The Degradation

Есть одна польская пословица, которая гласит: «Велика любовь — матери, затем — собаки, потом — возлюбленного». Ну что за чушь? Сволочь и Луи любят меня в десятки раз больше, чем собственная мать. © Гарри Фотография: https://pp.vk.me/c628828/v628828370/16431/icxrJUPKTSw.jpg Песня: Stormy - Hedley Оставить Гарри было безумно трудно, но я должен был. Этот раз отличался от всех остальных. Он и правда хотел, чтобы я ушёл. Я знаю своего парня, знаю, когда его «уходи» значит «останься», но это не тот случай. Его «уходи» значило «уходи», и мне так больно, потому что это случилось впервые. Он впервые просил меня уйти, и только поэтому я сделал это, ему бы навредило моё присутствие. Очень трудно признать, что он оттолкнул меня, хотя должен был нуждаться. Понятия не имею, что произошло с его матерью и что она ему наговорила. Хотя я уверен, что его реакция не имеет ничего общего со мной. Я ведь повёл себя так же, когда поругался с родителями. Я оттолкнул Гарри и исчез на несколько недель. В конце концов он поймёт, что я нужен ему. Но не сейчас. Я уже пять дней не получал от него новостей, и, как бы иронично это не звучало, я держусь только из-за того, что мне сказал его отец три дня назад. Я очень волновался за Гарри, не находил себе места, поэтому решил заехать к нему домой. Его машины не было, так что я постучал в главную дверь, и мне отрыл его отец. Он сказал, что с Гарри не всё в порядке (какая новость), но что он приглядит за ним и мне нужно дать ему немного времени. Я впервые видел его отца таким уставшим, хотя с его ночными сменами он должен быть таким каждый день. Он будто психологически вымотан. Не знаю почему, но я доверяю ему. Он смотрит на Гарри так, как мой отец никогда не смотрел на меня. С желанием защитить, что ли. Я не задал вопросов, касающихся Джулии, даже не подумал об этом, единственное, что меня волновало — это Гарри. Он пообещал, что передаст ему, что я заходил, и закрыл дверь. Но я так больше не могу, мне нужно его увидеть. Плевать, что ему нужно время. Именно в такие моменты я понимаю, как сложно любить человека с суицидальны… Чёрт, до сих пор не могу это сказать. Именно в такие моменты я понимаю, как сложно любить человека, который хотел умереть и который может захотеть этого снова. Мне просто нужно его увидеть. Убедиться, что он всё ещё здесь. Всего лишь минутку. Я должен быть на занятиях, особенно сейчас, потому что сегодня самые важные пары семестра. Но в девять утра я уже подъезжаю к его дому. Машины снова нет. Открываю стеклянную дверь, Сволочь бежит ко мне. Глажу его несколько секунд, после чего выпускаю в сад. Перевожу внимание на комнату: кровать пустая, тут ещё чище, чем обычно. Когда ему плохо, он убирается. Заглядываю в главные комнаты дома, но они все пустые, здесь никого нет, но я всё же хочу в этом убедиться. Уже собираюсь вернуться обратно, когда прохожу возле кабинета его отца и замечаю, что дверь приоткрыта. Прикусываю губу и несколько секунд сомневаюсь. Это некорректно с моей стороны. Но ведь эта бумага, та, из-за которой они с Джулией ругались, лежит прямо здесь. Мне нужно знать, это сильнее меня. Открываю дверь. Ну что же, мания к чистоте — это у них семейное. Пару секунд просто неподвижно стою, рассматривая комнату, потому что не хочу рыться в его вещах, но меня на долго не хватает. Аккуратно открываю все папки, но в них только медицинские справки, счета и всё в этом роде. Открываю шкафчики и едва заметно улыбаюсь, когда натыкаюсь на ту же марку сигарет, что курит мой отец. Так, сейчас не время думать о нём. Снова начинаю рыться и мне не требуется больше пяти минут, чтобы найти то, что я искал. Скреплённая между собой стопка бумаг, на первой странице которой жирным шрифтом написано «Заявление об ограничении правоспособности». На имя Гарри. Открываю на последней странице. На ней красуются подписи его родителей. Открываю папку с самого начала и быстро листаю, заостряя внимание только на важных параграфах. «…прошу Вас рассмотреть