Магистр в мире Аватара

Второй наследник Цзян без стука открыл дверь в залитую разгоняющим мрак солнечным светом, привычно захламлённую комнату своего брата, и тут же беспардонно зашёл внутрь, ничуть не смущаясь того факта, что хозяин Минши на данный момент отсутствовал, всё ещё занятый утренней тренировкой со своими адептами. Впрочем, уже скоро должно было наступить время обеда. На самом деле, у Ваньиня было разрешение, причём, можно сказать, свежайшее, полученное буквально пару-тройку часов назад за завтраком. Цзян Чэн бы заглянул сюда раньше, если бы не обязательный сеанс массажа с Вэнь Цин. Стоит отметить, что даже если Второй наследник Цзян и заявился бы сюда самовольно, у Усяня в комнате всё-равно не было ничего такого, что он мог бы скрывать от своего шиди, и они оба об этом знали. К тому же, Цзян Чэн был уверен, что Вэй Ин даже не обиделся бы в таком случае, разве что поныл да попричитал на публику, но не более, поэтому просьбу на посещение этой комнаты можно считать чисто номинальной, всё же, Цзян Чэн заявился сюда за кое-чем конкретным, за которым во время завтрака и обратился к своему брату. Ваньинь, без промедления подойдя к заваленному всяким барахлом столу в поисках нужной вещи, неспешно переводил чуть прищуренные глаза с предмета на предмет, барабаня ноготками по твёрдой поверхности и иногда задерживаясь на въевшиеся в столешницу пятнах от краски. Но вскоре, не найдя искомое, просто повернулся к рядом стоящему комоду. Думая о своём, пока делал шаг в сторону и, случайно скользнув взглядом по полу, Второй наследник Цзян с удивлением для себя обнаружил на нём странные полосы, которые правильней было бы назвать скорее царапинами, будто... Усянь двигал мебель? И не единожды, судя по всему. Цзян Чэн хмыкнул, решив спросить об этом позже, если не забудет, конечно. Быстро просмотрев ящики, точно так же бессистемно набитые всякой всячиной, включая даже чайный сервиз, который Усянь у себя в комнатах с роду не держал, Ваньинь, невольно нахмурившись, повернулся было к стоящим неподалёку шкафчикам, но, заметив навесные полки, после секундного колебания, устремился к ним. У Усяня, как Цзян Чэн знал не понаслышке, было своё особое понимание порядка, выраженное в, без шуток, почти полном беспорядке. На полках, что здесь, что в Пристани Лотоса, грудой свалены случайные предметы: украшения, инструменты, бумага, вещи, книги и различные резные шкатулки, как будто он просто бросил их, чтобы затем никогда больше не найти. Посторонние люди могут разобраться в этом бардаке только и исключительно после очередной уборки, которую Усянь до сих пор по собственной воле устраивает если не каждую неделю, то точно через одну. И, видимо, в этот раз был не тот случай. Благо, братья достаточно давно жили бок о бок, чтобы не запомнить хотя бы самые элементарные правила и порядки своих комнат. Так что на каком-то очень базовом уровне, Ваньинь знал как устроена логика Усяня. Второй наследник Цзян, бегло просматривая полки, довольно скоро с некоторым изумлением заметил в самом углу одной из них аккуратный зелёный кактус, стоящий в маленьком коричневом горшочке, поблескивая белёсыми шипами на свету. Очень похожий на тот, что сейчас гордо зацветал, стоя на столе в Минши самого Цзян Чэна, ещё давно подаренный ему сестрой. Юноша взял чужое растение в руки и осторожно покрутил в руках, невольно хмурясь. — Он тебя хоть иногда поливает? — Спросил Ваньинь, невесомо огладив острые шипы мозолистыми подушечками пальцев. Цзян Чэн, было дело, как-то видел эти кактусы ещё до того, как Цзе-Цзе отправила один из них Вэй Ину, а потому знал, что внешне те практически неотличимы друг от друга. Но его, Ваньиня, кактус сейчас существенно отличался: на его зелёном, заметно подросшем игольчатом тельце, уже начали мало помалу раскрываться насыщенного красного цвета бутоны, пока ещё совсем небольшие, но не ровен час, когда они должны будут зацвести. А вот кактус Усяня, казалось, вообще практически не изменился с тех пор, как Цзе-Цзе подарила его ему, разве что, может быть, растеньице