Утонувшая в водах Босфора

— Поздравляю, хатун, ты родила здорового и крепкого Шехзаде, — улыбнулась повитуха и передала свёрток с младенцем Сонай.       Та, не сдержав счастливого смеха, прижала новорождённого сына к себе.       Её Шехзаде! И всего на неделю младше Сулеймана, одногодки считай. Это было настоящим счастьем, ведь когда Шехзаде Фатьмы умрёт, то именно её сын будет самым старшим из всех возможных наследников. Хотя для этого, для начала, не помешает его отца на престол посадить…       За окном уже светало, гарем должен был вот-вот проснуться, но из-за новости, что теперь рожает Сонай-хатун все встали ещё пару часов назад и ждали новостей. — Скорее приведите сюда Ирем! — приказала Сонай, не отрывая взгляда от сына. — Конечно, госпожа, сию минуту! — усмехнулась Айла, но за девочкой всё же пошла.       Повитуха с помощницами ушла, Сонай чувствовала невероятную усталость и, отпустив девушек спать, она принялась знакомить детей друг с другом, чувствуя себя как никогда хорошо. — Смотри, Ирем, это твой братик. — Братик? — повторила девочка и тыкнула новорождённому в щёку, на что тот лишь забавно зажмурил глазки, едва ли не засыпая.       Сонай вновь рассмеялась, кивнув.       Вскоре момент её уединения с детьми прервала Султанская семья, а именно Махидевран Султан с Разие и Мустафой. — Сонай, какие приятные новости! — первой направилась к подруге юная госпожа. Наложница, счастливо улыбаясь, кивнула и протянула девушке младенца. — Ты подарила нашей семье ещё одного Шехзаде, поздравляю, — тепло порадовалась Махидевран. Та выглядела искренне счастливой и сейчас вместе с дочерью любовалась новым членом семьи, на что у Сонай аж самой стало тепло на сердце. Ах если бы Султанша всегда была к ней так добра… — Госпожа, я надеюсь подарить вам ещё не одного внука, — от эмоций призналась рыжеволосая, но улыбка Гюльбахар на эти слова дрогнула. Однако, ничего не ответив, женщина продолжила любоваться внуком.       Только Мустафа сел к Сонай и в первую очередь поцеловал ту в лоб, а затем взял на руки их старшую дочь, что с улыбкой потянулась к отцовской бороде. — Спасибо за сына, моя душа, ты вновь сделала меня самым счастливым мужчиной на свете, — щёки Сонай потеплели от слов любимого и, не найдя слов, она впилась в его губы лёгким и нежным поцелуем. — Тебе стоит отдохнуть, моя любовь, повелитель будет готов провести имянаречения через час, а после ты сможешь ещё поспать, хорошо? — Всего час? Но я так ужасно выгляжу! — запаниковала девушка и уже была готова подскочить с кровати хоть сейчас, но мягкие руки парня и боль убедили её остаться на месте. — Ты выглядишь прекрасно для той, кто только что родил ребёнка, поверь мне, — не без смешка сказал Мустафа и ласково пригладил волосы наложницы.       И всё же, стоило только Шехзаде покинуть её на какое-то время и Сонай уже просила Кёсем и даже Разие принести ей расчёску, зеркало и другое ночное платье, дабы выглядеть более презентабельно не только для падишаха и его семьи, но и для себя.       Благо, часа хватило.       И вот, в её покоях, помимо Махидевран, Разие и Мустафы были также Мехмед, Михримах, Джихангир и даже Фатьма с Сулейманом на руках.       Соперница конечно же прожигала её взглядом чистой ненависти и злобы, но Сонай было сейчас так всё равно, что на откровенные попытки Фатьмы испортить ей настроение она лишь счастливо улыбалась той в ответ.       И вот, Султан Сулейман взял на руки их с Мустафой сына, полюбовавшись внуком, он тепло улыбнулся и принялся шептать малышу молитвы. А спустя момент, настало то, чего Сонай так ждала. Задумавшись на мгновенье, Кануни отчётливо произнёс три раза. — Твоё имя Хасан, твоё имя Хасан, твоё имя Хасан, — и под счастливые улыбки семьи он вернул ребёнка матери на руки. — Поздравляю тебя, брат, Сонай-хатун тебе ещё одного ребёнка подарила, — первая поздравила Мустафу Михримах, даже несмотря на саму наложницу.       