данное заявление об ограничении правоспособности моего сына, Гарри Эдварда Стайлса, проживающего и прописанного по сказанному выше адресу, полностью состоящему на моём содержании…» Пропускаю кучу болтовни о том, где он родился, где учился и прочие мелкие детали. «На сегодняшний день психическое состояние Гарри Эдварда Стайлса нестабильно. Он страдает от пограничного расстройства личности, так же называемого синдромом Бордерлайна (см. прикрепленное медицинское досье)». И вы даже не представляете, как сильно я борюсь с желанием, чтобы не посмотреть на его историю болезни. «…его импульсивное поведение, вызванное клинической эмоциональной нестабильностью, несколько раз ставило в опасность как его благополучие, так и благополучие окружающих его людей. В связи с этим необходимо ограничение его самостоятельной деятельности, запрет принятия им жизненно важных решений и нахождение под постоянной опекой…» Чем больше читаю, тем больше прихожу в ужас. Как он смеет поступать так с Гарри? Он болен, да, но, чёрт, он вполне способен нормально жить. Не могу поверить. Это должна быть шутка. Я насколько удивлён, что даже не слышу двигатель машины, не слышу, как входная дверь открывается и как отец Гарри входит в комнату. — Луи? Что вы здесь делаете? Только вот его авторитетный тон меня ничуть не стесняет. Как и тот факт, что я как бы роюсь в его столе. Я настолько зол, что не могу сделать ничего другого, кроме как поднять досье и высказать всё ему в лицо. — Как вы смеете?! Отнять у него права! Да что с вами не так? Даже не знаю, как у меня получается сдерживать слёзы. Потому что я ещё никогда в жизни не чувствовал такой жёсткой несправедливости по отношению к любимому человеку, как сейчас. — Успокойтесь. — Да не собираюсь я успокаиваться! Он ваш сын, а вы отнимаете у него свободу! — Дай мне объяснить. Он впервые обращается ко мне на «ты», и это так непривычно, что я на секунду замолкаю. Смотрю, как он спокойно снимает свою куртку и вешает её на стоящий у двери портманто. — Во-первых, — он обходит стол и берёт папку у меня из рук, указывая мне на кресло, — я не отнимаю у Гарольда его свободу. — Нет, отнимаете! Тут написано… — Да ради всего святого, СЯДЬ И ЗАТКНИСЬ! Широко раскрываю глаза и мигом сажусь в кресло. Скорее от удивления, нежели от самого приказа. Ладно, вот это чуть остудило мой пыл. — Всё. Я сижу. — Отлично. Ты ведь знаешь, что Гарри болен? Да нет, как-то в голову не приходило. Конечно же, знаю, чёрт возьми. Я хочу узнать, почему он вдруг решил ограничить дееспособность Гарри. Плевать на то, что он его сын и что он может громко кричать. Если он решит как-то навредить Гарри — я буду кричать в два раза громче. — Да. — Это заявление только на крайний случай. — На крайний случай? Я знаю, что такое ограничение о правоспособности. На юридическом учусь, как-никак. Как только оно вступит в силу, в глазах закона, Гарри будет считаться несовершеннолетним. Ребёнком. Все важные решения должны будут принимать его родители, у него не будет тех прав, которые есть у всех других совершеннолетних людей. В каком это крайнем случае такое может понадобиться? Он не какой-то там маньяк, поджигающий машины старушек в полнолуние. Отец Гарри вздыхает и проводит по лицу рукой, он выглядит очень усталым. Сейчас сходство между ними как нельзя заметно. Гарри ведёт себя точно так же, когда хочет рассказать мне что-то важное, но не знает с чего начать. — Ты ведь знаешь, какая у него слабая психика, — киваю, потому что да, кто-кто, а я-то знаю. — Я делаю это только потому, что хочу быть уверен в том, что у меня не будут связаны руки, если ситуация выйдет из-под контроля. — Из-под контроля? — Каждый раз, когда его мать появляется, а потом исчезает, он просто в ужасном состоянии. Пока Джулия была здесь, он был таким счастливым, что я даже не подумал о том, что с ним будет, когда она уедет. — Поэтому ему так плохо? Потому что она уехала? — Да, но не только. Джулия беременна. Чем дальше, тем лучше. Причём тут ограничение