Контргамбит

Агата проснулась в лазарете Разведкорпуса. Ей хватило прошлого раза, чтобы хорошо изучить высокие потолки и огромные окна помещения. Солнечные лучи косо пробивались сквозь мутные стекла, ложились дорожками на деревянный пол, скользили по стенам. Сейдж надула губы, звучно выдыхая спертый воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ей душно. Все тело в испаринах, мерзкое и скользкое, будто вибрирует от кипящего воздуха. Зрачки бешено мечутся по комнате, пытаются найти ответы. Она лежит в углу, за ширмой. В голове плотная вакуумная боль, застилающая глаза. Живот отдает невнятным нытьем под плотно перебинтованными мотками. Шея онемела. В запястье тонкая игла, схваченная слоем бинта, от которой вьется, вихрится куда-то вверх резиновая трубка с лекарством. Зрелище жуткое, отдающее болотным душком болезни и чем-то тошнотворным. Сейдж попыталась пошевелить руками и ногами. Пальцы вяло зашуршали по казённой худой простыне. За ширмой зашелестели тихие голоса сестер. Скрип соседних коек под тяжестью больных, шушуканье бытейских разговоров, мягкий топот туфель и сапог. Сейдж оцепенела, замерла, вслушиваясь в звуки за белой тканью. Вылавливала знакомые шепотки, знакомые походки, но в черепе все превращалось в мешанину. Не разобрать ни черта! Агата попыталась приподняться на локтях, но рухнула обратно, не вытерпев вспышки в боку, что пронзила корпус ошпаривающим кипятком. Изо рта вырвался жалобный стон. Она медленно повертела головой, разминая затекшие мышцы. Посгибала запястья аккуратно, а затем тихонько позвала. Кого-то. Хоть кого-то. Скорее просипела себе под нос. Ей пришлось повторить пару раз, прежде чем знакомый голос достиг ушей совсем близко: — Чего там пищишь, Сейдж? Вышла твоя сестра. То был Оруо Бозард. Его манера в разговоре была вполне узнаваема. Разведчик лежал прямо за ширмой, на соседней кровати. Отсутствие возможности увидеть его почти вызвало в Агате паническую атаку. Могло показаться, что в вязкой слизи внутри черепа ей просто кажется. Кажется, что с ней разговаривают. — Оруо? — она приоткрыла губы, стараясь говорить чуть громче. — Ты… — Что я здесь делаю? Ох, Агата, меня уже каждый захудалый солдатик тут расспросил. Как это, дескать, воин из специального отряда Леви Аккермана попал в лазарет с ожогом? Будто и самому не тошно. А я врачу говорю, мол, глупое это занятие, бесполезное. Думаешь, меня кто-то послушал? Черта с два! И капрал еще наорал, чтобы жопу с койки не поднимал. А как же я отпущу их? Без меня-то? Не управятся. Не управятся, точно тебе говорю. А Петра так вообще… — Ты в порядке? — встряла Сейдж в неумолкаемый монолог. — Сильно пострадал? — Так я же говорю, — разозлился Бозард. — Рука у меня подгорела. Болит, конечно, страшно, но от дел не освобождает. После пожара Эрвин всех задействованных на уши поднял. Ищут твоего Штреддера по всем злачным дырам. В конце разведчик перешел на шепот. Видно, боялся, что кто-то услышит. — Тайбера. — Что? — переспросил Оруо. — Ничего, — отозвалась Агата, выуживая последнее воспоминание. — Больше никто не пострадал? — Остальные в порядке, разве что Аккерман больно злющий ходит. Еще бы, за ним еще не числилось заваленных операций. — Заваленных? — Агата потерла веки. — Что конкретно там случилось? — Слишком много деталей, — утомленно проговорил Бозард. В его голосе Сейдж заметила нотку настороженности. — А ты как? Слышал, что у тебя ножевое? Больно ты везучая, Сейдж. Уже второй раз, черт пойми как, живой остаешься. Тебе бы к Эрвину вместо счастливого талисмана, может, и жертв меньше будет после экспедиций. — Шутишь, что ли? — нервно прыснула. — С моим-то везением… — Агата задумчиво остановилась, вмиг впадая в уныние. Перед глазами мертвые блеклые глаза. Мутные, когда-то небесно-синие. И колючий ежик на неровном черепе. Воспоминание пронеслось в мозгу, как торопливая лошадь на пастбище. — Как… Как Майк? За ширмой раздался встревоженный выдох. — А что Майк… Майк у себя, стало быть. Его уже пару дней никто не видел. Говорят, пьет. — Пьет? — переспросила Агата. — Пьет, пьет, — подтвердил Бозард. — Ходят тут слухи всякие. Смит пока глаза закрывает, но терпение не безграничное. В себя не придет, так последствия будут, и неважно какие они там с командором друзья. Вот судьба-то — ирония. — Ирония? — до Сейдж с трудом доходил смысл его слов. — Обычно разведчики семей не заводят, потому что работа опасная. Не пройдет и конфетно-букетного периода, как девчонке твою ногу в свертке принесут. Не пожелаешь близкому такого, понимаешь? Зачем такое счастье? Обходимся мы и без любви, и без семьи, и без детей. Есть, конечно, исключения. А тут наоборот… И вроде опытны мы в потерях и горе, но представить трудно, что он… — Бозард запнулся, словно смутился собственных эмоций. — Жалко Захариуса, что сказать. Жалко Захариуса… Агата пыталась понять, жалко ей хоть кого-нибудь, кроме себя. Покалеченная, распухшая от внутренних отеков и задержавшихся из-за капельниц солей, она не представляла, что увидит в зеркале на этот раз. Ей почему-то не до сострадания к другим. Ей в кои-то веки на себя не насрать. Душащая вина витиеватым угрем скользнула где-то в глубине глотки и встала комом. Ей противно от слабости, ей противно от того, что размякла до костей. Ей кажется, что сделала недостаточно. Недостаточно пострадала, чтобы писклявый мерзкий голос в голове унялся. Агата захлюпала носом, силясь не разрыдаться. Слезы змеями завиляли по щекам. — Ты чего там? — насторожился Оруо. — Ревешь, что ли? — Нет, — выдохнула Сейдж, стараясь обтереть щеки об подушку. — Вот дура. Бозард зашуршал, стараясь устроиться поудобнее. — Не вздумай только себя винить, — тихо прошептал, что Сейдж еле расслышала. — Не вздумай, поняла? Ты обычная девчонка, не всесильная. Что бы ты сделать-то могла? И так достаточно настрадалась. — Могла… Могла же, — запричитала Агата, задыхаясь от ручьев, хлынувших из носа. — Правее бы. Мне бы правее, понимаешь? — Понимаю, — вздохнул Бозард. Будто и впрямь понял. Он замолк на пару минут, пока в комнате не застучали каблуки. — Сестра! — тут же загорланил Оруо. Агата облегченно выдохнула. Горло саднило от сухости. — Чего орешь, Бозард? — зашипел женский голос. — Надоел мне хуже горькой редьки. Аккерманом сказано держать тут еще два дня минимум! — Да я понял, — забормотал Оруо. — Тут бедняга очнулась. Ей бы еще отдохнуть. Уже минут пять всякую чушь лопочет. Спать мне мешает. Организуешь, Тиш? Агата сжала зубы в раздражении. — Никакую не чушь. Не надо мне ничего организовывать. Ширма откатилась в сторону, открывая вид на грозную женщину в безразмерном халате. Она нахмурила брови и пытливо ее осмотрела. — Ты, Бозард, мне советы не давай, — наконец заключила Тиш. — И сама прекрасно разберусь. Она отошла к шкафу, принявшись рыться в лекарствах. — Спасибо, — благодарно кинула Сейдж вдогонку. — А я чего? — обидчиво загундел Оруо, привставая на кровати. Через пару минут Тиш вернулась и задрала тонкую белую сорочку, оголяя ногу до бедра. Агата запротестовала. — Не волнуйся, зайчик, — запричитала тихо. — Это снимет боль. Такой нежности Сейдж не ожидала. Вмиг впала в ступор, убирая ладонь с ляжки. Тиш, воспользовавшись