Утонувшая в водах Босфора

— Айше? Ну конечно! — взмахнула руками Сонай, чем напугала Барах ещё сильнее. Всё было так очевидно, но она.. Она даже позабыла об этой хатун, а ведь Айше очевидно первая, кто хотел бы поквитаться с фавориткой Шехзаде за «украденную ночь» — Барах, я хочу, чтобы ты всё то же самое рассказала Махидевран Султан, — уверенно, сложа руки, сказала попаданка. Если раньше Сонай и не думала, что невольница предпримет что-то более опасное, чем сплетни, то сейчас была намерена убедиться, что та понесёт заслуженное за покушение наказание. — Меня ведь не убьют? — всё ещё слабо подрагивая, но без былой сильной паники спросила Барах. — Не убьют, — кивнула рыжеволосая. — Скажи, что за твою верность и откровение я хочу взять тебя к себе в услужение. — Хорошо, — чуть расслабилась низенькая хатун, хоть и слабый страх по прежнему был виден в её глазах.       Затем Барах вместе с Айлой отправились к главе гарема, пока Сонай решила остаться в покоях. От Махидевран у неё был чёткий приказ оставаться в своей комнате и восстанавливать силы, не рискуя собой и своим ребёнком. Рыжеволосая девушка так и делала, не желая и не видя нужды в нарушении приказа.       Несмотря на уже проведённый месяц в таком режиме, Сонай чувствовала, что низ живота в последнюю неделю начало тянуть только сильнее. В каком-то смысле попаданка понимала, что дни родов стремительно приближаются и она честно ждала их, ибо хоть и маленький, но тяжёлый живот достаточно осложнял жизнь, не давая наложнице активно заниматься какими-либо делами. Особенно Сонай было жаль одинокую на террасе арфу, к которой она так и не притронулась, хоть и хотелось.       Пригладив живот, гречанка вздохнула. У неё тоже были страхи, озвучить которые кому-либо ей не хватило смелости. Да и что ей скажут? Все рожают и ничего? Все мучаются от боли и она не должна строить из этого трагедию? Да, скорее всего. Но что, если пережив всё это, ребёнок родится с недугами, а то и вовсе мёртвым?       Страх поглощал, горечь подступила к горлу и желание, чтобы Айше ответила за своё преступление ядом расползлось в груди.       В 21 веке Сонай посчитала бы это глупым, но сегодня она бы хотела сделать какие-нибудь обереги и прочие талисманы на удачу и здоровье ребёнка. Её бы сестра это точно могла. Есения бы улыбнулась, дав ей какой-нибудь заговорённый отвар или камень. Но увы, такой, как она, больше нет. Сонай то ли любящим сердцем, то ли с сомнением осознавала, что реши она искать ведьму или травницу подобно сестре в империи, то и близко не нашла бы такую мастерицу.       Полученный в последнюю встречу со старшей талисман, гречанка хранила его теперь под подушкой, надеясь надеть вновь после родов. Он был единственным, что хоть немного успокаивал её в особо тяжёлые дни, подобно этому.       И облака, словно чувствуя настроение девушки, собрались в тучи. Сонай, не удержавшись, вышла на террасу, чтобы самолично застать первые капли дождя. Кто знает, может, это плачет её мёртвая семья, послушав мысли их самой младшей? Нет, вряд ли, но фаворитка Шехзаде и не заметила, как от этой странной, но грустной мысли у неё и самой скатилась одинокая слеза.       К чему такая драма?       Лёгкий дождь уже через пару минут превратился в ливень, ветер становился всё сильнее и, услышав вдалеке гром, было решено вернуться обратно в покои. Но только рыжеволосая хотела сделать шаг, как живот отдал резкой болью. — Ай! — согнулась Сонай, хватаясь за спинку дивана в железной хватке. Но это не помогло. Боль начала нарастать и девушка стиснула зубы, зажмурившись до звёздочек в глазах.       Почему так больно?! — Кёсем! — крикнула Сонай, чувствуя, как дышать становится всё сложнее. — Кёсем, позови лекарку, мой ребёнок умирает!       