***
7:48 Брюнет подходит к зданию школы, уже промокший, в хлюпающих серых кроссовках, оборачивается вправо, замечая сильно нахмуренное, промокшее под ливнем, милое знакомое личико. Ваня. На лице всплывает улыбка, зеленоглазый идёт быстрым шагом, накинув на голову капюшон длинной черной куртки, спрятав руки в широкие карманы. Кудрявый замедляет шаг, уголки губ опускаются, а в голове возникает непонимание реакции самого себя на это ещё мало знакомое лицо. Глаза ловят зелёные, а губы глупую ухмылку. Пешков подходит ближе, шатен останавливается, его брови всё ещё нахмурены, взгляд бегает по лужам, зданию школы, идущим в неё же учащимся, одежде и обуви кудрявого, но никак не останавливаются на его тёмных глазах. — Привет — Брюнет наклонив голову чуть вправо, и сощурив один глаз от скатывающейся по лицу холодной воды, исподлобья смотрит на парня напротив. Наблюдает с опаской, надеясь на то, что тот не захочет прекратить общение, из-за одного внезапного выпада Серёжи.***
Он сидит на одной половине этого ебучего серого покрывала, сложенным вдвое, вторая половина которого ещё даже не остыла от недавно ушедшего, и так ненадолго пришедшего к нему гостя. Который ушёл по английский, так красиво, тихо, даже не хлопнув дверью на прощанье. И вдруг тепло, который пришедший пол часа назад гость устраивал на протяжении всего своего пребывания здесь, в миг развеялось. Так быстро и безвозвратно, снова стало холодно. И он снова один, всеми забытый, в этой никому не нужной квартире. И он снова жалеет о выпущенных на свет, так давно сидящих в темноте чувствах. И он снова убеждается, в том, что эмоции всегда лучше прятать в тени. А чайник на кухне кипит издавая такой раздражающий звук. А окна закрыты, а за ними приглушённо стучат так громко капли дождя. А под ними, по улицам где-то идёт зеленоглазый ангел, который приходил его спасать, а тот вновь не позволил. Брюнет закрывает руками глаза, отпускает голову на кровать — Сука.***
— Привет — Ваня опять провожает взглядом, заходящего в двери школы, рандомного школьника. — Ты без зонта — не найдя что сказать, кудрявый указывает на очевидное. — Да — Вань, прости, пожалуйста… — Серёг, не надо, — закусывает нижнюю губу, переминается с ноги на ногу. — давай, короче не сейчас. Ок, да? Шатен первым разворачивается, направляется в сторону школы, брюнет за ним.***
Пешков молчит все пять уроков, кусает губы, трёт глаза, ложится на парту, мычит от безысходности, но ждёт конца учебного дня. Ждёт потому что надеется, что Бессмертный захочет поговорить. Мучительный, последний урок заканчивается, темноглазый направляется за вещами, планируя поймать проблему там. Медленно собирается, наблюдая за привычным прощанием Бессмертного с другом. Наконец подходит. — Привет. — здоровается, второй раз за день. Кудрявая голова стоит напротив русой, в надежде, что та не захочет уйти опять молча, не закрыв за собой дверь. — Привет. — шатен поднимает взгляд вместе с лёгкой уставшей улыбкой на Серёжу. — Давай поговорим? — Давай, здесь? Там дождь. Оба смотрят на до сих пор идущий ливень за стеклянной дверью.***
И помни, если в пальцах дрожь Я тоже попаду под тот же дождь Ты, солнышко, и впредь не дай мне умереть Ваня сидит на полу, на лоджии, скрестив ноги, смотрит на пасмурный льющий слёзы город, рядом Пешков. Сидит напряжённо, так же сложив ноги, только смотрит не на город, а на него. Хозяев квартиры дома не оказалось, был только Егор с которым Ваня познакомился немного раньше, он их доброжелательно впустил и ушёл как пояснил «на пару минут». В отличии от темноглазого, шатен чувствует себя очень спокойно, даже облокотив голову о стену. Брюнет разрезает тишину. — Вань, прости, я не знаю почему так получилось, просто мне тогда было хуёво, и… — Не надо. Всё нормально. — он говорил очень тихим и спокойным голосом, но нахмурившись, как будто не хотел развивать тему. — Просто забудь. Карие глаза искренне непонимающе смотрят в зелёные, а те всё так же на город. Минуту молчат. — Расскажи лучше, почему тебе было плохо. — наконец переводит на того взгляд. Тот тоже двигается и облокачивается о стену. — Я лет с семи помню как мать с отцом каждый день срались. Даже не знаю из-за