Auf Papas Schoß

      Тим сел на бёдра барона и вжался руками в его плечи, со смехом расцеловывая щёки опекуна. — Почему Мадс пришёл весь в крови? — спросил он и перекатился на бок рядом с бароном, подлезая в тёплые объятья. — Я разрешил ему кое-что сделать в том монастыре, где он учился, — барон перекинул ногу черед талию мальчика и погладил его мягкую шейку.       Тим тихо рассмеялся снова, пустив приятное тепло в грудь барона. — А почему ничего не сказали мне? — Нечего тебе там делать, — ответил с преувеличенной строгостью барон и припал губами к мягкому плечу бесёнка. — Ну и ладно! Он мне уже нравится, — добавил мальчик уже спокойнее и чуть задумчивее.       Барон прижал к себе Тима крепче. — Он теперь будет жить с нами? — Да. Видишь ли, мой маленький, — заговорил барон, почёсывая Тима за ухом, как большого мягкого кота, — Мадс очень ценен мне, не как оболочка, душа или что-то вроде этого, а… Можно сказать, как ты, или как Анатоль.       Тим притих и вжался в барона сильнее. — Хотя… Много ты видел падших священников? — наконец произнёс барон, вытягивая Тима из своей мантии выше. — Ни од-но-го. Он ведь уже наш? — в глазах мальчика блеснул хорошо знакомый барону огонёк.       Трёч всунул руку ниже, в тёплую мягкость и услышал довольное сопение. — Конечно наш.       Тим чуть помолчал, однако его внутренний бесёнок вылезал наружу, не желая тишины. Наконец он закинул ногу на барона ещё раз и с улыбкой заговорил: — А этот Патрик? Мне кажется, надо с ним поработать.       Барон погладил стройное бедро. Его мальчик желал затянуть к себе ещё одну пока чистую душу? — Конечно, — Тим на миг прикусит пухлую губу, — я чувствую, что он не сможет сопротивляться. Его что-то разъедает изнутри, такой же красивый упадок, может быть… — А ведь он и вправду болен, — Трёч внимательно посмотрел на Тима. — Чем? Атрофией того сердца, которое способно на малейшие ощущения? Отрицанием морали? Или есть обязательные болезни для каждого декадента, обострение художественного вкуса и слуха, не считая эстетизированного упадка? — Тим действительно был похож на огромного демонического кота в этот момент. Барон внутренне удивился того, в какую сторону повернул восприимчивый разум мальчика, развился с необычайной быстротой и превратился в темного интеллектуала, даже среди старшего поколения. Появись такой молодой человек, он бы ввёл в оцепенение перед силой ума всё окружение, что уж говорить о подростке. — Это называется taedium vitae, только в самой худшей человеческой вариации. — La nausée, «тошнота»? Но «тошнота» не так плоха, разве что мешает ощущение брюк там, — Тим выразительно кивнул вниз и обнажил ровные белые зубы. — Нет, — барон покачал головой, — это называется депрессией в кругу врачей, болезнь человеческая, а если и скрытая, то превращается в язву. И насколько эта «усталость» по существу красива, естественно, для того, кто может оценить, настолько депрессия несёт в себе страшную суть.       Тим чуть привстал. Сидя, он был похож на картину «Демон сидящий», только без крупных мышц, с особенной грацией и плавностью. — Это, видимо, главное условие — болеть всеми мыслимыми и немыслимыми психическими расстройствами, — он мрачно усмехнулся. Его выражение лица тут же перетекло на барона. — Найди мне среди шести тех, кто не пресыщен, не эстетически-нервный и всецело чист, — барон притянул мальчика к себе и уложил на свою грудь. — Отчего же? Если бы… да хоть Микаэль был пресыщен, разве бы он стерпел Реймонда? «Усталость от жизни», по всей видимости, необязательное условие.       Барон улыбнулся мягче. — Если бы каждый был пресыщен, сил бы на грех не осталось ни у кого. И толкнуть этого юношу к нам сможет тот, чей грех в его среде будет считаться изощрённым пороком развития.       Тим чуть поднял брови. — И кто же это? — Доктор Шойфель, конечно. Для психиатра очень нетипично быть таким… — барон чуть замолчал. — А разве он психиатр? — Тим слышал об этом впервые. — По образованию, причём очень даже неплохой. Патрика он сможет вылечить одним, — голос барона стал ниже, так что мальчик сразу уловил самую суть, — способом, и довольно быстро. — Лишь бы не его таблетки. А то придётся искать нового, — мальчик рассмеялся и совершенно скрыл лицо в груди своего хозяина.       «Слава этому греху», — думали оба, — «без него даже здоровый смертный погрузится в бесконечное taedium vitae».