Pacta sunt servanda

Как говорят дома, не было бы счастья, да несчастье помогло. Чайльд мотается по всему Ли Юэ, подбирая то там, то тут оборванные кусочки сети Фатуи, которые они выстраивали долгие годы, а госпожа Синьора разорвала одним движением. Идея забрать гнозис у Моракса, - смелая, горячая и невероятно успешно исполненная, - давала Фатуи еще один шаг к репутации самой опасной группировки Тейвата, однако напрочь уничтожала все их попытки быть невидимыми и неуловимыми. Все миллелиты города знали Тарталью в лицо. Множились слухи и среди торговцев, что, мол, этот снежнянин, этот, с маской набекрень, с каплями воды на руках и красным шарфом, этот-то и виноват в том, что у нас неподалеку от берега, сияя в осколках лунного света, рухнул дворец одной из семерых Цисин. А если честно, то и Гео Архонт больше не снисходит к нам, как бывало, каждый год, и поставки шелка ухудшились, а из трех найденных кусков янтаря только один окажется дорогостоящим кор-ляписом. Наш город процветал до того, как в нем завелись Фатуи. Это все он виноват. Ли Юэ небольшой город, не больше сотни коренных жителей: остальное все торговцы да туристы. Каждое лето здесь много людей, толпы на узких улочках; каждую зиму тихо и почти безлюдно, только в ресторанах жарко горят очаги. Чайльду казалось, он здесь затерялся, невидимый, но сейчас как-то сложилось, что даже в лавке его стали с неприязнью узнавать. Не ему бояться, конечно, осудительных взглядов, но он зашел за креветками и рисом, а все замолчали так. Продолжили, как только он ступил за порог. И не здоровались больше малознакомые девушки и мужчины. И дети. Неудивительно, что с такой динамикой, стоило пыли улечься, ранам залечиться, а порядку — окончательно установиться на улицах города, к нему пришли. Постучали в дверь его комнат на постоялом дворе, грубо крикнули что-то, он не разобрал. Пришлось открывать. Надо же, никто иной, сама Нин Гуан. Она не очень-то скрывалась, придя к нему так, среди бела дня. Откинула прядь белых волос, деловито и по-хозяйски прошла по его комнатам, бегло осмотрела стол. Поздоровалась без особого уважения – он не замедлил вернуть любезность. И без ее визита он здесь все чужее и чужее. Снова же, говорит себе, что его это не беспокоит, но стотит ли врать - беспокоит на самом деле: ему нравилось в Ли Юэ, с его тихой гаванью и цветущей шелковицей, похожей на кровоцветы, и лавками с воздушными змеями... Сидеть на верхушке Тяньхэн, смотреть на город с высоты птичьего полета, а потом разбежаться, прыгнуть и долго, мучительно долго и тихо планировать вниз. Ему нравился Ли Юэ еще и из-за ритуального бюро. Нин Гуан приказала миллелитам выйти. Двое, обычно следовавшие за ней, загремели своими железками, поцарапали копьем дверь, вышли. Он с Волей Небес остался один. Ничего она ему не сделает, он точно знал. Подданство Ее Высочества Царицы давало ему иммунитет не только от обысков и обвинений, а и от применения силы со стороны правительственных сил всех регионов Тейвата. То есть, и Цисин. Тем не менее, Нин Гуан повернула запястье так, что вокруг ее руки завертелись в воздухе золотистые камни. – Все путешественники, которые прибывают в Ли Юэ впервые, заключают простой и безыскусный договор с Цисин. Тарталья следил не так за ее речью, как за движением рук. – Мы не можем требовать от приезжающих не нарушать наших законов, ведь очевидно, люди слабы и ненадежны. Мы не можем просить придерживаться наших традиций и порядков, многим они непонятны и чужды. Мы не можем настаивать даже на уважении — таким как ты, Предвестник, оно попросту неизвестно. Условием договора была, есть и будет одна простая вещь... - Там расплывчатая формулировка, кто составляет эти договоры? Воля Небес растворила камешки в воздухе и сложила руки на груди. Все, что Тарталья попытался бы сказать в свою защиту, пройдет мимо нее, как пустой звук – так