***
Собранный Харгривз, даже более веселый, чем обычно, направляется в школьный корпус, слегка притопывая заевшей песне в голове. Ночью он ее совершенно внезапно вспомнил, как теперь она его преследует, идя по пятам и не вылезая из мыслей.Lana Del Rey — Art Deco
«Прямо как мистер Галлагер. Ох, мистер Галлагер, знали бы Вы, как я готовился к Вашему уроку вчера...» — перед глазами почти сразу всплывают извращенные воспоминания вчерашнего дня: как юное тельце изгибалось, в надежде получить больше ласк, что так приятно текут по телу, впиваясь в разум как нечто наивысшей степени прекрасное, как пухленькие губы приоткрывались, из приоткрытых уст периодически слышались тихие облегченные выдохи, гарантирующие, что мальчишке было совершенно комфортно, даже слишком, а как же почти черные шелково густые пряди его волос спадали на лоб, касались прикрытых от наслаждения век...нет, все, с этим нужно поканчивать, ибо такими темпами первый урок он проведет в уборной в паре со своей левой рукой, а вчерашняя реакция тела все будет повторяться, пока третий урок не закончится. Пока он не перестанет видеть учителя полюбившейся французской литературы, пока не перестанет видеть его сероватые глаза с примесью зеленого, пока не перестанет вспоминать ощущение взрослых губ на своих. «ничто так не привлекает внимание в человеке, как это делают глаза. в них есть что-то особенно-сокровенное, тайное, но в то же время нечто искреннее. я вижу во взгляде твоём боль от воспоминаний и надежду на свободу, такую же необъятную, как чистое голубое небо. в глазах была вся твоя жизнь. на одно мгновение наши жизни встретились, наши души соприкоснулись.» Ох, Харгривз, когда ты перестанешь заседать у меня на кончике языка? Я устаю ведь сдерживать себя, лишь бы не заговорить о тебе. Ох, мистер Галлагер, когда вы перестанете заседать у меня на кончике языка? Я устал сдерживать себя, лишь бы не заговорить о вас. И прошу, не говорите Пятому, что любовные письма в зацелованных конвертах пергамента устарели, молю. Он слишком начитался великолепных романов, где все именно так, герои добиваются свободы, а затем могут наконец быть вместе. «А суждено ли нам?». Такие письма — для медленного, тщательного чтения, радующего Ваш ботанический сад где-то в груди. Не спорю, при чтении спешном и неосторожном, возможно поверхностном можно ухватить главное событие, но когда тебе пишет тот самый человек, от существа которого ты уже содрогаешься в любовных спазмах, согласитесь, Вы будете смотреть на буквы иначе. Глаза будут стараться не упустить прекрасные мгновения прошлого, когда какое-то время назад над этим же листом находилась обожаемая рука, владелец которой отныне Ваш собственный творец универсального опыта ума и сердца во всей присущей им невозможно-возможной гармонии. Поймать эти мгновения, чутко вырисовывая каждую букву в открытом сознании и плачущей душе — высшее чувство любви, — «Я дойду до него, обязательно! И покажу ему, что во мне не одна симпатия к нему!» — Пять восторженно восклицает данное у себя в голове, останавливая свой путь до кабинета, сам того не замечая, и радуясь своей минипобеде, до звонка. Громкий звук отрезвляет его и он чуть дергается от испуга, после чего начинает нервничать, добегая до нужного кабинета. Все, как в первый день: опоздавший Пятый, рюкзак то и дело спадает с плеча, а сам он приносит извинения, спрашивая можно ли ему войти внутрь. «Все же будут мои уроки сопровождаться твоими опозданиями, Пять», — совсем тихо произносит Галлагер, бубня себя под нос, пока искал папку, что должен был подготовить для урока. Ну неужели забыл? «Эйдан, склерозник ты хренов, как ты мог забыть материалы к уроку?» — сердится мужчина сам на себя, озвучивая это только у себя в голове, — «Посидите пять минут тихо, а я сейчас вернусь», — Эйдан направляется в сторону выхода из кабинета, под нос проклиная самого себя, как можно было так облажаться? Сам Эйдан хоть надеялся на то, что класс будет тихим? Слабо верится, ведь спустя минуту отсутствия учителя в классной комнате, меж учениками уже начался невыносимый шум и гам, то шутя шутки, то в попытках растратить, видимо, лишнюю жизнеспособную энергию на бег по классу и тому подобное. Один лишь Харгривз скучающе ожидал, когда же учител наконец вернется, судя по всему, он забыл что-то, значит найдет быстро, а уже это значит, что мистер Галлагер вернется совсем скоро. Только вот до его прихода уже всем знакомая группка мальчиков неожиданно берут себе стулья с соседних парт и придвигают к парте Харгривза, садясь вокруг и тем самым окружая уже уставшего и вымотанного издевками мальчишку. Пятый был готов хоть сквозь землю провалиться, лишь бы не повторилось то, что случилось в коридоре. Он на Рафаэля и взглянуть не может, на тонкой шее сразу возвращается ощущение мерзкого языка их главаря. Фу, от такого и тело передернуть может, ведь представлять такое совершенно отвратительно. Хотя, с другой же стороны, если они и начнут свои гнилые деяния снова, учитель наверняка их застукает, как весь класс, что сразу рассядется по местам, пока те будут довольствоваться ложным вкусом победы. Как же хочется его внедрить им на их морды, чтобы запах проигрыша и унижения остался с ними навсегда, не покидая ни на минуту. «Снова домогаться пришел, Рафаэль, что на этот раз оближешь?» — силы в том, чтобы взглянуть на морального уродца в Пятом все же нашлись, оттого у него набирается откуда-то и излишняя уверенность в своих же словах. Попробует его вывести из себя, — «На дружках своих такое не пробовал? Не в твоем вкусе ровесники? Ах точно, ты же до младших домогаться любишь», — при произношении последнего предложения Пятый вовсе сердится, повышая тон, да так, что практически весь класс слышит. От разоблачения же тот срывается с места, хватая Харгривза за воротник рубашки, яростно сжимая в своих лаптях, уже тогда, когда в кабинете стоит вернувшийся учитель, что запечатлел данное зрелище. «Рафаэль! Отпусти его!» — быстро подходит мистер Галлагер к двумя парням, что явно настроены друг против друга, но вот мозг Пятого работает намного быстрее того, так что и вид жертвы он принимает быстро, хотя, особо даже не притворяясь, — «После урока останешься. И ты, Пятый тоже».***
Урок уже давно окончен, а двое парней недавнего инцидента были отпрошены с четвертого по счету урока, Галлагеру с ними придется нехило повозиться, ведь кабинет директора уже не предвещает ничего особо хорошего, в частности тому, кто не смог держать себя в руках. Особенно, когда мужчина с учениками проходит внутрь уже знакомого кабинета, говоря им присесть на два рядом стоящих, кожаных, не самых качественных кресла, оставаясь стоять позади них, дабы ничего опять не натворили, мало ли. Вид Рафаэля все еще растрепанный от гнетущей злости, что то и дело скапливается в нем, как и остальные равносильные качества, в то время как Пять способен лишь рефлекторно хмуриться, когда он находится рядом с одним из ненавистных рапиров. «Да, миссис Гилберт, он и раньше ко мне приставал, но тогда были простые издевательства...», — проговаривает Пятый, когда ему задают вопросы по поводу всего, что сложилось между ним и Рафаэлем. «К сожалению, я сам стал свидетелем большинства из них. И последний случай не исключение», — сочувственно признается Галлагер, выдавая большую часть правды об ученике,чье дальнейшее обучение в этом школьном заведении уже находится под большим вопросом.