незначительно подросло. — Будь моя воля, ты бы пошёл со мной. Составил бы компанию моей Колючке. "Колючкой", (что, наверное, неудивительно для любого, кто близко знал Цзян Чэна), он назвал свой кактус и до сих пор решительно считал это имя отличным. Он никак не мог понять, что в придуманных им именах не нравится другим, в особенности Вэй Ину. Даже Цзе-Цзе назвала это имя милым. А её авторитетное мнение в Пристани лотоса, как ты не крути, имеет вес. Ваньинь осторожно поставил растение обратно, предусмотрительно отодвинув его подальше от края, и принялся осматривать остальную часть полок в поисках нужной вещи. В его собственной комнате, будь то Минши или его покои в Пристани лотоса, всегда всё было системно расставлено или, хотя бы, с глаз долой убрано в ящики, но, по крайней мере, он мог сравнительно быстро отыскать нужную вещь, не тратя лишнее время. Здесь же предстояло основательно покопаться. Или он так думал. На самом деле, она нашлась быстро — стоило лишь порыться в, в кои-то веки, кучно расставленных книгах, которые обычно валялись по всей комнате. Вероятно, с полок стоило и начать, да вот только сам Усянь, дырявая его башка, клялся, что оставил её на столе. Ничего нового, в общем. Цзян Чэн искал книгу, но не такую, какими их обычно представляют — небольшую с эластичной обложкой, а ту, в которой Первый ученик ордена Цзян хранил свои рисунки, чтобы те не помялись. Подобных книг с твёрдым переплётом у Вэй Ина было множество, но сюда, в Облачные глубины, по его же собственным словам, он взял лишь одну, причём, судя по всему, самую старую. Открыв первую страницу, Ваньинь заметил пожелтевшие от времени листы, на которых виднелись порядком поблёкшие рисунки, выполненные где грифелем, где краской. На каких-то страницах были просто невнятные кляксы и размазанные пятна, на других — пустота, а третьи шли лёгкими волнами, как будто на них пролили воду или чай и тут же вытянули всю влагу обратно. Меж страниц были зажаты куда более свежие рисунки, написанные, судя по всему, уже на момент пребывания Вэй Ина в Храме магов воздуха. Схематические изображения домов, растений, пейзажей, портретов и, что сейчас более важно, животных, взирали на Цзян Чэна с листов. Какие-то были, очевидно, самыми первыми набросками, кривыми и потёртыми, другие в куда большей степени походили на законченный вариант. Поскольку Усянь, в некотором роде, считал своим долгом дарить красивые рисунки и портреты своей сестре, он всегда первым делом сначала, скажем так, делал наброски черновиков, набивая руку, прежде чем, наконец, создать конечный вариант. Хотя с возрастом возросло и его мастерство, благодаря чему количество этих самых черновиков качественно снизилось. Если подумать, Вэй Ин с самого детства тяготел к рисованию, начиная с тех моментов, когда им в качестве тренировки стихии воды давали работать с краской. Юноша, тогда ещё мальчишка, всегда восхищался рисунками старшей сестры, и сам по себе был человеком весьма творческим, так что нет ничего удивительного в том, что когда Цзе-Цзе поставила парней перед выбором, Усянь взял в руки грифель. Не то чтобы поиск хобби для них был таким уж необходимым, однако, как объяснила в то время ещё детям Цзян Яньли, подобные увлечения улучшают мелкую моторику рук, которая для магов воды была необходима, что, в действительности, оказалось верным. Поначалу у братьев получалось так себе. Детские ручонки, не привыкшие к столь деликатной и неторопливой работе, постоянно подрагивали, а молодое энергичное тело изнывало от застоя, что особенно ярко отражалось на вечно активом Усяне, пока тот, в конце концов, слава Небесам, не научился терпению. Цзян Чэн хорошо понимал, что его брат превосходит его самого, если не во всём, то точно во многом, и не любил, когда их сравнивали, поэтому, когда ему дали выбор, он сразу отверг игру на флейте и рисование, решив вместо этого продолжить совершенствовать уже тогда неплохую каллиграфию и попробовать нечто для себя совсем новое, но довольно интересное — резьбу по дереву. Конечно на то, чтобы развить в себе