Но Мустафа, подойдя к любимой, покачал головой. — Нет, Михримах, Сонай Султан подарила мне ещё одного ребёнка, — и, взяв руку рыжеволосой, он поцеловал её, а после прислонился лбом, чем вызвал удивление у всей своей семьи, включая даже своего могучего отца. Ведь этот жест никогда не используется по отношению к тем, кто ниже тебя статусом, но прямо сейчас старший сын Сулеймана нарушил это правило, только чтобы показать, как он благодарен обычной рабыне за ребёнка.       Где такое видано? — Ты достойно воспитала нашего сына, Махидевран, — к ещё большему всеобщему удивлению, именно так отреагировал Султан и добродушно усмехнулся, похлопав сына по спине и окинув новую Султаншу любопытным взглядом.       Сонай же… Сонай была очень удивлена. Она никак не ожидала от Шехзаде такого смелого, но безусловно сильного и приятного ей поступка.       Может, именно с этого момента она решила, что между ними будет любовь, которую никто не разрушит и не отберёт у них. Наверное, в этот момент она и решила, что теперь будет единственной его девушкой и отныне покои будут закрыты для любой другой рабыни. Он принадлежал ей, а она ему. И эта любовь будет сильнее, чем у Хюррем и Сулеймана. У этой любви будет весна теплее, чем у Кёсем и Ахмеда. У их любви будет искренность и чувства, а не холодный расчёт и власть. Наивно, но именно такой любви она желала для себя и Мустафы. Что-то в её небесно-голубых глазах переменилось, но Шехзаде, смотря в них, чувствовала от этого только спокойствие и тихое обещание, а не волнение и страх.       Может, он для себя тоже что-то решил.       Комната лишь могла наблюдать, как любуются друг другом возлюбленные и думать о своём. Сулейман узнавал в молодых возлюбленных свою историю с Хюррем и отчего-то его сердце заболело ещё сильнее. Но простить свою жену он ещё не мог. Пока нет.       Только Михримах и Фатьма хотели уйти отсюда как можно скорее, пока Разие мечтала, что когда-нибудь это будет она и Ташлыджалы.       Наконец, Сонай осталась с любимым и детьми наедине. На большой кровати им было вполне комфортно и, спустя парочку попыток уложить уж слишком активную Ирем, вся семья заснула и с удовольствием проспала до позднего обеда.       Но вот, снова настало правила сорока дней, в течение которых Сонай не могла ходить на хальветы к Мустафе. Сама Султанша по этому поводу не грустила, она уж лучше действительно даст организму восстановиться и придти в себя, нежели побежит в постель к любимому. В ближайший месяц она собиралась заниматься в кровати лишь одним извращением — есть и спать. На остальное не было желания.       Единственное, что беспокоило гречанку, так это то, что Махидевран пошлёт к сыну очередную наложницу. Учитывая, что во дворце совсем недавно было аж три беременных, то родить от старшего Шехзаде не составит труда, а уж учитывая, что нынешним фавориткам вход в покои закрыт, то это идеальная возможность для какой-нибудь невольницы стать следующей претендеткой на хальвет.       Разие, как и в прошлый раз, подарила Сонай новую колыбельную для ребёнка и сейчас, покачивая в ней племянника, отчего-то была непривычно молчалива. — Разие, всё хорошо? Ты такая грустная в последнее время, я совсем тебя не вижу, не слышу твоих новых стихов и звонкого смеха. Что случилось с моей красавицей? Неужели кто-то посмел тебя обидеть? — искренне беспокоясь, Сонай мягко обхватила щёку подруги и развернула от окна к себе, привлекая всё её внимание. — Я… — растерялась от такого дочь Султана, опустив взгляд. — Скажи, тебе нравятся мои стихи? — Конечно! Они такие нежные, но при этом смело затрагивают тяжёлые темы. Ты пишешь красиво, чувственно и я вижу как много труда ты вкладываешь в каждую строчку. Кто заставил тебя сомневаться в этом? Я помню маленькую