Утонувшая в водах Босфора

      После насыщенного дня хотелось лишь одного — отдохнуть. Так что, когда семейный ужин был окончен и все разошлись, то Сонай не стала церемониться и просто рухнула в объятья Мустафы, на что не менее уставший, но счастливый Шехзаде тихо рассмеялся и прижал возлюбленную к груди. — Устала, душа моя? — Очень, — прикрыла глаза наложница, даже не пытаясь выбраться из крепких тёплых рук любимого. — Тогда идём, — устало улыбнулся Мустафа, направившись со своей фавориткой к кровати.       Там, под тёплым пуховым одеялом, счастливые и уставшие они уснули, утонув в объятьях друг друга.       А вот Султан Сулейман ещё не спал. Он делал новое ювелирное кольцо для своей фаворитки, представляя, как радостно она улыбнётся ему и поблагодарит за такой драгоценный подарок.       Но время шло, а женщина всё не приходила.       Нахмуренный Сулейман ходил по собственному дворцу в раздумьях. Было бы преступлением не сказать, как таяло его сердце, стоило ему пройти мимо покоев Мустафы и услышать смех своих детей. Но даже его Шехзаде и Султанши уже отправились спать, а Фирузе всё не было. Кануни сдался. Отчего-то ему не хотелось вызывать стражу, Сюмбюля или Афифе, дабы разобраться, что происходит и где его фаворитка. Очередные игры и представления его сейчас не интересовали, в ожидании наложницы он слишком устал, чтобы разбираться со всем этим. Так что, отложив ювелирное украшение, Султан Сулейман лёг спать в одиночестве.       А вот утром мужчина самолично отправился в гарем, но стоило ему только покинуть покои, как уже навстречу ему шла бдительная старушка Афифе. — Повелитель, — слегка поклонилась женщина, опираясь на трость. — У нас беда.       «Я знал», — промелькнула издевательская мысль в голове падишаха, но сам он тут же помрачнел и приготовился услышать худшее.       Однако то, что рассказала ему хазнедар гарема, яростью охватила его грудь и сдавила самое сердце. — Как вы это допустили?! — не скрывал своей ярости мужчина, тяжёлыми шагами идя в покои своей пострадавшей фаворитки. — Почему мне не сообщили? — Лекари всю ночь спасали бедняжку, мы сами не знали выживет ли она от испытываемой боли. — Это не оправдание, Афифе-хатун, — не успокаивался мужчина, на что даже видевшая всё в своей жизни старушка потеряли свой невозмутимый вид.       Ворвавшись в покои наложницы, Сулейман замер на месте от невообразимой картины перед ним. Его фаворитка, бледная словно сама Смерть, спала на животе, показывая миру свою израненную и истерзанную огнём часть спины.       Главный лекарь тут же поклонился Султану, но Кануни его словно и не заметил, уже аккуратно и куда тише ступая к Фирузе. — Бедная, — опечалился Султан, ласково пригладив тёмные волосы женщины. — Кто посмел сделать это с тобой? Кто сжёг твои белые крылья, что даровал тебе всевышний? — Я спрашивала у неё, повелитель, — тихо вмешалась Афифе, сжимая под руками трость. — И в агонии боли она лишь повторяла и повторяла, что не смеет порочить госпожу.       Сулейман закрыл глаза, нехотя слушать, не хотя признавать и верить, но мысли сами собой заполняли его голову и каждая из них была хуже предыдущей.       Хюррем. Его единственная и неповторимая жена, что однажды ворвалась в его жизнь подобно урагану и перевернула все устои и правила, прокладывая себе собственную извращённую и хитрую дорогу как к его сердцу, так и к власти.       «Ты сам дал Хюррем и Ибрагиму эту власть, ты лично превратил их из рабов в хозяев империи!» — причитала как-то его ныне покойная Валиде.       