моментом, воткнула иглу в бледную кожу, да так глубоко, что Агата дернулась. — Вот видишь? — она положила руку на колено. — А теперь расслабься и поспи еще пару часиков, а я пока тебе капельницу поменяю. Агата хотела было сказать, что выспалась, что расслабилась достаточно, что не устала ни капельки, но через пару минут веки и впрямь налились свинцом. Сквозь сонную дрему раздались голоса: — Спасибо, Тиш. — Моя работа, Бозард. …………………………………………… Леви стоял в воде по плечи и наблюдал за Агатой, тащившейся к берегу. Следил пытливо, как будто ему было дело. Следил, как белое полотно кожи ловко выскакивает из реки, обтирает голые ступни об траву, наклоняется за одеждой, напяливая рубашку через голову. Прямо так, на мокрое тело. Влажная ткань, облепившая бедра, ноги, грудь. Скомканное буграми, светящееся в потемках. Аккерман подогнул пальцы на ногах, зажимая мелкий песок на дне. Не нужно ему это видеть. Неправильно вот так пялиться и ронять слюну с губ, как ощетинившееся животное. А досада берет и от осознания еще тревожнее. Не плевать ему, что она полуголая перед ним щеголяет и разрешения на поцелуй спрашивает. Не плевать. Целуй, Сейдж, сколько угодно. Я тебя сам поцелую, если заробеешь. Он сплюнул вязкую слюну в размеренно текущую воду. Стыдно ему про нее думать. Стыдно признаваться себе в том, что он простой мужик, который от голой бабы голову теряет и тупеет похуже влюбленной малолетки. С другой стороны… Не человек он что ли? За годы службы последнее людское растерял, раз не может позволить себе расслабиться да раствориться в таком чудном вечере. Сейдж повернулась к нему, и в легкой предрассветной дымке Леви показалось, что на лице ее расцвела хитрая улыбка. Хищная, как у застывшей на пригорке важной лисицы. Фигура скрылась в зарослях, оставляя Аккермана в полном недоумении и растерянности. Попил, блять, чай. Леви чертыхнулся, крепко сжав кулаки. Нырнул, перелопачивая воду ладонями. Физическая нагрузка голову освежает. Блять. Дрянная Агата Сейдж. С сиськами своими упругими, кожей горячей и страшными глазищами. Что делать-то? Поддаться, да затащить ее под одеяло? Главное связующее звено между Штреддером, сывороткой и всей этой дебильной историей? Смит, если узнает, у виска покрутит, да выскажет ему пару ласковых за такое безрассудство. В легкой дымке тумана, посреди спокойной деревенской тишины думалось Аккерману о командоре. Не об Агате Сейдж. О том, кто что скажет и кто что подумает. Со всех сторон, собственное мимолетное желание, казалось Леви полной херней. Аккерман ускоряется, появляется на поверхности, плывет против течения, набирая темп. Тыльная сторона ладони горит. Помнит мурашистую кожу под пальцами, ее несмелые касания и робкий вопрос, застывший на кончике языка. Ему ужасно мало. Что-то гонит его на берег, в эти колышущиеся кустарники. Леви страшно даже признаться в этом. Он резко вынырнул, проредил мокрые волосы пятерней, пялясь в сторону бережка в задумчивости. Вокруг природное движение. Шум воды, плывущие мимо прутики и листья, колышущий ветерок и шелест. Он не замечает ничего вокруг, ему кажется, что время остановилось здесь и сейчас. Под ребрами орет протест, по венам несется нетерпение, выжигая последние крохи сомнений. Леви не привык быть в подобных обстоятельствах. Его словно в угол загнали и к стенке приперли. Выбирай, Леви. В эту же секунду ответ держи. Она специально. Мысль вспыхивает в голове внезапно. Аккерман зло цыкает и дергает себя, но внутренний голос продолжает. Не заткнуть его обычными способами. И платье шлюшье это специально для тебя надела. Чтобы ты, дурень, сорвал его поскорее, а не пялился, как юный девственник. Леви кажется, что он сходит с ума. Медленно, планомерно скатывается в чертово безумие. Давно он вообще дрочил, что приходится в холодной реке торчать, чтобы не сорваться к женщине, которая его пальчиком поманила? Леви не понимает, ни черта не понимает. Ужимки, горячее женское тело, отчаянные попытки поймать его, коснуться и не отпускать. Спертое дыхание, когда Сейдж прижимается голой грудью, выдыхая веселую глупость в ухо. Мочка предательски горит. Член предательски дает о себе знать. Все факты накатывают на Аккермана одновременно и он окончательно теряет терпение. ДА БЛЯТЬ. Устало потерев глаза, он побрел к берегу. Как-то потерянно остановился около примятой травы, где лежали его вещи. ДА-А-А-А-А БЛЯ-Я-Я-Я-ЯТЬ. Ее наглость отрезвляет. Сумерки замаскировали замашки циничной суки, которая родилась, не иначе, чтобы его из себя выводить детскими выходками. Надо же, он почти решился. Леви зарывается пальцами в мокрые волосы, скользит к затылку, задумчиво почесывает. Не привык он связываться с такими, как она. Первая неразумная на пути, которая не боится ему под кожу залезть и перевернуть вверх дном каждую потаенную мысль. Обычно его спасти хотят, задобрить, умаслить. Счастливым, будь оно не ладно, сделать. Поковыряться в ранах глубоких, да повздыхать в понимании. Только вот ни черта они не понимали. Никто не понимал. Впрочем, Аккерман и не ждал ничего. Не хотел, чтобы трогали и вынюхивали, что там у него за душой. Агата никогда не пыталась капнуть глубже. Просверливала взглядом, да и только. Не видела в нем солдата-защитника с тяжелым прошлым и мешком коварных сплетен в шкафу. Она за них двоих рассказывала, а Леви слушал с интересом. А иногда, как сейчас, она смело провоцировала и это подкупало больше всего остального. Вот эта безрассудная детская искренность. А что будет, если я на этого хмурного мужика напрыгну, да засосу? Вот же чудила. Тяжело топая голыми пятками, он побрел к бане. После мутной речной воды захотелось ополоснуться. Злость не давала покоя. Чертыхаться хотелось из-за того, что приходилось с голой задницей в зарослях шататься, да стояк прижимать к животу. Срам несусветный. Сейдж пиздец. Черный конь топтался у торца. Леви выхватил из дорожной сумки второй комплект одежды и скользнул во влажное, пропахшее бревнами помещение. Они поцеловались, потому что его врасплох застали. Наверняка. Блядский волшебный вечер, блядская баня, блядский чай и блядская Агата Сейдж. Зачем Леви приехал вообще? Сердце за ребрами бьется чересчур быстро. Леви вспыхивает неутихающим пламенем и не может успокоиться. Хочется выговориться. Хочется всыпать Агате по первое число и сказать, что с ним, с капралом и сильнейшим мира сего, так нельзя. Не может он позволить подобные глупости, когда за стенами черт знает что творится. Когда ему через месяц за эти стены выходить и пожинать последствия ошибочных решений… Дверь за ним хлопнула слишком громко. Отгоняя из последних сил дурные мысли, капрал зажмурился, потер лицо. Размышления не оставляли его, носились в голове, как рой мух. Чистая рубашка застегнута на две пуговицы, маленькое полотенце висит на шее. Волосы еще мокрые, оттого шея и воротник — тоже. Брюки застегнул, сапоги не поленился надеть. Нашел пару у двери. Сейдж, побросала в дорожную пыль. В доме прохладно, Агата додумалась окна открыть пошире. Спасибо ей, Аккерман маялся духотой. Пройдя сквозь сени, он остановился в проходе. И только хотел рот открыть, вдруг застыл. И разозлился на себя за это. Сейдж