она смотрела. - Ты нарушил условие. Я дала тебе несколько дней закончить дела в Ли Юэ и покинуть гавань. - Город не пострадал. - Это не имеет значения. Важно намерение, - она смотрела в сторону и слегка улыбалась, - намерение причинить вред. В Ли Юэ нет места таким людям. Она постояла еще пару секунд и прошла мимо Тартальи к двери. За порогом ее ждали миллелиты. - Воля Небес не может мне угрожать, не так ли? - Ни в коем случае, - ответила Нин Гуан, не оборачиваясь - Цисин не ведет дела таким образом. И вышла. У ворот постоялого двора стояли двое с копьями. Вероятно, третий, такой же громкий и неповоротливый, был приставлен для слежки. Когда Чайльд вышел во дворик осмотреться, было сумрачно, загорались первые фонари. Хотелось, - невыносимо, - выпить, или напиться, или смыть с себя ощущение изгаженности после разговора с Нин Гуан. То, как она смотрела в его сторону… Впрочем, не он ли недавно чувствовал вину перед Чжун Ли за навлеченную на город опасность? Сейчас не было и намека на подобное чувство перед Волей Небес. Тарталья легко перемахнул через высокую стену, отгораживающую двор, приземлился на влажной траве по ту сторону и пошел в сторону одиноко сияющего ресторана. Немногие оставшиеся посетители расходились, столики пустовали и на ветру качались бумажные желтые фонарики. Он подошел, вынул из-за пояса кошелек. Зевающий торговец, щурясь, принял у него монеты, передал обернутую в коричневую бумагу бутылку рисового вина. Нагретое на солнце за день, оно остывало вечером, и было именно той температуры, которая усиливала эффект. То есть, простыми словами, Чайльд шел по ночной пристани, пил некультурно прямо из бутылки и пьянел с каждым глотком. Ему хотелось спать, слегка покачивало на влажных досках – не упасть бы, - но больше хотелось активной деятельности, решений. Подраться, что ли. Или что сделать? Чайльд посмотрел наверх, на горящий огнями сотен домов Ли Юэ. Где-то там и ритуальное бюро, и Золотая палата, свидетель его провального шага. Чужой город сверху вниз смотрит на одного Предвестника Фатуи и всем своим гордым видом показывает ему: тебе нет здесь места. Голос у города почему-то низкий. Мужской голос. Тарталье срочно нужно услышать его вживую. Он продвигается на знакомые улочки, минует несколько кварталов небольших уютных домиков, а за очередной раскидистой кроной находит темные ворота с витиеватым иероглифом прямо перед своим носом. Нет бы сейчас, как приличный человек, постучать, позвать хозяина дома, так нет же – Тарталья обходит дом по периметру, по одиноко стоящему дереву взбирается повыше и, чуть не поскользнувшись на влажной коре, перебирается на крышу. Вечность спустя он, помятый и взъерошенный, уже без вина, но в некоторую степень пьяный, вваливается в окно на втором этаже дома Чжун Ли, идет пустыми коридорами, пока не находит одну-единственную комнату, где горит свет. Что-то его останавливает от того, чтобы открыть дверь и вломиться туда? Нет. Он же из Снежной. Он же всем известен своей импульсивностью. И что самое важное: он уезжает, видимо, ближайшим утренним кораблем, куда бы он не следовал. Ему очень надо попрощаться. Чем бы дитя не тешилось… Чжун Ли поднимает взгляд от какого-то архаичного фолианта, разложенного бумажным водопадом на его коленях, стекающего вниз на пол. Край свитка закреплен золотой трубкой. Чжун Ли говорит: - Гунджу, - и добавляет, - добрый вечер. Прошу, проходите. Как ни в чем не бывало, сворачивает свиток, встает и ищет место в огромном книжном шкафу, откуда он его взял. Когда находит, погружает свиток в отверстие между двумя другими и возвращается к столу неспешно, уверенно. - Прошу простить меня за беспорядок, - говорит он, - я не был готов к Вашему визиту. А у Тартальи в голове каша. Интересно, думает он, а мы еще увидимся? А я еще буду иметь шанс сделать все те глупости, которые я так хотел сделать? Или сейчас - самое время? - Ты бы мог меня победить? – спрашивает он, - в полноценном поединке? Чжун Ли поднимает взгляд. - В тренировочном бою? - Да. - С оружием или с элементальными навыками? - Со всем. - Я думаю, да. В любом случае, я бы взял Вас измором и мне не пришлось бы сражаться. - Ты слишком хорошего о себе мнения. - Возможно. Но что случилось, гунджу? Тарталья не отвечает. Он не так пьян от вина, как качается на волнах дурацкого азарта тонущего: мол, все равно тонуть, так какая разница. Он поднимает руку на уровень груди, смотрит, как по перчаткам скользят потоки воды, собираясь в тонкую острую полоску. Маленький скальпель из молекул воды. Он отводит взгляд, вода стекает на пол. - Спорим, я уложу тебя на лопатки, - говорит он, - до утра. - Я не могу позволить Вам спорить в мою пользу, - говорит Чжун Ли, - боюсь, речь не о Ваших навыках, а о том, что Вы человек. Но если угодно… - Нет, спорим. Если я выиграю, что тогда? Чжун Ли уже стоит у выхода из комнаты, за его спиной балкон со второго этажа и темный двор с ровной гравийной площадкой в центре. Тарталье очень хочется поспорить на что-то. - Не знаю, гунджу. Что бы Вы хотели? - Поцеловать тебя. И наступает тишина. Чжун Ли не меняется в лице, только чуть ярче сияют кончики его волос и смотрит так, как будто не может понять, кто перед ним. - Хорошо. Опускается занавес. Тарталья уверен – это театр кукол, выставка искусственных птиц, фестиваль поделок из перьев и гипса, это не реальная жизнь, так не бывает, Боги не соглашаются на такие абсурдные, такие детские сделки со смертными. Они спускаются к дворику, Тарталья смотрит на Архонта во все глаза, не может оторваться. Сегодня Чжун Ли кажется совсем другим. Они становятся друг напротив друга. До того, как он успевает наложить стрелу на тетиву, Чжун Ли уже окутывается полупрозрачным золотым щитом с ног до головы, а сбоку от Тартальи вростает в землю массивная каменная колонна, сбивает с ног волной. Вскочив, Тарталья отходит подальше. Теперь он кружит вокруг Чжун Ли, пуская по стреле в пару секунд. Осторожно, стараясь не подходить близко к колонне, испускающей гео резонанс на метров пять в радиусе, он пытается найти лазейку, дыру в щите, но безуспешно. Вероятно, его стрел слишком мало, чтобы пробить его, но даже достав мечи, он не может ничего поделать: через несколько секунд Чжун Ли поднимает руки, обновляет щит, а следом обрушивается на Тарталью волной из десяти резких обрывочных ударов копьем. Ни один из них не достигает цели, - в ближнем бою Тарталье нет равных, - но они здорово отвлекают, и в какой-то момент он оказывается слишком близко к колонне. Его отбрасывает на землю. Перекатившись, он вскакивает, чтобы заметить, что щит на Чжун Ли истончается и рассеивается, после чего тот, снова подняв руки, активирует его. С секундным замедлением, щит покрывает его снова. Это длится и длится, серия одинаковых кругов боя: обстрелять издалека, создать клинки, ударить по золотому, мерцающему цилиндру вокруг Чжун Ли, отойти, не быть задетым ни копьем, ни летящим из ниоткуда метеором. Снова кружить, стрелять куда попадет, пока щит не истончится и Чжун Ли не станет создавать новый. За крышами домов светлеет небо. Тарталья протрезвел окончательно, у него внутри кипит целый океан невыраженных слов, непроизнесенных мыслей – он отходит подальше, держит тетиву натянутой плотно-плотно, пока с кончика стрелы не начинает капать вода и отпускает. Этого удара хватает, чтобы снова дрогнул щит, и вот здесь он уже увидел то, что так старательно высматривал последние несколько минут: это есть, ему не показалось – щит Чжун Ли обтекает его через долю секунды после активации. Все бы хорошо, если бы не колонны. Их уже две, они резонируют друг с другом, не давая Тарталье подойти ближе, и конечно, Чжун Ли бессовестно поддается, не нападая на самом деле (он всего раз «уронил» на Чайльда