***
«— Андрей Сергеевич, чем вы вдохновлялись при написании вашего романа? Кто стал прототипом загадочного лешего? — Он пришёл из моего сна, самого лучшего сна. Я в юности часто гостил в деревне у бабушки, земля ей пухом. Помню, как в первые дни только и делал, что рисовал и пытался писать корявые стишки. Честно скажу: выходило очень плохо, ведь руку ещё не успел набить, да и юношеский максимализм бил в одно место. Мне казалось, будто я и великий поэт, и художник, и музыкант. Сами понимаете, что подростки имеют большое самомнение. Оно было у меня не просто большим, нет, просто огромным! Но не в этом суть. Я что-то отвлёкся… Так вот, в один из дней мне рассказали о безумно красивом месте, где можно было увидеть нечто красивое. Сказку, как мне тогда говорили! Однажды я всё же пошёл туда, сел под дерево, начал рисовать и уснул у озера. А очутился по «другую сторону» леса, магическую! Там мне довелось познакомиться с тем самым лешим, которого вы спустя много лет увидели в моих сказках. Он сперва смотрел на меня, как на своего главного врага, прятался всё время. А я, как главный дурак планеты, продолжал ходить к нему. И у меня получилось добиться доверия у хозяина леса. Он показал мне мир, скрытый от глаз обычных людей, живущих своими проблемами… — То есть, вы видели этого хозяина леса вне своего сна? — Не совсем: это было похоже на один большой сон, разбитый на несколько небольших. Знаете, такое иногда бывает, когда видишь осознанный сон, где можешь быть чуть ли не богом. Но им, к сожалению или к счастью, я не был. Скорее, просто наблюдателем, способным влиять на ситуацию. Знаете, именно в том сне я был по-настоящему счастлив. Никогда в жизни трава не казалась мне такой зелёной, а чужая улыбка настолько красивой. Я много раз пробовал нарисовать её, но не выходило так, как я видел много лет назад. — Вы так красиво описываете всё это… Хотите ли вы вернуться обратно в свой сон и увидеть ту улыбку? — Определённо! Я до сих пор жалею, что проснулся и больше не смог вернуться обратно. Иногда так хочется кинуться в объятия того доброго лешего, прижаться к нему и никогда больше не отпускать его. Я всё ещё помню то, насколько мягкой была его шерсть, каким мелодичным было его мурчание, а те огненные глаза снятся мне. Иногда я даже хочу вернуться обратно в деревню, в тот дом, где жила бабушка. Отведать её вкусного супа, взять пирожков и пойти в лес рисовать. Только моя бабушка давно умерла, а что стало с её домом, я даже не знаю. Никогда не спрашивал у родителей, да и состояние дома после смерти бабушки волновало в последнюю очередь. Я тогда просто пытался прийти в себя. А сейчас спрашивать про дом как-то глупо: слишком много воды утекло с того времени. Насколько мне известно — та деревня почти заброшена. Все старики умерли, а молодые стремятся в ближайшие города за лучшей жизнью. Эх, дураки полные нынешняя молодёжь: они не понимают, что счастье скрыто не в громадных серых домах, а в чём-то более мелком, важном сердцу. Для меня — это воспоминания о встрече с хозяином леса, который научил меня смотреть на мир иначе. Если бы не леший, я бы никогда не смог написать ни одну из своих книг, а рисунки были бы совершенно обычными. Да уж, воображение у меня в подростковом возрасте, конечно, было просто невероятным. Я до сих пор не понимаю, как смог придумать образ лешего, ведь в свои сорок ничего подобного мне в голову не приходит...» Дальше Лёша просто не читает. Он со злостью сжимает тонкие страницы газеты и фактически швыряет её на стол. Написанное там заставляет полностью позабыть хоть о каком-то спокойствии. «Интервью с Андреем Князевым, автором бестселлера «Хозяин леса», — гласит заголовок статьи, которую Лёша чисто физически не сможет дочитать. До сегодняшнего дня он находил одно и миллион оправданий Андрею, так и не приехавшему обратно. — Лёш, я хотел связаться с ним: писал во всех соцсетях и пытался поговорить на автограф-сессии, но Андрей, — последнее слово Саша, закончивший раскладывать продукты, фактически выплёвывает, — позвал своих охранников, и меня вышвырнули оттуда. Я даже знаю, почему Князь так истерит: боится, что я в суд подам за использование моего образа в его глупой книженции. Придурок и урод моральный! Я все ноги отбил в попытках с ним связаться, а он даже прямо послать меня не смог. Позвал этих охранников, а им плевать, кто перед ними: старик или ребёнок! Всех бьют и выкидывают на улицу, — Леонтьев зол не меньше, но пытается держать себя в руках. — Прости, я просто на эмоциях и не могу не говорить всякой ерунды. Горшенёв