Контргамбит

Леви чувствует огонь на щеках. Жар пронизывает лицо, руки и ноги. Горло сводит, а пот струится по коже. Он задыхается, утопает в густом кипящем воздухе. Все вокруг кажется смутно знакомым. Леви зажимает нос и губы пальцами, пытаясь огородить себя от гари, но это не срабатывает. Он крутит головой, сжимает в ладони рукоять лезвия УПМ. Рядом с ним стоят его ребята и испуганно оглядываются. Их заперли на втором этаже склада. Теперь Аккерман вспомнил. Три года назад на том проваленном задании, где Леви упустил важный груз с сывороткой. Это сон! Аккерман понимает. Аккерман ясно понимает, что спит. Все выглядит таким реальным, что у него бегут мурашки по коже, а в горле набухает ком. Сознание мечется в бессилии, аж ресницы подрагивают. Леви догадывается, что произойдет дальше. Он догадывается и неистово сопротивляется, пытаясь подчинить воле хотя бы собственное сновидение. Тужится, пыжится. Думает, что от бесполезного напряжения время сжалится и даст ему пару лишних минут на то, чтобы раскинуть мозгами. Ему приходится. Ему приходится наблюдать со стороны за провалом. И беда в том, что Леви точно знает, как все исправить. Он бежит медленнее обычного, бьет по подпертой снаружи двери — и у него ни черта не выходит. Время замедляется, течет дольше обычного, раздражает. Аккерману хочется зарычать от переполняющего нутро негодования. Желание исправить хоть что-то сыпется карточным домиком. Его ребята пытаются выломать доски на окнах. Гвозди со скрипом выходят из рам. Аккерман наблюдает сосредоточенное выражение каждого из доверенных ему людей и чертыхается бранью. Ему хочется дернуться в подмогу, но ступни словно прирастают к полу. Одна из досок поддается, Оруо отбрасывает ее на пол, поднимая пыль в воздух. Полоска света между створками становится толще, отбрасывает луч на пол, игриво скользит по нему, обнажая парящую шалупень. Леви с недовольством наблюдает за яркими пушинками, морщится и утирает нос. Ноздри щекочет мнимое ощущение грязи. Он думает о лохани с горячей водой, думает о куске вонючего мыла, которым отдраит тело до болезненного скрипа и мозолей. Думает обо всем на свете, кроме того, что произойдет дальше. В дыру закидывают динамит. Время ускоряется. Нить дымится и искрится. Леви очухивается, встряхивает головой. Орет всем, чтобы отошли в угол и опрокинули шкаф. Эрд отмирает первым и дергается. Гюнтер бежит следом. Одним резким толчком они валят тяжелую стенку. Мебель падает, поднимает грязь, ошпаривает ухо громким бухом. По полу катится позолоченная ручка одной из створок. Петра вздрагивает, бешено водя зрачками влево и вправо. Оруо хватает ее, дергает на себя, толкает, матерится. Происходит какая-то дикая возня и хаос. Леви отпинывает кусок тротила подальше и скрывается за массивной мебелью вместе с остальными. Картинки мелькают перед глазами в бешеном темпе. Взрыв громкий. Такой громкий, что у него закладывает уши. Он едва различает тени вокруг. Видит, что Петра кричит, но крика не слышит. Видит, что девчонка тревожит Оруо, дергает его за пальцы, пытается осмотреть поближе обгоревшее плечо. КАК УМУДРИЛСЯ, БОЗАРД?! Но он не бросается отчитывать Оруо. Не бросается наружу в попытке нагнать преступника, забрать сыворотку и спасти мир. Леви замирает на месте и большими глазами смотрит на все со стороны, ясно понимая, что проиграл. ……………………………………… Леви дрогнул, распахивая веки. Он в старом кресле напротив рабочего стола, заваленного документами. Гулко стучащее сердце вырывалось из груди, билось об ребра, словно хотело взорваться, как тот чертов динамит три года назад. Сон. Дерьмовый сон, который