких за версту чую, Филипп. Тот еще персонаж нам достался. Подошла ближе к окну, порывисто вдыхая хвойный воздух. Ели заглядывали в комнату раскидистыми лапами. Хотелось схватить одну из иголок, растереть между пальцами, наблюдая сочный зеленый след на подушечках. Как в далеком детстве. Беззаботном. — И что вы будете с этим делать? — Филипп записал что-то в свой журнал, перелистывая заполненные чернилами листы. Он, в отличие от Бишоп, был спокоен. Даже слишком. — Нужно отвлечь командора. Ты проникнешь в кабинет и как следует порыщешь по вещам. Особенно полки в столе, которые он любовно поглаживает, как коленку женщины, — фыркнула, не скрывая возведенных к потолку зрачков. — Смешно даже. За дуру меня считает. Как будто не замечаю его пришибленный видок и горящие глаза. Кажется, что на руководящие посты только таких и берут. Насмешка судьбы какая-то. — Святая Вы, Рене, — Филипп внимательно посмотрел на нее, как-то грустно улыбнувшись. — Думаете, и с ним сработает? — Всего лишь проведу время. Отвлеку от трудной работы, от бумажек. Там посмотрим. Собери вещи на всякий случай. Ну и действуй по ситуации, — зевнула, прикрывая рот ладонью. — Следующая остановка в Тросте. Если разделимся, то встретимся у Руфуса. В той рюмочной на краю города. — Недооцениваете Вы командора. Слышал, он еще тот хитрый лис, — проговорил Филипп. — А вдруг что-то не так пойдет? Поймают Вас с поличным и в клетку? Редакция не переживет. Столько планов сорвется. — Ты не за меня волнуйся, Филипп. Свою жопу береги, — спустя мгновение отрезала Рене. Она почти ощущала Колла Штреддера в своих тисках, загнанного в угол и страшащегося любого шороха. Сладкое удовольствие разлилось по телу словно золотистая сахарная патока. К черту редакцию. К черту все. У нее притуплены чувства. Голова разрывается от пульсирующей боли. Она истощена и почти не ела последние несколько дней. Этот ублюдок так близко, что ей кажется, что протяни руку — и вот он, в цепких лапах. Рене Бишоп задумчиво улыбается, пряча лицо от Филиппа, что внимательно наблюдает. Замирает на месте, всматриваясь в окно. Растирает ладонью область сердца. Ей становится почти больно, когда она перестает касаться покрасневшей кожи. Уже почти. Уже почти. …………………………………………. Разбитый нос с кровавой пеной, размазанной по распухшему лицу. У него разбиты костяшки пальцев и ноет что-то в груди. Леви как набитая взрывчатым веществом кукла, готовая разнести все к херам в любую секунду. Широко расставленные ноги, раздувшиеся от гнева ноздри, выпяченная донельзя грудь. Холодная ярость заставила все мышцы в теле напрячься. Леви не спится, Леви чешется. Его шаги резкие, руки прижаты к телу, будто слиплись. Он ходит из угла в угол, наблюдая за покалеченными стенаниями Грега. Тот лишь хрипло посмеивается и не говорит ничего, кроме глупых шуток про сиськи и письки. — И нравится тебе вот так? — наконец шепчет Аккерман, пододвигая к пленнику шатающийся стул. — Меня с детства кошмарили. Твои удары до того хилые, будто шлюха погладила, — голос выдавал ложь. У Леви рука тяжелая, беспощадная. И бил он вполсилы, чтобы важного свидетеля не убить. Как бы ему не хотелось. — Пиздишь, по глазам вижу, — протянул Аккерман, заглядывая в чернильное от гематом лицо. — Сколько ты еще так продержишься? Даже интересно стало ради чего. — Сколько нужно, столько и продержусь, — как-то обиженно ответил он. В глазах вспыхнула злость. Леви изумился. — Платят, наверное, знатно, — потер пальцы, размазывая кровь. — Или преданность, как у псины? Уж я-то знаю. Преданность вообще дело хорошее, если служишь кому надо. — А Смит-то достойный? — в глазах пленника вспыхнул интерес. — Или ты предпочитаешь так думать? Леви молча наблюдал, как Грег перекатывается на другой бок, морщась от боли. Подгибает руки, баюкает раны, прижимая к ним теплые дрожащие ладони. Голова опустилась то ли от усталости, то ли от боли. Грудь впала, а тело обмякло, словно разлилось по каменному полу. Ему бы сейчас мягкий матрас и обезболивающую мазь по всей морде. А его тут испытывают, мучают. Бедняга какой. В душе и капли сострадания не возникло. Только старые образы всплыли в черепе. С перерезанными телами, лужами бордовой жидкости подле кровати. Отражение его разъяренного лица в этой глянцевой картинке. Скольких Грег еще