***
Мальчик не знал, что причиной его боли стал вчерашний диалог барона и Анатоля: — Мальчик растёт действительно достойным вас, — слуга мягко улыбнулся, переворачиваясь в объятьях барона и потираясь по-кошачьи об его руки, — но меня беспокоит только одно… — Что же? — барон несколько забеспокоился. Анатоль выразительно показал пальцем на спину. — А, — Трёч быстро понял, о чём идёт речь, — не думаю, что это большая проблема, но… — он щёлкнул пальцами, — лучше сделать это сейчас… Демон подлез ближе и уткнулся губами в грудь хозяину. Теперь всё было как надо…***
Тим окончил завтрак и откинулся на кресло, наполнив желудок. Вдруг он словно подскочил. Спина словно не давала ему даже дотронуться, не говоря о том, чтобы облокотиться. Ощущения были как от глубоких мучительных царапин, переходящих внутрь, в красную (как сейчас с ясностью видел Тим) плоть. Когда у мальчика болела спина в прошлый раз, он направился прямо к барону, сразу попросил о помощи. И боль отошла. Но сейчас она вернулась снова. Тим вышел из комнаты и, пошатываясь, направился прямо к барону. Солнце ярко освещало чашу Лунаполиса, весело скользило по гераням, плющу, «мужскому счастью», паре огромных цветущих орхидей и прочим зелёным подопечным Анатоля. Тиму бросился в глаза красный живой цвет. На миг бесёнок даже зажмурился, таким нестерпимым он показался ему. На стук в дверь барон привычно ответил «Да». Что-то несколько кольнуло его в грудь, когда его мальчик зашёл, ссутулившись, похожий на больную птицу. — Барон… — выдавил из себя Тим, с мольбой глядя ему в глаза, но словно не находя ответа. Трёч знал, что сейчас чувствует Тим. Знал, как ему больно, знал, что тот буквально умоляет о помощи от боли, которая с каждой секундой становится всё сильнее, но… Он не мог ничего с этим поделать. Он мог начать жалеть, расцеловывать дрожащее тело мальчика, но железная рука его разума остановила его. Тим должен был пройти через это только один. Сам. Барон чуть приподнялся на кровати, поманив к себе своего мальчика. — Что такое? — спросил он, давая волю своему голосу. — Спина… Опять, — Тим сжал зубы. Барон приподнял край мягкой белой футболки. На коже спины горели лопатки двумя бугорками, красные, воспалённые. Демон даже не прикоснулся к ним, как почувствовал эти ужасные ощущения. — Мальчик мой… — сказал он, стараясь сдержать нежное выражение глаз, — иди к себе и постарайся немного поспать. Во сне всё должно пройти. Тим едва кивнул, развернулся и, едва шевеля ногами, направился к себе. Барон, оставшись в одиночестве, надавил пальцами на глаза и негромко застонал от бессилия и внутреннего противоречия, которое почти разрывало его. Оказавшись у себя, мальчик тихо хныкнул и закрыл дверь. Боль с каждой минутой становилась всё сильнее и сильнее, пока не стала совсем мучительной. Тим повалился лицом вниз на кровать и тихо заскулил, постепенно переходя в вой раненого зверя. Он не знал, отчего ему было так больно — от спины, которая, казалось, сейчас просто разорвётся от адской боли или от ощущения внутреннего страдания, потому что никого не было рядом, как в тот злополучный день, никто не гладил по волосам, никто не утешал ласковыми словами, никто не целовал в взмокший лоб, никто не оставался возле него, никто!.. На простыни растеклась мокрая солёная капелька. Тим плакал, почти не всхлипывая, только из его горла вырвался наружу бесконечный крик страдания маленького, одинокого, брошенного на произвол судьбы ребёнка. В комнату барона ворвались без стука Анатоль и Мадс. — Что с Тимом? — бывший священник был в панике и в ярости одновременно. Барон глубоким и словно угасшим взглядом окинул обоих. — Сядьте. Оба демона сели. Нервы у каждого были взведены до предела. — У Тима сейчас режутся крылья. Это необходимый процесс, — заговорил барон бесстрастным тихим голосом, — и он, как бы вам ни хотелось, должен пройти через это только один. Анатоль сжал исчерченный венами кулак. — Это… Это ужасно. Он не слишком юн чтобы мучаться так в одиночку? — глаза слуги метали молнии. — Мы должны быть рядом с ним, — начал было Мадс и хотел подняться. Барон резко вскинул вверх руку. — Если будете порываться идти к нему, я запру вас здесь, — начал он таким же тоном, но уже с явными нотками гнева, — сидите здесь, пока я не разрешу вам выходить Мадс опустил голову. Во взгляде Анатоля барон явно прочитал: «Где ваше сердце? В начале вы были с ним, а теперь?». Но встретившись с глазами хозяина, демон словно осёкся. Он виновато подсел ближе и тихо произнёс: — Простите… Тим кричал. Надрывно, захлёбываясь своим криком. Его спину рвали раскалённые крючья — так ему казалось, вытягивали наружу рёбра и мясо на костях. Он чувствовал, как мокнет от крови его спина, как в глазах кололо, как от песка, а его мысли свело только к трём словам: «за что, барон?!». Он был сейчас один, в полном отчаянии, раздавленный, как бесполезная букашка. Через этот апогей боли он только и смог ощутить, как его спина разрывается уже по-настоящему, а простыни по бокам окрашиваются в красный цвет… Барон почти ворвался в комнату мальчика. Тот тихо-тихо скулил, уткнувшись лицом в окровавленные простыни. Всё было кончено, на спине Тима лежали большие для него, глубоко-чёрные, мокрые от крови крылья. Старший демон опустился рядом, понимая, что его мальчик больше не чувствует страшной боли. Мягкие руки обхватили Тима за грудь и прижали к себе. — Маленький мой, — услышал Тим шёпот в ухо и блаженно расплакался, от невероятного умиления и тепла, разлившегося по его телу, — я с тобой, — последовал поцелуй в затылок, — ты у меня очень сильный. Чшшш, мой, мой хороший… Прости меня, — сказал барон почти беззвучно. Тим потянул барона на кровать и зарылся лицом в складки мантии, давая Трёчу гладить свои крылья, зарываясь пальцами в мягкие перья. От нежный прикосновений мальчик жмурился, открыв для себя новую приятную зону. Он больше не был один. Его любимый хозяин был рядом с ним…