возилась у кухонной тумбы, по-хозяйски орудуя чайной ложкой в стеклянной банке. На носочки встала (ступни у нее длинные), доставая что-то с верхней полки. Свежая рубаха задралась до колена. Волосы, пальцами прореженные, заправлены за уши. Блестящие, красивые. Сияют при свечах, дотронуться хочется. Тонкие лодыжки и родинка на икре. Стояла посреди деревенской избы, как яркая картинка. Настоящая, зардевшая, своя. Агата вздрогнула, почувствовав чужое присутствие. Развернулась с проклятым чайником, как ни в чем не бывало. Спокойная и лыбящаяся. И одежды не крала, и не соблазняла, и не терлась в этой чертовой реке. Серые глазища завораживали. Уже не пугали даже, просто горели в нетерпении. И не волнует ее ничего, разве что дымящийся заварник в пальцах. А у Леви внезапно все претензии из головы повылетали. Что там сказать-то хотел? Кретин. Не видел больше Аккерман той наглости, что перед глазами мельтешила. Сейдж источала лишь трепетность и уют, которых Леви никогда не знавал. Это и покорило. Это и снесло голову. Сомнения все в топку отправились, вместе с мнением общественности. Ему не до будущих нервотрепок от Эрвина Смита, когда перед глазами полные зацелованные им же губы. А воздух тем временем накалялся сильнее. Сейдж покрылась красными пятнами, робко качаясь с пятки на носок. Как первогодка с букварем у порога школы, ей богу. Какая уж там хитрая умелая соблазнительница. Леви тяжело вздохнул, сделал пару шагов и остановился напротив. Ничего с собой не смог сделать. Забрал чайничек из дрогнувших от касания пальцев. — Заварила? — голос угрожающе понизился. — Заварила, — Агата ухмыльнулась. Фальшивость ударила под дых. Снова притворяться пыталась беспричинно. Не видел Леви никакого смысла в ее стараниях. Видел он Агату насквозь. И трепыхающиеся пальцы, и нетерпение, и скрещенные донельзя ноги, и мутное опасение в зрачках. — Чаевничать будем? — Сейдж подалась вперед. Храбрилась. Она боялась, что он отпрянет, похолодеет еще больше. Он не станет. — Еще какие-то идеи? — цинично протянул. — Не-а. Теперь не двигалась, неподвижно застыла. Ждала, что все само собой решится. Но Аккерман не собирался потворствовать неумелой игре, не в его правилах на поводу идти. Он тоже умеет издеваться. Только делает это правильно, не распыляется. Раз уж трахаться, то с тем, с кем хочется. Не по нраву ему маска, что Агата Сейдж напяливает с тем же постоянством, что припирается. Он хочет вытащить ее из кокона, в глаза взглянуть и насладиться. Не испугаться, не отпрянуть, а раствориться наконец в том удовольствии, что ему на блюдечке поднесли. Глаза капрала наполнились хищным блеском, а рот растянулся в усмешку. Агата хлопала глазами. Наверняка думала, что все у нее под контролем. Ждала очередного поцелуя, уже пожестче. Уже с языком и без формальностей. Пауза затягивалась. Аккерман потянулся к ней ближе, в последний момент огибая. Отставил чайник на тумбу, сделал шаг назад, стараясь выглядеть серьезно. — Вижу, чая ты совсем не хочешь, — наконец прошептал Леви. — Не особо, — Сейдж улыбнулась. — А чего хочешь? Она насмешливо подняла бровь, изучая его спокойное выражение на лице. — Вслух сказать? Или ты просто не понял? — Если слова в предложения можешь складывать — и с этим должна справиться. — Пф, — она фыркнула, переплетая руки на груди. — Издеваешься? — Сформулируй уже, — он ухмыльнулся, кружа над ней, как над жертвой. — Я слушаю. — Дамы о таком вслух не говорят. — Зато сиськами трутся с большой охотой. Ситуация его забавляла. — Это было в состоянии аффекта. — Да что ты? — сощурился. — Ну тогда спать? — Вместе? — ее голос понизился, стал бархатным, проникая в уши ласковым потоком. — Конечно. Я на кровать, ты на диван. — Тиран, — обидчиво протянула Агата. — Я тебя хочу, Аккерман. Хочу тебя, твои руки, твои губы и член твой тоже хочу. — Интересно, — нисколько не смутившись заметил Леви. — И чем же я, руки, губы и член можем тебе помочь? — Мне по отдельности проинструктировать или ты со всеми на короткой ноге? — заулыбалась. Отчаянная какая. Леви отчего-то доставляло удовольствие — вот так перебрасываться хлесткими и абсурдными репликами. — Можешь через меня. Только к члену по предварительной записи. Агата в пару шагов подлетела, усмехаясь, смотря сверху вниз. Глубоко выдохнула прямо в лицо, через приоткрытый рот. — И у кого записываться? — Какой-то срочный вопрос? — поднял бровь. — Вопрос очень срочный. — Сразу не попадете. Очередь. Она разочарованно фыркнула, отворачиваясь. Сделала пару шагов в сторону, пытаясь спрятать рвущуюся наружу взвешенность. — Ну и катись ты, Аккерман, со своим членом, — не выдержала. Такая привлекательная в своем раздражении. — Стоять, — Леви не узнал собственный голос. Грозный, ледяной. Приказной. Развернул ее за плечо резким хватом, у Агаты аж ноги подкосились. Лупает на него огромными глянцевыми стекляшками и опять губы кусает. Свои блядские, чертовски красивые губы. — Чего смотришь-то, Сейдж? Рубашку будешь снимать или мне возиться? …………………………………………… — Агата! — она дергается от неожиданности, вскидывая голову. Сосредотачивается на окружении вокруг, узнавая громоздкую мебель из кабинета Смита. Ей спать хочется до жути. Тиш не церемонится с препаратами. Сейдж не против совсем. Ей проще справиться со всем в забытье двадцать четыре часа в сутки. Ей все еще тяжело ходить. Она придерживается за бок и перешагивает в позе запятой. Незнакомый солдат цепляется за плечо стальной хваткой, чтобы не упала. Агата отмахивается и гордо поднимает подбородок. — Свободен, — гремит Эрвин на фоне. Они остаются одни. Сейдж подбоченивается, сканируя комнату цепким взглядом. — Если ты не против, — не дожидаясь ответа, присаживается в кресло, утопая в мягкой обивке. Она бы и постояла, конечно, чтобы доказать всем и каждому. Но, к счастью, доказывать нечего. Агата хмурится, складывает руки на груди и тяжело вздыхает. — Никого не ждем? — Еще кто-то нужен? — вопрошает командор в ответ, отодвигая стул. — По душам хочешь чирикать? Эрвин хмурится от едкого «чирикать», но молчит. Сейдж почти замирает от удовольствия. Ей в радость видеть недовольное лицо. Он ей не нравится совсем. Агата не собирается скрывать свое истинное отношение. Ей притворяться надоело. — Надеюсь, мне не нужно распаляться в речах, — вздыхает Смит наконец. — Знаешь, зачем позвал. — Знаю, — перебивает Сейдж. — Только у меня условие. — Какое? — он напрягается, ерзает в кресле, складывает пальцы в замок, опираясь на локти. — Уехать хочу, — Агата вбрасывает не думая, не страшась. Ей кажется, что у нее все на свете получится. Как будто терять нечего. — Нет. — Боюсь, что «да», это единственный ответ, который меня устроит. — Ты здесь нужна. Заявится Штреддер в следующий раз, мы будем готовы. — Не заявится, — бросает Агата, а потом тихо добавляет: — В ближайшее время. — Откуда знаешь? — сомневается Смит. — Прощался больно жарко, — ухмыляется Сейдж, тут же дергаясь от простреливающей боли в боку. — Можешь сворачивать свои поисковые отряды. Не отсвечивай напрасно. Еще верхушка прознает, да вздернет твою миленькую мордашку. — Это мои проблемы, — в заставшей маске безразличия — раздражение. — Бежать ему некуда. — А с чего ты