огромный камень откуда-то сверху, и то промазал, задел только осколками), а оттого их поединок становится все более и более унизительным – Тарталья не может даже поцарапать его по-человечески. У него есть идея, но она почти безнадежная. Горит все тело. Ему хочется одновременно двигаться, двигаться еще больше и больше или наконец лечь и лежать, слушая как гудит каждая мышца. Он мог бы повыбирать между этими вариантами, если бы не необходимость наконец победить, - и Тарталья вспоминает, что на кону, - и Тарталья перестает чувствовать усталость. Он начинает следить. Когда Чжун Ли отходит от колонн, Тарталья атакует его в ближнем бою, сбивая щит серией резких и сильных атак, а когда его силы на исходе, отбегает на пару десятков метров, кружа вокруг Архонта, выпуская в него одну за одной стрелы. И он дожидается момента. Когда, наконец, щит ослабевает в очередной раз, Чайльд быстро подходит близко, успев буквально за секунду до того, как Чжун Ли активирует новый, и, не особо целясь, стреляет в область перед собой. Вспышка хаоса окутывает Чжун Ли. Щит покрывает его со всех сторон через мгновение. Несмотря на это, видно, что золотые пластины запоздали на полсекунды, что волна Вспышки задела Чжун Ли целиком, и его одежда насквозь мокрая. Моракс покачивается, хватается рукой за колонну рядом с собой. - Ох, - выдыхает он, - я был несторожен. И на Тарталью обрушивается облегчение вместе с чистым, незамутненным счастьем. - Ха! – выдыхает он, опираясь на колени, легкие горят, - я тебя сделал, гунджу, как новобранца. В голове у Тартальи звенящая, блаженная пустота. Умотался. Рассвет течет по небу розовыми росчерками. Чжун Ли стоит, сняв щит, немного удивленный, уже взявший себя в руки и с ног до головы мокрый.

* * *

Потом они сидят в павильоне с чайником горячего чая. Чжун Ли добавляет в свой молоко, Тарталья морщится немного. Ему не до чая, он сейчас вот-вот заснет, усталость и бессонная ночь берут свое. Сяншен сидит бодрый, свежий, - переоделся в сухое невесть когда, - и невероятно спокойный. - Признаю, гунджу, - говорит он, и Тарталья, полуживой, слышит в его голосе улыбку, - Вы действительно победили меня. Это был достойный поединок, спасибо. Ни словом, ни жестом, он не упоминает, что Чайльд вломился к нему в середине ночи, выволок сражаться в темноте, измотал, вероятно, не дал покоя, еще вымочил – нет, строгий и ровный, Чжун Ли сидит напротив, как на официальном приеме, и благодарит. Тарталья запарился чувствовать стыд за свое поведение рядом с ним. - Я, а не ты, должен сказать спасибо, - говорит он, - теперь у тебя есть право нетрезвым потребовать у меня что угодно в час ночи. - Следовательно, Вы были пьяны, когда пришли ко мне с предложением подраться? – Архонт снова улыбается, такое зрелище не часто встретишь. - Нет, - быстро реагирует Чайльд, - Да. Я был… слегка. Не сильно. Я все понимал, что делаю. - Ясно. Неловко. Тарталья залпом допивает чай. - Мне пора, Ли-сяншен, - говорит он, - сегодня много дел у Фатуи. Ну, знаешь, эти наши незаконные сделки, контрабанда, тайный оборот оружия, все как всегда. - Разумеется, - кивает Чжун Ли – был рад Вас видеть. Чайльд фыркает: рад, как же. Ему не дает покоя мысль: он же победил, правильно, следовательно, скоро ли получит свой приз? Как много времени должно пройти, прежде чем он может уже его попросить (потребовать, взыскать) у проигравшего? Он колеблется, не уверенный в своей способности вот так вдруг сказать: "целуй меня, я же сильнее." Конечно, не говорит ничего. Светлеет, ему надо на пристань, потом домой, потом на корабль и – снова домой, в Снежную, и купить новый шерстяной плащ, потому что он совсем отвык от холода родных краев. Тарталья встает с низкого пуфика, прощается. - Я всегда рад Вам в своем доме, гунджу, - говорит Чжун Ли на прощание немного отстраненно, но тепло, - заходите. Тарталье нечего ответить.