убил? Ему не по себе. Он хочет прикрыть свою злую гримасу рукой, хочет спрятать от этого человека всю обеспокоенность и вонючий страх, что распространился по капиллярам. А скольких убил ты? Скольких приговорил в своей голове? Шея напряглась. Леви сцепил ладони в замок и застыл в одном положении, не переставая наблюдать. — Очень вы похожи с этой девчулей. Я ее не очень хорошо знал, — добавил Грег, как будто оправдывался. — Но она тоже крутилась у «достойных». У ног. То у отца своего, то у Штреддера. Слабая до собственной жизни. Я, конечно, не лучше, но хотя бы не строю из себя черти что. — Черти что? — Леви перекинул ногу на ногу. — Больно она своевольная временами. Предпочитает людям мозги ебать. И ладно бы сидела тихо под крылышком, так возникает. Зубы показывает, характер. Леви думалось, что Грег помутился рассудком. Тело того потряхивало, а зубы стучали. Несло его в философские рассуждения, которые ему нахер не сдались. О Сейдж особенно. Прощальный след на губах и горечь в груди. Разочарование, что захлестывало Аккермана, как порывистый северный ветер. Хотел было собраться, признаться, разобраться как следует. Но на первом плане злость, да и только. Заглушает и теплоту, и понимание, и тот поцелуй, от которого он чуть ли рот не раззявил. Леви тяжело вздыхает и горько улыбается. В ком же он разочарован? В ней? В Смите? Или в себе? Такая смелая и такая трусливая. Такая теплая и такая отталкивающая. От крайностей голова раскалывалась на две части. Внутри ужас. Леви не понимает Агату ни на грамм. И все его умозаключения — вздор, разрушаемый очередной выходкой, тайной или действием безумным. Аккерман все же горбится. Прямая, как палка, спина прогибается, лицо упирается в ладони. Леви хмурится, пытаясь расправиться с вопросами в мыслях. Пытаясь хоть как-то привести себя в порядок. Прижимает руки к вискам, трет шею недоуменно. Сердце будто скукоживается, ребра сжимаются, а дышать так трудно, что он приоткрывает рот. За что он так переживал? Или за кого? Неужели его так волнует судьба этой безумной? У Леви заболело горло, а сердце замедлилось. Словно паника началась. Словно язык проглотил и не мог вспомнить ни слова. И все, что было очевидным, так это то, что у него ноги гудели сорваться. Сорваться за этой девчонкой в ад. Или куда она там собралась. Чтобы не убилась ненароком об торчащий камень на дороге. Спасатель хуев. — Давно ее знаешь? — осторожно спросил Леви, посмотрев пленнику прямо в помутневшие зрачки. — А тебе-то что? — Грег усмехнулся, закашлялся и харкнул слизью на пол. Леви поморщился от омерзения. — Хотя можешь не отвечать. Вижу, что она тебе тоже мозги запудрила. Рассказала видать. — Если ты в курсе, то почему же упираешься так? Чем же твой Штреддер достойный человек? — поинтересовался Леви, вглядываясь в крошечное оконце под потолком. С железными толстыми прутьями, чтобы ни одна тощая жопа не пролезла. — Платит Колл хорошо. А все остальное меня не касается. — Ах, да. У таких отбросов с денег все начинается и ими же заканчивается. — А ты бы, Аккерман, про отбросы не вякал. Сам, я слышал, не из аристократических кругов вышел. — Однако, ума хватило понять, что хорошо, а что плохо. А ты, падла, с высокой колокольни плевал на все людское. Тебе бы только горла резать, да в крови купаться. Правильно, чего забываться в нравственных раздумьях, когда за душой оплаченная теплая постель и шлюха под боком. — Две шлюхи, — Грег ухмыльнулся, растягивая отвратительные распухшие губы. — Аккерман, уймись. Если бы не Разведка, сам бы насечки делал на поножовщину. Ты на меня свысока не смотри, ростком не вышел. — Пасть свою закрой, — ярость в Аккермане вскипела, как медный чайник. Захотелось по морде ему прописать. — Ишь какой грозный, — пленник хитро засмеялся, хватаясь за грудь. — Засиделись мы. Завтра продолжим? Леви смотрел на него, как на ненавистную грязь под ногтями. И понимал. Хорошо понимал, что не вытащит из него и крупицы полезной информации. Даже если эти ногти начать вырывать, а зубы шатать во рту. — Говоришь, платят хорошо? — взгляд Леви потемнел от неплохого предположения. В мыслях вдруг мигом закрутились картинки из прошлого. В темноте подземного города он прижимает таких же мужиков к облупившейся стенке. Подворотня темная, ничего толком не видно, кроме