взял, что он не за стенами? — она поднимает бровь, будто дразнит. — Условие прими, командор. Или не интересует? Она переходит на «ты» без колебаний. У нее внутри клубится едкость и цинизм, ей хочется отчего-то задеть покрепче, расколоть. Эрвин и бровью не ведет. Орех. — Не паясничай, — хмурится. — Я подумаю. Агате хватает робкого обещания, чтобы выложить все, что знает. Она не скрывает абсолютно ничего. Даже сцену с ножом и картину с чудесным воскрешеньем. Ей плевать, что командор подумает. Галлюцинации, поехавшая кукушка, наркотики? Куча успокоительных, гуляющих по венам, снижают планочку тревожности. Смит слушает внимательно, не перебивает. Мягким движением гладит подбородок и напрягает челюсть. — Думаешь, такое возможно? — наконец вопрошает, когда Агата кончает рассказ. — Не знаю, — отнекивается Агата. — И не мне с этим разбираться. — Все равно не могу отпустить. Твои слова — предположение. — Ты обещал подумать, — напоминает Сейдж. — Подумай хорошо. — Я подумал. Она горько вздохнула. — Я не умею шантажировать, Смит, — шепчет тихо. — Но могу попробовать. Эрвин усмехается ей в лицо и встает из-за стола. — Ну пробуй, Сейдж. Послушаю с удовольствием. — А что, если я орать на каждом углу начну, что ты под носом у начальства творишь? И это при условии, что половина этого начальства в грязи замешано? — Неубедительно, — качает головой Эрвин. — Запру тебя в клетку, да и делу конец. Хватит упрямиться. Сделай хоть что-то полезное. Агата дергается, как от пощечины. — Эрвин, — голос дрогает. — Мы тут одни, можешь снять свою клятую маску бесчувственного солдафона, хоть на минуту? — Смит внимательно заостряет на ней взгляд. — Я скрываться не собираюсь и, так и быть, помогу, как время придет. Тебе нужна послушная приманка или озлобленная? Дай мне пожить спокойно! Я пожить хочу, понимаешь? — Понимаю, — громко отвечает. — Но отпустить не могу. Агата усмехается, внезапно о чем-то задумываясь. — Я не Бишоп, — тянет она. — Поеду, куда скажешь. И буду там сидеть, жопы не двину без приказа. Веришь? — Не верю. — Работа такая, понимаю, — убалтывает Сейдж. — Но у меня ни документов, ни имущества, ни целей. С Тайбером я не в сговоре, сам видишь. Будь ты человеком. Агата свято верит, что давит на правильные точки. Что только раскрывшись сможет добиться хоть крохи спокойствия для собственного рассудка. И это срабатывает. — Писать будешь каждую неделю с местной церкви. Там письма в воскресенье принимают, — наконец соглашается командор. Выбором не доволен, видно по лицу. — И поедешь куда скажу. — Спасибо, Эрвин, — горячо благодарит Сейдж, вскакивая с кресла и морщится. — Не забуду. Смит кивает, усаживаясь обратно за рабочий стол и утыкаясь в бумаги. Агата стоит минуты две, не зная, что еще сказать, и внезапно выпаливает: — Сбежала, да? — Сразу после теракта, — сухо отвечает. Без подробностей. — Тайбера она не любит, — хмурится Сейдж. — Зато амбиций через край. С ней аккуратней нужно. — Я напишу, если что-то понадобится, — отмахивается Смит. — Обратись к конюху. Выделим тебе что-нибудь. Агата грустно кивает и бесшумно выскальзывает за дверь. …………………………………………… Агата Сейдж — дитя интерната. Никакого надзора, отсутствие значимого взрослого и свободная любовь с условными рамками. Кто бы объяснил ей, как жить эту жизнь без дурости в голове? Кто бы рассказал о взаимных чувствах, об эмпатии и о пресловутом «хорошо-плохо»? Она училась на собственных ошибках, набивала шишки и обжигалась. Шла в полнейшей темноте. Не в силах отрефлексировать все обиды и раны, валившиеся на голову, как из рога изобилия, Агата терялась в душивших вопросах. Откуда в ней искренность? Откуда в ней доверие? Откуда она вообще такая взялась? Воспитатели и учителя талдычили там что-то о правилах. Дистанция между мальчиками и девочками, ранние беременности, секс после свадьбы. Ученики кивали очень убедительно, а вечером очередная парочка зажималась в углу, а за стенкой раздавался скрип кровати. У Сейдж не было авторитета. В распоряжении только вялые письма-отмашки отца и такое же неопытное окружение вокруг. Первый поцелуй в двенадцать, потеря девственности в пятнадцать. Она почти гордилась, что сделала это раньше прочих. Будто это делало ее исключительной и вмиг повзрослевшей. Худой до неприличия парень со старших курсов. Высокий такой, весь из себя загадочная загадка. Сын одного влиятельного торгаша в Сигансине. Они закрылись в подсобке поздним вечером и долго целовались, прежде чем Агата почувствовала, как чужие пальцы неумело лезут под юбку и впиваются в кожу. Жестко так, неприятно. Она потом с синяками ходила. Весь секс с ним — скрипящая деревянная коробка, на которой они устроились. Тихие вопросы и нежные толчки. Парень потрудился обойтись с ней трепетно. Интересовался самочувствием и не слишком ли ей больно. Боль от этого не исчезла, но Сейдж впервые почувствовала, что кому-то не насрать. И это было вполне себе мило. Агата быстро поняла, что к чему. Скрюченный в три погибели одноклассник, вялый подростковый петтинг и робкие фрикции. Она научилась кончать раз на пятый. Оргазм стал приятным дополнением серых будней. На той же коробке, в той же подсобке. Нет, это не было открытием столетия. Заветного «вау» в голове не случилось. Ну секс и секс. А потом случился Колл Штреддер. Человек, который требовал определенной роли, которая не всегда была по душе. Сначала ей даже нравилась громкая отдача и полное растворение в непрекращающемся марафоне страсти. Потом только поняла, что нет в этом искренности. Нет в этой позиции Агаты Сейдж. Агата Сейдж пряталась за напускной уверенностью, как за колючей проволокой, чтобы не дать себя в обиду. Не могла позволить слабость где бы то ни было перед мужчиной. Было ли в ней что-то свое, когда она встречала очередного любовника? Агата не знала, но часто думала. Могла ли она по-другому? Могла бы наверняка, только никогда не пробовала. Да и мужчины не требовали от нее искренности. Им хватало сумасшедшей инициативы. Оттого секс никогда не был для нее чем-то сакральным и особенным. Утоление прихотей, да и только. Но не перед ним. Не перед Леви Аккерманом, который неведомой силой взял инициативу себе, а ей оставил только жалкие вдохи да выдохи. Колла бы такое мешканье не устроило. А капрал наслаждался ее легким испугом. По глазам было видно. — Снимай рубашку. Довыебывалась. Довертелась голытьба. Смотрит на нее, как на добычу. Сверкает коварством и наслаждением. А Агате хочется коленки сжать покрепче и усмирить разгорающийся внутри пожар. Она сомневалась, что хочет. По настоящему хочет, а не от скуки. Не потому что натура у нее паршивая, заполучать все, что плохо лежит и холодно на нее поглядывает. Противоречия крутились внутри, заставляя чувствовать легкое головокружение. В мыслях вопросы, а руки дрожат и в трусах мокро. Стыд и срам. Аккерман не дает никаких подсказок, лишь пялится снисходительно, словно вырвал пару минут внимания специально для нее одной. В глазах приторная похоть. Такая, какую хочется распробовать. У него не стоит. Агата разочарованно скользит по брюкам, пытаясь зацепиться за что-то. Возбуждения ни грамма. Ей хочется проверить в ту же секунду. Это почему-то