Паника, как и боль брали своё. — Сейчас, — тут же выглянула из смежной комнаты девочка, а затем, подбежав к фаворитке, помогла той дойти до кровати и сесть. — Скорей же! — торопила её перепуганная гречанка. Кёсем быстро кивнула и выбежала из комнаты подобно урагану, отправившись за повитухой.       Сонай нервно сжимала простынь под руками, толком не понимая, что происходит. Почему так больно? Почему так страшно? Это умирает она или её ребёнок? Может, они оба? — Скорее! — сорвалась на крик девушка, готовая на всё, лишь бы это прекратилось.       Уже через пару минут всем стало известно о родах Сонай, а повитуха спешила к роженице в компании взволнованной Кёсем. Махидевран, что только закончила с Барах, тут же напряглась от происходящих событиях. — Разве её девять месяцев уже прошли? — спросила она у своей калфы, на что та только растерянно пожала плечами. Это ведь не она следила за сроком беременной фаворитки. — Она родит мне недоношенного внука.       Айла, что ещё не успела покинуть покои главы гарема, поспешила за ней, как вскоре и Разие. — Спасите моего ребёнка! — кричала Сонай повитухе, совсем теряя связь с реальностью от боли и паники. — Он умирает… — в отчаянии та сорвалась на плачь, на что женщина лишь обеспокоенно покачала головой. — Он не умирает, — успокаивала её та. — Ты рожаешь. Делай, как я говорю и всё будет хорошо.       Рыжеволосая, захлёбываясь слезами, лишь кивнула. Её уложили удобней на подушки и задрали платье.       Именно в этот момент пришла Махидевран и велела закрыть двери, дабы любопытные рабыни из гарема не слетелись на интересное им представление. — Что с моим внуком? — потребовала Султанша ответа у повитухи, пока её дочь поспешила к самой роженице. — Пока ничего, госпожа, — спокойно ответила женщина в возрасте, наблюдая за раскрытием хатун. — Ещё немного. — Мне больно… — плакалась гречанка Разие, на что та ласково пригладила ей волосы. — Я знаю, Сонай, знаю. — Раскрылась! — прервала их момент повитуха. — Тужься, хатун!       И вот тут наступили настоящие муки. Крича, что есть силы, рыжеволосая фаворитка Шехзаде думала, что лучше было бы действительно умереть. Её словно разрывали на части, а желание проклинать и ругаться самыми грязными словами мира лишь росло. Лишь небеса были свидетели тому, как же сильно попаданке хотелось материться от всего этого.       Айла и Кёсем вытирали пот с тела роженицы, а Разие терпела её крепкую хватку.       Лишь одна Махидевран наблюдала за этим с холодным спокойствием, волнуясь лишь о здоровье своего первого внука. — Почти вышел, хатун! Не тужься, — командовала повитуха, на что Сонай лишь слепо кивнула, надеясь, что наконец всё закончится.       Прогремел гром, а вслед за ним блеснула молния и вот, малыш был на руках у женщины, что принимала эти болезненные роды. — Девочка…       То, с каким, как показалось Сонай, отчаянием сказала это повитуха, заставило рыжеволосую тут же обо всём позабыть. Собрав в себе все крупицы силы, попаданка приняла полусидячее положение и неверующе посмотрела сначала на эту женщину, а затем и на саму Махидевран.       Из-за ливня в комнате был полумрак, никто не удосужился зажечь свечи, занятые родами. И то ли поэтому, то ли в действительности Сонай казалось, что все в комнате выглядели. Разочарованно. — И что?! — не отдала она отчёта своим действиям, тут же срываясь на крик.       Никто ей не ответил. Махидевран смотрела прямо на неё с нечитаемой эмоцией на лице, но разочарование с презрением в её глазах были хуже любой пощёчины для хатун. — Дайте мне её, — шёпотом потребовала попаданка, вытянув руки к повитухе. Та, уже успев умыть за это время ребёнка, отдала его в руки молодой матери. — Хатун, — наконец, подала голос Махидевран, заставив последнюю вздрогнуть. — Ты огорчила меня. Родить раньше срока, в дождь, так ещё и девочку. Мой сын, видимо, слишком завысил свои ожидания насчёт тебя после Элиф. Сегодня ты убедила меня, что я должна найти ему наложниц лучше.       