лиц, которых было так много, что они слились в одну ужасную маску. Леви неприятно пялиться в нее. Ему будто обухом по голове ударили. — Ну. — А если мы заплатим больше. Выйдет купить твою преданность? В комнате повисла тишина. Грег с подозрением смотрел на него, тяжело дыша. Время остановилось. Пылинки застыли в воздухе. Аккерман почти мог рассмотреть их рисунок. Человек напротив пытливо наблюдал, изучал каждую грань его физиономии, пытаясь в чем-то обличить. Отклонился назад, ближе к стенке, рассматривая Леви получше. Искал привкус лукавства в неосторожно брошенной фразе. На лице Грега расцвела улыбка, до того фальшивая, что его затошнило. Он наклонил голову, словно что-то спрашивал. Словно взвешивал степень опасности в голове. Откуда у Разведки лишние деньги? Откуда они их возьмут? В скольком себя ограничат? Аккерман захоронил эти вопросы под слоем ложной уверенности. Ликовал, потому как видел в его глазах только плотоядный интерес. Вся преданность измерялась количеством золотых в кармане. — Приходи утром со Смитом. Я обдумаю, — на этот раз голос изменился. Ни капли насмешки и иронии. Еще бы. Деньги дело серьезное. Леви бесшумно вышел из комнаты, быстро и не прощаясь. Ощущая, как пытливый взгляд прожигает спину. Поднялся на этаж, в сердцах пиная стул. Вокруг ни души, лишь каменные стены и бледная керосиновая лампа. И пусто, и боязно, и зло. И со Смитом нужно поговорить. Он заморгал быстро и часто, опустил голову, рассматривая грязные от крови пальцы. Зарылся ими во всклокоченные волосы, дергая у корней. Ему вдруг захотелось оградиться. Оградиться от всех, побыть одному и поспать. Снять с себя навязчивую слабость и пересилить пустоту в сердце. Входная дверь открылась, пропуская в корпус немного свежего воздуха. Вошли дежурные, чтобы присмотреть за пленником. Леви кивнул солдатам и выскользнул на улицу, направляясь к душевым. …………………………………………. Взрыв раздался глубокой ночью. Эрвин тогда еще не ложился. Вскочил в темноте, боязливо осматриваясь. Вот они, отчеты на столе, пара чернильных пятен на желтой бумаге, переписывать нужно. Видать, все же дремал. Выбежал в коридор, тут же подлетев к окнам, выходящим во двор. Заполонившие небо свинцовые тучи не дали разглядеть все как следует. Лишь запах гари стоял в воздухе. Духота такая страшная, что захотелось снять рубашку и обтереть испарину на лбу. Эрвин закашлялся долго и надрывно, будто это могло ему помочь. Горечь пропитала легкие. Слабое лунное свечение обнажило тяжелый дым, вихрем поднимающийся к небу от другого конца строения. Из соседних комнат начали выползать сонные офицеры, боязливо оглядываясь по сторонам. На лицах недоумение. Блестящие глаза носились туда-сюда. Смит быстро направился к лестнице, распихивая подчиненных на своем пути. В голове все мысли спутались. Предположения одно хуже другого. Топот его сапог терялся в толпе. Он несся, преодолевая высокие каменные ступени. — Что здесь произошло? — поодаль от эпицентра дыма стояла Петра Рал. Девушка робко обнимала себя руками и пыталась удержать жалкий всхлип. Выглядела она испуганно и потеряно, словно не знала за что взяться. Просто застыла посреди двора и с ужасом наблюдала за солдатами, таскающими ведра с водой. Они уже принялись устранять последствия. Огня не было видно, только дым валил. — Командор, — она робко подняла на него взгляд, медленно вспоминая, как нужно к нему обращаться. — Взрыв произошел несколько минут назад. В подземных камерах, судя по всему. Там… Она растерялась, сильнее обхватывая себя и впиваясь ногтями в жесткую ткань формы. — Солдат, придите в себя, — нетерпеливо вырвалось у Эрвина. — Что там? — Там находился пленный капрала Аккермана и дежурные. Не знаю, в порядке ли они. Солдаты только взялись за ведра, чтобы потушить огонь. — Где сам капрал? — Я… — Петра, где Леви? — Я думаю… Я думаю, что он мог находиться вместе с ними. Внутри Эрвина что-то упало с тяжелым треском. Он поморщился, переместив взгляд на постройку. Проверить предположение Петры прямо сейчас не представлялось возможным. Придется ждать хотя бы несколько часов, чтобы дым немного развеялся. Во двор вышла Рене Бишоп, удивленно таращась на тяжелые клубы и столпотворение вокруг. Кутаясь в длинную вязаную кофту, она застыла на месте, стараясь скрыть свое беспокойство. — Что