смущает. Она краснеет и трет пальцы на руках. Ей хочется закончить, отмахнуться от Леви и сбежать, но ноги прирастают к полу, а сердце стучит с удвоенной скоростью. Так быстро, что в глазах темнеет. — Оглохла, Сейдж? — капрал нахмурился. — Повторить? — Помогай. Агате кажется, что в глазах напротив мелькает искорка издевательского смеха. Капрал будто смеется над ней, цинично мучает, оставаясь на месте. Сейдж недоумевает и боится шевельнуться. Уверенная женщина пропала в ней без следа. Она перебарывает себя. Похотливо улыбаясь, подходит ближе, хватая Леви за воротник. Пытается притянуть ближе. А может даже поцеловать, если смелости хватит. Аккерман упирается, отворачивается. Ничего не дрогает на лице. Не хочет. Мысль утопает где-то под кожей. Агата смущается окончательно, отцепляясь от рубашки. Она больше не улыбается и не хочет очаровывать. Ее съедает раздражение и злость. Сейдж хочется толкнуть его в плечо и убежать рыдать в баню оттого, что ее так беспощадно отвергли. Череп раскалывается от давления. От попыток понять, что же ему, блять, нужно вообще. От стыда выть хочется. От того, что понять Леви она не в силах. Да и надо ли? Агата не хочет обижаться, но обижается. Ей больше нечего предложить, а он ждет чего-то. Воздух вокруг кипит, гудит и кружится, искры вспыхивают. У него даже член не стоит. Этот факт особенно возмущает. — Ничего не понимаю, — тяжко вздыхает Агата. — Тогда спать идем, — раздраженно отвечает Аккерман. Кинутая фраза окончательно выводит Агату из себя, и она дергается к развернувшемуся капралу, хватая того за плечо и дергая. К ее удивлению, Леви поддается и вертит головой. Смотрит на нее с вопросом. — Тебя никто не отпускал, — зло шипит, раскрасневшись от гнева. Довел. Агата толкает его в грудь, вынуждая рухнуть на скрипучий диван за спиной. Вклинивается голыми коленками между разведенных ног, упираясь голенями в шершавую рогожку. Смотрит с претензией, наблюдая, как Леви довольно ухмыляясь вертится, устраиваясь поудобнее, и припадает к спинке позвоночником. Изучает ее оцепеневшую перед ним фигуру, повелительно оглядывая снизу вверх. «Снизу вверх» его совсем не смущает. Ей «сверху» капрал кажется обнаглевшим в край хозяином-барином. Она фыркает, упираясь ладонями в бедра. Вот паршивец. Запудрил ей мозги. — Чего тебе, Сейдж? — тихо усмехаясь, Аккерман трет шею устало. — Ты гадкий, — бросает Агата, хватаясь за подол рубахи. Она понимает, внезапно понимает, что это игра. Что он ее вывести хочет. Предположение пугает, и она тяжело выдыхает, медленно задирая тонкую сорочку вверх. Пальцы трепыхаются под напряженными взглядом. В горле ужасная засуха, как потрескавшаяся от бездождья земля. Ткань задирается выше и выше, оголяя тонкие ноги с широкими бедрами. — Выше, — командует Леви. Агата недовольно возмущается: — Заткнись. Мягкий живот. Вздернутая грудь со вставшими сосками. Не от его приказного «выше», конечно же. Просто прохладно. Прохладно. Пальцы скользили удивительно аккуратно, чувственно оглаживая изгибы тела. Взгляд Леви скользил вместе с ними. Он выглядел, как довольный учитель. Будто перед ним солдаты норматив сдавали, а его все устраивало. Злило до мурашек. Рубашка, стянутая через голову, упала на коленку. Волосы подрастрепались от узкой горловины. Руки непроизвольно скользнули на грудь, пытаясь прикрыться. Аккерман нахмурился, но ничего не сказал. Щеки покрылись алым от смущения. Она перед ним в одних трусах, беззащитная и открытая. А он в своей рубашке и брюках, как в защитном костюме. Это смущает Сейдж больше остального. Ее такое не устраивает совсем. — Ты нервничаешь, — заметил Леви. — Правда? — фыркнула. — Неужели я тебя смутил? — Ни капельки. — Тогда почему у тебя руки дрожат? — Не дрожат, — соврала. — Врунья, — покачал головой Леви. — И что же с тобой делать? Агате хочется ответить, чтобы он делал уже хоть что-нибудь, пока она со стыда не сгорела. Она молчит и пытается переиграть собственный страх. Леви не бросается на нее от вида голого тела, вопреки всему опыту «до». Сейдж думает, что это что-то новенькое. Ее не обижает, скорее завораживает роль, которую он навязывает. Аккерман опускает взгляд и отбрасывает скомканную рубаху в сторону. На пол. — Ты жестокий, — цедит Агата. — Я жестокий? — Леви внезапно притягивает ближе, впиваясь пальцами в кожу на ляжках. Оставляет в плоти красные полумесяцы. Отрывается от спинки, оказавшись в паре сантиметров от ее ног. Сейдж чувствует горячее дыхание. — Ужасно жестокий. Пальцы впиваются в кожу с удивительным напором, словно делают глубокий массаж. Растирают. Агата закусила губы, наблюдая за методичными движениями. Голова склонилась, волосы упали на лицо, а запястья плотнее вжались в грудь. Она подалась вперед, прогибаясь в пояснице. — И почему же? — казалось, что ответ его нисколько не волнует. Он с интересом скользит пальцами по коже, плавно перемещаясь на внутреннюю сторону бедра. Поглаживает, поднимается выше к краю белья, а потом так же опускает непозволительно низко. Удовлетворенно хмыкает, когда женское тело реагирует на простые ласки. Когда Агата дышит скомкано и слишком громко и пытается убрать ладони с груди, но останавливается в последний момент. Агата обидчиво вздыхает, стараясь себя контролировать. Ее больше не волнует жестокая игра с инициативами, теперь Аккерман выбирает что-то повесомее. — Издеваешься, — Агата вздрагивает, напрочь теряя возмущенный вид. Ловкие пальцы отодвигают трусы, проникая в приятную влажность. Так просто, беспардонно, не спрашивая. — Правда? — он очаровательно поднимает уголки губ, скользя меж складок двумя фалангами. Внизу живота вспыхивает ноющее нетерпение. Сейдж зажимается, пытаясь избегать слишком сильных касаний. У нее все тело свербит, ей хочется вцепиться во взлохмаченный ежик волос и потянуть сильнее. — Притронуться к себе не даешь, — стонет она, чувствуя, как сжимается вторая рука на талии. — Непозволительно с моей стороны, — хрипит Аккерман, нащупывая набухший клитор. Агата нервно выдыхает, снова поддавшись вперед. Леви не реагирует, продолжая аккуратно притрагиваться. — У тебя даже не стоит, — томно шепчет Сейдж, подгибая колени. Ноги не держут совсем. — Вот это паскудство высшего уровня, — усмехается, резко проникая двумя пальцами. — Черт, — вспыхивает, поддавшись тазом. Ноги смыкаются, зажимая его двигающуюся ладонь. Она мокрая до такой степени, что не замечает привычной боли от резкого проникновения. Аккерман сильнее сжимает руку на теле, дергая Агату на себя. Он нервничает, у него зрачки бегают и сердце стучит. Плечи гуляют от дыхания, а подбородок подрагивает. — Расслабься, — шепчет тихо, стараясь двигаться внутри нее. — Расслабься, говорю. Сейдж закатывает глаза, совершенно ничего не соображая. У нее в ушах стучит слишком громко, она понятия не имеет, что он пытается ей сказать. Она отчего-то возбуждается так сильно, что кажется, смазка течет по чужой руке. Агата смущается, ища в глазах напротив хоть каплю отвращения. Серые глаза горят. Аккерман смотрит не моргая, продолжает двигать рукой в сбивающимся темпе и наблюдает, как дергается тело от каждого пошлого звука. — Руки убери, — холодный голос прорезывает помещение. — Что? — Руки, — пальцы