правоспособности-то? — Но… — Гарольд всегда надеялся, что, возможно, в одни прекрасный день она вернётся и решит наконец-то стать его матерью. — И её беременность расстроила его? — Это сложно. У них нездоровые отношения. Он всегда был очень привязан к ней, даже слишком, но она никогда не заботилась о нём. Ему сложно рассказывать это, по нему видно. Он из тех людей, которые вообще говорить не любят, особенно на такие темы. Но тот факт, что он всё же делает это, меня успокаивает, и я уже не выгляжу так, будто готов впиться ему в глотку в любую секунду. — Я понимаю. — Когда Гарри родился, она была очень молода. Мы поженились сразу после его рождения и у Джулии началась постнатальная депрессия. — Постнатальная депрессия? — Послеродовая. Это когда мать отказывается принимать своего ребёнка. И именно в этот момент она начала пить. Гарольд ничего из этого не знает, поэтому я буду признателен, если весь разговор останется между нами. — Обещаю. Отвечаю даже не раздумывая. — Джулия всегда была эгоистичным и эгоцентричным человеком, когда мы узнали о проблемах Гарри, она окончательно отдалилась от него. И чем больше она отдалялась, тем больше он к ней привязывался. Понимаешь? Киваю, хотя не улавливаю и половины. Он ведь так любит свою мать, а она выглядела такой… любящей? Нет, только сейчас понимаю. Она вела себя как подруга, приехавшая на каникулы к старым знакомым, ходящая с ними по музеям и ресторанам. Но она никогда не спрашивала, принял ли он свои таблетки, поел ли он, не холодно ли ему. Она не заботилась. — Дети нуждаются во внимании, особенно такие дети, как Гарри. Только вот его мать не проявляла к нему никакого интереса. И он отчаянно пытался привлечь её внимание, — он, должно быть, улавливает, что я мало что понимаю, поэтому скрещивает пальцы и объясняет более доходчиво. — Смотри. Давай представим, что ты кому-то очень сильно не нравишься. Только ты вот понятия не имеешь почему, и тебе хочется узнать, что же ты такого плохого сделал, за что тебя так не любят. Но так как ответа ты не находишь, то тебе просто хочется понравиться этому человеку, ведь у его ненависти нет никаких обоснованных резонов. С Гарольдом та же история. Он никогда не понимал, почему его матери плевать на него, и самое главное: он всегда считал, что сам в этом виноват, считал, что недостаточно хорош для неё. — Но почему же он так сильно её любит, если она никогда им не занималась? — Потому что, проведя столько времени, считая, что он недостаточно хорош, он в конце концов начал её идеализировать. Он вознёс её на пьедестал. Я понимаю, что тебе это покажется абсурдным, но, по его мнению, если она не любит его, то только потому, что она хорошая, а он плохой, что она тот идеальный, прекрасный человек, любви которого он недостоин. Поэтому он так счастлив, когда она приезжает. Ему начинает казаться, что он получает то внимание, которого ему не хватало. Но, думаю, мы с тобой оба заметили, что то внимание, которое Джулия давала ему, очень далеко от материнского. — Но он так сильно злится именно на вас… Это же бессмысленно. Знаю, нужно было промолчать, ему наверняка неприятно такое слышать, но я искренне не понимаю, почему он так сильно любит свою мать, которая, давайте будем честными, ещё хуже моей, и ненавидит отца, который любит его больше жизни. — Мы всегда старались скрыть от Гарри алкоголизм Джулии. Но он ведь не слепой, он всегда винил меня в этом, ведь я слишком много работал, мало времени проводил с ними. Когда проблемы Джулии вышли из-под контроля, мне пришлось отправить её на принудительное лечение. Я искренне надеялся, что это исправит наши проблемы, но в центре реабилитации она познакомилась с каким-то художником, настолько же одержимым алкоголем, как и она сама. Когда курс лечения закончился, она не вернулась домой, и Гарри так и не смог простить меня за это. — Но вы здесь абсолютно не причём. — Для него это не так. Он злится на меня по многим причинам, но всё, что я ни делал, я делал ради его же блага. А