не дает ему покоя последние пару месяцев. От усталости? После повышения у него почти не осталось времени на отдых. Марание бумажек, тренировки, построения — раздражающая рутина. Проблемы Разведкорпуса затянули с головой так, что только СПАСЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА на уме. Сегодня отчет о тренировке, завтра заполнение личных дел, послезавтра какой-нибудь выезд со Смитом в Митру. Никак не до личных вопросов. И посрать сходить некогда. Оттого на самокопание не оставалось времени. Даже перед сном не думалось. Сразу отрубался, едва щека касалась подушки. Поэтому, наверное, обозлился на весь мир. Не высыпался, не отдыхал как следует, а на утро ходил с постной рожей и отчитывал за каждый чих и неосторожный шепот. Солдаты от него шарахались, да и не только они. Завхоз, уважаемый под сраку лет мужик, окольными путями на носках передвигался. Аккерман его отчитывать повадился. Будь то трещина на стене или косяк шатающийся. Леви тут же к завхозу с листом да с претенциозным тоном. И давай высказывать, будто он шишка важная с задранным носом. А все вокруг терпели. Даже Эрвин. Сильнейший воин человечества все-таки. Не пустой звук. Постоянно в боях и драках. Видать, там и отбили черепушку, что Аккерман головой тронулся на чистоте и контроле. Мелкий противный человечек, которому до всего дело было. Леви на такие разговоры только зубами скрипел и раздражал еще больше. Не станешь же всякому встречному объяснять, что у него от каждой пылинки руки начинали зудеть и чесаться до кровавых полос, а голову куполом накрывало. Аккерман вообще не мастак был с кем-то душевные беседы вести. А сплетни злобные распускают? Так пусть. Молодняк это даже пуще раззадоривает на тренировках. Главное, чтобы страх не теряли. Вот до чего служба довела. В голове кавардак. Кроме бесконечных вылазок, с которых Леви возвращался с полными карманами срезанных нашивок, Эрвин постоянно разговоры о Штреддере заводил. Уебок этот бессмертный как провалился. И носа не видать, будто и правда за Стену вышел. А за Розой нашествие какое-то. Титанов не счесть, словно размножаться научились естественным образом. Не было еще при Смите настолько больших потерь. И как Леви не соотносить неудачи с тем, что каждую ночь снится? Он от вины маялся и ситуацию не отпускал. Все из-за него? Из-за того, что упустил? Леви поднялся с кресла и распахнул окно, впуская ледяной ветер в комнату. Сонливость окончательно спала, унося с собой легкий дискомфорт от неприятного сна. Стоял февраль. На редкость пакостный месяц. Невозможная холодрыга, аж зад к седлу примерзал. Надо же было Леви вызваться учения провести. Будто крайний он какой. Будто ему это надо. Смит каждый год отсылал новичков на базу недалеко от Троста. А к ним капитана приставлял, что у него в кабинете накануне вечером короткую спичку вытаскивал. Никто туда добровольно ехать не хотел. Учения не из легких. Разведчики, привыкшие к суровым условиям, и то взвывали. Холодно, голодно, да и ноги надо высоко поднимать, чтобы по сугробам сайгаком бегать. Место лесное, тяжелое, хер проедешь по наметенным дорогам. Башенка несчастная стояла около дремучего леса в отдалении от деревенек. Никакого тебе очага и теплых деревянных половиц. Ночью ветер завывал так, что свист по коридорам проходился. Солдаты по двое спали, чтобы не околеть, и байки под одеялами травили. Дескать, не ветер это, а повесившаяся бабенка-разведчица ходит и зовет на вечерний променад. А кто согласится, того она на крышу заводит и засасывает на смерть в рассветных лучах. Жуткое место, в общем. И вызвался Леви добровольно в этакое