Pacta sunt servanda

Когда в открытом павильоне наступает ночь на дворе, и окончательно холодает, они принимают решение расходиться. От бутылки вина, которую принес Тарталья, осталось меньше четверти, сам Чайльд отгонял сонливость, куда-то ушла мадам Лю, а Чжун Ли и Ху Тао... кажется, могли просидеть так до утра. Поэтому одному Предвестнику ничего не остается, кроме как взять все в свои руки и громко, решительно провозгласить: - Товарищи... - и уже менее решительно, - нам пора спать. Расс-ходиться. - Ты уже разошелся, - фыркает Ху Тао, но встает, - хотя мне и правда пора. Столько дел... Завтра первый день подготовки к большому-большому событию, - улыбнулась она, - ты ведь придешь посмотреть на украшения и программу, Чжун Ли? - Цинминцзе? - он произносит слово, которое Чайльд и не повторит с первого раза, - конечно. Сообщишь, когда я буду нужен. - Отлично, я пошла. Меня проводят? - Нет, тебе следует остаться, - Чжун Ли придерживает рукав, когда берет в руку чашку, - сейчас не лучшее время возвращаться одной. - Да ладно, - она улыбается, - это мне-то лучше не ходить одной? - Ты никуда не идешь, - уточняет Чжун Ли, - на улице холодно, темно и через два квартала все еще не закончены ремонтные работы участка дороги: оступишься и упадешь в сырую земляную яму. Ху Тао смотрит на него с нежностью. По ее лицу мелькают тени мечтательности: вероятно, она представляет эту картину. Ощутив неубедительность своих слов, Архонт добавляет: - В твоей комнате уже приготовили бочку с горячей водой. - Ладно, ладно, - она сдается, - но завтра рано утром меня уже здесь не будет. Она выглядит победительницей в споре. Утаскивает с подноса на столе последнюю моти, которые все же пришлись ей по вкусу, упархивает в сторону дома невесомо и легко, как мотылек. Маленький черный смертельный мотылек. Чжун Ли прячет губы за фарфоровой чашкой. Когда Ху Тао пропала из виду, Тарталья решил, что теперь он может откланиваться. Он встал, его слегка покачнуло: то ли от выпитого вина, то ли от резкого движения. Чжун Ли вопросительно взглянул на него, но тоже поднялся, поправил широкие рукава расшитого белыми цветами ханьфу. - Спокойной ночи, гунджу. Чайльд приблизительно знал, где расположено правое крыло дома, его комнаты… Он же живет в правом крыле? Во дворе в темноте не было видно ничего, кроме редких напольных фонариков. Чжун Ли в это время коротко кивнул ему на прощание и собрался уходить. - Ли-сяншен, как долго я могу у тебя жить? - Чайльд догнал его, как бы невзначай пошел рядом, - Хотелось бы знать наверняка. Ну, ты понимаешь. В целом. Он неопределенно махнул рукой, что означало "чтобы знать, когда ты выкинешь меня отсюда", но могло и значить "чтобы знать к какому моменту подыскивать новые основания задержаться в твоем доме" или "чтобы заказать доставку вина из Мондштата и не беспокиться, что посылка прийдет, когда я уже буду на полдороги в Снежную". Удивительно, но Чжун Ли, кажется, понял. Он стал идти медленней, немного правее, чтобы Тарталья поместился на узкой тропинке. Справа и слева от них в случайном порядке в траве мелькали редкие кор-ляписы. - Вы приехали в Ли Юэ за три дня до прошлогодней Церемонии. Полагаю, что Вы посмотрели как проходит Церемония, запланировали что делать на следующей, провели подготовку, а меня Вам представили через несколько дней после Сошествия. Я был несколько нескромен и все это время обременял Ваши финансы… Если Вас устроит, можете жить в этом доме год. - И никаких условий, кроме того, чтобы не исчезать надолго? - Вы хотите заключить договор, гунджу? - он остановился, глядя на Тарталью серьезно и как-то поверхностно. - Почему бы и нет. Они пошли дальше. Тарталья окончательно протрезвел, очертания дома приняли знакомый вид и он уже мог разглядеть свои окна отсюда. Но уходить не хотелось: они подошли к порогу, Чжун Ли пригласил его в свои комнаты, Чайльд согласился. Комнаты казались не жилыми, а рабочими: как будто Моракс