теперь вернёмся к этому заявлению. У меня есть ещё много вопросов, касающихся Джулии и всей этой истории, но я не настаиваю. Мне и так ужасно повезло, что он рассказывает всё это, такое чувство, что это всё сон и что стоит мне моргнуть, как я проснусь. — Несмотря на его огромную любовь к своей матери, он прекрасно понимает, что она далеко не мать года и что она никогда не уделяла ему должного внимания. И, когда он узнал, что она беременна, его мир просто разрушился. Она никогда не хотела Гарри, всегда вела себя так, будто её ребёнок — худшая ошибка в её жизни, и тут он узнает, что она добровольно решает завести ещё одного. Для него это предательство, — только от этих слов внутри всё сжимается, когда я представляю, что он должен чувствовать. — Он очень раним, и я боюсь, что он сделает какую-нибудь глупость. Он совершеннолетний, а совершеннолетних людей нельзя отправить на принудительное лечение, поэтому мне нужно это ограничение, я хочу знать, что смогу помочь ему, понимаешь? — киваю. — Я не хочу ограничивать его права, Гарольд не знает об этом заявлении и, я надеюсь, никогда не узнает, он продолжит жить нормальной жизнью. Я всего лишь волнуюсь за него. — Я тоже волнуюсь за него… — Новость Джулии очень задела его. Он рассказал тебе о подробностях своей болезни? — Нет. — Этот синдром влияет на эмоции. Смотри, когда тебе грустно, то по той же самой причине Гарри будет в десять раз грустнее. То же самое со злостью, когда ты злишься, то Гарри будет просто вне себя. И так со всеми эмоциями, плохими или хорошими, он всё чувствует сильнее, чем обычные люди, или же может не чувствовать абсолютно ничего, в то время как любой другой на его месте бился бы в истерике. Он не может это контролировать. Знаю, тебе, должно быть, сложно это понять. Сложно? Он, наверное, даже не представляет, как ужасно трудно мне понять всё это. И самое ужасное, что он не способен объяснить, почему вместо того, чтоб нуждаться во мне, Гарри закрывается в себе. Выхожу из его кабинета полностью растерянным. Мы ещё немного поговорили, но я мало что запомнил, потому что у меня начала болеть голова. Он помог мне понять многое, но в то же время всё только сильнее запутал. Джулия нравилась мне, я считал её хорошим человеком, так что я тоже чувствую себя в некой степени преданным. Так иронично, что человек, который любит Гарри больше всего — это тот, которого Гарри больше всего ненавидит: его отец. Я тоже боюсь, что Гарри сделает глупость, я всегда боялся этого, но теперь просто схожу с ума. Хочу позвонить ему прямо сейчас. Знаю, я нужен ему. Скорее надеюсь, что знаю. Ему нужно понять, что я не его мать и что моё внимание ему заслуживать не надо. Оно уже его, целиком и полностью, он достаточно хорош, даже слишком хорош. *** Песня: Glee - I'll Stand By You Фотография: https://pp.vk.me/c628828/v628828370/16438/mRYGzC6FaNE.jpg После того, как я вернулся к себе, я без перерыва отправлял Гарри сообщения, говоря, что хочу видеть его, что скучаю и что ужасно волнуюсь. Он так и не ответил. И если он думает, что может так легко от меня отделаться, то пусть подумает ещё раз. Снова еду к нему, плевать, что уже десять вечера. Когда замечаю его машину на заднем дворе, то чуть не кричу от радости. Паркуюсь рядом и бегом поднимаюсь по лестнице. Только в комнате никого нет. Несколько раз оглядываюсь по сторонам, и выражение эйфории быстро сходит с моего лица. Сажусь на край его кровати и пишу сообщение. «Тебя нет дома». Он не отвечает, поэтому я пишу опять. «Я знаю о твоей матери». И будто слово «мать» — волшебное, мой телефон тут же вибрирует. «Это она тебе рассказала? Она вернулась?» В этом сообщении столько надежды, что сердце сжимается. «Нет, прости. Это твой отец всё рассказал мне. Где ты? Мне нужно тебя увидеть». «На мосту». Прошу прощения? Резко встаю с кровати. Какого чёрта. Да за кого он себя принимает. Страх поглощает меня целиком и полностью, я чувствую, как он течёт по венам и попадает прямо в сердце, оно стучит так, будто