чего, но громко всегда было. В восемь помню мать бухать начала, сначала дома, когда батя увидел, уходить стала. Батя работал, мать гуляла, ругались постоянно, мирились периодически. На меня в целом — всем похуй было. Поэтому начал оценки плохие получать, батя бить, мать орать, из дома начал убегать. Потом чё то, лет в одиннадцать они забили на меня вообще, у бати тёлка появилась, поэтому на мать стало похуй, а она из-за этого бухать ещё сильней начала. Он стал дома реже появляться, она чаще уходить. Мне только деньги на тумбочке оставляли и иногда мать бухую в коридоре. Часто тётя из Армавира приезжала, после их развода даже жить к себе звала, но мне уже не надо было. Потом, к пятнадцати мать вообще свалила, ухажёра себе нового нашла, батя раз в неделю деньги привозил. В пятнадцать развелись. Я как мать в последний раз в суде видел, так больше и не являлась. Короче, в пятнадцать все съебали от меня, батя дал карточку, каждый месяц деньги забрасывал и подчинённого своего отправлял за квартиру платить . Ближе к зиме я узнал, что у него жена молодая, двойняшек родила я так от жизни охуел, ну тип я первый блин комом, меня тут в сральне оставили, а новую свою семью — по щеке покатилась слеза, вытер её рукавом, шмыгнул носом — похуй короче. Ваня слушал всё, что рассказывал Серёжа как будто просто говорить не мог. И смотрел в глаза, только теперь тот их отводил. — Но это ещё пол беды. Короче у меня тогда подруга была, очень близкая, она была пиздец какая ахуенная, но, блять, ёбнутая. Ей шестнадцать было. — слёзы начали капать всё сильнее — Ну короче, я любил её, нет, не знаю, сейчас уже похуй, тока она меня вывозила всегда. Но — голос начал дрожать — она торчала, пиздец как. И у неё как бы проблем с этим не было, у неё парень дилер был, старше её на два года. И в общем они опять сильно посрались, а он товар весь дома хранил. — он усмехнулся — А я дома тогда был, ныл из-за несправедливого бати. — он зажмурил глаза, и закусил губу так, будто не о чём сильнее в жизни не сожалеет. — Ну короче, вечером парень её из дома ушёл, она вина набухалась и восемь таблеток лирики сожрала, потом опять запила. — Серёжа поднял голову наверх, закрыл глаза. — он нашёл её на следующий день, потому что в этот вечер в клубе торчал. — рвано выдохнул, подняв стеклянные глаза полные боли прямо в потолок. — Блять. Ваня смотрел на очень слабого, сейчас без маски, сидящего напротив друга, понимая, что ничего не может сделать, глаза начали наполняться тяжестью. — Она умерла. — он поймал красными глазами, полными океанов сожаления, зелёные смотрящие так глубоко и искренне — Его посадили, а я опять остался один, с плохими знакомыми, которых от неё знал, без родителей и без неё. — кристаллы покатились по щекам одна за другой. Бессмертных разомкнул пересохшие губы, пытаясь что то сказать. — Нет — Пешков отрицательно помотал головой, и опять опрокинул назад. — ты не поймёшь, и не надо. — он помолчал с минуту, немного успокоился, глубоко вдохнул — через три дня после её смерти я начал марафон. Шатен нахмурил брови, не понимая значения сказанной фразы. Пешков усмехнулся. — Марафон это когда ты употребляешь без остановки, каждый день, раз за разом, пока не сдохнешь, — снова усмехнулся. — я собирался умереть также как она, ненужным, один в квартире, с разбитыми розовыми очками. У меня просто духа не хватало. Через две недели я решился откинуться. Работник папы пришёл снимать счётчики, у него были ключи. Он нашёл меня сидящим у окна с передозом. У Вани на время остановилось сердце, он не мог поверить в серьёзность происходящего. А Пешков улыбался. — Меня нашли на два часа раньше чем её. — он начал истерически смеяться. — блять, если бы этот урод тоже успел. Он отрицательно мотал головой. — Ты спрашивал, почему мне было херово? Она умерла первого декабря, марафон я начал третьего. Оба замолчали. Один пытаясь успокоить себя и воспоминания вызванные таким неприятным путём, второй — переваривая информацию. Наконец прорезался хриплый голос Вани. — Как её звали? Пешков сидел всё так же, облокотив голову о стену, только теперь чуть подняв, смотря на вышедшую после дождя еле заметную радугу. И слабо улыбался. — Эвелина.