тут происходит, командор? — Смит приблизился к ней, стараясь не выдать холодной нервозности, что завладела головой. Ее голос упал до шепота. Он едва понял ее. — Аккерман поймал одного из подручных Штреддера, — ответил Эрвин. — Видимо, кому-то это очень не понравилось и на нас напали. Прямо посреди чертового взвода обученных солдат. — Как он узнал так быстро? Как спланировал? — Рене зло покосилась в сторону, как будто могла найти разгадки где-то поблизости. — Тут есть шпионы? Что вообще происходит? — Госпожа Рене, — прервал поток сбивчивых вопросов. — Я бы подумал, что это совпадение… — Что? — она раздражено посмотрела на командующего, хмуря брови. — Ты думаешь, это я? — Я думаю, что под подозрением все. Особенно те, кого я не знаю. Рене застыла на месте, с достоинством прожигая Смита взглядом. В зрачках буря, завладевающая его вниманием. А его собственная паранойя не отпускает. Игра становится опасной и дикой, а Штреддер отказывается играть по правилам. — И что будешь делать? — спросила Бишоп, приближаясь слишком близко, чтобы он мог здраво ответить на ее вопрос. Зеленые глаза облизали его задумчивое лицо, а на губах расцвела усмешка. Не такая уверенная, как раньше. — Посадишь в камеры до выяснения обстоятельств? Ну, вон в те, которые кто-то разнес у тебя прямо под носом. — Не нарывайся, Рене, — предупредил Смит, не смущаясь. — Слишком много лишних слов. — Как страшно, — она очаровательно улыбнулась, обнажив ровный ряд зубов. Одна из выразительных бровей взметнулась вверх в недоумении. — Запрешь меня в своем кабинете? Или лучше в спальне? — Что за херня тут происходит? — к паре резкими шагами направлялся Аккерман, вынырнув откуда-то из-за поворота. Он был в легкой белой рубашке, на шее висело тяжелое влажное полотенце. Прядки волос прилипли ко лбу. — Капрал, — окрикнула его Петра, стоявшая неподалеку. — Где Вы были? Мы тут волновались. — Отставить панику, Рал, — он повернулся к Эрвину, игнорируя общество Рене. — Я вышел от Грега тридцать минут назад. Какого хуя, Эрвин? — Хороший вопрос, Леви. Где тебя черти носили? — Ходил на озеро помыться. После солдат в душевой совсем воды не осталось. Вот я и… — Да-да. Видел что-то подозрительное? — перебила Леви Бишоп, нетерпеливо цокая. В воздухе повисло напряжение. Как будто гроза вот-вот пронзит озоновое небо. Аккерман хмуро повернулся в сторону Бишоп, поднимая бровь. — На самом деле отличный вопрос, госпожа Бишоп, — хмуро отозвался он, скрещивая руки на груди. — Около корпуса ошивался твой мелкий питомец по кличке Филипп. Я хотел было доложить, но он сказал, что вы прибыли вместе. А спустя пару десятков минут раздался взрыв. Удивительное совпадение. — Это невозможно, — тут же возмутилась Рене, кусая губу. — Это не доказывает, что он причастен. Да и знаю его кучу времени… — А где он вообще? — теперь уже Эрвин перебил Рене, оглядываясь по сторонам. — Он… Он… Наверное, у себя, — голос Рене дрогнул, и она принялась массировать виски, прикрывая веки. — Черт. Черт. Черт. Дуй к себе в кабинет, Эрвин. Проверяй запасы. Смит грязно выругался и, собрав вокруг себя парочку солдат, направился на верхние этажи. Рене осталась рядом с Аккерманом, который как истукан стоял рядом и старался делать вид, будто ее не существует. Его тело было так напряжено, что казалось, любое резкое движение вызовет у того нервный припадок. — Смит говорил, что ты пригодишься, Бишоп. А оказалось, что даже от Сейдж было больше толка. — Смотрю, вы с Агатой спелись, — хитро усмехнулась она. — Приятная девчонка, правда? Помню, как угодливо она распиналась в поиске работы. Хотела перебраться поближе к Сине. Жаль, что пользы от нее было немного. Как ты терпишь ее пустой треп? — Так же, как терплю сейчас твой. — Какой хмурый неприятный дядька, — Рене повысила голос, насмешливо осматривая его неприветливое худое лицо. — Ей всегда нравились такие грубые гоповатые мужики. Думала, что одиночный четырехмесячный отдых вставит мозги на место. А она все туда же. Леви промолчал, стараясь успокоиться. Эта журналистка раздражала его даже больше помешательства Смита. Даже больше его решения воспользоваться услугами этой наглой журналисткой крысы. Через пару минут за ними вернулся солдат, который сопроводил их обратно в кабинет командора. Несмотря на то, что