Не веря услышанному, Сонай, потрясённая родами, болью и панике, не могла поверить, что правда слышит такое. Слёзы сами скопились в уголках её глаз, угрожая вот-вот приходом новой истерики. — Мама! — отошла от изумления Разие.       Лишь какая-то крупица реальности и боль не давала Сонай сорваться, не давала ей закричать и зарыдать здесь и сейчас. — Уходите… — прошептала та, прижимая дочь к груди, а затем повторила, но на этот раз громче и злобней. — Уходите! Вы все!       Гульбахар даже плечами не повела, лишь приподняв уголки губ в некой ухмылке. Хотя может, Сонай это казалось? Во всяком случае, она вышла. С гордо поднятой головой, словно рабыня не была достойно её внимания, как и вся эта ситуация в общем. Повитуха, выполнив свою работу, тоже удалилась. Другие же девушки, поняв, что Сонай действительно нужно побыть одной, покинули её, хоть сожаление так и сочилось из них.       Рыжеволосая, пережив нервный срыв, лишь тихо и горько заплакала. За что они так все с ней? Что не так с её дочерью? Почему они так жестоки? Почему Махидевран сказала такие ужасные, бьющие в самое сердце слова? — Ничего, — то ли успокаивая себя, то ли ребёнка на руках, шептала девушка. — Ничего, всё будет хорошо. Они не понимают.       Вот только слёзы всё никак не хотели останавливаться, забирая у гречанки последние силы.       Но двери в её покои снова отворились. Девушка подняла голову и увидела того, кого ожидала увидеть сейчас меньше всего. — Мустафа? — Сонай! — тут же поспешил к её постели парень. — Прости меня, я опоздал. — Мустафа… — прошептала та и без сил упала ему головой на грудь. — Мустафа, я родила девочку! Прекрасную девочку, но они. Они. — Обида и бессилие не давали договорить, но Шехзаде и сам всё понял, крепче прижимая к себе свою любимую. — Твой старший наследник девочка, — шептала та, прикрыв глаза. — И это самая прекрасная девочка, — ответил сын Султана, аккуратно взяв малышку в свои руки. — Посмотри на неё.       И лишь сейчас, открыв глаза, Сонай по-настоящему взглянула на своё дитя. Это была малышка с тёмными волосами, светлыми глазами и… улыбкой? — Она улыбается! — в восторге сказала Сонай, на что Мустафа тихо рассмеялся. — Я хочу, чтобы она улыбалась вот так всю жизнь, — ласково ответил старший сын Сулеймана. — Сонай, ты подарила мне прекрасную дочь, мою старшую и любимую наследницу наших сердец. Спасибо тебе, моя любовь.       И лишь сейчас был обретён покой. В руках любимого человека, чьи слова были сильнее и важнее тех обидных высказываний Махидевран. Кто был важнее сильнее всего.       Спустя день выглянуло солнце, а Сонай привели в порядок после родов. И хоть с кровати ей вставать было ещё не позволено, она была счастлива. Вот-вот будет имянаречение её первого ребёнка и она, сама ещё не зная какое имя даст малышке Мустафа, очень ждала этого момента.       Барах, которая приступила к своим обязанностям, как новая служанка Сонай, выглядела, наконец, оживлённой, а не напуганной овечкой.       В этот солнечный день, казалось, все выглядели счастливо в её покоях. Даже хмурая Айла, то и дело поедая сладкие фрукты в честь рождения маленькой Султанши выглядела довольной, проверяя, нужно ли что-то гречанке или самому ребёнку.       Кёсем и Барах также суетились по комнате, подготавливаясь к церемонии.       Только одна рыжеволосая попаданка лежала довольная, что даже не поверишь, словно только вчера у неё была истерика и нервный срыв от того, что в полумраке ей что-то показалось.       