И убеждаясь в этом, мужчина чувствовал ярость. Чем больше он давал своим любимым людям свободы, тем сильней они его ранили. И он бы соврал, если бы сказал, что не ожидал подобного от своей хасеки в сторону фаворитки. Ожидал и ещё как, но почему-то получив, не был равнодушен.       Может, всё дело в обиде? Он ведь всё ещё злился на Хюррем за её поступок с покоями Валиде, за то, что она пыталась управлять им словно своим рабом.       Султан любил эту женщину, даже очень и был готов простить ей всё, но показать где кто стоит хотелось сильней. Его гордость была задета. — Главный лекарь, — сурово обратился мужчина к другому. — Я требую лучшего ухода за своей фавориткой, а иначе ты лишишься головы!       И встав, Султан ушёл, кинув на Фирузе последний взгляд. Всё внутри него пылало, требовало ответов, но вместо того чтобы ворваться к Хюррем и устроить скандал, он решил, что лучшим наказанием для неё будет кое-что совсем другое. — Мустафа, мне ведь щекотно! — смеялась Сонай, пытаясь изо всех сил извернуться из рук Шехзаде. — Нет, никуда я тебя не пущу, — не давал ей сбежать Мустафа, посмеиваясь над попытками фаворитки. — Вот уж не ожидала нападение монстра с самого утра, — пыталась успокоить бешеное дыхание гречанка, когда парень наконец прекратил свои игры. — Нападение? — задумался темноволосый, а уже через секунду наклонился к лицу наложницы.       В этот момент вся атмосфера глупого веселья пропала, уступая место горячему желанию и Сонай, сама того не замечая, пошла к нему на встречу и поцеловала Мустафу, притягивая его к себе ещё ближе.       Месяцы без близости, казалось, её не беспокоили, но вот теперь, позволяя сильным рукам Шехзаде стянуть с себя ночное платье, хатун понимала, что просто врала себе. Ей хотелось Мустафу здесь и сейчас и было плевать, что по правилам заниматься извращениями утром считалось чем-то непристойным. Едва ли кто-то в этом дворце наслаждается утехами по всем правилам и обычаям, так что и молодые возлюбленные один раз так могут, не так ли?       Проснулись возлюбленные для всех лишь часами позже, после чего не спеша наслаждались завтраком. Если уж Мустафа привёз её сюда отдохнуть и развеяться после родов, то Сонай собиралась воспользоваться этой возможностью вовсю и провести с любимым как можно больше времени, создавая им приятные воспоминания на троих.       Но увы, Фирузе тоже ждала. — Я хочу гарем увидеть, — улыбнулась рыжеволосая, оставляя Мустафу. Шехзаде хоть и наигранно расстроился, чем вызвал ещё один смешок у гречанки, но тоже решил не терять время и отправиться к отцу.       Однако, стоило только девушке выйти к рабыням Топкапы, как её тут же сбил своими объятьями маленький ураган. Сонай ахнула от удивления, но поймала девочку за плечи и таки смогла устоять на ногах. — Сонай, я думала, что не увижу тебя больше! — раздался знакомый девичий голос. И вот теперь, взглянув на ту, что так нагло чуть не повалила её на пол, гречанка и сама кинулась обнимать её. — Эсен! — крепко сжала ту наложница, вспоминая, как некогда эта малышка провожала её на каждый хальвет, желая удачи. А ведь она и сама не думала, что увидит её. — Как же ты выросла, настоящая красавица. Вытянулась, потеряла свои мягкие щёчки. Как же так? — Года идут! — ответила Эсен, гордо расправив плечи. Некогда малышка теперь была подростком и уже сейчас можно было увидеть задатки будущей красавицы, что обязательно превратится из милого утёнка в прекрасного лебедя и разобьёт парочку мужских сердец. — Ты ведь ко мне пришла? — спросила рабыня падишаха, на что рыжеволосая слегка замялась. Она ведь совсем забыла о Эсен и шла по своим личным целям, а тут такая встреча. И обижать ведь не хочется! Соврать или сказать правду? Соврать или-       Эсен с удовольствием рассмеялась, наблюдая за растерянностью девушки. — Я просто пошутила! — О Аллах.       