райское логово. От скуки или еще от чего. И засасывала его не бабенка-разведчица, а куча бумажной работы. Помнил он, как в кабинете Смита оповестил о решении. Ханджи тогда облегченно вздохнула, будто от казни ее освободили, а Майк руку пожал с уважением. Аккерман был тут уже дней восемь. Оставалось всего ничего до возвращения в родные стены Тросткого Штаба. Он вышел из комнаты только к ужину. Все дополнительные тренировки Аккерман повесил на Петру с Оруо, занимаясь исключительно отчетами, количество которых не поубавилось, как он надеялся. В столовой почти никого не было. Пара солдат сидела в дальнем углу и что-то тихонько обсуждала. Леви мазнул по ним недовольным взглядом и показательно достал часы из внутреннего кармана кителя. Семь вечера. Ладно уж. Пусть потреплются молодые. Аккерман схватил поднос с раздачи и двинулся за едой. Не замечая ничего вокруг, он остановился напротив поварихи и застыл, ожидая очередную тарелку с жидкой кашей. — Приятного аппетита, капитан, — тарелка плюхнулась на поднос, расплескав жижу по поверхности. Аккерман раздраженно дернулся и уже собрался отчитать нерадивого, что посудой швырялся, как растерянно застыл. Голос. Этот голос. Леви поднял голову и сглотнул, не сдержавшись. Это была она. Волосы еще короче срезала, на манер девушек из Разведки. Каре чуть ниже ушей. Ему не понравилось. Она с этой прической выглядела худой и изголодавшейся. Болезненной. Высокие скулы становились острее, тени под ними — чернее. А закрывали образ стеклянные кукольные глазищи, смотрящие в душу. Те самые, которые его всегда пугали. На ней было какое-то старое тряпье. Потасканное платье с подвернутыми рукавами, кофта с торчащими нитками. Будто она эту одежду с бельевой веревки какой-нибудь деревенской карги стащила. — Это что еще такое? — грозно процедил Аккерман, тут же решив что-то у себя в голове. — Едой недовольны? — она беззаботно улыбнулась, обнажая ряд белых зубов. У крестьян таких здоровых не бывает. Фальшивая насквозь. Словно ненастоящая. Настоящую он только один раз видел. К черту. — Кто такая? Кто тебя сюда пустил? Роза! — он громко позвал повариху. Агата поджала губы, но смолчала и стушевалась. Отошла в сторону и облокотилась на тумбу, скрестив руки на груди. Парочка солдат заинтересованно подняла головы и тут же опустила, закатывая глаза. Опять командир чихвостит кого-то. Будто что-то новое. Грузная старуха выплыла из кухни и, подбоченившись, уставилась. В глазах ее мерцало недовольство. Опять Аккерман высказывать будет. — Ну что, Аккерман? Не так картошку порезала? — она посмотрела сначала на Леви, потом — на расплесканную кашу, потом — на Сейдж. Свела брови к переносице, принялась тереть пальцы между собой и качать головой. Роза жила в ближайшей деревне и каждый год работала на Разведку, когда отряд заявлялся в лагерь. Этакая местная мамка. Наглая бабища не боялась Леви ни капельки. Оттого могла ворчать как заведенная двадцать четыре часа в сутки. И хуй что с ней сделаешь. С обязанностями справлялась хорошо. — Почему у нас посторонний? — сощурился Леви. — Мне никто не докладывал. — А вам, командир, о каждом пердеже сообщать надобно? — скривилась повариха. В поганых словах ей было не занимать. Впрочем, и Аккерман не в Митре вырос. — Ты, старая, голос не повышай, — взъелся Леви, хмурясь все больше. — Будешь сюда посторонних пускать — я Смиту так на уши подсяду, что не увидишь ты этих стен больше. Ясно тебе, Роза? — Больно нужны мне жалкие монеты, что Смит отстегивает, — Роза не успокаивалась. Злилась. — Ты, Аккерман, мне не угрожай. Чай, ростком не вышел, чтобы старших учить. Леви