Лишь когда зашла Махидевран атмосфера начала терять свои краски. Но благо, сразу же за ней показалась Разие и Мустафа, которые вновь заставили наложницу улыбаться.       На голову роженицы накинули платок и церемония началась. Члены семьи Султана читали молитвы, благодаря Аллаха за рождение ребёнка. Даже Сонай, прикрыв глаза, молилась. Но не благодарила, а просила уберечь и отвести от малышки беды.       И вот, взяв новорождённую на руки, глаза Мустафы засияли счастьем от её улыбки и он, убедившись, начал повторять. — Твоё имя Ирем, твоё имя Ирем, твоё имя Ирем.       Рыжеволосая, мягко говоря, была удивлена таким выбором имени. И, осмотрев лица присутствующей семьи, поняла, что не одна она. Ирем ведь так было созвучно с… Хюррем? — Сынок, ты уверен? — всё же мягко спросила Гульбахар, на что её Шехзаде, положив ребёнка в недавно принесённую колыбель, подарок Разие, развернулся к матери и кивнул. — Этот ребёнок принесёт много смеха и счастья в этот дворец, матушка. Верьте мне. — Я верю, сынок, — как-то не особо бодро отозвалась Султанша, но на это, казалось бы, никто не обратил внимания.       Наконец, церемония была завершена и юные родители остались наедине. Ирем, устав от такого пристального внимания, спокойно заснула и Сонай с Мустафой, как зачарованные наблюдали за этим мгновением. — Спасибо, что вчера был со мной. Я боялась, что ты не получил моего письма или совсем позабыл обо мне. — Как я мог, моя любовь? Наш падишах свидетель, как я спешил к тебе сразу же после его возвращения. Мне горестно, что я не успел, но счастлив, что смог утереть твои слёзы. — Я вчера действительно сама не своя была, аж страшно. — Ты переживала свои первые роды, разве могли они пройти легко? Не стыдись. Лучше скажи, чего бы ты хотела от меня? — Чтоб ты не забывал меня. Никогда, — не успев обдумать, ляпнула девушка. — И чтобы продолжал любить, — добавила она уже чуть тише, вызвав у Шехзаде мягкую улыбку. — Тебе не нужно просить этого, душа моя.       И так, наслаждаясь тихими разговорами друг с другом, они провели ещё пару часов.       Праздник в честь рождения Ирем было решено перенести на пару дней, ибо Сонай требовалось восстановление и время полностью придти в себя. — Я уже устала, Султанша. Чувствую себя как какая-то калека! Всё время постельный режим, лекарства, — жаловалась на эту ситуацию попаданка, а Разие, проходившая навестить её, лишь посмеивалась. — Ты уже почти здорова, Сонай, потерпи ещё немного, — успокаивала её юная госпожа. — Терплю, — надула щёки рыжеволосая. — К слову, матушка уже говорила тебе, что нашла кормилицу для Ирем? — Кормилицу? — не поверила наложница. — Но зачем? У меня есть молоко и Ирем его хватает. — Мама считает, что тебе нельзя кормить дочь, пока ты пьёшь лекарства и учитывая твои прошлые травмы, — как бы сожалея, призналась дочь Султана.       На эту информацию хатун прикусила внутреннюю сторону щеки, задумавшись. Да, она пьёт лекарства, но ведь они для восполнения витаминов, не более. — Ирем не нужна кормилица, пусть госпожа не переживает.       К удивлению Сонай, никакой кормилицы ей и правда не прислали, что не могло не радовать.       