приходит сюда написать какой-то заумный трактат, нарисовать картину, изучить бамбуковые таблички с полустертым древним текстом. Куда не посмотри, всюду лежали книги и бумаги, свитки и наборы для письменных принадлежностей. Даже пустой чашки на столике не было, ничего не указывало на то, что здесь ел, пил или спал человек. Впрочем, в этом и дело. Человек. Чайльд поймал себя на том, что Чжун Ли в совершенстве овладел искусством притворства, потому что даже сам Предвестник, доподлинно зная о его божественной сущности, забыл это на весь сегодняшний вечер. Отвлекся на вкусный ужин и сладкое вино. Чжун Ли где-то достал свиток, заполненный тонким убористым почерком. Все выглядело так, как будто он был готов к этому разговору, и к словам Тартальи, так что теперь оставалось только взглянуть на текст. Чайльд взял свиток, пробежался глазами, и... - "Не действовать, прямо или косвенно, таким образом, что последствия действий будут создавать угрозу жизни или благополучию жителям Тейвата"? - Чайльд с укором посмотрел на Архонта, - Чжун Ли... Ты же знаешь, кем я работаю? Это буквально все мои дела в одном предложении. Убираем. - Это необходимый пункт, - возразил Моракс, - Пуская Вас в свой дом я фактически становлюсь соучастником всех Ваших активностей. Чайльд фыркнул. - Ты сам предложил. Знал, на что шел. Он сел на подушки, не окрывая взгляда от свитка. Некоторые пункты были вполне здравыми, такие как не шуметь ночью или согласовывать приглашенных гостей, а некоторые - сущей глупостью. - "Не приносить на территорию дома предметы, содержащие элементы из персикового дерева"? Это-то почему? Чжун Ли поднял на него взгляд. Он сидел напротив с каким-то свитком в руках и задумчиво вертел в пальцах кисточку. - А, это... У меня аллергия. Но полагаю, формулировка слишком грубая, можно исправить на, скажем, "Сообщать в случае появления в доме предметов..." - Звучит ужасно, но пусть будет так. Хотя... Вдруг я не знаю, что из моих вещей из персикового дерева? Или принесу вещь, не зная об этом? Мне не нравится. - Поверьте, гунджу, если Вы принесете что-то подобное, весь дом будет осведомлен об этом в следующую секунду. Он со своим непроницаемым лицом просто-таки раздражает. Тарталья перегибается через стол, забирает кисточку и черкает свою кривоватую подпись в нижнем углу. Вручает свиток автору. - И что теперь? - Ничего, - Чжун Ли смотрит на него с усмешкой, - полагаю, Вы только что заключили сделку с Архонтом. Указаный Архонт сворачивачивает свиток, убирает его в полую бамбуковую трубку, встает. У одной стены полки из темного дерева, на полках таких трубок - сотни, разложены ровными рядами чьих-то неосторожных судеб. Чжун Ли в светлом ханьфу до пола, в мягких домашних туфлях, подол и рукава расшиты белым шелком - выделяется на фоне темной стены и полок, приковывает к себе взгляд. Тарталья смотрит на него сонно и задумчиво, положив голову на скрещенные руки. Что будет, если нарушить сделку с Богом контрактов? - Кажется, я только что крупно облажался, - негромко произносит он. Ему отвечает шорох бумаги от несторожного движения локтем. Просыпается он с пересохшим горлом и некой дезориентацией в пространстве. Он лежит в кровати в одежде, но без сапог, укрытый мягким одеялом. Маска лежит на прикроватном столике. И он смертельно хочет воды. Чайльд выбирается из кровати, чудом не свалив стоящие неподалеку горшки с какими-то деревьями, наощупь находит стеклянный графин с водой на столе и выпивает половину. Холодная вода отрезвляет, он наконец просыпается окончательно. Он точно помнит, что видел вчера светлую фигуру Чжун Ли в полумраке кабинета, стопку бумаг с ровным текстом, на которую он очень удобно положил руки и голову... Далее в памяти наступал полнейший туман. Выходит, он заснул там, где сидел, а Чжун Ли отволок его в постель? Пару секунд посомневавшись, лечь ли ему обратно и продолжить спать или нет, Чайльд все же собрал остатки совести. С совестью, а