закипел. Щеки тут же запылали от гнева на глупую, что языком молола быстрее, чем мозгами раскидывала. Да при посторонних еще. — А ну пошли по комнатам, — рявкнул Леви, оборачиваясь на греющих уши пареньков. Солдаты побледнели, вскочили с мест и тут же бросились прочь. Леви мельком оглядел Агату. Она с трудом сдерживала ухмылку. Когда последний скрылся в коридоре, он медленно повернулся обратно к поварихе. — Доиграешься ты, старуха, — в груди Леви бушевал огонь, но отреагировал он холодно. — Еще раз при солдатах оскорблять начнешь, я к Смиту пойду. А если ему хватит ума не отстранить тебя, так каждый год буду ездить и жизни не дам. Не поленюсь в эту жопу дремучую таскаться. Будешь крутиться, как белка в колесе. Ни одного помощника не отстегну и посторонних не позволю привлекать. Чай, возраст не тот, чтобы работать без продыху, а? — издевательский тон заставил повариху чертыхнуться. — Устроилась тут, как сыр в масле катаешься. — Какой уж тут сыр, когда ты каждый день над душой стоишь и в кастрюли заглядываешь. — Глаз до глаз за всеми нужен. Работа у меня такая, Роза. И оскорблений я не потерплю. Так что заканчивай тут войну детскую разводить, не девочка уже. — Мелкий такой, — сощурилась она. — Как столько злобы помещается. — Заверни ей с собой, — пропустил замечание Аккерман, кивнув в сторону застывшей Агаты. — Я сам до ворот провожу. А ты впредь солдат в подмогу бери. Бюджет у Разведки не резиновый, чтобы каждого деревенского шаромыгу кормить. — Так она не отработала толком, — попыталась возразить повариха. — Еще на завтраке помочь надо. — Я пошлю пару ребят. Заверни, говорю. Роза закатила глаза и, злобно пыхтя, скрылась на кухне. Агата бросила на Леви испуганный взгляд, продолжая вдавливать руки в грудь. Он отвернулся, не желая отгадывать загадки. Через пару минут повариха вернулась со свертком в руке, протягивая его Сейдж. — Спасибо, Розочка. За все. Хоть детишек накормлю, — тихонько поблагодарила Агата, принимая скромную плату. Леви фыркнул. — Жаль, что по справедливости не доработала. Роза зашлась в улыбке от ее жалостливых глаз и мягкого голоса. — Ух, Аккерман, — злобно шикнула она. — Устроил тут на пустом месте. Девку хорошую выгоняешь. Она вон какая работящая, жалко отпускать. Видишь же, семью кормить надо. Дай ты ей до завтра справиться? — А если шпион какой? — откровенно потешался Леви, щурясь. — Ты пустишь, а мне потом подтирать? — Да-да, Аккерман. Шпионов-то тут куча бегает. Вынюхивают в казармах, кто храпит, а кто носки свои вонючие на пол кидает, — повариха хмыкнула. — Девчонка из деревни соседней пришла, какой она тебе шпион? — Ничего страшного, Розочка, — нежным голоском встряла Агата. Леви аж скривило от сладкого тона. — Если капитан Аккерман настаивает, то я спорить не стану. Куда мне, простой деревенской девке, с такими важными шишками препираться? Леви стало тошно от очевидной лжи. Не любил он таких концертов. Терпеть не мог. Роза устало кивнула и, не сказав ни слова (ЧТО УДИВИТЕЛЬНО), скрылась за хлопающей дверью. Леви поманил Сейдж пальцем, и они оба вышли из столовой. Тихонько ступая, скользили в темном коридоре, как безмолвные тени. Аккерман вдруг понял, что озяб. Сейдж как назло молчала, сея вокруг неловкость. Он не видел ее лица, не чувствовал ее, ничего не понимал. В голове сновали, как бешеные, вопросы, не давая ему покоя. На углу дремал дежурный, оперевшись на дверной косяк. Леви нахмурился, пропуская Агату вперед. Та скрылась за поворотом, а Леви гаркнул незадачливому пареньку, чтобы не щелкал носом. Где-то из потемок раздался легкий женский смешок. Они не пошли к воротам. Леви