Разие, что с гордостью несла свои стихи отцу и даже получила за это свои собственные покои раньше братьев. — Мы с Ташлыджалы решили обменяться тетрадками с стихами и я боюсь, что ему они не понравятся, — щёки Султанши покраснели, но она по-прежнему не поднимала взгляда, прекратив покачивать колыбель и вместо этого перебирая в руках края собственного платья. — Он пишет так ярко и красиво, что моя писанина лишь блеклый свет на его фоне. — Не говори так, — чуть нахмурилась Сонай, а затем аккуратно, но требовательно, взяла руки Разие в свои и сжала. — Никто не смеет обижать свои рукописи. Ты пишешь со своим стилем, а он со своим, но это не отменяет того, что оба ваших стиха прекрасны, понимаешь? Я уверена, он влюбится в каждую строчку твоего произведения, как я влюбилась в них пару лет назад. — Ты уверена, что ему понравится? — Ну конечно!       Разие на минуту прикрыла глаза, по-видимому размышляя, но всё же, мягко улыбнувшись и кивнув, она решила поверить подруге. — Тогда мы обменяемся тетрадями сегодня же. — Правильно, не откладывай это, — улыбнулась в ответ рыжеволосая. — Но Сонай, это только между нами, хорошо? Никто не должен знать, что я общаюсь с Яхья. — Конечно, я никому не скажу, клянусь тебе. — Спасибо. Жаль не ты моя сестра, а Михримах, — вновь опечалилась Султана. — В детстве я мечтала, что бы мы могли также разговаривать, сплетничать и шутить, поддерживать друг друга, но вместо этого мы всегда ссоримся и хоть она не раз подставляла меня, я не горжусь тем, что делала то же самое и смеялась над её любовью к Бали-Бею, — откровенное признание заставило Сонай смягчить взгляд и крепко обнять Разие, прижав к себе. — Я буду только рада быть твоей сестрой, Разие. Ты первая девушка, что была добра ко мне с самого начала, кто поверил мне и не оставил. Я всегда буду помнить это, любить и защищать тебя, ведь ещё с рождения Ирем мы одна семья, не так ли? — Да, — кивнула девушка в плечо подруги и обняла ту в ответ.       Однако ближе к вечеру, неся свои стихи к Ташлыджалы, Султанша столкнулась с растерянным и явно застигнутым врасплох мужчиной. Почувствовав неладное, девушка спросила, в порядке ли он? Но Яхья, будучи смелым воином, сделал шаг навстречу к госпоже и, посмотрев той в глаза, признался, что уже отдал свою тетрадь Михримах.       Разие, услышав это, от изумления опустила руки и выронила собственные рукописи, даже не зная, с чего начать задавать вопросы… — Как вы смеете дурить меня, Яхья? — всё же, с нескрываемой обидой спросила госпожа. — Не только меня, но и мою сестру! — Прошу, простите меня, но госпожа была так настойчива… — Что вы решили тут же удовлетворить её просьбу? — перебила того Разие.       Покачав головой, старшая дочь Сулеймана, забыв про свою тетрадь, отошла к двери и уже хотела быть открыть её. — Сначала разберитесь за какой дочерью Султана вы искренне хотите ухаживать, потому что если вы будете так поступать со мной и моей сестрой, то я позабочусь, чтобы вы в наших сердцах и в этом дворце надолго не задержались, — напоследок сказала Разие и покинула комнату мужчины, сморгнув слёзы.       Была ли эта уловка Михримах или Ташлыджалы питал чувствам к обеим госпожам? Но Разие, во всяком случае, не собиралась спускать это на самотёк. Она не собиралась бороться за мужчину, что предпочитает ей кого-то ещё, а уж особенно её сестру. Если понадобится, она задушит свою влюбленность к Яхья, но судьбы тётушки Хатидже не повторит!       Михримах же, гуляя по гарему, разглядывала наложниц и, высмотрев самую миловидную из них, подошла прямиком к ней. — Как тебя зовут? — Мелек, госпожа, — скромно ответила ей та, на что девушка кивнула. — Готова пройти по золотому пути? — от такого вопроса у Мелек расширились глаза и, не веря своему счастью, она поспешно кивнула, а после не сдержала улыбки. Её подруги, будучи свидетельницами этого разговора, рассмеялись и потянули избранницу в хаммам.       