Пообещав Эсен ещё вернуться, рыжеволосая наложница таки дошла до покоев Фирузе и, постучав три раза для оповещения о своём приходе, зашла.       Шпионка перед ней сидела живее всех живых. Краска вернулась к телу, румянец к щекам, а сама женщина не без улыбки копалась в сундуках с подарками от Султана. — Я понятия не имею кто ты, откуда всё знаешь и зачем тебе это, но похоже ты и правда мой ангел. Вот только спина очень болит и даже лучшие лекари говорят, что на заживление ранений уйдёт минимум месяц. — А что, было бы лучше, если бы кто-то раскрыл тебя по глупой татуировке, Хюмейра-хатун? — Тише! Услышат!       Сонай только усмехнулась и подошла ближе, после чего присела на колени рядом с Фирузе. Рабыня и сама не понимала почему чувствовала себя так уверенно рядом с Фирузе, ощущение, что чья-то жизнь в твоих руках странно опьяняла. Она ведь действительно знает об этой женщине всё, может избавиться от неё, только шепни Хюррем нужные сведения, а может пользоваться фавориткой падишаха как вздумается. Кстати, о последнем. — Покажи свою коллекцию ядов.       Темноволосая шпионка на секунду удивилась, но увидев, что Сонай и правда ждёт, всё-таки неуверенно потянулась к тайничку под кроватью и вынула оттуда маленькую шкатулку. — Ты ведь ещё не травишь Сулеймана, верно? — Нет. Убивать его ядом было приказано, когда он начнёт терять ко мне доверие или охладеет. — Ты также пьёшь настойку, чтобы не беременеть. Почему? — Ребёнок вызовет осложнения. Осложнение для всех и каждого. Я должна выполнять свою работу. — Я понимаю о чём ты говоришь, но тебе надо привязать к себе Султана всеми способами, понимаешь? Глупая увлечённость и влюблённость не удержит тебя с ним надолго, а Хюррем рано или поздно что-то да сделает с тобой.       Сонай на мгновенье замолчала, наблюдая за реакцией. Фирузе выглядела. Опечаленной? Нет, вряд ли она полюбила Сулеймана, но каких-то бабочек в животе он точно у неё вызывал. И она, как шпионка и вечная рабыня будет верна династии Сефевидов, но видимо слова фаворитки Шехзаде заставили её задуматься, а Сонай, тем временем, продолжила. — Ты видишь эти подарки? — кивнула та на сундуки. — Султан подарил их тебе, потому что ты оклеветала Хюррем. И он поверил. Поверил тебе, Хюмейра. — Но я не слышала, чтобы у них был разговор по этому поводу. — Тут я уже не знаю в чём дело, может он решил её тотально игнорировать, может ссора будет позже, но главное то, что сейчас он держится за тебя. И если ты продолжишь быть влюблённой дурочкой, будешь ему о стихах, космосе, да политике распинаться и с Джихангиром нянчиться, то он в тебя точно влюбится. А ребёнок закрепит тебя в его сердце.       Фирузе выглядела всё более задумчивой, а Сонай изо всех сил желала, чтобы её слова дали эффект и женщина не повторяла ошибок своей сериальной предшественницы. — Тебе не обязательно будет любить этого ребёнка, просто пусть он будет, понимаешь? — Понимаю. — И главное, никогда не говори о зеркале в его кабинете. Это подарок Хюррем и он видит в нём лишь её. — То маленькое? — Да.       Наступила тишина. Гречанка, наконец, обратила внимание на яды в шкатулке шпионки. Вот только проблема была в том, что она ничего в них пока что не смыслила. — Эм, — растерялась девушка. — Можешь рассказать мне, что у тебя тут? — Конечно, — позабавилась с реакции рабыни женщина. — Тут у меня болиголов, рицин, стрихнин. Они убивают быстро и мучительно, но это только на случай, если мой провал будет неизбежен.       