сейчас вырвется из груди. Нет. Нет. Дрожащими руками набираю его номер, и он, слава Богу, отвечает. Не могу выдавить ни слова. — Я не собираюсь прыгать. Он шепчет. А я снова дышу. — Можно мне прийти? Ответа нет так долго, что я уже начинаю думать, что он положил трубку. — Да. Пожалуйста. Пятнадцать минут спустя я подъезжаю к мосту. Замечаю его и с облегчением вздыхаю. Он лежит на тротуаре и курит. Никакой пропасти, никаких игр в самоубийц. Если бы не дым, исходящий из его рта, я мог бы подумать, что он просто упал в обморок или уснул посреди улицы. Мои руки чуть дрожат. Ненавижу это место и буду ненавидеть всю жизнь. Глубоко вздыхаю, выхожу из машины и направляюсь к Гарри. Несколько секунд стою над ним и вижу, как он бросает окурок и переводит взгляд на небо. На улице глухая ночь, и машины проносятся на бешеной скорости. Мне плевать на них, плевать, что подумают сидящие в них люди. Ложусь на тротуар рядом с ним. — Я не хотел тебя напугать. Прости. Я просто… Он говорит тихо, и я поворачиваюсь к нему, перебивая: — Я знаю, — и он выглядит таким грустным, что я практически вижу, как груз того, что он заставил меня волноваться падает на его плечи в добавок ко всему остальному. Повторяю: — Я знаю. Он поворачивается на бок и близко прижимается ко мне, обводя рукой талию и кладя голову на плечо. Машина проносится так близко к нам, что мои волосы чуть взъерошиваются. — Хочешь поговорить об этом? — он качает головой. — Хорошо. Целую его лоб и прижимаюсь губами к коже чуть дольше, чем нужно. Он глубоко вдыхает и закрывает глаза. — Ты хорошо пахнешь. В ответ я лишь улыбаюсь и крепче прижимаю его к себе. Многие думают, что когда человеку плохо, то ему обязательно нужно выговориться. Но ведь это не так. Иногда ему просто нужно, чтобы кто-то побыл рядом. Кто-то, кто и так знает, что он чувствует и с кем не нужно разговаривать. Гарри не говорит со мной, потому что я и так знаю, что он хочет сказать, я знаю, что он чувствует. Не совсем понимаю, но знаю. Ему не нужно выговориться, ему нужен я. Всё это время он избегал меня, потому что думал, что я заставлю его говорить, что заставлю объяснить, почему ему плохо, но теперь он видит, что я уже всё знаю, я знаю его, как никто другой, и облегчение просто читается на его лице. Поэтому мы не говорим, я лишь обнимаю его, иногда глажу волосы. Свет фар проносится вокруг нас, но лишь на мгновенье, машины проезжают так быстро, что до нас доносится лишь ветерок и громкие гудки, всё кажется таким хрупким, таким нереальным. Спустя несколько минут он приподнимается на локте и смотрит на меня. В этот момент фары огромного грузовика на несколько секунд освещают его лицо, их свет отражается в его глазах, и единственное, о чём я могу думать, это о том, какой же он прекрасный. Вдруг он нарушает тишину, и его голос такой тихий, будто он боится, что его услышит кто-то, кроме меня. — До конца вселенной? — До конца вселенной. И ещё сильнее. *** Я думал, что после того момента на мосту всё встанет на свои места, но Гарри всё такой же отдалённый и скрытый. Три дня назад мы вернулись к нему домой, на следующее утро я поехал на пары, и с тех пор мы только переписываемся. Хоть это радует. И ещё то, что он проводит всё своё время в ветеринарном кабинете. В смысле, это хорошо, что он чем-то занят. «Я могу тебя кое о чём спросить?» Мы только закончили смотреть фильм, когда он написал это. Каждый в своей комнате, правда, но всё же. Я люблю, когда мы смотрим фильмы, переписываясь, это напоминает мне эпоху Анонима. «Конечно». Он долго не отвечает. Я вижу, как он набирает сообщение, потом стирает, потом опять набирает. Улыбаюсь. «Завтра ко мне приходит мой психолог, и он бы хотел познакомиться с тобой… Ты не обязан соглашаться». «Ты хочешь, чтобы я пришёл?» «Я не знаю…» «Если ты этого хочешь — я приду». «Хочу. Думаю, что хочу». «Тогда какие вопросы». «Спасибо». «Во сколько?» «Три часа». «Буду сразу после экономики». И, не оставляя ему времени ответить, сразу же отправляю: «Мне не хватает