Кёсем, тоже услышав всё это, тут же поспешила к Сонай, дабы рассказать ей об этом. Но войдя в покои, она обнаружила лишь Айлу, что играла с Ирем и не намёка на саму хозяйку комнаты. — А где Сонай Султан? — Понятия не имею, с Фирузе-хатун наверное. А что случилось? — Михримах Султан девушку на хальвет готовит! — И что? — не отвлекалась от девочки русинка, протянув той деревянную куклу, а сама взяв в руки лошадку. — Я думала, Сонай захотела бы узнать об этом, — как-то даже стеснительно ответила служанка, чувствуя себя не очень хорошо под пристальным взглядом другой. — В гареме у Шехзаде и Султанов всегда будет полно девушек, пойми уже. Знает об этом наша новая Султанша, не знает, а смысла в этом нет. Она выбрала этот путь и может либо стать мудрее, либо потерять всё. — Но Хюррем Султан. — Хюррем Султан уникальная женщина. Может быть, даже самая уникальная женщина за все тысячелетия. Она завоевала сердце Султана так, что никто даже не смеет стоять между ними. — Фирузе вполне успешно стоит, — вошла в покои Сонай, пристально смотря на Айлу. — Но даже так она остаётся сильнейшей госпожой, какой тебе ещё невозможно стать, — объяснила русинка. — И что же ты предлагаешь? — Стать жёстче, Сонай. Не давай никому давить и обижать тебя, используй все их грязные секреты против них. У тебя есть все шансы, но ты не пользуешься ими и это меня в тебе и раздражает! — Но я не хочу быть грязной подобно им! Я не хочу быть жестокой, не хочу гладить детей руками что по локоть в невинной крови, — прижала руку к сердце гречанка, высказываясь. — Но во дворце только так сильнейшими и становятся. Пойми, рано или поздно удача отвернётся от тебя и ты умрёшь! — оставив игрушку, брюнетка сделала шаг к Сонай и крепко сжала её плечо. — Я не хочу потерять тебя из-за твоей наивности и веры в лучшее. Пойми, ты не одна, я ведь не просто так согласилась идти с тобой. Больше нельзя быть маленькой девочкой, ты мать Султанши и Шехзаде и если не ради себя, то хотя бы ради них ты должна устроиться во дворце как хозяйка.       Нет, рыжеволосая понимала, что хочет сказать ей Айла и почему она подталкивает Сонай на эту сторону, ведь рано или поздно той придётся окунуться в крови и тогда дороги назад не будет. Но всё же… Обязательно нужно было становиться злодейкой для этого? Может быть, сейчас она из будущего разлагается на дне Босфора из-за своей наивности и желания не проливать крови, а может быть она наоборот, будучи Валиде, жестоко смеётся, уже давно расправившись со своими врагами? Неужто нет золотой середины? — Айла, Кёсем, — наконец, всё обдумав, приняла решение Султанша. И взяв самых преданных ей девушек за руки, она посмотрела то на одну, то на другую. — Если вы со мной, то мы всё преодолеем, но убивать направо и налево я не буду. Однако, ещё Мустафе я сказала, что избавлюсь от любого, кто будет угрозой моей семье. Так что, если вы готовы, то мы можем начать новый этап в нашей жизни здесь и прямо сейчас. — Только не проси меня убивать, умоляю, — покосилась Кёсем, поджав губы, чем вызвала у гречанки смешок. — Не волнуйся, уверена, вместо тебя это с удовольствием сделает Айла. — Эй, я тебе не наёмник, — фыркнула русинка. — Ты всю эту тему начала, тебе палачом и быть! — слабо шлёпнула ту по плечу Султанша и усмехнулась. — А теперь, что там, говорите, затеяла Михримах?..       Неожиданный стук в двери удивил Мустафу. Сегодня вечером он никого не ждал, но может братья или сёстры захотели увидеться с ним? Разрешив войти, Шехзаде ещё больше удивился пришедшей Фидан и даже слегка расстроился. — Шехзаде, — поклонилась калфа. — Михримах Султан прислала вам наложницу, вы желаете её принять? — Наложницу? — переспросил парень, не понимая, зачем его сестре понадобилось это? — Нет, отправь её обратно в гарем. — Будет сделано. — И приведи ко мне Джихангира, пусть сегодня на ночь он со мной останется. — Конечно, Шехзаде, — и, вновь поклонившись, Фидан ушла.       