В сюжете Фирузе, видимо, прогадала этот момент. — Отлично, но есть ли у тебя те, что убивают медленно?       Шпионка обвела шкатулочку взглядом и, спустя минуту, вытащила сосуд с мышьяком. — В зависимости от количества, он может убить как за пару дней, так и за пару месяцев. — Классика, — кивнула Сонай, припоминая детективы своего времени. — Ты хочешь, чтобы я травила его, не так ли? — прямо спросила Фирузе, убирая свою маленькую, но весьма опасную коллекцию обратно в тайник. — Именно. Я помогу тебе, а ты мне. Ты же не думала, что я просто так буду помогать врагу моей династии, верно? — На самом деле, я гадала, чего ты попросишь взамен. От меня не требовали смерти Султана, я шпионка, а не убийца, но если тебе. — Я не прошу убивать его, — перебила рыжеволосая. — Иначе я бы спрашивала про быстродейственные яды. Но мне нужно, чтобы он ослаб и его организм не дотянул до старости.       Фирузе молчала, Сонай тоже. — Матушка, вы вся сияете! — улыбалась Михримах, радуясь тому, что Хюррем в первые за неделю улыбается, а не ходит мрачнее тучи. — Сегодня ночь четверга, — напомнила хасеки, примеряя одну корону за другой и, видимо, трудясь выбрать между ними. — И к тому же, кто-то подпалил стервятнику крылья. — Так вы уже слышали о произошедшем с Фирузе? — Не произноси её имени вслух! — осекла дочь рыжая госпожа, на что Султанша тут же кивнула, потеряв улыбку. — И это сделали не вы? — всё же, не смогла унять своего любопытства госпожа луны и солнца. — Нет, не я. Я совершенно без понятия кому это понадобилось, но с радостью бы поблагодарила этого человека и одарила всем золотом мира.       И жена Султана продолжила выбирать среди ювелирных украшений, совершенно не замечая задумчивости на лице единственной дочери.       Но уже через пару часов все приготовления оказались зря, ибо Сулейман позвал к себе в их священную ночь Фирузе, чего хасеки ожидала меньше всего хотя бы потому, что та была ранена и страдала от боли. Так почему.? — Я решил, что пока ты не поправишься, то тебе будет лучше остаться у меня в покоях хотя бы на пару дней, — величественно заявил Сулейман, укладывая со всей нежностью свою фаворитку на мягкие одеяла. — Сулейман. — изумлённо прошептала Фирузе, не ожидая к себе такой нежности и чуткого внимания. — Ни о чём не беспокойся, мой ангел.       Сонай же улыбнулась, услышав, как весь дворец шепчется о том, что священную ночь четверга заняла какая-то хатун, а не благородная хасеки. Если карма существует, то попаданка ещё ответит. Ответит сполна, как отвечает сейчас Хюррем за украденные у Махидевран ночи и любовь повелителя. Сонай не осуждала её за это, нет, ведь в гареме выживают самыми грязными и хитрыми способами. А пробиваются к власти так и вовсе самыми извращёнными методами. Махидевран так делала, Хюррем так делала и Сонай, расправив плечи на величественно-огромном балконе, делала сейчас то же самое. Но неужели не было другого пути?       Ей не нужна Фирузе, не нужно счастье Сулеймана и цель у неё была вовсе не уничтожить Хюррем. По крайней мере, пока. — Моя душа, — прошептал Мустафа, обнимая фаворитку за талию. Как он подкрался к ней сзади Сонай решила не гадать, просто наслаждаясь объятьями любимого.       Вот ради чего всё было. Или, точнее, ради кого. Ради её Шехзаде, ради Мустафы и их семьи. Ради этого Сонай была готова погрязнуть в этой грязи и воспользоваться всеми знаниями канона и будущего. — Идём, холодает, — потянул парень возлюбленную за руку, уводя с балкона в его тёплые покои, где Сонай с радостью отдалась ему, дабы перестать думать о Хюррем, о Фирузе, о Сулеймане и о будущем.       