Изгои

      Они оба изменились. Оба стали циничнее и злее. И тем лучше для них. Заун — жестокое место. В прежнем Силко было слишком много наивности, за которую он жестоко поплатился.       А Паудер… Паудер была просто маленькой девочкой, жаждущей внимания и похвалы. Родители много работали, им не хватало времени на детей. Паудер привязалась к старшей сестре Вай и ещё к одному взрослому мальчику. Он был старше лет на пять, сирота, с ранних лет работал в шахте. Другие мальчишки почему-то считали его слабаком. Почему? Паудер не понимала и огорчалась. Он ведь был очень сильным и ловким, он мог поднять её на руки. Но сильных и ловких мальчиков много, а он был не таким, как все прочие. Ей нравилось его изящество и мягкость, не свойственная другим мальчикам, особенно тем, что работали в шахте. Он учил её шить и сам шил для неё игрушки из лоскутков, когда у него выпадало немного свободного времени. Он рассказывал ей о разных вещах, рисовал животных, больших глубоководных рыб, деревья. Откуда он знал обо всём этом? Его считали глупым, но Паудер знала, какой он умный, хотя и звала его Дурилкой. Просто созвучно с его именем. Силко-Дурилка. Он был её лучшим другом. Её братом. «Сестра», «Ты моя сестра» — говорил он иногда, наслаждаясь каждым звуком этих слов. Ему очень хотелось быть частью семьи. И в то же время он боялся доставить неудобства. «Нет, она моя сестра, а не твоя!» — говорила Вай. Этого было достаточно, чтобы он ушёл. Почему Вай так ревновала? Ведь сама она получала больше внимания от родителей, чем Паудер, и у неё было больше друзей. Паудер обижалась, сбегала и всё равно общалась с Силко. Назло. — Тебя не наругают за это? — А мне всё равно! — гордо отвечала Паудер. Ей нравилось дружить с крутым взрослым мальчишкой. С ним было интересно.       Дети часто помогали в шахте, это считалось нормой для Зауна. Сиротам было особенно тяжело, и для Силко такая работа стала чуть ли не единственным способом выжить. Он никогда не жаловался, даже никогда особо не рассказывал о своей работе, только много кашлял. Иногда он приходил с синяками или забинтованными ранами, и когда Паудер спрашивала, Силко говорил, что это травма, полученная на работе. Она не была уверенна, что это так, потому что она слышала от Вай, что Силко часто били, но сам он не рассказывал об этом. Джинкс помнила, как она однажды хотела, чтобы Силко остался с ними на ужин. Она тогда была совсем маленькой, и Силко был ещё ребёнком, но уже работал в шахте вместе со взрослыми. Он отнекивался, но Паудер прибежала упрашивать папу с мамой. Ей казалось, что они должны непременно согласиться. — Можно, Силко будет ужинать с нами? Ну пожалуйста! Родители вышли, чтобы поговорить, но Паудер подслушивала их разговор. Силко сперва зашипел, что это нехорошо, но потом сам подошёл, чтобы подслушать. — Что плохого в том, чтобы накормить мальчика? — сказала мама. Отец был непреклонен. — У нас двое своих детей. Мы работаем с утра до ночи, чтобы прокормить их. Нам не нужны лишние рты. Силко не выдержал и открыл дверь. Его губы дрожали. — Я не… Я не буду есть. Я просто посижу рядом, можно? Просто посижу рядом с вами за столом, как если бы я был частью вашей семьи… Как будто… как будто у меня есть семья… Но он тут же чего-то испугался, — или взгляда отца или своей дерзости, — и убежал прочь из дома. Паудер показалось, что он заплакал, но она не могла сказать это наверняка. Она сама расплакалась и весь вечер сидела грустная, с трудом съев только половину своей порции. А потом сказала, что доест всё у себя в