входят резче обычного. Она стонет, дергая руками и вцепляясь в мужские волосы. Освободившая грудь подрагивает от каждого движения, Аккерман выдыхает, мазнув по полушариям. — Так? — голос звучит выше, как будто ломается. Свечи слегка освещали комнату. Солнце еще не взошло. Глаза Аккермана вдруг показались Агате почти черными, хищными. Хотелось до остервенения фальшиво застонать. Сказать ему громко, оглушительно, как ей хорошо сейчас и как плохо одновременно. Как лицо краснеет от смущения, а бедра подмахивают пальцам, насаживаясь, инстинктивно двигаясь в нужном направлении. Как она плавится от осуждающего, жестокого взгляда. Леви смотрит на нее, как растлитель на малолетку. Будто это она его заставляет, будто это она такая грязная, бесстыжая вертится на его руке. Сейдж не обманешь, в зрачках горит нехороший огонь. Она готова разжечь сильнее, смотреть в его глаза до посинения, стонать до неприличия громко, чтобы Розмари поглядывала на нее с ублюдской улыбочкой, а соседи неприятно хмыкали вслед. Она готова, лишь бы Леви притянул ее к себе, как можно сильнее. С оглушительным шлепком дал Агате этот контакт. Это чертово ощущение на коже, трепет в коленях, застывшие во вдохе легкие. Ей нравится грязная игра. Черный кисель с этими повелительными взглядами и доминирующими замашками. Для нее это что-то новое, что-то интересное и впечатляющее. Как будто она приобрела книгу, которая всегда мелькала перед глазами в книжном магазине, но Агата никак не решалась. А тут купила и растворилась без шансов. Это не равноправная драка, это избиение младенца. Тихая, скулящая, безнадежная страсть на привязи. Леви будто из скорлупы ее хочет вытащить, стереть к чертям предыдущие разы, оставив только себя, свои руки, губы, все, все, все. А Агата хочет, чтобы он выиграл. Или она выиграла его. Хочет, чтобы им обоим повесили блядские золотые ленты на грудь, как знак отличия. Агата почти. Агата на пределе. Пальцы Леви нежные, чувственные, будто изучили ее до малейшей детали. Двигаются так, как ей хочется, трогают там, где нужно. Капрал смотрит на нее внимательно, учится на ходу, цепляясь за сошедшую с ума мимику. Ему как будто все равно на собственное удовольствие и на все, что происходит вокруг. Едва Сейдж подумала об этом, Леви остановился. Вытащил пальцы, хватая ее за запястья и дергая на себя. Она упала в объятия, устраиваясь на сильных ногах и подгибая колени. В промежность тут же уперлось что-то твердое. Агата охнула, утыкаясь в шею напротив. Куснула нежную кожу, втягивая с мокрым чмоканьем. Отпустила, зализывая место преступления. Застонала развратно, услышав громкий вдох Аккермана в ухо. Ладони вцепились в его плечи, поясница выгнулась. Она хотела еще ближе. Настолько, насколько возможно. Дернула бедрами, подкручивая копчик, и тут же поморщилась от стальной хватки на ягодицах. Леви так вцепился в бедра, что она сжалась. Страсть перекрыла дискомфорт. Агата продолжала двигаться резче и резче. Леви рассержено зашипел, сжимая ляжки в ладонях, дергая ее дрожащую тушку. Будто ему и этого мало. Будто ему мало площади для плотных касаний и царапин. — Что ты там предъявляла? — Леви схватил ее за затылок, притягивая ближе. Выдыхая ей в трепещущую шею. — Ничего, — часто задышала Агата, продолжая двигаться, тереться об его ширинку. — Ничего? — Я не помню, — на выдохе прошептала, пытаясь уткнуться ему в лоб. Ей не до разговоров. Леви опустил голову, хватаясь ртом за вставший сосок и втягивая его внутрь, обводя ореол кончиком языка. Она не на шутку завелась. Застонала сильнее, громче, эротичнее. — Не смей кончать, — оторвался от груди Леви, тут же почувствовав неладное и пытаясь найти ее губы. — Слышишь? Не так быстро, Сейдж. — Не… Не знаю, — Сейдж запнулась, вертя головой, словно обиженный ребенок. — Я не знаю, Аккерман. Стоящего бугром члена сквозь плотную ткань было достаточно для нее. Агате нужно вот прямо сейчас. Еще чуть-чуть. Еще… Леви смял ее ягодицы, медленно поднимаясь с дивана. — Что ты делаешь? — испуганно вжалась в капрала Агата. Подступающий оргазм внезапно развеялся. Тонкие ноги оплели бедра, руки обвились вокруг шеи. Сердце застучало как сумасшедшее. Сейдж настолько не в себе, что готова растечься по капралу лужицей. Она почти… Все внизу пульсировало. Как же обидно. До слез. — Несу тебя на более удобную поверхность, — отозвался Леви. — Мне и там отлично было, — раздраженно протянула. — Обойдешься. — Ах так? — Ах так, — повторил. — Ты за это ответишь, — сощурилась Агата. — Ой, сейчас чувства потеряю, — прыснул он. — Хватит пиздеть попусту. Она примкнула к ворчащим губам будто впервые. Не удержалась от нахальных ругательств. Нежно обхватила, пропуская язык в приоткрывшийся рот. Капрал застыл на полуслове, вовлекаясь во внезапный поцелуй. Агата терлась носом и заглядывала в глаза, пытаясь выискать что-то в маревой пелене. Оторвалась, отстранилась. Леви задумчиво остановился на секунду, изучая Агату в огнях свечей. Она растрепанная, возбужденная, голая и беззащитная перед ним. Он в расстегнутой рубашке, с сомкнутыми на переносице бровями и вздрагивающими от быстрого дыхания плечами. Тоже беззащитный, только по-другому. По-своему. Аккерман посадил ее на край кровати, позволяя неторопливо отползти в центр. Стянул сапоги и расстегнул пуговицы на своей рубашке. Ткань слетела с плеч и тут же была оттолкнута куда-то в угол. Сейдж с интересом подглядывала за простыми действиями. Как будто никогда не видела, как избавляются от одежды. Аккерман был непривычен в образе. Агата с трудом могла представить его будни, а сейчас, к своему удивлению, наблюдала воочию. Вещи слетели быстро. Они наравне. Леви наклонился, упираясь руками в обивку. Посмотрел на нее из-под ресниц, не говоря ни слова. — Уверена? — голос прозвучал без малейшего сомнения. Он в последний раз спрашивал ее. Лоб в лоб. — Да, — Агата качнула головой вниз. — А ты уверен? Мне не нужны одолжения. — Если бы, — хмуро отозвался Леви, залезая на кровать. Агата застыла, опираясь на изголовье. С удивлением заскользила взглядом за движениями напротив. Леви привстал на колени, устраиваясь между вытянутых ног. Медленно опустился, оставляя мокрый поцелуй на натянутой коже. Она дернулась, пытаясь согнуть колени. Леви не позволил. Надавил сильными ручищами на ляжки, двигаясь выше, к внутренней стороне бедра. Нежная плоть затрепетала под его изворотливым языком. Он целовал, прикусывал, облизывал, пока не оказался опасно близко к влажным насквозь трусикам. Агата чувствовала, как горячее дыхание проникает под ткань и отзывается больным спазмом. Внизу живота тянет и резвится простреливающее возбуждение. Тихо выдохнув, уловила, как одна из рук сползла по ноге вниз, тут же проникая под резинку трусов. Леви поднял голову, подтягиваясь. Их лица совсем близко. Рты задыхаются, опаляют щеки. Губы жаждут. Агата не выдерживает первая. Они соединяются в бешеном поцелуе. Таком глубоком, что он кажется болезненным. Их руки дергаются на телах, гладят, сжимают, царапают, хотят отхватить кусок побольше, хотят дотронуться до каждого голого участка. Они дергаются в объятиях, елозят ногами, будто соревнуются между собой. Агата раскрытая