навык, понадобилась уйма времени — любое неосторожное движение ножом, будь то слишком глубокий порез или соскользнувшая рука, могли испортить работу, да и сам Ваньинь нередко резал пальцы и ладони, благодаря чему, впрочем, получил неплохую практику в магии лечения. Плюс ко всему, что дополнительно грело душу, Вэй Ин тоже не стал профессиональным художником по щелчку пальцев. Он долго примерялся к разным стилям и инструментам, сосредоточившись, в конце концов, на портретной живописи и, по большей части, пейзажах. Так что не преувеличением будет сказать, что братья шли плечом к плечу, совершая ошибки и, фигурально выражаясь, падая, но вставая и продолжая двигаться дальше. Сейчас же, может Цзян Чэна пока ещё не назовёшь мастером, но он точно уже близок к этому. Вырезая фигурки понравившихся вещей и животных, а также создавая чарующие взгляд орнаменты на деревянных предметах, зачастую мебели или шкатулках, Второй наследник Цзян входит в особое состояние, сродни медитации, которое часто снимало с него напряжение и помогало расслабиться. К тому же, кому не будет приятно смотреть на результаты собственной работы? Чувствуется некоторое удовлетворение в знании собственного мастерства. А ещё, помимо каллиграфии, только резьба не кажется пустой тратой времени, которую он мог потратить на работу. Ваньиню сложно просто отдохнуть, он знает это, пусть и не признаёт. Противный голос совести, призывающий его вернутся к документам, всё время преследует его, когда он не занят делами, и заглушить его можно, разве что, алкоголем или каким-то занятием, навроде письма, резьбы, чтения, тренировок... Или вот, как оказалось, ещё и оригами. Так или иначе, за столько лет у Цзян Чэна скопилась целая коллекция из, приемущественно, фигурок животных, птиц, рыб да чудовищ, которых он имел возможность видеть в жизни. Эта самая коллекция осталась в Пристани Лотоса — Ваньинь не хотел везти её сюда, поскольку она занимала бы много место, да и... Честно говоря, он стесняется её существования. Всё же, Цзян Чэн ведь уже не ребёнок, чтобы хранить у себя фигурки животных, не так ли? В любом случае, пребывание в Облачных глубинах подарило ему возможность пополнить эту самую коллекцию, и именно по этой самой причине Ваньинь попросил Усяня одолжить ему некоторые рисунки. Цзян Чэн прекрасно знал, что Вэй Ин рисует всё новое, интересное и красивое, что видит, а значит и изображения крылатых лемуров у него должны были быть. Второй наследник Цзян ещё зимой хотел их увидеть, однако, как ему любезно поведал Лань Сичэнь, в период холодов лемуры залегают в спячку и вплоть до середины весны их обычно не встретишь. Цзян Чэн на долю секунды замер, остановив пустой взгляд на наброске какого-то цветка, чьё более изящное изображение в окружении скал получила Цзе-Цзе около двух месяцев тому назад. Воспоминания о Цзэу-цзюне, а если точнее, то самое, где он, получив в подарок деревянное яблоко, случайно ломает плод, вдруг промелькнули в мыслях, оставив за собой неприятный осадок. У Ваньиня, так уж сложилось, нечасто появлялись хорошие собеседники. Если не брать в расчёт Цзе-Цзе — благословлённую Солнцем дочь Луны, с которой всегда приятно общаться, и Усяня, который может разговорить мертвеца, знакомых у Цзян Чэна, не просто способных поддерживать с ним диалог, а действительно желавших это делать, можно было по пальцам пересчитать. Цзян Чэн привык винить в этом своё вечно недружелюбное лицо, но признавал, что и характер у него не сахар. В своём обычном бодром состоянии он довольно легко раздражается, а то и вовсе закипает, не без помощи своих тупоголовых подчинённых, адептов, да и просто окружающих людей. Однако наивысшего мастерства в дерганье тигра за усы на скорость достиг, кто бы сомневался, Вэй Ин, бывало устраивая из этого самый настоящий квест "Как разозлить брата в кратчайшие сроки", удерживая абсолютный рекорд в три с половиной секунды. Так или иначе, именно из-за хмурости и не редкой грубости Ваньиня, люди обычно не горят желанием завести с ним праздный разговор, а Лань Сичэнь взял и