Рене старалась выглядеть уверенно, Леви заметил, как та теребит рукава кофты и покусывает нижнюю губу. Она, наверняка, и понятия не имеет, что происходит. И, похоже, до ужаса боится. Боится, что следующий взрыв произойдет уже где-то в опасной близости рядом с ней. Смит сидел в своем кресле и что-то с остервенением писал на бумаге. На лице застыла озлобленная маска. По щекам расплылись красноватые пятна. Ящики стола вынуты, листы бумаги валяются по всей комнате, превращая ту в почтовое отделение. Леви передернуло от устроенного хаоса. — Эрвин, — позвал его Аккерман, отвлекая от рукописного текста. Он встрепенулся, словно его хлопнули по спине. Поднял голову, всматриваясь в гостей. Леви увидел, что тот едва держит себя в руках. Занимательное зрелище. — Что же, — начал командор, потирая покрасневшие глаза. — Важные улики исчезли. Филипп тоже. И ты, Рене, похоже, не имеешь ни малейшего понятия про это прискорбное происшествие. Угадал? — Он работает на меня почти пять лет, Эрвин. Я в таком же недоумении, как и ты. В зеленых глазах неприкрытая злость. Рене нахмурилась, сжала пальцы от ярости. Смит не мог понять, играла она или нет. — Тем не менее он знал, что в моем кабинете что-то находится, — тихо проговорил Эрвин, тяжело вставая из-за стола. Рене сглотнула образовавшей в глотке ком и осторожно подняла взгляд. — Про это ты тоже ничего не знаешь? — Ты меня идиоткой считаешь, Эрвин? Я видела, что ты что-то недоговариваешь. И, естественно, хотела узнать, что именно. Мы разговаривали об этом с Филиппом. Я всего лишь поделилась догадкой, что в твоем кабинете могут быть полезные сведения. Например, те, что лежат в верхнем ящике. Ты постоянно притрагивался к ручке и проверял замок. А насчет происшествия… Я не знала, что мой дохленький Филипп по вечерам собирает взрывчатку и взрывает неугодных. Я с ним кучу лет проработала. Он участвовал в том числе и в делах против Колла. Я и подумать не могла, что… — Если ты в собственном коллективе крысу не разглядела, как же ты собираешься нам помочь, Бишоп? — вмешался Аккерман, с подозрением поглядывая на нее. — Даже интересно, как работает твоя выборочная наблюдательность. Раз в год и палка стреляет. — Уйми своего цепного пса, Эрвин, — зашипела Рене. — Уйми свою певчую суку, Эрвин, — передразнил ее Леви, злостно плюхаясь на ближайший стул и перекидывая ногу на ногу. Возможно, Аккерману не стоило так грубо отзываться об этой ведьме, но как только Рене открывала рот, он вспыхивал, как пороховая бочка. Смит глубоко вздохнул, возводя зрачки к потолку. Все, чего хотелось прямо сейчас — так это забыться в здоровом сне. Отвлечься хоть на секунду от нескончаемых проблем, которые он на себя навлек. Запах гари все еще заполнял легкие. На столе куча бумаг, с которыми стоило разобраться. А на пороге ебучий Штреддер, творящий такую херню, что Смит невольно задумывается вызвать того на кулачный бой и покончить с этим. Внутри разверзлась пустота, полная ледяного воздуха. И лишь где-то вдали, в крошечном темном закоулке его мозга, теплился костерок любопытства, к которому тот взывал. — Успокойтесь, вы оба, — рыкнул он наконец. — Рене, извини, но ты будешь находиться под стражей, пока я не решу, что с тобой делать. — Но… Бишоп попыталась возразить, но яростно возведенная вперед ладонь заставила ее захлопнуть скривившиеся от злости губы. Она выглядела удивленной. Как будто он первый, кто посмел приказать ей что-то. — Леви, езжай за Сейдж. Было ошибкой отсылать ее дальше собственного носа. Штреддер устраивает мясорубку направо и налево. Наши предположения о его влюбленности — глупая херня. Возьми с собой своих ребят и доставь мне ублюдка на блюдечке. — Ебанный цирк, — буркнул Аккерман и вышел из комнаты, не произнося больше ни слова. Как будто наконец-то дождался повода убраться. — Эрвин, я надеюсь, это шутка, — как только за Леви закрылась дверь, Рене снова набросилась на него с претензиями. — Какое наблюдение, у нас договор. — Плевать мне на твой договор, — холодно произнес Смит, взглянув на Бишоп сверху вниз. — Ситуация все больше обрастает трупами. В том числе и моих людей, которые этого не заслужили. На этот раз я проявлю осторожность, и надеюсь, что у тебя хватит мозгов это понять. Я не буду держать тебя в клетке, лишь приставлю к тебе пару