перед ним, до оголенных нервных окончаний. От нее несет жрущим одиночеством и отчаяньем. Она обвивает Аккермана ногами, вжимается до боли в тазовые кости, выгибается до впечатляющих геометрических линий. Сжимает лицо в ладонях, плавно глызает ключицы и зарывается в растрепанные волосы. Пытается сохранить в памяти момент. Момент, когда она не лжет. Леви шипит, когда Агата дергает его за волосы на макушке. Царапает ей спину короткими ногтями так, что она матерится ему в ухо. Аккерман зыбнет в своеобразном удовольствии, закатывает глаза и дышит быстро-быстро. А для Сейдж это будто лучший подарок из всех возможных. Она рада до щенячьего восторга, что ему хорошо. Так же хорошо, как и ей. Капрал отрывается от ее губ, разглядывает, заправляя волосы за ухо. — Что мне сделать? Его голос звучит глухо сквозь стучащую в висках кровь. Агата замирает, улыбается, скалится во все зубы и снова притягивает к себе, впиваясь в губы. Аккерман подтягивает к себе, заставляя лечь, вытянуться на простыне. Нависает сверху, чмокает в рот и скрывается из вида. Агата приподнимает голову. Леви тянет нижнее белье вниз. Трусы, плавно, сползают к ступне, а Сейдж подыгрывает, вытаскивая ногу. Легкая ткань остается в голенище второй. Аккермана это забавляет, он оставляет как есть, раздвигая острые коленки в стороны. Он не отстает. Не так изящно, конечно, но тоже стягивает трусы. Быстро и четко. Агате не слишком видно, но у него большой. Агата почему-то не пугается совсем. Ее интересуют только опьяненные зрачки перед глазами. Она выдыхает забавно, тянется к Аккерману носом, елозя ступнями от горящего возбуждения. Просит, канючит, выгибается, как цирковая гимнастка. Леви снова нависает над ней, трется об щеку. Сейдж ощущает, как в живот упирается что-то твердое, каменное, требующее внимания. Ей хочется коснуться, провести по всей длине. Она тянется ладошкой, проникает рукой между их разгоряченных тел, как будто это запрещено. Почти достигает цели, но Леви перехватывает пальцы в самый последний момент. Смотрит на нее заинтересованно, жадно. — Руки, — предупреждает. — Я хочу сделать тебе приятно, — обидчиво тянет Сейдж. — Мне хорошо, — Аккерман будто докладывает. — Дай собраться. Он снова целует ее, сминает правую ягодицу, медленно передвигаясь к коленке. Раздвигает ногу в сторону, удобно устраиваясь. В Агату упирается член. Она постанывает, дергается, размазывая влагу по головке. Будто умоляет, просит громко и требовательно. Войди, быстрее! Леви не спешит, шикает и ругается. Шумно дышит, кусая, чмокая щеки. Скользит влажным членом меж половых губ, касается. Надавливает, стимулирует Сейдж стонать громче, еще громче. Сам просит об этом, шепотком на ухо. Да так мило и сладко, что Агата сахарным леденцом расплывается по постельному белью. Он толкается вперед. Медленно, но неожиданно. Агата давится воздухом, цепляясь за плечи, надавливает ногтями в кожу. Она не была готова. Нет, нет, нет. — Черт, — сипит, зажмуривается. — Тише, тише, — шепчет Леви, мигом замирая. — Я не двигаюсь. Расслабься, я аккуратно. — Нет, подожди… — Не двигаюсь, — снова вторит Аккерман. — Задирай голову. Агата слушается, задирая голову повыше. Язык скользит по нежной коже, всасывая слишком сильно, слишком приятно, с бесстыдным чмоканьем. Он достает только чуть выше ключиц. Ей достаточно. Проклятая разница в росте. Сейдж концентрируется на ласках, чтобы боль быстрее исчезла, чтобы стерлась из памяти. Помогает. — Ласкай себя, — тихий выдох в ухо, и все тело дрожит от ошпаривающего приказа. Просьбы? Приказа. Сейдж беспрекословно подчиняется, как под гипнозом. Пальцы ложатся на горячие от возбуждения складки, уверенно проникают меж них, находя чувствительные точки. Агата медленно водит двумя пальцами взад и вперед, раздвигая их «ножницами» на упругой плоти введенного в нее члена. Через пару секунд расслабляется, открывает глаза. Неуемные пальцы все же дотягиваются до заветной плоти с упрямым баранизмом. Двигаются по гладкой натянутой коже, водят по вздувшейся вене кончиком пальца. Аккерман выдыхает и толкается глубже, до самого конца. Агата стонет, царапая мужскую спину. Ощущает, как по телу проносятся и вспыхивают огоньки. Ладонь выскальзывает, позабыв о порочных желаниях. Сейдж пытается скрестить ноги от захватившего внутренности пожара. Пытается вылезти из-под мужского тела, скользя пятками по матрасу. Сильно цепляется за руки и стонет сильнее с каждым мягким толчком. — Вертлявая, — недовольно замечает Аккерман на выдохе. — Тебе больно? — Сильнее, — пищит Агата в бреду. Леви пожестче перехватывает ягодицу, чтобы не слишком дергалась, и резко входит до самых яиц. А затем выходит. И снова входит. Кровать жалобно скрипит. Спинка ударяется о стену с глухим звуком. Агата сбивчиво дышит. Раз-два. Раз-два. Леви вторит. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Между ними неприличные мокрые шлепки и клубок спутанных раскаленных искр. Леви вбивается, теряет темп, пытается удержаться от излишней жестокости. Агата едва замечает его напряженный лоб и трепыхающиеся крылья ноздрей. Его громкое дыхание, бьющее по ушам и вызывающее теплое удовольствие где-то внутри грудной клетки. Аккерман останавливается, одним движением переворачивая Сейдж на живот. Она ойкает, ощутив, как он входит снова, словно ему претит быть не в ней и пары секунд. Леви втрахивает в матрас с впечатляющим давлением, почти не выдыхаясь. Агата впивается ногтями в подушку, скомкивает, пытается разорвать, слышит, как сзади сипит от интенсивных упражнений Леви. Она вжимается лицом в матрас и приподнимает таз, утыкаясь носом в простыню. Пытается подмахивать, двигает бедрами, рисуя восьмерку. Аккерман вымучивает сдавленный стон, все больше упираясь коленями в покрывало. Приподнимается, отрываясь от спины Агаты, и толкается с удвоенной силой, сжимая до скрипа ее задницу. Тянет в стороны, отвешивает приличный звонкий шлепок и снова стонет от жалостливого писклявого возмущения. — Тише, — шипит в ухо, скользя грудью по ее спине. Утыкается носом в шею, вертляво поглаживая кожу на боку. Пальцы спускаются ниже и ниже. Агата охает. Капрал размазывает смазку по всей поверхности, до которой может достать, неторопливо жмет, оглаживает. Скользит вверх и вниз, выдыхая нетерпеливо на кожу. — Здесь, здесь, — шепчет Агата в отчаянье. Агата растворяется. Забывает кто и что. Лишь движения внутри, движения снаружи. Все сливается между собой, превращаясь в напряженный раздувшийся трубопровод. Который прорывается. Который прорывается с такой силой, что Сейдж выворачивается из-под бесконечных приятных толчков. Аккерман не успевает удержать от неожиданности. Руки исчезают с дрожащего в судорогах тела. Леви не сдается, наваливается сверху, входит резко, трахая несдержанно. Дергает за волосы и стонет, ощущая ее ходящие ходуном плечи. Агата пытается хвататься за его пальцы, вывернуться вновь. Он не дает, сжимает сильнее, вбивается жестче, пока сам не закатывает голову и не рычит утробно куда-то в потолок. Член выходит из Агаты несдержанным движением. Спину окропляет теплая жидкость. Капрал жмется к ней покрепче, размазывая сперму членом. Кусает плечо и лепечет бред, ловя последние