Все из-за мистера Галлагера

День на удивление шел хорошо. При взгляде на Пятого можно с точной уверенностью сказать: у него хорошее настроение. Он пытается не думать о плохом, произошедшем вчера, но вечерний диалог с учителем заметно будоражит его юную душу. «Потерпите немного, Харгривз, и вы узнаете мой ответ...», что это вообще значит? Вдруг он так сказал, чтобы вежливо отторгнуть Пятого? Вдруг он не хотел терять его так, как сказал сам Пятый, но и чувств у него к ученику тоже нет? Почему он вообще возмущается его отрицанию? Чего он ожидал, где это видано, чтобы учителю симпатизировал простой, смазливый школьник? Слишком много вопросов. Но катастрофически мало ответов, мало контакта с мистером Галлагером. Сидя в столовой пансиона, Пятый почти не прикасается к еде, ибо только размышляет, обдумывает, анализирует так, как его учила миссис Картер на занятиях математики или объект его вздыханий — мистер Галлагер, просящий делать вывод из прочитанного. Он возвращается в реальность, когда громкие одноклассники подходят к нему за одиноким столом и спрашивают, не возражает ли он компании. Тот почти сразу соглашается, даже не обдумывая. Встает, пропускает к местам за скамьей дальше, садится обратно. Он вспоминает про еду, но она уже остыла и теперь текстура каши — неприятные комочки, что не лезут в горло. «Только не пропускайте обед», наверное, только это сейчас заставляет Харгривза опробовать манный продукт и наконец нормально поесть. Соседи за столом что-то бурно обсуждают, непонятно что, но Пятый понимает о чем речь, начав вслушиваться в чужой разговор. «Он меня изнутри пробовал, — восхищенно сказал какой-то мальчик, скорее всего он из параллели, Пятый с ним не пересекался, — Я думал, что там же ласты и откину!». Странно, что пока голосистый мальчуган высказывал свое поражение, все остальные внимательно слушали, даже завороженно. Впрочем, и Пятого это заинтересовало: «Извините, а как это...попробовать изнутри?» — с непониманием спросил Харгривз, отложив тяжелую ложку. Соседи по столу дружно захихикали, ведь поняли, что Пятый тут самый невинный из всех. Мэтью сложил руки на груди и удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись, что Пятый точно не знает больше него. Брюнет ответил ему серьезным выражением лица, но слегка перестарался, и чуть выдвинутая челюсть придала ему сходства с упрямым щенком. «Надеюсь, не надо тебе объяснять, куда…», — начал было Мэтью, но Пятого в тот же момент осенило, отчего он сразу же смутился, но любопытство дало свое: «Знаю. А дальше что делают?». Пятый хоть и пытался подрожать холодной серьезности учителя французской литературы, получалось у него это плохо, скорее мило, нежели устрашающе. Мэтью пожал плечиками, как будто речь шла об утренней зарядке или о чем-то весьма обыденном: «Для начала нужно хорошо искупаться, а потом твой партнер чем-нибудь смачивает твою...окружность, и толкается внутрь. Ну а тут дело было языком. Главное не бояться». Он вдруг заулыбался, обнажив зубы, и добавил смешливо: «Внутри находят сюрприз, как иглу в сене». Глаза Пятого моментально округлились, слушая его рассказ-инструкцию, и с каждым новым словом отвращение внутри все росло и росло. Даже не от происходящего, а от личной гигиены. «Как это можно, туда, языком...», — подумал Пятый, решив не озвучивать мысли. Пятого немного передернуло от такого сравнения, но он заставил себя криво улыбнуться в ответ. «У тебя есть вазелин или мазь какая-то?», — спросил Мэтью, и Пятый удовлетворительно покачал головой. «Зачем это?», — заинтересованно свел брови брюнет, — «Так ты совсем зеленый, Харгривз, — загоготали парни, — Приятель, чтобы ты смог сидеть, вазелином-то все внутри и мажут. Ну или чем-то другим, маслом, к примеру», — предупредил Мэтью. Пятый поблагодарил его сдержанным кивком и собрался уходить; Мэтью искренне пожелал ему: «Успехов!», Пятый едва сдержался, чтобы вслух не посоветовать ему заткнуться в гари смущения. Уже у себя в спальне он оттащил стул для складывания одежды к двери и подпер ее — на то была масса причин, но основная состояла в предотвращении нежелательных визитов. Благо, и соседов в комнате не оказалось, впервые за долго время, вот мальчишка и решил не откладывать дела на потом. Пятый скинул свою форму и не стал переодеваться в пижаму, забравшись в постель голым. Постельное белье, конечно, было довольно грубым, но все равно приятно ощущалось фарфоровой кожей. В конце концов, Пятый еще немного посуетился, но сделал выбор в пользу эксперимента и сомнительно погладил себя от груди до бедер, грубо задевая мальчишеские соски. Ему нравилось, какой гладкой и мягкой была кожа на ощупь, особенно на внутренней стороне бедер. И даже на боках, в районе талии, кожа тоже была довольно чувствительной, и от всех этих прикосновений тело покрывалось несчитанными мурашками. Касания щекотные за свет своей легкости, но это и доставляет организму своеобразные сигналы. Он настойчиво погладил себя между разъезжающихся ног, чтобы член полностью затвердел, но вскоре понял, что если ничего себе не представлять, толку не будет. Пятый решил вспомнить что-нибудь приятное. Незначительный поцелуй с мистером Галлагером — самое быстрое, что пришло на ум. Но кто запрещает в фантазиях заходить чуть дальше положенного, кроме собственной совести? Хоть Пятый и не представлял, как такое могло бы случиться, и что бы он делал, но в тот момент ему очень захотелось, чтобы они не ограничивались поцелуями. Он представлял, как его одаривают