вел ее в свою комнату. Дверь со скрипом открылась. Сейдж скользнула внутрь первая. Без какого-либо стеснения уселась в кресло, устало смежив веки. При свете пары свечей и керосиновой лампы Леви будто впервые увидел ее по-настоящему. Сейдж дрожала от холода. Зубы едва заметно стучали, пальцы на руках подрагивали. Залегшие под глазами ямы выдавали сильную усталость. Болезнь. Она лихорадила. Аккермана вдруг пронзила дельная мысль. Он нахмурился и повернулся к шкафу, стаскивая с плечиков второй китель. — Холодно или жарко? — спросил Леви, протягивая ей одежду. — Так и осталась сбредившей, а? Как только Роза не заметила, что ты едва на ногах держишься. Дурная ты баба. — Да и ты не сразу заметил, — Агата слабо улыбнулась. — Видать, хорошая я актриска. Надо было выступать идти. — Шутом гороховым или скоморохом каким? — Это когда же ты шутником стал? — усмехнулась Агата. — Давно корежит? — Леви поднял бровь, пропуская вопрос мимо ушей. Не собирался потворствовать ее глупым перекидыванием колкостей. — Да вчера началось. Продуло в дороге. Спешила, знаешь ли, на встречу. — Вижу, как спешила, — Леви закатил глаза и отвернулся. — Неужто жизнь деревенской клуши наскучила, что так сорвалась? Случилось чего? Агата недовольно шикнула от поддевки, принявшись ерзать по обивке. Отвечать не спешила, только продолжала глубоко дышать да зубами стучать. Леви начал злиться. Не знал, куда себя деть и чем руки занять, пока Сейдж раздуплялась. Решение нашлось на тумбочке. Уверенными движениями Леви принялся заваривать травяной сбор, что Ханджи сунула в дорогу. Нахваливала снадобье так, что любой торгаш позавидует. Дескать, и жар убирает, и кишечник чистит, и хер поднимает. — Ну? — не выдержал Аккерман, взглянув на нее. — Чего молчишь? Язык проглотила? — Да не голоси ты, Леви, — ее ладони скользнули в карманы кофты. — Не твои оры слушать приехала. Случилось, раз сюда тащиться пришлось. — Слушаю внимательно. — Какой же ты прямой, Аккерман. А о делах спросить? Как добралась? Хуево добралась, Леви. Чуть зад не отморозила, спасибо, что спросил. — Ты мне поныть приехала? — проворчал он. — Так не того мужика выбрала. У нас Смит по этой части. И выслушает, и сопли подотрет, и погремушкой успокоит. — Ты бы помягче со мной. А то разревусь — и что делать будешь? — С бубном прыгать да слезы платочком вытирать. Ты разговаривай по-человечески, — отрезал Аккерман. — Без претензий и закидонов своих. — А я как разговариваю? Леви не понимал, как в таком состоянии у нее хватало сил на препирательства. Видит же, не в духе он (уже пару лет как). Зачем провоцирует? Он поставил напротив Агаты дымящуюся кружку. Пар вихрился, пахло горькими травами. — Пей давай, — смягчился он. — И рассказывай. Агата поникла, опустив плечи. Аккуратно взялась за ручку, кивнула и принялась громко хлюпать и морщиться. — Испугалась я, Леви, — призналась она внезапно, подтаявшая от горячего варева. — Мне тут пришло, — Сейдж вытащила из кармана пару сложенных пополам листов и протянула ему. — Дневники мои. Которые у НЕГО были. Аккерман перехватил бумагу и, развернув, начал жадно вчитываться в строчки, которые до этого видел только мельком. Тем временем Агата продолжила: — Смит за Синой сейчас. Мне в Штабе сказали. В Митру мне пропуска нет. Не к Майку же идти, сам понимаешь. — Майк со Смитом, — Леви отдал записи обратно. — А про меня кто разболтал? — Гергер. Узнал меня. Еще с тех времен, как полы драила в Штабе, а ты за мной злыднем таскался. — Можно подумать, что я только за тобой злыднем таскался. Повод ли из-за этого болтать, как помело? — Вот у него и спросишь, — огрызнулась