крохи накрывшего оргазма, а потом окончательно расплывается на ее теле. Он долго лежит и тяжело дышит. Нежно утыкается в спину носом. Агата чувствует приоткрытые влажные губы на дрожащей коже. Ей нравится такая приятная тяжесть. Ей комфортно. И она желает еще. …………………………………………… Агата раздражена. Она хочет попрощаться со всеми, но застает только Бозарда. Он работает с бумагами капрала в его отсутствие. Строчит отчеты и с уставшим видом слушает указания от завхоза. Разведчик зачем-то горячо ее обнимает, хотя они не близки ни капельки. Обещает передать приветы отряду и Леви прямо из рук в руки. Ее это не устраивает, но ждать еще больше не может. У нее в руке узда, хиленькая старенькая лошадка плетется по брусчатке. Смит не соврал — обеспечил, чем мог. У самых ворот Агата замечает высокого человека в капюшоне. По спине пробегают мурашки, она ежится от неожиданности. Отросшие светлые волосы спадают на острый нос. Она его знает. К сожалению, знает. Майк Захариус. Он тоже замечает ее. Поворачивается к ней в анфас, хмурясь. Выглядит ужасно. Сальные пакли волос, пустые глаза и отекшее лицо. Сейдж замечает, как он перекидывает бутылку в другую руку под вздёрнувшимся плащом, и морщится от жалости. Сердце ее тут же замирает, она делает пару уверенных шагов в его сторону. — Нахуй, Сейдж, — скалится Майк. Агата встает, как вкопанная. Хриплый голос кажется угрожающим и жутким. Ей хочется схватиться за ребра, вырвать их с мясом и выкинуть свербящий болью орган. Он не нужен. Проклятая игрушка. — Иди куда шла или я за себя не отвечаю. Сейдж все понимает. Понимает его боль и ненависть тоже. За эту неделю она почти выбивает вину из своей головы, но с брошенными фразами все тут же встает на свои места. Она чудовище. Как же невозможно. Невозможно это терпеть. Агата дергается с места и скрывается за воротами. …………………………………………… Аккерман быстро приходит в себя, вскакивает с кровати и подрывается из комнаты. Агата слышит льющуюся воду из умывальника, а затем и быстрые шаги. Она подкладывает руку под подбородок, улыбается тепло, ощущая, как тело сливается с кроватью. Леви приносит мокрое полотенце, тщательно вытирает спину, споласкивает и снова протирает. Плюхается рядом, заводя ладони за голову. Глядит куда-то далеко с равнодушным видом. Агата приподнимается, чмокает, опуская макушку на грудь. Жмется к нему покрепче, потому что считает, что имеет на это право. Все изменилось. — Тебе понравилось? — спрашивает тихо. — Не знал, что ты такая сильная, — усмехнулся капрал. — И вертлявая. Она улыбается смущенно, зарываясь носом во влажную кожу. — Может, останешься еще на денек? — робко вопрошает Агата, стараясь выглядеть непринужденно. Ей хочется спросить. Хочется, чтобы он остался. Леви долго молчит, ровно дышит. — Не могу, Сейдж. Эрвин ждет к понедельнику. Она не расстраивается. К счастью, чего-то другого она и не ждет. …………………………………………… Леви является в Штаб ближе к ночи понедельника. Капрал заходит в кабинет Эрвина Смита, чтобы отчитаться по переданным документам. К счастью, Леви уверен, что командующий еще не спит. Смит идет спать после двух. — Не думал, что ты вернешься так быстро, — Эрвин опустил голову в бумаги, нахмурившись. — С чего мне задерживаться? — недоумевает Аккерман, зло пожимая плечами. — Ну, я предполагал, ты воспользуешься двумя увольнительными, что я тебе дал, — усмехается Смит, отрываясь от документов. — Деревенька, говорят, сказочная. А мы все загружены делами в последнее время. — Обычная дыра, — едко проговаривает капрал. — Как и все прочие. И больше не спрашивай меня об этом. Эрвин Смит пожимает плечами и подзывает Аккермана к себе. Работа и правда не ждет. …………………………………………… — Никогда не умела прятаться, Сейдж, — хитрый голос шепчет ей в ухо. Агата дергается, хватает объемный пакет из рук грузного мужчины и прячет в сумку. Разворачивается, наблюдая за вихрями огненных волос. — Что тебе нужно, Рене? Мне некогда с тобой возиться, — шипит Сейдж, ерзая на замызганном стуле. — Не твоего ранга заведение, не думаешь? Рене оглядывается, морщит нос, изучая сальный полупустой бар. Грузный мужик встает с места и исчезает за дверью, скрываясь где-то в подворотнях черного района. — Да и твоей милой мордашке не к лицу, — замечает Бишоп. — Солидная порция, — махает рукой в сторону сумки. — Опять за свое? — Не твое собачье дело, — хмурится. — Что бы сказал папочка Карлин, если бы не превратился в склизкую мясную жижу? — скалится Рене, накрывая стул белым платком и присаживаясь. — Не слишком хороший план, — Агата не реагирует на провокации. — Так разговаривать с человеком, от которого тебе что-то нужно. — Так ты же не обидчивая, — пискляво тянет Рене. — Гарсон, даме вина не нальют? — Тут самообслуживание, — хмуро отзывается Сейдж, с раздражением замечая, как парочка старых доходяг бегут к стойке с винными фужерами. — Плевать. Я не за этим пришла. — Так выкладывай, пока я не потеряла интерес. — Я знаю, что вы встречались, — аккуратно шепчет Бишоп, наблюдая за мимикой. — А если и да? — Он говорил что-то перед тем, как… Исчезнуть? — А я все думала, Бишоп, — улыбается Агата. Лицо ее озаряется. — Что же ты за ним таскаешься столько лет, как влюбленная дурочка. Кажется, я начинаю что-то понимать. — Очень за тебя рада. У нас более высокие отношения, — раздражается Бишоп. — Ну так что? — Он ушел, Рене, — ухмыляется радостно Сейдж прямо в лицо. — Высокие отношения не такие высокие? — Пошла ты нахуй, Агата Сейдж, — яростно шипит, ударяя кулаком по столу. В баре на секунду воцаряется тишина. Толстый пьяница с сальной улыбочкой ставит фужер с красным перед Бишоп и отходит молча. Рене добавляет: — Ебанный золотой ребенок. — Ты ничего обо мне не знаешь, — в глазах Сейдж сквозит угроза. — Так что закрой рот. — А как же, — фыркает Рене. — Образование, ответственный отец, Колл, захлебывающийся слюнями. Который все для тебя сделает! А ты все мордой вертишь, неразумная дура. — Мне чужды твои желания, — оспаривает Агата. — Мне нахер твой Колл не сдался. — Да и мне не особо, — хмурится Рене. — Но он особенный. Ты же знаешь? — Не знаю, что ты имеешь в виду, — отмахивается. — У него много… Кхм… Талантов. Сейдж вспоминает зарастающую рану и тут же покрывается липким потом. Она до сих пор не понимает, как к этому относится. — Я бы сказала, что у него интересное происхождение, — тянет Бишоп. — И родители тоже. — С чего ты взяла? — Наверняка, — ухмыляется. — С чего ты вообще секретничаешь со мной? — щурится Сейдж, заглатывая из стакана. — Не боишься, что Смиту настучу? — Что мне твой Смит? — она зевает, прикрывая рот. Будто специально обозначает. — Он свое отслужил. Или нет? Время покажет. — Я уезжаю. Надоело, — Агата встает со стула, направляясь к выходу. — Хорошей жизни, Бишоп. Рыжая поджимает недовольно губы, провожая ее хромающую фигурку. — И тебе не сдохнуть, — шипит Рене вслед. Агата выходит на пыльную улицу, полную людского ерзанья. Вдыхает воздух полной грудью и улыбается. У нее хорошее настроение, даже несмотря на встречу с гадкой Бишоп. Она трогает шуршащий пакет сквозь ткань дорожной сумки, проверяет наличие и успокаивается. Скоро все придет в норму. Она уверена в этом, как никогда.