Михримах была мрачнее тучи, когда отправленная ею наложница пришла с плохими новостями. — Он даже не взглянул на тебя? — Нет, госпожа, — ответила чуть ли не до слёз расстроенная Мелек, но дочь Султана лишь раздражённо вздохнула. Наверное, ей стоит заняться подготовкой девушки получше и найти ту, что будет умна и верна ей. — Возвращайся в гарем, — махнула рукой Михримах.       Султан, к сожалению Сонай, решил вернуться во дворец и продолжить подготовку к походу, но зато Фирузе он велел остаться в Манисе, ибо уже подходил её срок и в любой день она могла разродиться, а свежий воздух и уют здешнего дворца, по его словам, пойдёт ей на пользу. Ко всему прочему, он брал свою фаворитку на прогулки и показывал любимые места своей молодости. — Господи, я надеюсь, что у нас больше никогда не будет столько беременных в одно время. Помимо Фирузе должна ещё и Айше вот-вот родить. Не дворец, а родильной дом какой-то, — причитала Сонай, порядком устав от всего этого. — Разве ты сама не родила неделю назад? — усмехнулась Айла, на что гречанка пожала плечами. — Да и девушкам сколько праздников, представляешь? — добавила Кёсем. — Верно, праздников много, да вот только я одна хочу их причиной быть. — Фу, Сонай, только стала Султаншей, а уже такое заявляешь, как не стыдно? — в шутку причитала русинка, на что та только рассмеялась.       И вскоре, о как неожиданно, родила Айше, что всё это время была заперта в своих покоях. Изначально Сонай думала, что та сама не желает выходить, но как позже выяснилось, это был приказ Шехзаде и осуждённая имела право лишь на редкие прогулки в лесу по рекомендации повитухи.       Родила та, как и догадывалась рыжеволосая, девочку, а назвали её Нергисшах.       Едва ли Айше родила и приказ о казни вступил в силу. Махидевран ещё раз безуспешно попыталась отговорить сына от этого решения, но тот, как и девять месяцев назад, был твёрдо намерен показать, что любой, кто посягнёт на его семью — мертвец. И иначе быть не может.       Разумеется, ему тоже было больно от мысли, что кто-то из его детей будет расти без матери, но простить Айше означало показать, что его слова лишь ветер и у каждого сильно провинившегося есть шанс получить его прощение.       Мустафа хотел быть твёрдым, ведь смотря на отца он знал, что некоторые решения должны приниматься им не как добрым человеком, а как хладнокровным Шехзаде. Вот бы только не потерять грань и не уподобиться деду в своей жестокости… — Шехзаде, помилуйте, дайте хотя бы прижать мою девочку к груди! — плакала Айше, пока стражники под руки вели её через коридоры на улицу. Каждая рабыня в гареме могла слышать эти отчаянные вопли. Для кого-то из них Мустафа теперь был жестоким Шехзаде, а для кого-то справедливым правителем. Но большинству было попросту жаль Айше, как и самой Сонай. Совсем немного. Она всё ещё помнила, как та пыталась убить её и Ирем, а потому казнь хоть и была заслуженной, но эти крики и просьбы били в самое сердце.       Мустафа же, покачивая новорождённую дочь, был полностью прикован вниманием к ней. Он понимал, что оставив девочку без матери, ему придётся уделять ей в два раза больше внимания, но он был согласен на это, лишь бы его дети были в добре и в здравии, а ещё чаще улыбались и не очерняли своё сердце. Пока Нергисшах была совсем малышкой и её можно было дать многочисленным нянькам, что будут следить за каждым её шагом и удовлетворять любые её требования. Он попросил мать лично заняться всем этим. — Пусть этот день не испортит нам праздник в честь рождения моей внучки, велите подготовить всё, а также напечь побольше сладостей! — отдавала приказы Махидевран, не желая находиться в атмосфере уныния и скорби дольше положенного. Ей было достаточно и того, что её дочь отчего-то ходит в последние дни совершенно печальная. На вопросы та ей также не отвечала и женщине оставалось лишь ждать, когда её нежный цветочек вновь придёт в себя или хотя бы поделится с ней своими переживаниями.       