завёл. Вероятно, он просто как гостеприимный хозяин посчитал невежливым позволить гостю слоняться по заснеженным дорожкам Облачных глубин в одиночестве. Правда зачем было самолично развлекать какого-то Второго наследника, пусть и Великого ордена? Неужели из личной прихоти? Учитывая то, как Главы Великих орденов бывают заняты, Цзян Чэн и не надеялся увидеть Цзэу-цзюня после того, как тот, встретив их делегацию в воротах и перекинувшийся парой вежливых фраз с Цзянь Фэнмянем, исчез в направлении своего рабочего кабинета, передав гостей на попечение Старейшине Циженю. Цзян Чэн не шибко интересовала его будущая программа обучения, учитывая, что ближайшие месяца три, а то и больше, он будет занят освоением магии молнии. Специально для этого приглашённый учитель из Цишани уже должен был ждать в Пристани Лотоса, когда Ваньинь вернётся. Всё же, чему такому мог научить Цижень, его, Цзян Ваньиня? Человека с высшим, чуть ли не императорским образованием. К тому же, тот материал, который Старейшина преподнесёт адептам, должен быть упрощён, чтобы даже люди с самым базовым образованием смогли чему-то научиться, потому что в ряды Внутренних адептов, которые в сопровождении Первого ученика ордена этой весной приедут в Облачные глубины на обучение, набирают по уровню мастерства и таланта в первую очередь. Для Ваньиня владение молнией было важно как наследие. Всё же его мать — потомственный маг огня, должна была передать Цзыдянь — оружие, передающееся из поколения в поколение, одному из своих детей, освоившим молнию, и Цзян Чэн собирался стать именно таким ребёнком. Юй Цзыюань, также известная как Мадам Юй или Пурпурная Паучиха, родом была из знатной потомственной семьи магов огня, берущих своё начало из Цишани. Она унаследовала Цзыдянь до того, как связала себя узами брака с Цзян Фэнмянем, и по правилам свои семьи забрала кнут с собой, чтобы передать своим детям. Талант в магии огня у Цзян Чэна обнаружился рано, в то время, как Цзян Яньли родилась чистым магом воды, поэтому именно Второго наследника Цзян Мадам Юи взялась обучать мастерству своей семьи во владении кнутом. И, стоит сказать, Ваньинь действительно проникся любовью к этому оружию, быть может потому, что так у него на роду написано? В любом случае даже сюда, в орден магов воздуха, он принёс пару-тройку кнутов, да вот только, к сожалению, возможности помахать ими так и не представилось. Так что теперь они просто висят на стене, да пыль собирают, вместо того, чтобы рассекать воздух и карать противников своего хозяина. Цзян Чэн подавленно вздохнул. Так или иначе, возвращаясь к теме, встретить Главу ордена Лань было далеко не тем, на что Ваньинь рассчитывал, стоя у одной из оборонительных стен, к которой, на самом-то деле, подошёл лишь из праздного любопытства. Гравюры на ней, судя по всему, рассказывали историю какого-то человека, однако больше юношу заинтересовало исполнение. Он довольно скоро подметил, что это точно не Юньмэнский стиль резки, смотря на нехарактерные для него углубления и борозды, оставшиеся на линиях гравюры. Конечно, Цзян Чэн специализировался на работе с деревом и немного костью, однако каменных гравюр тоже успел повидать за свою жизнь великое множество. Один из Юньмэнских городов — Ху Бин, вообще весь пестрит ими. Ваньинь пытался хотя бы навскидку определить, когда и конкретно чем были вырезаны эти изображения на стене, когда к нему, шурша снегом, подошёл Лань Сичэнь, сверкая своей извечной мягкой улыбкой. Слово за слово, и вот они бредут куда-то по засыпанным песком дорожкам плечом к плечу, ведя ненавязчивую беседу. В последствии, Цзян Чэн ещё не раз вспоминал их с Цзэу-цзюнем прогулки, по мере которых юноши, кажется, подружились? Такое могло сложиться впечатление. Почему-то, изо дня в день, покуда Ваньинь был в Облачных глубинах, стоило ему выйти побродить в одиночестве, как он натыкался на гуляющего Сичэня, но не это, на самом деле, привлекло внимание Цзян Чэна. С Главой ордена Лань было удивительно приятно, даже нет, удобно общаться. Тот был ожидаемо образован, но главное — говорил в меру, не много и не мало. Не перебивал, пусть и имел такое право исходя из статуса; внимательно слушал и вдумчиво отвечал своим мягким голосом с очаровательным говором. И самое важное — Сичэнь никогда не обращал внимание на напряжённый и не редко неприветливый тон со хмурым выражением лица, которое Ваньинь пытался скрыть за маской спокойствия. Будто в этом для Первого Нефрита не было ничего необычного, будто он видел под всей этой хмуростью настоящие эмоции Цзян Чэна. И это было неожиданно приятным ощущением, когда почти незнакомый тебе человек вдруг тебя понимает и принимает таким, какой ты есть, не злясь, не обижаясь и не пытаясь перекроить тебя на нечто более приятное глазу. Когда Ваньинь впервые увидел призрачные яблоки, они заинтриговали его своей внешностью. Будто созданные из стеклянной мозаики, эти плоды не походили ни на что виденное Цзян Чэном ранее, и, конечно, нет ничего удивительного в том, что у него появилось желание попробовать повторить это чудо природы, естественно из дерева — всё же, ни стеклодувом, ни мозаичником, Цзян Чэн не был никогда. И именно это Ваньинь вырезал, когда Цзе-Цзе в добровольно принудительном порядке устраивала ему перерывы в работе. Он вырезал, воскрешая в памяти силуэты прозрачных яблок, висящих на покрытых снегом тёмных ветвях, невольно вспоминая вместе с этим и прочие впервые виденные им мелочи храма магов воздуха, а также, что неудивительно, Лань Сичэня. Последнему Цзян Чэн был особенно благодарен за те минуты проведённые в комфортной компании, поэтому, по мере работы над деревянной фигуркой, это яблоко из просто прикольного сувенира, который должен был занять своё место среди прочих его фигурок, превратилось в подарок Главе ордена Лань, который Ваньинь хотел отдать по приезду в Облачные глубины. Но кто же мог знать, что и минуты не пройдёт, как Цзэу-цзюнь сломает свой подарок? Цзян Чэн так долго работает с деревом, что едва ли не способен по звуку определить породу древесины. А тресканье в безмолвном кабинете Первого Нефрита казалось достаточно громким, чтобы его можно было даже почувствовать. Нет, конечно, Ваньинь по лицу Сичэня сразу понял, что это вышло случайно и вообще Первый Нефрит чувствует себя виновато за появившуюся на хрупком полом яблоке трещину, но всё равно, как создателю такой действительно кропотливой работы, Цзян Чэну досадно. Он не стал поднимать эту тему, поскольку вгонять Главу Великого ордена в краску было как минимум некрасиво, но это не значит, что Ваньинь не расстроен. Хотя, как получатель подарка, Лань Сичэнь мог делать с бедным яблоком что хотел, так что вспоминать об этой случайности было глупо, как для Второго наследника Великого ордена, поэтому Цзян Чэну надо бы уже выкинуть этот случай из головы. Все же, он сделал главное — поблагодарил Цзэу-цзюня за те беседы, а последующие за этим события уже не так важны. Цзян Чэн фыркнул, вновь начиная перелистывать страницы книги, с каких пор он стал таким сентиментальным? Слишком большое количество свободного времени явно негативно сказывается на его мозгах. Он не особо всматривался в наброски, всё же большинство из них, являясь черновым вариантом, выглядело криво и непритязательно, зачастую ещё и откровенно незакончено, будто автор бросил работу едва не дойдя до финала. Но на одной из страниц, по которой юноша едва мазнул взглядом, Ваньинь вдруг остановился. С потрясённым видом, выраженным в очень странном для его обычного лица надломе бровей, он бездумно вытащил из книги зажатый меж желтых страниц рисунок и поднёс его ближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть, даже несмотря на то, что никогда не жаловался на зрение. Ладно, по крайней мере вблизи он видит отлично. "Этот рисунок, — Отстранённо думает Цзян Чэн остатками рациональности в сознании. — не выглядит незаконченным" На белом листе знакомой Ваньиню плотной Юньмэнской бумаге виднеется изображение чего-то одновременно и знакомого, и того, о чём никогда в жизни не захочешь вспоминать лишь раз увидев. Раздутое тело с яркими чёрными венами. Искажённое, в