вяло кивает, садясь обратно на стул. Лёша смотрит на своего любимого человека, который, как и Андрей, уезжал в город. Только вот Саша вернулся, сдержав обещание, а Андрей просто забыл о тех трёх месяцах, или просто не захотел «ненормально» жить. Он, судя по прошедшим годам, предпочёл слиться с «серой массой» и не брать ответственность за свои слова. Андрей подло и нагло сбежал от клятв. И Лёша ненавидит его за это, ведь Горшок так долго ждал и продолжает ждать. Он не понимает, что Андрей не вернётся. А сказать прямо Лёша не может: в горле сразу возникает огромный противный ком, а к глазам подступают мерзкие слёзы. — Милый, — Саша обнимает Лёшу со спины с особой нежностью. — Прости, пожалуйста, что не смог поговорить с этим увальнем. Я могу попросить кого-то из знакомых попытаться связаться с ним. — Не надо, Саш, ты и так многое сделал, — Лёша тяжело вздыхает и прикрывает глаза, наслаждаясь родным теплом. — Андрей, как баран, не прошибаемый… Мне просто обидно, что всё пошло под откос, именно когда я занял место хранителя. — Солнце, ты тут ни в чём не виноват: ты не мог избить Андрея, чтобы он не ходил в лес… Тут нет чей-то вины, помимо Князевской, он просто поступил, как эгоист, — ласково произносит Саша и целует Ягоду в голову. Тот слабо улыбается и кладёт свои руки поверх чужих. Лёша прекрасно знает: Саша не видит Горшка нормально, а надевать предметы из его шерсти отказывается. Леонтьев не считает подобное важным и обязательным. Его волнует только состояние Лёши, а оно оставляет желать лучшего. Бесконечное чувство вины пожирает изнутри, заставляя ненавидеть себя с каждым днём всё больше и больше. Да и некогда красивому лесу ничуть не лучше: яркой зелени в нём давно нет, птицы больше не поют, а листья шелестят как-то уныло и тоскливо, а небо постоянно находится под гнётом туч. А сам Горшок отказывается идти на контакт, предпочитая почти всё время сидеть у сирени, посаженной Андреем. Растение уже давно должно было умереть, но Горшок продолжает трястись за его состояние, позабыв о других своих обязанностях. Леший сохранил каждую мелочь, оставленную Андреем. Наивный Горшок продолжает верить и ждать того, кто сумел влюбить в себя, а потом так резко бросить, явно пообещав счастливой жизни вместе. И леший, не знавший в своей жизни обманов, так легко и глупо доверился мальчишке с соломой вместо мозгов и такой яркой улыбкой. На подобную может повестись каждый, и, к сожалению, Горшок не стал исключением. Ягода постоянно думает о том, как бы он мог предотвратить медленную гибель леса. И каждый раз становится ясно, что подобное чисто физически невозможно. И от этого на душе скребут кошки, вызывая желание выть волком. Если бы не Саша, то Лёша давно бы уже сошёл с ума от бесконечного чувства вины. И плевать, что это не он бросил Горшка. Это Ягода позволил кому-то постороннему узнать о Горшке. А знахари должны оберегать леших от внешнего мира и его «обитателей». Лёша провалился по всем фронтам. Он самый худший знахарь в своём роду. Саша громко вздыхает, отстраняется и садится на колени перед Горшенёвым. Большие ладони Леонтьева осторожно и даже робко ложатся поверх Лёшиных. Тот смотрит на мужчину устало и вымученно, а в глазах Саши читается бесконечное чувство вины за так и не состоявшийся разговор с Андреем. — Лёша. Послушай меня! Ты самый замечательный человек, для которого я готов достать звезду и свернуть горы. В произошедшем совершенно нет твоей вины. Пожалуйста, не вини себя, — Саша проводит пальцами по чужой коже. — Твоя жизнь не оканчивается на обязанностях знахаря. Ты что-то большее, чем просто мальчик на побегушках непонятного существа. — Спасибо, — коротко отвечает Лёша и поджимает губы. — Если бы не ты, не знаю, что со мной было бы. — И ты не узнаешь об этом, потому что я никогда не брошу тебя, — мягко улыбается Леонтьев. — Я клянусь тебе. Отдаю свою шапку-ушанку на отсечение, а ногу пихаю в капкан. Вот как сильно люблю. Такая невинная и немного глупая шутка заставляет Лёшу искренне улыбнуться и рассмеяться. Рядом с ним любимый Саша, а остальное не так страшно. Когда рядом Леонтьев, в мире нет ничего невозможного. Рано или поздно, Горшок забудет об Андрее и вернётся к своей прежней жизни. По крайней мере, Лёша искренне хочет надеяться на это. В конце концов, Князев появился в жизни Горшка всего на три месяца, а это по-настоящему малый срок. Лёша только с тревожной улыбкой смотрит в окно и снова, как по какому-то внутреннему велению, теребит в руке отцовскую кружку, в которой давно не бывало ни травяного