Но Разие не могла рассказать матери о Ташлыджалы, зато могла поделиться этим с Сонай. Гречанка внимательно слушала её и узнав о поступке Яхьи нахмурилась, ибо как он смел пытаться приударить сразу за двумя Султаншами и уж тем более ранить чувства Разие? Однако, знание сюжета давало ей свои преимущества. — Не волнуйся, милая, твоя матушка поставила его перед выбором до отъезда в Манису: или Михримах или верность Мустафе. И он выбрал твоего брата. Так что, зная характер Михримах, не удивлюсь если она действительно вынудила его ласками-угрозами дать ей тетрадь. Ей ведь очень хочется внимания, не так ли? — Хотела бы я верить тебе, Сонай, но что если у него остались к ней чувства? Я не хочу любви, где мне придётся ревновать и сомневаться в верности. Я хочу любить и быть любимой. — Тогда так ему и скажи. Дождись его следующих действий, проанализируй их и сделай выводы. Только тебе решать, достоин он тебя или нет. За твоё сердце умрёт не один мужчина, ты свободная девушка, так что откинь прочь сомнения и ничего не бойся, — в привычном жесте сжала руку Разие наложница, слабо кивнув той. Сонай, конечно, знала по одной из версий, что Разие была замужем за Ташлыджалы, но чтобы действительно это было так? Ещё и отговаривать или подталкивать их? Нет, Разие она любила и поддержать её всё равно что поддержать сестру, да и Яхья обещал быть полезным союзником, но всё же… Ситуация с Хатидже и Ибрагимом была совершенно такой же. Хранитель покоев и нежная Султанша, многие уже знали, что из этого не вышло ничего хорошего и гречанка скорее самолично перегрызёт мужчине глотку, нежели даст испортить эту мягкую и искреннюю госпожу, но вдруг их история будет лучше? Оставалось только стоять и смотреть, надеясь не проморгать что-то важное.       К удивлению Разие, вечером ей передали тетрадь, а к нему шло письмо с приглашением встретиться ночью в саду, дабы не попасться лишним глазам. С ноткой обиды, но охваченная любопытством, госпожа накинула тёмный плащ и к указанному часу направилась на улицу к возлюбленному.       Там, нервничая как мальчишка, её ждал Ташлыджалы. Страх попасться был для них вовсе не в новинку, но каждый раз он заставлял их радоваться новой встрече, лелеять каждый момент близости в виде разговоров по душам и заботой друг о друге. — Госпожа, вы пришли! — обрадовался поэт, сделав шаг к Разие, но не осмеливаясь взять её за руки. — Я получила твои стихи, скажи, понравились ли они Михримах? — с явной насмешкой спросила дочь Султана, но держалась та по-прежнему холодно. — Понравились или нет, мне это не важно. Лишь ваша оценка имеет для меня значение, прошу, позвольте мне загладить свою вину и рассказать вам, что ныне между мной и Михримах Султан ничего нет и не будет. Лишь вы в моём сердце, вы моё единственное солнце в небе, моя путеводная звезда. Вы как глоток воды после долгой прогулки по пустыне, как прекрасный ангел смерти, что уносит душу воина с поле боя в райские сады, вы как.. — Красиво говорить ты умеешь, не зря поэт, — тихо рассмеялась смущённая Разие, желая верить мужчине перед ним, но всё ещё боясь обжечься. — Госпожа, лишь с вами я вижу свою жизнь и ни с кем более. Клянусь, что даже ценой собственной жизни не дам Михримах Султан надежды, ведь в моём сердце место лишь для вас одной и никого более. — Хорошо, — наконец выдохнула Разие. — Но клянусь, если ты сделаешь мне больно, то своим разбитым сердцем я обернусь для тебя бурей, что сделает тебе больно вдвойне. — Да будет так, моя госпожа, ибо не прощу я себе, если причиню вам боли.