тебя в универе». Он выходит из сети. Да господи, ему что, пять лет? Радует хотя бы то, что я увижу его завтра. Странная просьба. Визит психолога — это и так занятие не из весёлых, а тут ещё в комнате буду я. Но это неважно, важно то, что он понемногу начинает открываться и что в стене, которую он построил вокруг себя, всё ещё есть дверь для меня. *** Песня: Tyrone Wells - Satellite Фотография: https://pp.vk.me/c628828/v628828370/1643f/1SBKxo9UrjQ.jpg Мануэль открывает мне дверь и улыбается так, как улыбаются смертникам, которых ведут на казнь. Чёртов дворецкий. Он говорит, что Гарри и его психолог в большой гостиной играют в бильярд. И тут я вспоминаю ту ночь на кладбище, когда Гарри рассказал мне, что во время их сеансов они играют в бильярд и что он соглашается говорить, только если проигрывает. А мы ведь с ним как-то спали на этом самом бильярдном столе. Вхожу в комнату и невольно улыбаюсь. — Ты здесь. Гарри замечает меня и тоже улыбается. Киваю и быстро целую его губы, после чего поворачиваюсь к другому мужчине. — Здравствуйте, я Луи. — Я знаю, кто ты. Он дружелюбно пожимает мою руку. — Я Энди, злой доктор. Не знаю почему, но это заставляет меня смеяться. — Вы не выглядите злым. Даже напротив, я не думал, что он окажется таким молодым. Ему лет тридцать пять от силы. Я представлял себе старика в костюме с большим блокнотом в руке, а не молодого мужчину в джинсах и клетчатой рубашке. На долю секунд мне даже кажется, что он слишком молодой, милый и слишком близко к моему парню. А потом мне кажется, что я идиот и что моя ревность иногда переходит все рамки. — Поиграешь с нами? — он протягивает мне кий. — Правила простые: я выигрываю — он говорит, выигрывает он — я оставляю его в покое. — Что-то вроде шантажа? — Не вроде, это шантаж в чистом виде. Неуверенно поворачиваюсь к Гарри, потому что мне кажется, что эта техника не совсем ему подходит, но он раскладывает шары и даже не обращает на нас внимания. Я как-то очень скептически настроен. — Разобьёшь? Гарри обращается к Энди, и я решаю просто взять кий и посмотреть, что будет. И, должен признать, я ошибался. Такой подход, похоже, работает. У них свои правила игры: один показывает другому, какой шар он должен загнать в какую лунку и за сколько ударов. Моё участие не особо важно, поэтому я просто играю, как обычно. Гарри не попал всего два раза с начала игры и ответил на два вопроса. Первым вопрос был: «Ты в порядке в последнее время?» — и он ответил: «Нет», — второй вопрос был: «Почему?» — и он ответил: «Из-за моей матери». И на этом я вышел попить воды. Возвращаюсь в комнату. — Она приезжала? — Да. — И всё прошло плохо? — Ты ещё не попал в лунку. Это правда, психолог только расставляет шары. Интересно, зачем Гарри эти правила, почему он не может просто с ним поговорить. И ответ приходит сразу же: потому что эти правила зависят от него, а Гарри нужны правила, но ещё больше ему нужно, чтобы ими управлял он. Они дают мне разбить, и я делаю это просто ужасно, шары практически не двигаются. Гарри разбивает ещё раз, и игра продолжается. Я чувствую себя ужасным парнем, потому что хочу, чтобы он проиграл, безумно хочу, чтобы он промахнулся и рассказал, что чувствует. Но он играет на удивление хорошо, даже слишком хорошо, проходит минут десять, пока он не промахивается. Облегчённо вздыхаю, в ответ на что Энди подмигивает мне, а Гарри закатывает глаза. — Как всё прошло? — Плохо. Он старается ответить непринуждённым голосом, будто ему нет дела, но я-то вижу, что ему становится всё неудобнее, потому что следующий удар у него тоже не получается. — Почему? — Она беременна. Никаких эмоций. Мы продолжаем играть, и Энди задаёт Гарри такой сложный удар, что тот даже особо не старается. Шар отскакивает от бортика. — Что ты чувствуешь? Пальцы Гарри чуть подрагивают, и он переминается с ноги на ногу. Не знаю, замечает ли это психолог, но я вижу только это. А ещё его опущенный взгляд и, если прислушаться, его учащённое дыхание. — Я чувствую себя