Сулейман чуть ли не светился от счастья, чем вызывал новые сплетни в собственном гареме. А вот Хюррем наоборот, утопала в отчаянии всё больше.       Именно так решил наказать её Сулейман, полностью лишив своего внимания. И что самое страшное, это работало. Порой его сердце сжималось, стоило задержать взгляд на жене чуть дольше, но он тут же одёргивал себя и полностью утопал в Фирузе. В Фирузе, которую он не любил, но которая, как казалось ему, любит его. Он забывался в ней, использовал чтобы обидеть хасеки также сильно, как та обидела его. Он словно решил припомнить ей обиды за все их года, его раненая гордость требовала этого, но вот любовь. Любовь никуда к Хюррем не пропала и не будет такого и подавно.       Так прошёл месяц, Мустафа и Сонай потихоньку собирались домой в Манису и как бы гречанке не хотелось остаться подольше, но это было невозможно. Шехзаде, всё-таки, должен ответственно присматривать за своим санджаком, а отпускать его одного в гарем с красавицами было не только ревниво, но и рисковано.       Однако, Фирузе ошеломила всех. — Сонай-хатун, в гареме сладости раздают, идём скорей! — звала рыжеволосую Эсен, но та, вместо ожидаемой радости, наоборот насторожилась. — А в честь чего? — Фирузе-хатун беременна!       И гречанка, услышав это, рассмеялась. Хюмейра всё-таки прислушалась и таки смогла забеременеть! Однако, суждено ли этому ребёнку родиться?       Сладости за успех Фирузе Сонай съела с удовольствием, а чуть позже лично зашла к счастливице и поздравила. Что ещё было удивительно, так это то, что шрамы шпионки на спине затянулись.       Это было то, что удивляло Сонай ещё в прошлой жизни. Какими мазями тут натирают лекари, что все шрамы просто исчезают? Что у Марии, что у Хюррем после пожара, что у неё самой после падения, а теперь и Фирузе. Чудо, не иначе. — Я спровоцирую выкидыш через пару месяцев, — призналась женщина, чем вызвала у Сонай настоящий шок. Наложнице понадобилось несколько минут, дабы набрать в грудь побольше воздуха и придти в себя. — Это, как минимум, опасно для твоего здоровья. А ещё подумай о том, как Султан любит детей. Он сейчас чуть ли не светится от счастья, ожидая от тебя малыша. А вдруг любимую дочку ему родишь? Не будь глупой и не забывай подливать ему яда.       Нахмурившись, Сонай хотела было уйти, но шпионка остановила её, слабо сжав плечо. — Для этого не обязательно нужен ребёнок! Пойми, он будет жалеть меня и держать рядом. — И позже охладеет.       Скинув чужую руку, рыжеволосая фаворитка ушла, совсем не радуясь такому странному поведению Хюмейры.       Сонай не волновалась за неё, нет. Ей было всё равно и на Султана с его женщинами, и на ещё нерождённого ребёнка, но было нужно, чтобы женщина оставалась как можно ближе к Сулейману, чтобы продолжала травить его дальше, пока Хюррем от неё не избавилась или не суициднулась сама.       В глубине души наложница, если говорить откровенно, была за Хюррем. Была бы Фирузе обычной рабыней, а не шпионкой, то всё было бы иначе, но увы, она враг, а от врагов первого удара ждать не нужно, чтобы ответить. — Уносите, уносите скорее, — командовала гречанка слугам, что выносили её сундуки с вещами. — Ты же будешь писать мне? — не скрывая своего беспокойства, спросила Фирузе. Изначально она не понимала и даже не верила Сонай, но девушка так ловко помогала ей избегать опасностей и ловушек, что женщина действительно её уже почти что своим ангелом считала. Хотя, с наибольшей вероятностью, рыжеволосая перед ней просто ведьма. Иначе откуда ей всё знать и как удаётся каждый раз ситуацию в свою пользу повернуть? — Буду, не бойся, — вздохнула фаворитка, поглядывая за работой слуг. Ей бы действительно остаться и за всем наблюдать, но увы. — И мне пиши, — вдруг раздалось в дверях.       