своих людей и попрошу посидеть в выделенной комнате. Пока я окончательно во всем не разберусь. Твой помощник, возможно, устранил важного свидетеля. Я не могу оставить это предположение без внимания. В груди отчего-то больно закололо. Сощуренные глаза напротив уставились. На ее лице мягкая усмешка и выражение такое, словно она позволяет ему так себя вести. Словно позволяет что-то решать и что-то приказывать. Эрвину не по себе. Мурашки прошлись по позвоночнику. Думалось, что она спрятала руки за спиной только для того, чтобы втыкать иголки в его тряпичную куклу. В кабинете мрачная тишина, и кажется, что за ней что-то последует. Что-то волнительное и страшное. Рене не двигается и молчит. Полные яркие губы, как высеченный из камня монумент. Ему отчего-то некомфортно находиться рядом. Она заставляет его забываться. Забываться вообще обо всем. От абсурдности ситуации Эрвин издал короткий смешок. А Рене, вздрогнув, подошла ближе, словно бабочка, летящая на свет. И все внутри кричит, чтобы она убиралась прочь, но рот безмолвен. Смит стоит прямо перед столом, наблюдая, как она вклинивается в пространство между его телом и массивным лакированным бруском. Присаживается и запрокидывает голову, ошпаривая зеленью. Сердце бьется так громко, что Эрвин чувствует бьющиеся под кожей вены и артерии. И ее, и свои. — Да уж, ебанный цирк, — шепча, вторит Рене. — У тебя там внизу пленник разлетелся по стенам. Возможно, и парочка дежурных в придачу. А все, о чем ты сейчас думаешь, — она медленно раздвинула ноги, поглаживая его бедро коленкой. Эрвин опустил взгляд, наблюдая за ее безумными действиями. Действительно, о чем же он думал? Несколько мгновений назад о работе, что выедала мозг и требовала незамедлительных решений. А теперь? Теперь, когда Рене почти касалась его? Смит сглотнул, опуская ладонь на ляжку, скрытую под легкой ветреной тканью. Поднимая белое платье выше, скользя по гладкой плоти. Голые участки стройных ног горели под его пальцами. Под грубыми подушечками танцевали мурашки. Он чувствовал, как ее тело трепещет. Как тяжело она дышит, как грудь поднимается и опускается вместе с милой тонкой цепочкой, что теряется в вырезе платья. Эрвину снесло голову. Он застыл под хищным взглядом, пытаясь сделать вдох. Легкие наполнились горячим воздухом, никак не отдышаться. И все, что он чувствует, это кожу, сжатую пальцами. Такую бархатистую и приятную, что хочется сорвать с Рене легкую тряпку, чтобы расширить площадь прикосновений. Бишоп с вызовом прожигает в Смите дыру, не сводя глаз. Наблюдает со стороны его застывшую на лице растерянную маску. Он будто борется с чем-то в своей голове, пытаясь отвлечься от Бишоп хоть на секунду. — Ну же, командор, — она первая ворвалась в тишину своим ласковым шепотком. Обхватила его туловище ногами, пытаясь придвинуться поближе. — Ничего человеческое вам не чуждо, правда? — Прекрати так себя вести, — отозвался Смит, однако приблизился и руку не убрал. Рене улыбнулась ему надменно, смахивая выбившиеся из прически прядки с лица. Ее наглая усмешка злила его. На крепких руках взбухли вены. — А как я себя веду? — игриво спросила, решив вступить в этот глупый диалог. — Неужели смущаю вас, командор Смит? К вам что, девчонки из казарм не бегают? Никогда не поверю. — Замолчи, — Эрвин нахмурился, сжав в руке ее упругую кожу. Рене почувствовала грубый большой палец, что с остервенением вонзился в тело. Резко вздохнула от неожиданного захвата. Почти ему в лицо с почерневшими от желания глазами. Хрупкие пальцы обхватили его локти, трепетно скользя к запястьям и сжимая. Почти резко, почти больно. Эрвин почувствовал, как в штанах разлилась пульсирующая волна удовольствия. Он смотрел на нее уже совсем не так, как прежде. В бездонных радужках Бишоп разглядела пьяную похоть, что медленно переливалась на самом дне, как винный осадок в стакане. Рене резко обвила Смита тонкими руками за шею, буквально повиснув. Их губы находились так близко, что почти сталкивались, а горячее дыхание обжигало. Вздернутый без лифа бюст уперся в его широкую грудную клетку, заставив вздрогнуть от раскрепощенного объятия. Сладко, больно, притягательно. Тонкая тряпка как вторая кожа обтягивала ее грудь с манящими, вздернутыми от возбуждения сосками, что упирались в его ребра и почти