она, дергая локтем. — Давно подбросили? — спустя пару минут спросил Леви, дав Сейдж чуть продыху. — Точно не знаю, — она вдруг смутилась и спрятала глаза. Аккерман удивленно моргнул. — Не сразу заметила. А как заметила, так сразу собралась и уехала. Мне его игры поперек горла. — Не исключено, что Штреддер и хотел, чтобы ты из той глуши в Разведку поехала за помощью. — Может, и так. А может, он меня до смерти извести хочет за то, что я посмела нож ему в грудь воткнуть. Как будто мертвой Кросби мне мало. Леви открыл было рот, но тут же закрыл. Передумал. Агата посильнее укуталась в китель. На этот раз препираться не спешила. Носом ткнулась в воротник и глубоко выдохнула. Она вдруг показалась Аккерману такой измученной, что в груди заболело от жалости. Зрачки ее дергались по сторонам. Видимо, обдумывала сказанные вслух слова. Заебалась. Едва из своего уютного мыльного пузыря выбралась, уже заебалась. Леви видел. И сожалел. Не желал он ей такого. Не желал, чтобы она опять замкнулась и начала глупости творить, как пару лет назад. Да и самому тошно. Штреддер? Роман? Хуй с горы. Имя горечью отзывалось на корне языка. Хотелось ублюдка на лезвия насадить да покромсать. За все хорошее и плохое. Хотя кто знает? Может, не сработает. Может, зарастет, как на собаке. — Ложись. Только отвар допей. Аккерман тряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей. — В Штаб поедем? — спросила Агата, опрокидывая остатки в горло. — Тебе, Сейдж, только в седле тащиться в тридцатиградусный мороз, — психанул Леви. — Иди дрыхни. Только сапожищи грязные в угол поставь. Смотреть тошно. — Нет времени, — принялась спорить Агата, но с кресла встала. — Штреддер ждать не будет, когда у меня зад перестанет болеть. — Зад у тебя всегда болит, раз усидеть на нем не можешь. — Леви, надо ехать. Ее упрямство, которое Аккермана всегда забавляло, сейчас раздражало больше свинства непутевых солдат. — Ты бы, Сейдж, голову включила и подумала логически, перед тем как глупости творить. Трусость злую шутку сыграет, если будешь поддаваться. Смит через пару дней обратно в Трост явится, тогда и двинемся. Или предлагаешь в столицу тащиться с тобой под мышкой? Отряд здесь бросать и мчаться по февралю сломя голову, чтобы ты последние мозги отморозила? Разбежался я потакать твоему эгоизму, Сейдж. Письмо отправлю, а там уже по указаниям будем действовать. Или ты к Эрвину на ковер сорвалась, чтобы свои порядки наводить? — Нет, — разочарованно протянула Агата. — Но как же… — Агата, — звук ее имени заполнил комнату. Стало тихо. Даже ветер в оконные щели перестал завывать. Сейдж нахмурилась, двинула головой. — Раз ко мне поехала, значит, доверяешь? Так слушай, что говорю. Она застыла, услышав свое имя. Лицо смягчилось, а уголок рта дернулся вверх. Прижав ладонь к сердцу, Агата начала мерить шагами комнату. — Не нравится мне, как ты говоришь. — По существу. А если душу твою нежную задел, так иди подушку кулаками помутузь. Некогда мне тебя уговаривать. Дел полно. Она надула щеки и обидчиво поплелась к кровати. Разговор был окончен. Агата скинула сапоги и отпихнула под кровать. Демонстративно хмыкнула и, скрипнув матрасом, завалилась, кутаясь в меховое одеяло. Злобное пыхтение быстро затихло. Сейдж вырубилась и засопела. Леви покачал головой. Всегда с ней так. Отвоевал. Ручка заскребла по желтоватой бумаге. Закончив с донесением, он выскользнул из комнаты и растолкал сонного дежурного. Вручил сверток и наказал скакать в Митру галопом. Вернувшись в комнату, достал сапоги из-под кровати и аккуратно поставил у порога. Его ждала работа. Всегда. Что бы там ни