преданным. Он осматривает комнату и упрямо избегает моего взгляда. Энди сразу же задаёт следующий вопрос. — Потому что она никогда не занималась тобой, но решила заняться другим ребенком? Значит, они уже говорили об этом. Хорошо. Гарри не отвечает, но по его лицу впервые за это время всё понятно. Энди продолжает: — Ты думаешь, что недостаточно хорош для неё? ВОУ. Хмурю брови. Это было резко. Не нравится мне это. Поочередно смотрю то на него, то на Гарри. — Ты думаешь, что виноват в том, что она никогда не любила тебя? Блять, да во что он играет? Сейчас что-то пойдёт не так, с каждым вопросом Гарри всё больше волнуется, дрожит. Вопросы слишком жестокие, он заходит слишком далеко. — Ты не заслуживаешь её? Ты уверен, что она ушла из-за тебя, из-за того, что ты болен? Делаю шаг в сторону Гарри, но Энди останавливает меня жестом руки, даже не смотря на меня. Он пристально смотрит на Гарри. — Ты думаешь, она будет больше любить своего нового ребенка? Думаешь, Луи уйдет, как она? ЭЙ! Какого чёрта речь вдруг зашла обо мне? Гарри говорил ему, что боится, что я уйду? — Что он бросит тебя, как все остальные? Гарри плохо. Правда плохо. В его глазах стоят слёзы, он качает головой, будто не хочет слышать эти слова, съёживается. Кусает губу так сильно, что из неё скоро польётся кровь. На это невозможно смотреть. Энди едва успевает открыть рот, как я начинаю кричать. — Ты думаешь… — СТОП! Прекратите! Обхожу бильярдный стол, чтобы обнять Гарри, но он быстро отходит от меня и кричит своему психологу: — Он уйдёт! Посмотрите на него! ПОСМОТРИТЕ! Зачем ему, блять, оставаться со мной?! Зачем такому, как он, тратить своё время на такого, как я?! И он в ту же секунду бросает свой кий и убегает из комнаты. Направляюсь за ним, но Энди хватает меня за локоть. — Оставь его, ему нужно побыть одному. Резко скидываю его руку и поворачиваюсь, едва сдерживаясь, чтобы не схватить его за шиворот. — Какого чёрта вы только что сделали?! Зачем так давить на него?! Он спокойно на меня смотрит. — На него нужно надавить. Смотри, он ведь в конце концов сказал, что чувствует. — Есть много других способов заставить его говорить о своих чувствах, тупица. И единственное, о чём я жалею, выйдя из комнаты, это о том, что хорошенько не врезал ему. *** Уже минут десять хожу туда-сюда по коридору, пытаясь успокоиться. Я слишком зол, чтобы зайти в комнату. Не могу поверить. Как таким козлам вообще дипломы выдают? Дышу. Снова. Считаю до десяти. Не могу перестать думать о словах, которые сказал Гарри перед тем, как выбежал из комнаты. А этот кретин ещё говорит оставить его одного. Очень смешно. Не нужно иметь диплом психолога, чтобы понять, что моему парню нужно услышать, что я не брошу его. Нет, не начинай снова истерить. Спокойно, Луи, спокойно. Снова дышу. Открываю дверь. Шторы на окнах задёрнуты, но в комнате не совсем темно, солнечный свет всё ещё немного просачивается сквозь толстую ткань. Он сидит в углу комнаты. — Детка, можно мне войти? Он не отвечает. Ну конечно же, он не отвечает, и, конечно же, я вхожу и закрываю за собой дверь. Снимаю обувь и медленно подхожу к нему, он скрутился клубочком и выглядит до ужаса хрупко. Беру одеяло с кровати и сажусь около него, укрывая нас. Его глаза красные. Видно, что он плакал. Мы сидим друг напротив друга, и я долго смотрю на него прежде, чем наконец-то решаюсь заговорить. Настолько чётко и уверенно, насколько могу. — Я не уйду. Хочу добавить: «как твоя мать», но решаю не подливать масла в огонь. Его глаза блестят от слёз. — Уйдёшь. В конце концов уйдёшь. А теперь грустно становится мне. Он ведь и правда думает, что не достоин того, чтобы я остался. Качаю головой. — Нет. — Я никогда не бываю в порядке, со мной всегда что-то не так, и ты когда-нибудь устанешь от этого. Он, кажется, не понимает, что сложнее всего от этого ему, а не мне. Мне плохо только тогда, когда плохо ему, а если он будет ненавидеть себя за это, то получится какой-то замкнутый круг. — Я не устану. Мне просто грустно