прямом смысле надутое лицо. Разводы грязи на коже и изодранная крестьянская одежда — простенькое грубое ханьфу. Утопленник. Безо всяких сомнений. — Как странно... — Думает Цзян Чэн вслух. Удивление быстро сменяется досадой и отвращением, когда в воспоминаниях мелькают кадры с настоящими, выловленными из воды трупами, которых Ваньинь успел повидать великое множество за всю свою жизнь. Зачем Усянь нарисовал это? Ваньинь прекрасно знал, что даже на заказ его брат рисовал лишь то, что ему нравилось, и мертвецы, в особенности такие — уродливые, вызывающие инстинктивное отвращение, в список не входили. На самом листе виднелись несколько полос сгиба, будто Вэй Ин случайно смял рисунок и, чтобы исправить это, зажал его в этой книге. Неужели он увидел утопленника в том озере близ Цайи, где поселились выдро-бобры? Но он не говорил ни о чём таком. По крайней мере, если бы адепты нашли в том озере мёртвого человека, будь то рыбак или любой другой горожанин, об этом обязательно сообщили бы. Или, мог ли этот мертвец присниться впечатлительному юноше? Но обычно он всегда первым делом бежал рассказать о любых происходивших с ним вещах сестре, и не важно, странные ли они, интересные или пугающие. Мог ли он специально промолчать, чтобы лишний раз не расстраивать и так в последнее время нагруженную Цзе-Цзе? Цзян Чэн всмотрелся в рисунок и вдруг понял нечто ещё более странное — мертвец не просто лежал в какой-то странной позе, а стоял, пусть шатко и сгорбленно, но стоял, даже, судя по всему, неловко и медленно шёл вперёд, будто живой. Может, это призрак? Точно не Дух, если исходить из того, что Ваньинь знал о них. Неужели Вэй Ину в самом деле это просто приснилось? Второй наследник Цзян некоторое время просто рассматривал рисунок, со странным, не понятным даже ему самому, выражением лица скользя взглядом по объединённым в разбухшую фигуру росчеркам графита, а затем, пробормотав нечто вроде "Какого чёрта?..", покачал головой и положил рисунок обратно в книгу, тут же перелистнув страницу. Наконец выйдя из оцепенения он заметил, как затекла левая рука и переложил книгу в правую. Он обязательно позже спросит об этом. Но сначала ему всё-таки нужно найти этот чёртов рисунок, чёртовых лемуров. Цзян Чэн чертыхнулся от прорезавшей голову боли и, постаравшись успокоиться, ненадолго зажмурился, приложив свободную руку к вискам. На некоторое время он так и застыл, пока не почувствовал себя чуть-чуть получше и со вздохом не открыл глаза. Нужный рисунок нашелся буквально спустя пару страниц и, как Вэй Ин и говорил, на листе изображался один и тот же лемур в разных позах и ракурсах, что позволяло разглядеть его со всех сторон. Усяню подобные рисунки, где объекты описаны со всех сторон, нужны в качестве примера во время рисования настоящих работ, где этот самый объект, в данном случае лемур, будет присутствовать. Если нужен какой-то пример, то... Стоит отметить, что покуда Ваньинь находится в Пристани лотоса, под боком у сестры, а Усянь шляется по поручениям Главы по всему Юньмэну, те рисунки, что Вэй Ин всегда присылал Яньли во время таких вот поручений, нередко оказываются на глазах Цзян Чэна, когда случайно, а когда намеренно по инициативе Цзе-Цзе. И, порывшись в памяти, Ваньинь вспоминает одну из первых работ, отправленных Усянем из Облачных глубин — цветущее дерево лунного персика, на ветвях и у корней которого расположились крылатые лемуры. Эти цветы, к слову сказать, если верить словам сестры, распускаются лишь под светом луны, от чего к Усяню, живущему в тот момент при правилах ордена Лань, возникали резонные вопросы. Поскольку Усянь нередко рисовал и на задней стороне листа, чтобы объединить изображения, Цзян Чэн без задней мысли развернул бумагу, тут же натыкаясь взглядом на кривые иероглифы своего брата: "Почему шутить можно над всеми лемурами, кроме бескрылых? Шутки про них обычно не залетают." Ваньинь выразительно закатил глаза, едва при этом не увидев собственный мозг, и протяжно простонал, со смесью из какого-то странного веселья и разочарования. Ох, ну