доводили до ручки. Смиту захотелось распластать ее тело на столе, раздвинуть худые ноги до предела, наслаждаясь развернувшимся видом. Наслаждаясь ее слабостью, такой вкусной и желанной. Эрвин прижал ее к себе, одной рукой подхватывая под ягодицы и усаживая обратно на деревянный стол. Ладони проникли под подол. Своевольно заскользили по коже, задирая ткань гармошкой. Ее мягкие пухлые губы встретились с его, тут же захватывая внимание и заставляя тела льнуть друг к другу, как изголодавшиеся до ласок коты. Хриплые стоны проникли в его глотку вместе с языком, что ворвался в рот так собственнически, что Смит закатил глаза от удовольствия. В голове все еще картинки с голой спиной и испариной от лакированной поверхности его рабочего места. Они целовались почти жестоко, почти остервенело, почти до крови. Ее руки затерялись где-то в его волосах, тормоша и дергая короткую светлую прическу. Его пальцы хватали и сжимали упругую плоть, заставляя Рене тихо вскрикивать от грубых сладких терзаний. Рене казалось, что Эрвин ждал этого всю жизнь. Словно дорвался до безумия и растворился в нем без остатка, как шоколад в горячем молоке. Его поглаживания — грубые синяки, его поцелуи — хаотичные укусы. Она слабо стонет ему в ухо, кусает мочку, льнется, как щенок к суке, а Смит почти рассудок теряет от манящей хрупкости. От покорности в его руках. От дрожащего стройного тела и рыжих локонов, что пахнут вербеной и травами. Он зарывается в них носом, продолжая обводить стройные изгибы под платьем. Наслаждается ее влажными ласками на шее. Ее прытким языком, вырисовывающим на жилке витиеватые каракули. Думает о том, что сдернет это платье через секунду, но откладывает и откладывает этот трепещущий в мыслях момент. — Командор Смит, — дверной стук прервал увлекательные опыты, и Эрвин резко отстранился, почти с болью отрываясь от манящего тела. — Минуту… Рене недовольно прикусила губу, спрыгивая со стола. Словно кошка, скользнула к нему, прижимаясь вплотную. Тонкие пальцы схватили ремень и со знанием дела принялись его расстегивать. — Что ты… Боже, — Бишоп с нежностью провела рукой по его вставшему пульсирующему члену через ткань брюк. — Мы можем хотя бы… Черт… Подождать? — Я под домашним арестом, командор, — она хрипло рассмеялась. — Думаешь, мы закончили? — Не закончили, — он положил руку на ее ладонь и убрал в сторону. — Командор Смит! — Я же сказал. Минуту. — Ну тогда разберись со своими делами побыстрее, — Смит мог поклясться, что ее глаза отсвечивали ядовито-зеленым. Она не стала поправлять прическу или скрывать чуть размазанную по губам помаду. Лишь укуталась в свою кофту поплотнее и спрятала хитрое лицо под тяжелыми локонами. Насмешливый тон лишь подстегнул желание Эрвина поскорее закончить с бесконечным потоком различных проблем и снова очутиться рядом. Забыться на пару мгновений. Снова схватить ее, заключить в объятия, впитать теплоту молочной кожи. Насладиться похотливыми стонами. А потом, когда все закончится, выслушать парочку острых фраз, что выставят его полнейшим идиотом. …………………………………………. — Агата, херово выглядишь, — за дверью стоял Майк Захариус, расслабленно облокотившись о дверной косяк. Его взлохмаченная прическа и легкая усмешка заставили ее расслабленно выдохнуть. Не тот, кого она ждала. — Не скажу, что вьющиеся вокруг разведчики приводят меня в восторг, — буркнула Сейдж, однако отошла в сторону, чтобы Майк прошел в жилище. — Ты что-то хотел? — Леви не с тобой? Про вас Эрвин спрашивал. Он уже вернулся из Стохеса, — Майк осмотрел комнату, недоуменно подняв бровь и скрестив руки на груди. — Опять вынюхиваешь у моего дома, Захариус? — она недовольно полезла за чайником, широко зевая. — С Эрвином мы лично пообщались. Удивлена, что ты еще не в курсе. В горле пересохло. Лицо чертовски болело, а руки дрожали. В голове все еще вакуум, ни одной хорошей мысли. — В курсе чего? — Мои услуги ему больше не требуются. Он снюхался с одной рыжей мегерой, которая капает ему в уши. Поистине удивительный человек. — В самом деле? — удивился он. — Мне ничего не докладывали. — Как Адель? Ты ее нашел? — Агата попыталась сменить тему, раздраженно ковыряясь в посуде. — Нет. Пытаюсь выследить мужчину, что ее похитил. Но он пока не появляется, — он застыл, рассматривая девичье лицо. — Давай