Auf Papas Schoß

      Оранжевые лучи солнца накрыли рассветный остров. Взлохмаченную голову Микаэля словно окружило пламя. Он нёс на руках мёртвое тело, на которое, впрочем, никто не обращал внимания. Шойфель жмурился, как огромный кот, глядя на утреннее светило. Прейер шагал по причалу, унося в своём сердце, мозгу и всей крови смертельную болезнь, от которой не было лекарства…       Тим махал рукой вслед отплывающему катеру, пока лица людей стало уже не различить. Анатоль и барон нежно держали его за плечи, поглаживая большими пальцами его мягкую кожу. — Теперь ты видишь что такое «падение» в нашем понимании? — спросил барон, прижав мальчика ближе.       Тим кивнул. — Тебе стоит знать, что декаданс заключён не только в телах, но и в душах падших людей. Например, — барон показал в сторону едва видной лодки, — в них. Сегодня ты поступил совершенно правильно. Я горжусь тобой, мой мальчик.       Тим нежно и счастливо улыбнулся. — А как узнать, что в человеке уже это заложено?       Анатоль повернулся к одной из перин. — Погляди сюда.       Тим увидел лежащего на ней человека, которого, однако, не увидел вчера. Одежда была похожа на ту, в которую был одет аббат Йоханнес. — Кто это? — мальчик был озадачен. — Это отец Миккельсен. Он плыл в Марсель, но корабль его затонул. Выживших нет. Только он, — ответил барон, подходя к мужчине.       Анатоль внимательно поглядел на бесёнка и задал вопрос: — Что ты скажешь о нём? — А… Что я могу сказать? — Тим ничего не понимал, — ну священник. И всё, — он поднял взгляд на барона. Тот улыбнулся и задрал рукав священника почти до плеча.       Рука была покрыта мелкими пятнами, как сыпью. Но природа их была вызвана не кожной болезнью, а глубокой, внутренней, разъедающей разум и тело. — Что это? — Тим видел такое впервые. — Уколы, — барон сам с интересом глядел на бледную руку. — Он… — Наркоман, — отозвался Анатоль, — давно я не видел таких священников.       Барон подозвал Тима ещё ближе и указал мягкой ладонью на лицо мужчины. — Погляди ещё.       Тим всмотреться в черты священника. В нём была какая-то деталь, словно присоединяются его к гостям этой ночи, неуловимая, непонятная, но существующая. Мальчик никогда не видел такого разреза глаз — одновременно широкий и узкий, правильный нос, какой-то особо мягкий склад нешироких губ, крепкая челюсть… — Что бы ты сказал, если бы увидел его на вечере в черном старинном костюме и с бокалом вина в руке? — барон почти наклонился к уху мальчика. — Я бы сказал, что он тоже… — Видишь? Это нужно только почувствовать. Внешне много что может сказать, но только такой же декадент может найти своего.       Веки мужчины чуть дрогнули. Он приоткрыл глаза на миг и едва проговорил пересохшими от морской воды губами: — Где я… — и тут же погрузился в такое же забытьё.       Тим не помнил, чтобы видел такой цвет глаз. Какой-то ореховый, с оттенком желтизны, не янтарный, а такой сложный и неявный. — Он будет у нас? — Тим опустил закатанный рукав. — Да, — барон сузил глаза и улыбнулся. Он знал, что встретил этого человека не просто так…