С каждым днём рыжеволосой становилось лучше и она уже сама не могла дождаться праздника в гареме, но какие-то обеспокоенные лица служанок подсказывало ей, что что-то вновь произошло. Даже Айла, что самолично решилась быть ближайшей няней Ирем, это заметила. — Барах, в чём дело? Ты уже пятый раз этот стол от пыли протираешь, — нахмурилась русинка, привлекая внимание всех, кто был в покоях. — Я не знаю, стоит ли говорить, — замялась девчушка. — Говори, — подключилась к маленькому разговору Сонай, приготовившись к не лучшим новостям. — С Шехзаде… С Шехзаде Фатьма хатун приехала и есть подозрения, что она беременна. — И ты только сейчас мне об этом говоришь?! — не могла поверить рыжеволосая наложница, чувствую к Барах злость в перемешку с изумлением. — Я сама только узнала! — оправдалась та, но гречанка уже не слышала её, ругая себя за собственную глупость. Она ведь должна была помнить этот момент по сюжету! Ей было очевидно, что Фатьма беременна Шехзаде Сулейманом и потому прикрыла глаза, тяжело вздохнув. И вот что ей делать в этой ситуации? По идее, можно ничего не делать, ибо малыш умрёт от оспы, но что, если сердце Сонай сжалится и она самолично спасёт новорождённого? Можно было бы отравить Фатьму, чтоб спровоцировать выкидыш, но первые подозрения падут, в первую очередь, на саму Сонай. Эх, была бы тут Айше и тогда можно было бы переложить покушению на неё, мол, ей не в первой. — Ты слишком громко думаешь, — пожаловалась Айла. — Я просто не знаю, что мне делать, — вздохнула другая. — Насладиться праздником, а уж потом решать? — Наверное, ты права.       Наконец, попаданка полностью выздоровела и повитуха разрешила ей вести прежний активный образ жизни, чему последняя была несказанно рада. — Кёсем, подай мне моё лучшее платье! — счастливая, командовала Сонай, пока сама она укладывала волосы перед зеркалом и выбирала украшения. Мыслям о беременной Фатьме она не позволяла портить настрой. Сегодня её день и их с Ирем праздник.       Таким образом, было решено собрать передние пряди у лица и закрепить их позади неприметной заколкой, создав образ лёгкой, но аккуратной причёски. Также рыжеволосой была надета украшенная маленькими камнями диадема. Серёжки и кулон были выбраны под сочетание к величественному, достойной настоящей Султанши платье. Его сшили как раз к этому событию и его крой, а также вид быстро покорил сердце гречанки.       Длинные, волнистые рукава и насыщенный фиолетовый цвет наряда делал из ещё юной Сонай взрослую девушку, чем заставлял ту ещё ярче улыбаться. — Айла, смотри, я как королева, — крутилась та по своим покоям, вызывая у русинки усмешку. — Не опоздай, королева.       И, передав малышку холодной брюнетке, Сонай направилась со служанками к гарему. Как же давно она там не была. Даже волнительно.       Поведя плечами, рыжеволосая чуть сжала ткань платья от нервов, стараясь перевести дух, пока они не дошли. Девушки наверняка уже позабыли её и связь придётся выстраивать заново. А вдруг и слухи уже какие-то успели пойти? Как же быть?       Но дойдя, на лице гречанки вновь засияла улыбка. Нельзя было показывать своё волнение и страх, иначе это быстро обернётся против тебя самой.       Невольницы тут же обернулись на неё и вздох восхищения некоторых от её образа придал фаворитке уверенности.       Приподняв подбородок, Сонай дошла до Махидевран и Разие, после чего, поклонившись им, присела с ними рядом. Теперь праздник можно было начинать.       В гареме заиграла музыка и девушки пустились в танцы, радуясь сладкой еде и редкому отдыху. Сонай даже загляделась на некоторые танцы, чувствуя тонкий укол восхищения и зависти. Во время своего обучения она также была пластична и подвижна, но как давно это было? Когда в последний раз она танцевала? Может, стоило бы вспомнить былое и подарить Мустафе танец? Кстати говоря о нём. — А Шехзаде придёт на праздник? — обратилась наложница к госпожам. — Как он решит, так и будет, — холодно ответила его мать, на что Сонай расстроилась. Ну неужели так сложно ответить нормально? И чем только она успела её обидеть? Тем, что девочку родила? Да нет, такое отношение было и раньше. — Дорогу! Шехзаде Мустафа Хазрет Лери! — крикрул глашатый гарема и музыка тут же стихла. Все встали в поклоне, ожидая господина. Сонай была приятно удивлена и также поднялась, чтобы поклониться старшему наследнику Султана.       