случалось и какое бы горе в Штаб ни заявлялось. Леви просидел в кресле пару часов. Оторвался, когда глаза слипаться начали, а цифры в документах — сливаться между собой. Откинувшись на спинку, он повернулся в сторону мирно спящей Агаты. Ему бы поспать. Ему бы отдохнуть хоть пару часов до утреннего построения, но вместо этого он принялся пялиться и кусать губы. Думал. Подмечал, как она похудела и сколько седых волосков засветилось на чернявых волосах. Считал, как овец перед дремой. Сбился. Много. Слишком много для молодой женщины. А что скрывалось за серебристыми волосами и подрагивающими во сне губами, Леви не знал. Нервная она. Ранимая. Он догадывался. Как же объяснить ее суть? Ее поведение и поступки? Скрытная, но ранимая. Никогда не покажет, что мучается, и на говно исходит в своей безрассудной черепушке. В любой момент может съехать и учудить, а потом руками разводить, будто ничего не было. И если она ему доверяла, то Аккерман не спешил. Заявилась сюда, видите ли, вопросы решать да приказы раздавать. Вспомнилась без ведома та осенняя ночь. Ее хрупкость, мокрые волосы и платье белое легкое. Такое открытое, будто не платье, а ночная рубашка. Дрожь прошлась вдоль позвоночника. Леви зло фыркнул и дернулся в кресле, словно это помогло бы избавиться от воспоминаний. Он давно о ней не вспоминал, по правде сказать. За долгие годы несколько раз всего. Позабыл даже в веренице рабочих задач. Да и другие у него были. Редко, но были. Смит тогда его в столицу вывозил и вечерами по кабакам таскал, заливаясь в сладких речах о планах и стратегиях. Но другие это другие. Он и деталей не помнил. А тут… Речушка эта, теплая печка, колышущаяся занавеска, легкий ветер, задувающий в форточку, украденная с берега одежда и домашняя пунцовая Сейдж на кухне, заваривающая чай. В тот миг казалось, что ему больше ничего в жизни и не нужно. Шепот ее нежный и слабость такая женская, мягкая. Чего ему еще, потасканному? И так много. Коленку ее погладить да слушать до головокружения болтовню обо всем на свете. Помнил Леви, как лежал рядом с ней и млел. Млел от обрушившегося на него удовольствия. Хотел было подмять под себя, наброситься еще раз. Еще раз и еще раз. Пока не утолит потребность в этой настоящей Агате Сейдж. А потом… Останешься? И все как рукой сняло. Не останется, не обнимет, не чмокнет в губы на прощание. И не напишет ни разу, что уж там. Отвернуло. А гордости у Сейдж так же много, как упрямства и поспешных решений. Она ему тоже весточки не слала. Как забыла. Или обиделась. К лучшему. Как назло, Агата заворочалась и распахнула веки, сонно уставившись на Леви. Он удивленно кивнул, безмолвно спрашивая о ее беспокойстве. — Холодно, — проскрипела она, поежившись. В зрачках ее застыл непроизнесенный вслух вопрос. Бровь взметнулась, лоб в испарине сморщился. Дрожит, бедняга. Он поверил ей. Действительно холодно одной-то под покрывалом ерзать голыми пятками. К себе зовет? Пойти, что ли, действительно, поспать как человек на матрасе рядом с теплой женщиной? Леви медленно подошел, осторожно ступая по каменному полу. Она поднялась на локтях, внимательно наблюдая за его неуверенными движениями. Обличала в трусости, обвинения в которой Аккерман пару часов назад ей высказывал. А сам-то не лучше. Как ножами махать да убивать, так первый. Леви отбросил заманчивую идею в последний момент, сдергивая плед с кресла. Укрыл явно разочарованную Сейдж вторым слоем теплой ткани и скрестил руки на груди, сделав шаг назад. — Спи, Сейдж. Утро скоро. Агата кивнула будто самой себе и отвернулась к стенке. Пусть. Аккерман вернулся в кресло и забылся во сне.