отвара, ни кипячёной воды. На дне растрескалась паутинкой бурая плёнка имбирного чая (сколько ей уже лет?), но плесень её не тронула. Она как жизнь здесь — такая же безнадёжно застывшая. Старинные часы — семейная реликвия, которая перестала работать ровно в то, трижды клятое, утро, когда белый полуразваленный автобус тронулся с места, и все три стрелки учтиво встали, так и не начав обратный отсчёт. И время встало. Не для Лёши — он-то знает, что течение времени не подвластно ни одной из этих стрелочек, что оно несётся вперёд тебя, оставляя только пепел прошлого в руках, сгоревшее в атмосфере будущего, неуловимое настоящее. Он всё ждёт. Преданно, с вечной надеждой, без малейшего понимания того, что такое год, месяц, минута. Для него это всё ещё то знойное лето тысяча девятьсот восемьдесят восьмого, для него всё ещё текут, как патока, те обещанные девять месяцев, и он искренне верит в совсем скорое наступление того самого момента, когда на территорию леса вновь ступит нога его человека, ни капли не изменившегося. Ждёт, когда даже из сухого мха, в котором они лежали вместе, уже окончательно выветрился его запах. Он чахнет: густая шерсть на щеках безвольно опала, и пробилось серебро седины; когда-то горящие янтарём глаза потускнели, он стал плохо видеть и практически не фокусировал взгляд; длинный, когда-то подвижный хвост теперь безжизненно, как проволока, волочился за ним, а некогда роскошная кисточка на конце — его гордость — ожестела, склонилась и почти облезла. Он больше не скачет свободно по деревьям, лишь грузно передвигает лапы по земле, почти не скрываясь. Дышать ему трудно: каждый вдох тяжёлый и затухает с тихим хрипом. И сам он стал поникшим, сгорбленным. Вся его жизнь свелась к пустому призрачному ожиданию. А лес свой давно оставил. Да разве можно заботиться о лесе, который дарит ему энергию, когда он не в силах позаботиться даже о себе самом? Последние силы бросает на это несчастное деревце сирени, всё вокруг него крутится: как бы ни веточки не обломилось, как бы не отцвело, пока иссохшие деревья наклоняются всё ниже, до тех пор, пока сами не валятся. Птица, которую когда-то спас мальчишка, давным-давно свила в сенях у Горшенёвых гнездо, но птенцы из загнивших яиц так и не вылупились. Не встретишь больше даже в самой глубокой чаще ни зайчишки, ни проворной белки, ни рыжей лисицы, а скрывающееся в зарослях озеро с годами превращается в болотную топь. Лес медленно увядает вместе со своим хозяином. И иногда, безлунными ночами, над Голубково несётся протяжный тоскливый вой, и те, кто ещё остался здесь, бранятся на волков, которых тут не водилось никогда. И только у Лёши от этого рвётся сердце. Саша каждый такой раз старается успокоить его, закрывает все окна и двери (всё равно слышно) и ни на шаг не отходит. Он, такой искренне переживающий и милый в своём желании облегчить душевную ношу, в такие моменты порой только мешается, ведь Саша ничего не понимает. Лёша бы тоже предпочёл не понимать. Наладить контакт так и не получилось. Леший подпускает к себе, не шипит, не отворачивается и не поднимает уши настороженно, временами даже позволяет вычесать скатавшуюся чёрную шерсть и состричь слишком большие колтуны на ней, но кажется, что это не от большой охоты, а лишь от покорного безразличия, будто он просто привык к тому, что младший Горшенёв безустанно докучает ему. Он не поддаётся ласке, с великим трудом отводя косматую башку от рук, не произносит ни одного искажённого словечка, воротит нос от пирожков, которые Лёша специально научился готовить по старым рецептам бабушки… Проще говоря, самое сокровенное, самое важное в связи меж духом и знахарем, оставляет Андрею; а Лёша, давясь обидой и жалостью, не знает как и даже боится ему объяснить, что старушки Князевой не стало давным-давно, её дом пустеет и зарастает дикой растительностью, и «его человек» здесь больше не появится, ведь ему незачем и негде. Лёша провалился как знахарь. Он прозевал момент, когда невесть каким образом Андрею удалось первее заполучить такое ценное и хрупкое доверие лесного духа. И для глупого городского мальчишки, ожидаемо, оно оказалось всего лишь интересной игрушкой, в то время как годы обучения и подготовки к службе под боком у матери-природы, ради чего Горшенёв жил с самого рождения, за одно лето обратились в золу, и всё это теряло смысл с каждым прошедшим безрезультатно месяцем. А Горшок был по природе своей таким, что выбирает только одного, «пока смерть не разлучит их», и это благородное качество на этот раз стало его бременем. Теперь