комнате, но вместо этого убежала и тайно пришла к Силко. — Вот, смотри. Я оставила тебе половину моего ужина. — Не надо… Ты же растёшь, тебе нужно хорошо питаться. — А ты работаешь в шахте! Тебе тем более надо хорошо питаться! Смотри, какой ты тощий! Она ткнула ему пальчиком в живот. Силко глухо усмехнулся и деликатно погладил её ручку. Если ему было больно, он никогда не говорил об этом. — Со мной всё хорошо. Не переживай. Зря ты убежала, родители расстроятся. Они тебя любят. И сестра… Она наверняка уже тебя ищет. — Да, наверное, — пожала плечиками Паудер, — Ну и пусть поищет. Если она хорошо меня знает, то найдёт. А если не знает, то так ей и надо. Паудер даже злорадно посмеялась, насколько это могло получится у маленькой девочки. — Ну-ну, не будь такой жестокой! Силко потрепал её за щёчку. Она его всегда очень умиляла, даже когда вредничала. Он любовался Паудер, её большими выразительными глазами, милым личиком, очаровательными веснушками, которые становились ярче после каждой поездки наверх с сестрой или мамой. Сам он уже очень давно не видел солнца. Паудер всё-таки заставила его съесть принесённую еду. При этом она гладила его по голове и говорила: — Ты хороший, ты мой лучший друг. Ты знаешь об этом? Силко кивал. — Сестра как будто из жалости берёт меня с собой, и все взрослые ребята говорят: ну вот, опять эту мелкую катастрофу притащила! — Катастрофу? — Да! Всякое такое говорят! Что я бесполезная и от меня одни неприятности. — Это не правда. Ты очень талантливая. Ты хорошо рисуешь… — Ты меня научил! — Ты уже рисуешь лучше меня, а дальше будет ещё лучше. А ещё ты мастеришь всякие штуки. Немного практики — и ты достигнешь в этом высот. Вот увидишь! — Но… — она еле сдержалась, чтобы не заплакать, — Они правы… Я же всё порчу… От меня так много проблем… — Не правда. Ты просто растёшь и учишься. Да, иногда это доставляет проблемы. Но учиться можно только тогда, когда совершаешь ошибки. Мы все ошибаемся, Паудер. — Но мне кажется, что я всегда останусь такой… Нелепой, неловкой… Он взял её руку и внимательно посмотрел ей в глаза. — А кто сказал, что это плохо? Твои нелепости, неловкости делают тебя уникальной. Мне нравится та Паудер, которую я знаю. Я люблю её такой. Её несовершенства делают её совершенной. Он погладил её по голове, а она прижалась к нему. — Ты такой хороший Дурилка! Никого на свете нет лучше тебя. Вдруг она замолчала, словно загрустив, уткнувшись макушкой в его плечо. — Ты чего? — Ну… Спросить давно хотела… Вот откуда ты знаешь всякие такие слова умные? И откуда ты про животных знаешь? Ну там, про тех, что в воде, и тех, что в небе. Я не помню, когда я последний раз небо видела. Месяц назад, кажется. Папа говорит, что нужно иногда выбираться на солнце, иначе можно заболеть. Но знаешь, солнце в Зауне какое-то не такое, как ты его рисуешь. Не хватает деревьев, не хватает зверей. Откуда ты знаешь, что деревья вообще существуют? А бабочки? Я тогда смотрела на небо, но оно было пустым. И там никого не было. Ни птиц, ни бабочек. Даже воронов не было! Сестра говорила, что вороны вечно копошатся на верхних ярусах, но я их не видела. Она говорит, что они помоечные птицы, но я была бы рада любым, даже помоечным. Но тогда я никого не видела, никого. Как будто никто не хочет пролетать над Зауном. Как будто мы брошены всеми, словно бы прокляты… — Это не так. Просто в тот раз не повезло. Однажды мы с тобой увидим разных красивых птиц и бабочек. Обещаю. — Но откуда ты про них знаешь? И про больших рыб? В лавках на рынке я ни разу не видела таких