Обернувшись, Сонай в первые за день улыбнулась и раскрыла руки для объятий, на что Эсен с удовольствием ответила. — Я бы забрала тебя с собой, милая, но твоё место здесь, — искренне расстроилась наложница, жалея о том, что одну из подруг придётся тоже оставить в Топкапы. — Не волнуйся, я буду твоими глазами и ушами, — вдруг, сама того не осознав, предложила девочка. И Сонай на эти слова призадумалась. А ведь и правда… — Фирузе, возьми Эсен-хатун к себе в услужение, будете вместе держаться и держать меня в курсе событий. — Хорошо, попробуем, — кивнула беременная фаворитка Сулеймана.       И на этом, распрощавшись, Сонай покинула Топкапы со своим Шехзаде и дочерью.       Дорога обратно прошла без каких-либо опасений и проблем, что не могло не радовать гречанку, ибо в сюжете то и дело кто-то, да покушался на Мустафу.       Лишь малышка Ирем какое-то время ворочилась в руках Айлы, то и дело хныча и привлекая к себе внимание, но всё-таки утомившись, уснула. — Ты с такой любовью на неё смотришь, — не смогла удержаться от комментария Сонай, поглядывая, как её самая близкая подруга заботливо покачивает её дочь.       Айла на такое заявление забавно покраснела и даже на какое-то время растерялась, то открывая рот, чтобы ответить непременно что-то резкое, но закрывая его, видимо, понимая, что её действительно поймали за нежностью и любовью. — Не бойся, я не перестану тебя от этого холодной и злой русинкой считать, — легко рассмеялась Сонай, размышляя. — Тебе ещё всего ничего осталось и сможешь из гарема выпорхнуть, выйти замуж и родить ребёнка.       Но на попытки рыжеволосой подбодрить русинку, та лишь отвернулась к маленькому окошку кареты, раздумывая о чём-то своём. Теперь Айла выглядела не возмущённой, а словно…опечаленной? Сонай решила не наседать и не выпытывать у старшей подробности и причину такого поведения. Если та посчитает нужным, то откроется ей без всяких убеждений, но проблема была в том, что Айла была не такой. Она не доверяла первой встречной, она не делилась всем что у неё на душе за пару мгновений. Она вообще была другой, удивительной и ни на кого не похожей в стенах гарема.       Так что, может, Сонай всё-таки придётся попытаться ещё раз расспросить её обо всём этом.       Как и в прошлый раз, руку из кареты им подал сам Мустафа. Наложница не знала, что заставляло его делать это, но совсем не была против. Такое поведение джентльмена лично ей даже льстило, так что несмотря на долгую и изнурительную дорогу, та искренне улыбнулась возлюбленному и вышла из кареты, нежно сжимая его руку.       Но к всеобщему удивлению, Шехзаде не отпустил её ладонь, а наоборот перехватил поудобней и повёл ко дворцу, улыбаясь своим мыслям и явно наслаждаясь смущением фаворитки.       Это было не совсем то, как принято вести себя в османской империи, но это было то, чему сама Сонай научила его, когда взяла возлюбленного за руку в первый раз ещё на пикнике и увела с собой. Мустафа учился у неё, не был против перенять чужие традиции и находил в них что-то своё, что не могло не радовать рыжеволосую рабыню. И та, чуть ли не светясь от счастья, сама сжала его руку покрепче и потянула к входу.