любовью, взрослой любовью. Как крепкие руки учителя касаются тонких очертаний его хрупкого тела. Как пальцы оглаживают торчащие ребра и небольшой животик: Пятый никогда не мог устоять перед сладким. Он представляет его лицо: блаженное, удовлетворенное, готовое с минуты на минуты изобразить, что он на исходе. А внутри все так сжимается, обволакивает, стягивает. Пятый и не замечает, как пальчиками доходит до чувствительного места, совсем забыв про смачивание. Было приятно и, скорее, необычно, ведь можно было не делать все резко и быстро и не мучить себя, чтобы достичь разрядки как можно скорее. Его мысли обязаны прерваться, ведь он придвигается к тумбочке, рыскает рукой и находит нужный тюбик, обильно выдавливая мазь на подушечки. Размазывает влажную массу на руках, а затем возвращается к предыдущему. Он с трудом пропихнул в себя один палец, еле доходя до второй фаланги, мальчик был напряжен. Вероятно из-за того, насколько между ног было влажно, то ли от вспотевших ручек, то ли от естественных процессов, реагирующие на наслаждение. Пятый поморщился, остановил движение, дабы немного привыкнуть, готово. Он толкается дальше ласковыми действиями, стараясь не причинить самому себе боль. Его оставленный без внимания член не давал сосредоточиться на новых ощущениях, но зато Пятый собственной осторожностью смог отвлечь себя от дискомфорта и даже принять в себя второй палец, конечно, не без труда. Неглубоко, только на две фаланги — хоть ему и говорили не бояться, он решил, что для первого раза вполне достаточно, даже с лихвой. Он заставил себя притормозить и порадовался, что сумел расслабиться. Он осторожно подвигал пальцами внутри, исследуя горячую плоть, но не почувствовал ничего особенного. У него даже закралась мысль, что Мэтью его обманул, но, с другой стороны, какого черта они бы этим занимались, если бы это не могло быть приятнее, чем сейчас? У него уже заныла кисть от неудобного положения, и ныло все между ног от возбуждения, которое вовсе не спадало от двояких ощущений. Пятый решил, что просто поглаживать себя изнутри тоже было неплохо, и, наконец, уделил внимание своему члену, который тек ему на живот твердым пластом. Хоть ему и хотелось уже закончить все побыстрее, он постарался все делать в одном ритме. Усилия себя оправдали, и ему наконец-то стало совсем хорошо — захотелось скулежно завыть, немного прогнуться в пояснице, покрутить бедрами вперед-назад и согнуть ноги в коленях, чтобы было удобнее. Даже пальцы на ногах поджимались от острого и необычного удовольствия, а ему совсем перестало быть стыдно, ведь он получил как раз то, чего хотел. Пятый подвигал пальцами и ладонью резче, и даже поймал собственное ах, почти неотличимое от вздоха. Резче оказалось все-таки лучше, как и ожидалось, и он с удовольствием излился себе в ладонь, запрокинув голову и приоткрыв рот в беззвучном стоне, зажмурившись. Ожидая, пока уймется дрожь, он отметил, как ритмично сжимался на собственных пальцах, и это понравилось ему тоже. Он потянулся за платком и обтер себе руки, живот и между ягодиц, слегка внутри. А еще очень захотелось пить, благо, на подоконнике для этого стоял графин с водой. Пятый оделся в пижаму, убрал стул, а спать сразу захотелось в разы сильнее. На занятия идти не хотелось, подумав, что потом скажет, что ему нездоровилось. Он прилег на кровать, для антуража поставив почти пустой стеклянный бокал на тумбу и открытую упаковку с таблеткой. Мягко согнувшись на кровати, тепло укрылся одеялом, положил голову на еще теплую подушку. Повернулся на бок, прикрыл тонкие веки и спустя пары тройки минут уже сладко дремал. Эйдан за весь день не встречал инициатора его мужского беспокойства, считая вчерашние, видимо, пубертатные действия. Он не знает, как отреагировал на это Пятый: с искренним пониманием или наоборот, но он надеется, что ученик не будет проматывать события из прошлого на их занятиях. Харгривз все же мальчик смышлёный, должен понять. Давно губы Эйдана не касались кого-то, пускай и так мимолетно. С девушками у мужчины все было в порядке, как и с социальными навыками, но задумываться о том, что в данной школе привилегированно — никогда. Пока не начались все события с участием Пятого и замешательством Эйдана. Ему любопытно, правда ли ученик так сильно хочет наладить с ним отношения, и надеется ли он на отношения с ним, учителем, что старше. Насколько же нужно быть уверенным в своих действиях и не обладать страхом о будущем, чтобы бескорыстно заявляться, заниматься, а затем легкомысленно давать волю своим чувствам? Кого он отчитывает, сам ведь был таким же — вскруженным влюбленностью мальчишкой спустя первого разговора с девчонкой, что была на год-два его старше. Ох, лучше не вспоминать то время. Зато его опровержение помогло юному Эйдану погрузиться в учебу и грызение гранита науки. Вдруг это вовсе поспособствовало его нынешней профессии, никто не знает. Если честно, Эйдан беспокоился, не обидел ли он мальчика, так быстро признавшегося ему в чистосердечном. Но порадовать он его не может, ибо его «Потерпи немного» звучало замешкано даже для него самого. Что ему нужно отвечать? Он и сам не знает, он привязался к мальчишке за счет помощи ему, но он не знает точно, может, это ложные чувства, смешанные с гордостью, радостью за ученика. Он принимает решение попробовать все понять к их четвертому занятию. К этому времени может произойти много чего спонтанного или не очень. Одно он знает точно: в эти дни Харгривза будет неимоверно много.