конечно. Это же Усянь. Кто ещё мог бы придумать настолько тупой и бездарный каламбур? Да ещё и записать его до того коряво, что Цзян Чэн смог прочитать это с первого раза чисто исходя из опыта прочтения отчётов брата. Когда юноша закатывал глаза, он непроизвольно отклонился назад, при этом случайно зацепившись краем глаза на периферии за какое-то странное пятно на потолке. Цзян Чэн обернулся и на этот раз на выдохе послышалось ошеломление, выраженное так же и в открытых от шока глазах. Начиная от верхней части стены над дверью и расползаясь во все стороны по потолку шло изображение, по всей видимости, озера с кувшинками и лотосами. Оно занимало едва ли треть всей поверхности потолка, но даже так казалось вполне себе внушительным. Его сложно было заметить просто находясь в комнате, если целенаправленно не посмотреть вверх, поскольку потолки были достаточно высоки и, очевидно, затемнены, в связи с низким уровнем расположения окон относительно пола. Цзян Чэн снова закатил глаза. Ну разумеется, его брат рано или поздно должен выкинуть нечто повесомей какого-то там алкоголя и нарушения комендантского часа. Разумеется. И почему Ваньинь вообще переживал? Это же его брат, человек идущий по жизни с этой своей вечно весёлой, идиотской улыбкой. Ну и что с того, что он нарисовал мертвеца? Может просто он решил попробовать что-то новое, вдохновился кем-то или чем-то, нарисовал это на заказ или это вообще не его работа. В Облачных глубинах должны же быть и другие художники, помимо Вэй Ина. А учитывая, что этот оболтус сдружился даже с той ледышкой — Вторым наследником Лань, не будет ничего необычного в том, что Усянь нашёл себе новых приятелей по творчеству. Как будто у него их недостаточно в Юньмэне, в самом деле. У творческих людей часто можно заметить чётко выраженный стиль и тематику работ. Например Куби — один из адептов внутреннего круга, довольно талантливая девушка, увлекающаяся скульптурами, выставляет свои работы на аукцион, где сам Цзян Чэн нередко их видел, и они действительно пользуются спросом, поскольку она использует, скажем так, довольно... Излишне угловатый стиль, если сравнивать с исторической классикой. Так что, быть может, кто-то просто вдохновил Усяня на создание работы или целой серии работ, пусть тематика весьма и весьма странная. А может этого утопленника и вовсе нарисовал кто-то другой и Вэй Ин просто предложил засунуть это изображение в свою книгу, чтобы разровнять сам лист — на нём ведь видны линии сгиба, появившиеся, весьма вероятно, по чистой случайности. И так уж вышло, что Усянь ещё не отдал рисунок, или банально забыл отдать его в связи со своей дырявой памятью. Или рисунок собирались выбросить, а Вэй Ин решил взять его себе потому что... А кто его знает? Это же Усянь, у него на всё есть свой взгляд и очень странная манера мышления. Может, кто-то уломал его на этот рисунок, или стребовал в качестве ответной услуги, потому что, хоть обычно Вэй Ин и не рисовал то, что ему не нравилось, но уговорить или подкупить его всё-таки было возможно. Какая бы ни была причина, наверняка ничего серьёзного она в себе не несёт. И с чего ради Цзян Чэн вдруг так разволновался? Как будто у него своих забот нет. Теперь, когда Ваньинь нашёл то, что искал, ему больше нечего делать в этом гадюшнике. Он не будет спрашивать насчёт мертвеца, ещё чего! Его ведь Усянь наверняка на смех поднимет за лишние мысли. Ну уж нет. Вот если выдастся возможность спросить вскользь, то тогда может быть. Но Цзян Чэн не будет подходить к Усяню с этим вопросом специально. Не дойдя до двери каких-то жалких пару шагов, Ваньинь вдруг резко обернулся обратно к полкам, прикипев взглядом к маленькому зелёному кактусу. — Твой хозяин идиот. — Уверенно и твёрдо сказал он растению, прежде с чувством выполненного долга выйти из Минши, на последок смачно хлопнув дверью, из-за чего та жалобно затрещала, но всё же стойко выдержала натиск. Ваньинь снова хмыкнул и пошёл в сторону уже своего домика. У него есть дела поважнее и поинтереснее, чем разборки над каким-то рисунком.