огромных рыбин, которых ты описываешь. Ты же не придумал всё это? Ты же мне не врал? — Как я могу тебе врать, милая? Я читал обо всём этом в книгах. Когда-то у моих родителей было много книг. И когда-то у меня были родители… Силко смотрел куда-то вдаль, в черноту заброшенной шахты, на краю которой стояли их дома. — Они работали в ателье… Это такое место, куда приходят пилтошки, чтобы сшить себе одежду. — Так ты жил в Плтовере? — Тссс! Пожалуйста, не говори никому! Силко смотрел умоляюще, будто стыдился своего прошлого. Паудер прикрыла рот рукой и изобразила, как застёгивает его на невидимые пуговки. — Я ни гугу, могила! — Родители учили меня шить, и я думал, что буду портным… Но… Всё хорошее быстро заканчивается. Не спрашивай, что произошло. Просто знай — у меня есть повод ненавидеть пилтошек, и особенно миротворческую погонь. Просто знай, что эти люди… Твари конченные. Впрочем… Заунцы тоже… Не слишком гостеприимны.       Он скривился и зажмурился, словно вспоминая что-то болезненно неприятное. Паудер смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она только в тот момент осознала, насколько несчастным был Силко. — Ладно, — буркнул он, мотнув головой, — Это не важно. Я ответил на твой вопрос. Про бабочек и прочее я знаю из книг. Ну и я их видел, бабочек и деревья, я сам всё видел. Только это так давно было, что я почти ничего не помню. Про больших рыб я только читал, но… Может увижу когда-нибудь. — Твои глаза заслужили видеть всё самое лучшее, — сказала Паудер. Ей казалось, что она говорит, как Силко, такими же странными фразами. Но он посмотрел на неё в недоумении, и она смутилась. — Ну, я имею в виду… У тебя очень красивые глаза. Вот. Эта фраза звучала однозначно, но он всё равно недоумевал. — Ты очень добрая девочка, — сказал, наконец, Силко, — Видишь красоту всюду. — Я вижу её там, где она есть! Он отвёл глаза. В тусклом свете Паудер разглядела, как покраснела кожа у него на щеках и ушах. — Всё равно ты очень добрая. Помогаешь неудачнику, у которого нет семьи. — У тебя есть семья, мы — твоя семья. Я — твоя семья. И вот тогда он всё-таки заплакал. Он отвернулся, закрывая лицо руками, чтобы она не видела его таким. — Прости, я не должен плакать при тебе. Мне так стыдно… — Всё хорошо. Это нормально. Не стесняйся. Я вот постоянно при тебе плачу — и ничего. Она погладила его по спине, ощущая выпирающий позвоночник. Ей показалось, что он похож на гребень большой глубоководной рыбы. Она обняла его сзади, прижимаясь всем телом. — Ты мой, Дурилка, только мой. Ведь так? — Да, Паудер, я твой, только твой Дурилка, — усмехнулся Силко сквозь слёзы.       Они сидели так, обнявшись, пока за Паудер не пришла Вай, злющая, как тварь из бездны. Но взглянув на сестру она тут же успокоилась, хотя не удержалась и бросила несколько обидных фраз в адрес Силко. Тот привычно отшучивался, не опускаясь до оскорблений. Паудер обожала его в такие моменты. Вот бы ей научиться так уделывать Вай, когда она достаёт? Паудер любила сестру, но иногда та становилась невыносимой. Почему эта розововолосая зазнайка думает, что раз она старшая, то в праве всё решать?       Это был первый и последний раз, когда Паудер видела Силко плачущим. Он запретил себе всё то, что считал проявлениями слабости. Его единственной слабостью была она — Паудер. Но теперь… Что теперь? Новый Силко говорит, что у него нет слабостей. И Паудер больше нет. Она исчезла. Сестра сказала — уйди — и она ушла. Паудер больше не нужна Вай. А Силко? Понял ли он, что Паудер не вернётся? Полюбит ли он Джинкс?