Мустафа, окинув наложниц коротким взглядом, направился к своей маленькой семье. — Моя Ирем, — поцеловал он в лоб маленькую дочь, а затем вернув её обратно Айле. — Матушка, — поцеловал он руку Махидевран, после чего обнял счастливую женщину. — Моя красавица сестра, — улыбнулся тот Разие, заправив за ухо выбившуюся прядь из её причёски. — Шехзаде, добро пожаловать! — засияла юная госпожа, на что получила благодарный кивок.       И, наконец, очередь дошла до неё. — Моя Сонай, — почувствовав руку Мустафы на своей щеке, счастливая гречанка подняла на него свой взгляд. — Мой Шехзаде, я рада видеть вас на этом празднике, — не без улыбки поприветствовала она любимого, вызвав ласковую улыбку в ответ.       Праздник продолжился, вновь заиграла музыка и Мустафа занял своё место возле матери его старшего ребёнка.       Несмело, даже как-то стеснительно взяв руку возлюбленной в свою, он вынул маленькую коробочку и достал оттуда кольцо.       Рыжеволосая наложница соврала бы себе, если бы не сказала, как сильно она удивилась, увидев кольцо в форме тюльпана с красивым сияющим камнем фиолетового цвета. — Мустафа, это же… — не веря, пролепетала та, но была перебита. — Теперь ты член Султанской семьи и я хочу, чтобы все это знали, — заявил тот, надевая на её тонкий палец украшение в форме тюльпана. Каждый в империи знал, что это символ династии, Султанской семьи. Надеялась ли Сонай на подобный подарок? Если честно, нет. Но получить она его была невероятно рада.       Именно в этот момент в гарем пришла Фатьма. Картина, открывшаяся её глазам, тут же убило всю её прежнюю радость от полученной недавней новости. Прямо перед ней рыжеволосая наложница поцеловала руку Шехзаде, благодаря его за столь щедрый подарок.       Но в её голове уже созрел один гадкий план.       Натянув самую счастливую улыбку на какую только она была способна, хорватка спокойным, можно даже сказать, величественным шагом направилась к Мустафе и его фаворитке. — Шехзаде, у меня для вас чудесная новость, — специально погромче заявила темноволосая, привлекая внимание других девушек. — Только что подтвердили мою беременность!       Сонай нервно сжимала кулаки, ненавидя эту улыбку Фатьмы. Как она может делать подобное на [её] празднике? Как она смеет? Но нужно было дышать, держать себя в руках. — Ты осчастливила меня, Фатьма, — встал со своего месте Шехзаде, целуя беременную наложницу в лоб. — Я обещаю подарить вам вашего первого мальчика, — гордо пообещала новая фаворитка, кинув короткий взгляд на гречанку. — На всё воля Аллаха, Фатьма. А теперь иди, отдыхай, — не растерялся Мустафа и вернулся к своей возлюбленной, показывая тем самым, что их разговор окончен. Хорватке ничего не оставалось, кроме как действительно уйти в свои новые покои на втором этаже. — Поздравляю вас, Шехзаде, — глухо отозвалась Сонай, на что Мустафа впервые за вечер почувствовал себя. Виновато. — Моя душа, не надумывай себе лишнего. После праздника приходи ко мне в покои, у меня есть для тебя предложение. — Хорошо, — всё ещё немного не в себе отозвалась наложница, уже не так заинтересовано наблюдая за танцами.       После этого старший сын Султана, приняв поздравления от сестры и матери, ушёл. Сонай бы тоже хотела уйти к себе, а уже потом отправиться за ним, но нужно было досидеть. Это же её праздник, верно?       Собравшись с силами, рыжеволосая посмотрела на подарок и вновь выпрямилась, вернув к лицу улыбку. Нельзя выглядеть подавлено и разбито при всех, иначе пойдут такие слухи и сомнения, что уже не выберешься. Никогда.