от того, что тебе плохо, а я никак не могу помочь. — Так брось меня. — Даже не мечтай. — Почему ты так отчаянно хочешь остаться со мной? — Даже не знаю. Может, потому что я люблю тебя? — Но почему? — Что почему? — Почему ты любишь меня? Долго смотрю на него, стараясь понять, как интерпретировать вопрос. Он шутит или… Нет, конечно же, не шутит. Что он хочет услышать? Его сломанный взгляд отвечает сам за себя. Ему ведь и правда нужно это услышать. Глажу его щёку, очертания подбородка и немного передвигаюсь. Опираюсь спиной о стенку и протягиваю ноги. — Иди сюда. Он ложится, кладя голову мне на колени, и я начинаю перебирать его волосы. Никогда не думал, что однажды мне придётся вслух сказать всё то, что я думаю про себя каждый день, но от этого ему станет лучше, а ради того, чтобы ему стало лучше, я готов пойти буквально на всё. — Хочешь знать, почему я люблю тебя? — я смотрю на его профиль, так как его голова повёрнута в сторону. Чувствую, как он еле заметно кивает, и перевожу взгляд в потолок. — Хорошо… Я люблю тебя, потому что с тобой я чувствую, что что-то значу. Я люблю, как ты целуешь меня, как ты держишь меня за руку. Люблю твою улыбку, чёрт, твоя улыбка. Ямочки, которые появляются, когда ты искренне смеёшься, и то, как ты опрокидываешь голову. Я люблю твоё спокойствие, люблю разговаривать с тобой, ты всегда говоришь что-то интересное, потому что ты умный и начитанный, но никогда не пытаешься унизить меня, хотя мог бы, потому что ты умнее любого человека, которого я когда-либо встречал, и уж точно умнее меня. Я восхищаюсь твоим отношением к философии и животным. Я люблю как ты утешаешь меня, как заботишься обо мне, когда я болею. Люблю твою авторитетную сторону и то, как ты исполняешь все мои капризы и капризы Сволочи, пусть он всегда пользуется этим. Да мне даже твоя мания к уборке нравится. Я практически всё время ищу свои вещи, которые ты сложил непонятно куда, но мне нравится это. И твои глаза. Глаза! Чёрт, это моя самая любимая часть в тебе, хотя мне нравится абсолютно всё, потому что ты прекрасен. Просто до безумия прекрасен, и иногда мне даже кажется, что ты ненастоящий. Я обожаю наблюдать за тобой, особенно когда ты готовишь, потому что у тебя никогда не получается, но ты всё равно пытаешься. И так во всём. Ты очень целеустремлённый, всегда хочешь добиться своего. Могу вечность слушать, как ты играешь на гитаре для меня, как ты поёшь для меня, это самое лучшее, что я слышал в жизни. Я люблю когда ты приходишь на мои тренировки, я горжусь тем, что самый красивый парень на трибунах пришёл поддержать меня и только меня. Ты ведь всегда делаешь это, поддерживаешь меня, плевать, получается у меня или нет. Люблю твою терпеливость, а ведь со мной терпения не занимать, я всегда устраиваю глупые истерики по пустякам. Люблю твою ухмылку и то, как блестят твои глаза, когда я ревную тебя. И самое главное — я люблю как ты смотришь на меня. Я люблю то, как ты любишь меня. Я люблю в тебе столько всего, что могу перечислять это всю ночь и всё равно не смогу перечислить всё. Когда я чувствую, что он плачет, то замолкаю. Не вижу его лица, потому что он уткнулся им мне в колени. Наклоняюсь и целую его волосы, шепча: — Даже если ты думаешь, что у меня нет причин любить тебя, то знай, что ты просто плохо искал. Я люблю его за нас обоих, потому что он ненавидит себя, а я люблю того человека, которого он делает из меня. Он изменил меня, я был эгоистичным идиотом до того, как встретил его. Но он так сконцентрирован на плохом, что не замечает все те прекрасные вещи, которые есть в нём, которые есть в нас. Когда я чувствую, что он засыпает, то ещё раз повторяю: «Я тебя не брошу». Этот неадекватный психолог может идти куда подальше. На Гарри не нужно давить, наоборот, его нужно успокаивать. Ему нужна только любовь и поддержка. И больше нечего. А любви у меня достаточно.

У меня любви до конца вселенной.

*** Фотография: https://pp.vk.me/c628828/v628828370/1644d/-JEYLBwkIwI.jpg «Спасибо». ©Гарри