***

      На время полёта до Араванади, отец Миккельсен был погружён в глубокий сон. Не просыпался он и когда его переносили в небольшую комнату рядом с комнатой Анатоля. Очнулся мужчина только вечером. Небо над островом затянули облака, в его комнате стоял сплошной серый полумрак.       Было больно. Тело Миккельсена словно пронзали раскаленные иглы, раздирали на части, вытягивали последние жилы. Священник перевернулся на бок и зарычал. Одежда мерзко ощущалась на теле. На лбу выступила испарина при виде черных щупалец, выползающих изо всех щелей. Начиналась страшная ломка без спасительной дозы. Тело мужчины выгнуло. Он едва мог контролировать себя, ему нужно было только одно — шприц с раствором и больше ничего. Миккельсен попытался встать. Ноги его не слушались, казались превратившимся в лёд. Не пройдя и двух шагов, он упал и тихо завыл, стукнув ладонью по полу.       Вдруг он почувствовал, как ледяная рука касается его плеча. Отец Миккельсен вскинул голову и увидел над собой барона. Тот глядел на измученного мужчину, однако в его глазах читался не холодный интерес, а скорее сострадание. Мужчина ещё не знал, что при одном его виде, что-то вновь шевельнулось в груди барона, как при встрече с Анатолием, а потом и с Тимом. — Мадс? — голос демона зазвучал мягко. Мужчину пробило током. Мало кто называл его по имени, так интимно и ласково.       Барон присел рядом с ним и сказал: — Я знаю что тебе нужно сейчас, — и показал белый шприц, наполненный жидкостью в его руке.       Глаза Мадса расширились. Надежда забрезжила перед ним. Его сейчас даже не волновало, кто стоит перед ним, где он — только доза. — Я разрешу тебе, но под одним условием, — барон говорил тихо и бесстрастно. — Всё, что угодно… — голос Миккельсена звучал хрипло. — Это будет последний раз, когда ты употребишь эту дрянь, слышишь? — барон сказал это властно, видя мольбу в глазах падшего священника. Тот кивнул и затянул повыше рукав сутаны.       Барон достал словно из неоткуда жгут и наложил его на предплечье Мадса. Тот похлопал по руке, заставляя исколотые вены появиться. Трёч мягко ввёл иглу в нетронутое место и стал осторожно впрыскивать спасительную жижу, стараясь не причинить боли. Миккельсен откинулся на стену и замер.       Трёч мягко поднял его и уложил на кровать, распахнув на себе мантию и начиная расстёгивать сутану на мужчине. Его сразу привлек он, незаурядный, страдающий, одинокий в холоде церквей священник, спасённый почти чудом. Мадс не шевелился, когда барон раздевал его, мягко, обнажая крепкое тело и напряжённые мышцы.       Оцепенение постепенно стало спадать с тела Миккельсена. Вдруг его мозг пробило неожиданными словами, словно таким родным голосом: «Доверься ему. Давай. Все будет хорошо». Приоткрыв глаза он заметил сквозь приятный дурман обнаженного барона, нависшего над ним.       Губы коснулись губ. Трёч плавно заскользил змеиным языком внутрь, двумя руками поглаживая Мадса. Мужчина чуть поджался, когда барон вошёл двумя пальцами внутрь него и стал нежно-нежно продвигаться внутрь, находя приятнейшую точку. Мадс тихо застонал, прикрывая глаза, однако распирающее ощущение внутри сменилось удовольствием, из низа живота растекающегося по всему телу. Барон брал его, стараясь избавить от боли, необыкновенные ощущения узкого, но зрелого тела обволакивали его член.       Мадс, сладостно изнемогая от ощущений толчков по простате и сжатых на своей головке пальцев, обхватил спину барона руками. Под его ладонями оказалось что-то мягкое. Барон довольно зарычал, мужчина коснулся одного из приятных местечек на его теле. Миккельсен открыл глаза и к приятному удивлению заметил за спиной барона черные мягкие крылья. — Я… Тоже так хочу, — прошептал он, выгибаясь. — Будут, мой милый, обязательно, — барон чуть ускорился, услышав, как стоны его мужчины стали громче.       Мадс почувствовал близость бездны разрядки. Пальцы его сжались на простыни сами собой, а губы распахнулись, чтобы принять в себя язык демона. Внизу живота потянуло неимоверно сильно, и остатки ясного сознания священника растеклись по его животу, вместе со сладким стоном. Трёча словно пробило током. Нежнее стонал только кончающий Тим, заласканный до предела. На ещё одном сильном толчке барон сам излился, уложив за этим мужчину себе на грудь. — Теперь ты будешь моим, — проговорил он Мадсу, чувствуя, как тот блаженно засыпает под его крыльями…