также сапогами, маской, волочащимся по полу шарфом и аксельбантом в охапке он выбрался из чужой спальни и в кромешной тишине и темноте дома, ориентируясь то ли на нюх, то ли на слух, начал искать выход во двор. Коридор, еще коридор... Мать его простая снежнянская женщина! Он неаккуратно покачнулся, едва не уронил все, что нес, зато резким движением задел ногой небольшую вазочку на подставке, стоящие на полу у стены. Стукнувшись о стену горлышком, ваза наклонилась, покатилась, упала с подставки и с оглушительным звоном разлетелась вдребезги об пол. Твою мать, твою мать, твою мать. Чайльд закрыл глаза, досчитал до пяти. Сейчас проснется Чжун Ли, потом весь остальной дом, мадам Лю, Ху Тао прийдет из соседнего крыла, в конце концов, духи предков хозяев этого дома восстанут из своих могил и соберутся в этом небольшом коридоре чтобы сожрать его. Ничего не происходило. Тарталья открыл по очереди оба глаза, осмотрелся (оказалось, он что-то видит в этой темноте) и решил двигаться дальше. Сердце колотилось в горле - не так от страха, как от ощущения неминуемого унижения, которое ждет его за каждым углом. После коридора шла большая комната, похожая на вытянутый вдоль зал. В одной части, отгороженной ширмами, были два дивана, подушки, столик с деревянным полем для игры в вэйзцы и двумя чашами. А дальше, за шкафами с книгами, был тот самый офис-кабинет, безликости которого еще вчера удивлялся Тарталья. Чайльд облегченно выдохнул. Он нашел выход. Из офиса вели несколько дверей: вероятно, в соседние комнаты и на улицу. Ему надо было на улицу, там пересечь двор и в правом крыле найти свои собственные комнаты, и наконец, лечь спать. Но пройти мимо комнат Чжун Ли и не заглянуть туда... Он быстро. Минута. Аккуратно отодвинув подвижную дверь, он просунул голову в одну из комнат. Ничего интересного - похоже на архив. Куча шкафов, диван, заваленый стопками бумаг. Вырезанный из камня человек на подставке из стекла. Он попробовал соседнюю дверь: открыл, заглянул, ничего не смог разглядеть, зашел. В комнате, даже с освещением таким паршивым, видно: высокие подставки с погасшими свечами, полки, шкафчики, книги на полу, - некуда ступить, - сложенная одежда темной стопкой, пустая чернильница на низком столике. Где-то за этим всем, минуя стол и два резных стула, высокую напольную лампу, две подушки прямо под ногами, Чайльд наконец разглядел очертания кровати и человека, лежащего на ней. Тонким сияющим золотом по его рукам тянутся вены. Сами руки, темные, открытые до локтей, закрывают лицо Моракса, потому что он спит, уткнувшись носом в локоть, лежа на животе. Его волосы тоже сияют ярче обычного: то ли снятся сны, то ли просто расслабился, но на светлой постели он - темно-золотое пятно. Расслабленное лицо, совершенно чистые от следов дневного макияжа глаза - он выглядит менее строго и немного даже... юно. Невинно. Беззащитно. Так, остановись здесь, сказал себе Тарталья. Остановись здесь, посмотри на него, он убивал богов, заточил черт-знает-где не одного монстра. Остановись здесь. Тебе ли не знать как обманчив бывает невинный вид? Беспечно можно относиться только к врагу, выглядящему угрожающе. Но разве же он враг? Тарталья вдруг замер. Чжун Ли повешелился, потер носом о руку, слегка сдвинулся вправо. Если бы он сейчас открыл глаза и увидел Предвестника Фатуи в своей комнате: босого, с сапогами в обнимку, то не спасло бы никакое рассуждение "враг или не враг", и катился бы Тарталья кубарем с порога. ...где-то там в пунктах договора было "уважать личное пространство каждого жителя". Но Чжун Ли не проснулся. Как только его дыхание выровнялось, Тарталья осторожно, чтобы не приведи Архонты что-то снова снести, выскользнул из его комнаты, тихо прикрыл за собой дверь и скрылся. А вернувшись в свое крыло, он тут же кинул вещи на пол, стянул брюки и куртку, упал в кровать, замотался в кокон из одеяла и, под первые рассветные лучи, заснул до самого полудня.