перевяжу? — А? — она чертыхнулась, уронив чайник себе на ногу. — Повязку на лице нужно поменять. И судя по твоей дрожи, у тебя жар. — Я сама. Не беспокойся. Агата подняла чайник, наливая в него воды и водружая на конфорку. В самом углу гарнитура нашлась открытая пачка черного чая, однако в листьях Сейдж заметила копошащихся насекомых. Со злостью бросив сверток в мусорное ведро, она горько усмехнулась. — Будем пить горячую воду. Захариус цыкнул и подошел к ней, почти заботливо уводя с кухни за плечи. — Забей, Сейдж. Присядь и дай поменять тебе повязку. Она замолчала. Покорно села в кресло, наблюдая, как Майк колдует над бинтами, аккуратно снимая уже замызганную повязку с лица. Рассматривает ее нос, задумчиво передвигаясь по квартире в поиске хоть каких-то медикаментов. Ругается и исчезает за входной дверью, обещая вернуться с лекарствами. Агата сидит неподвижно и наблюдает. Напротив нее маленькое зеркало, в нем измученная она. Синяки под глазами почти прошли, превратившись в болезненно желтые пятна. От красивой мордашки лишь горькие отголоски. Сейдж улыбается, морщится от натянутой кожи и снова улыбается. Пытается успокоиться, но ей отчего-то так паршиво, что хочется устроить истерику. Захариус возвращается через полчаса и находит ее на том же месте и в том же положении, в котором оставил. Помогает промыть нос и увечья. Накладывает мазь, перебинтовывает. Ловкие руки мелькают перед ней, а она щурится от его быстрых движений. — Насчет Адель, — наконец говорит Агата, пряча глаза. — Это не твоя вина. И не твоя проблема. — Нет. И моя проблема тоже, — возражает. — Я не идиотка возвращаться в Трост без особой причины. Мы еле умыкнули отсюда незамеченными. Я хочу его убить, — выпаливает на духу. — Кого? — Штреддера. Подобраться к нему поближе и убить, — в голосе сквозит лишь холод. — Затем я и приехала. — Для наказания есть суды и полиция, — Майк нахмурился и присел рядом. — Похер ему. И на суды, и на полицию, — Агата раздраженно фыркнула и обхватила себя руками. — Этот человек должен умереть. И как можно скорее. — Зачем ты все это рассказываешь? — Затем, что у него твоя женщина. И уже довольно давно. Ты видел кашу у меня на лице? Это его люди со мной гостеприимно поздоровались. Колл опасный и жестокий психопат, которого не волнует ничего, кроме… Агата внезапно замолчала. Глаза забегали. Леви однозначно рассказал Смиту. — Ничего кроме? — Не важно, — отрезала. — Подробнее тебе твой командир расскажет. Если посчитает нужным, конечно. Майк прищурился, стараясь считать ответы в глазах напротив. Ничего кроме злости и страха. Агата была слаба. Он отчетливо видел это. Ей бы неделю в постели проваляться, залечивая бесконечные ушибы и раны. Но что-то внутри горело. Горело так сильно, что обжигало все тело и гнало вперед. — Ну и? — наконец спросил он, врываясь в неловкую тишину. — Что ты хочешь предложить? В мыслях только отчетливые картинки улыбки Адель. Детской и непосредственной. Ее чувственные ладони на его лице. А в кармане тяжелым грузом лежит кольцо и кажется просто пылает через одежду. Майк явственно понимал, что сделает абсолютно все. Пойдет на любую глупость и безумство, лишь бы выбить себе этот призрачный шанс на спасение. У него голова кружилась от безнадеги. — Нечего предлагать, Майк, — как-то грустно прошептала Сейдж. — За мной придут рано или поздно. И самое печальное, что эта охота абсолютно бессмысленна. Я не опасна. Я не полезна. Я просто ему нужна. Чтобы жила в его красивой клетке, чтобы целовала и дарила тепло, как когда-то. Ирония в том, что мне, всю жизнь добивающейся любви отца, любовь Штреддера нахер не сдалась. Я просто хочу выйти из игры и больше никогда не слышать про этого человека ни одного слова. Я хочу, чтобы он исчез. Растворился в моей памяти. Чтобы его бизнес развалился. Чтобы его темные делишки распались. И если для этого мне самой нужно вонзить нож в его поганое горло, то пусть так и будет. Я готова умереть ради этого. — Извини конечно, но ты совсем головой поехала, — Майк рассматривал ее и подозревал неладное. Выглядела она безумной. Не в себе. — Может быть, — задумчиво произнесла Сейдж, вставая с кресла и поднимая с пола пальто, что сбросила по прибытию. Порывшись в карманах, она вытащила дневник отца. — Ты должен для меня кое-что найти.