Лёша, даже тешась Сашиными объятиями и нежностью, чувствует долю вины перед лешим, ведь у того больше нет никого, к кому можно было б хотя бы положить голову на коленки и затянуть рокочущую песнь, звучащую, как далёкий гром. Ягода ведь уже никогда не станет таким человеком, его место занято ветреным, не читавшим «Маленького принца», давно потерянным поэтом. И он злится. Он ненавидит Андрея Князева не только за то, что тот обрёк Горшка на бессмысленное горе, а за то, что своим вмешательством в тот «дивный иной мир» Андрей Князев так легко нарушил крепкий многовековой баланс между людским и природным, который Лёша был благословлен хранить всю свою жизнь, как любой знахарь до него и после. Вот только он уже не уверен, что после него вообще останется, что хранить — стоит только взглянуть на откровенно плачевное состояние лесного духа. Он не бессмертный, просто его срок таков же, как у этого древнего леса, за полвека стихийно пришедшего в упадок. Пожалуй, единственным, ради чего Лёша хотел бы лично увидеть Князя ещё раз, была бы возможность плюнуть ему в лицо шестью словами: «Лучше бы ты никогда не появлялся». Всем было бы лучше. Газеты с любым упоминанием популярного писателя-фантаста, а на самом деле, гнусного предателя, летят в топку печи самыми первыми — жаль только, что их нельзя так же просто спалить в своей памяти, а из памяти Горшка, помнившего каждую зверушку в своём лесу, каждого своего почившего знахаря, и вовсе невозможно. В последнее время он совсем отказывается от еды и сна, особо бурно суетится возле своей сирени, не замечая беспорядка вокруг — ему это кажется предчувствием скорого приезда, после которого все ненастья волшебным образом кончатся, но на деле это предчувствие другого конца. А Лёше остаётся только наблюдать сквозь прижатые к лицу пальцы. Саша — последний оставшийся у него близкий человек, оттого самый-самый, — тонко чувствует тяжесть на душе у возлюбленного и сразу кладёт свои широкие, по-родному тёплые ладони на плечи задумавшего, притягивает к себе, накрывает своей заботой и ненавязчиво щебечет что-то про уютную двухкомнатную квартиру в Питере, шутит про сорок кошек, чёрных, для своего колдуна. Лёша улыбается ему в губы: Саша, похожий на смешного пушистого щеночка, вымахавшего в лохматого тяжеловеса породы Леонбергер, до того ласковый и безупречно преданный, что, не думая долго, отказался от блестящей карьеры ветеринара в пользу частых поездок в деревушку (кому-то точно стоило поучиться у него). И Лёша неопределённо обещает любимому, что обязательно обдумает возможность переезда, ссылаясь на то, что пока даже не представляет, как ему жить дальше и как приспосабливаться к новому и пока чуждому образу жизни самого обычного гражданина России. Но умом Ягода понимает, что не сможет никуда отсюда уехать, пока его родовая ответственность ещё маячит за окном, а нести ответственность он научен лучше всех. Последний, самый неудачный знахарь обязан оставаться с Горшком до самого конца. Либо своего… либо его. И пока Горшок, с собачьей верностью и в наивном незнании, ждёт Андрея, а Лёша, со скрипучей скорбью и молчанием, ждёт его. До последнего высохшего ручейка, до последней завявшей веточки. До последней разбившейся птицы.***
А некогда пышные кусты сирени у берега озера уже давно хотят уйти на покой. Они и так слишком долго держатся в этом мире. А всё благодаря Горшку, отказывающемуся отпускать частичку человека, которого так сильно полюбил. Когда он вернётся, увидит, что Горшок помнил о нём все эти годы и берёг каждую вещь. Не вернуться Андрей просто не мог: он же обещал, что никогда не забудет и обязательно приедет обратно. А уходят навсегда только знахари, но Андрей не один из них. Он совсем не похож на других людей, убивающих живых существ ради удовольствия. Совсем скоро Андрей придёт на поляну со своей сумкой, достанет оттуда свой «магический» инструмент и начнёт перебирать его тонкие нитки, извлекая приятнейшие звуки. А Горшок вновь начнёт подпевать, как и все птицы. Потом Андрей начнёт рисовать красивые картинки, где будет изображён сам Горшок. И он очень ждёт этого и жаждет снова услышать любимый голос человека, который так много пообещал и показал новую яркую жизнь. А она без Андрея так и не смогла стать прежней, оставшись после его ухода блекло-серой и унылой. — Андрей, — произносит Горшок, думая о том, как же будет счастлив Андрей, когда услышит, что его имя, наконец, начали произносить правильно. А пока Горшок ждёт, кусты сирени продолжают чахнуть, а тучи на небе только сильнее сгущаться.***