Человеческая грань

Послерассветная сырость питала воздух. Прохлада конца июля отзывалась на коже легкими мурашками и небольшим комом в горле. Едва теплый ветер неприятно задувал за воротник рубашки и ерошил волосы. И Син Цю был готов умереть хоть сейчас. Собрание вампирской семьи решили провести на свежем воздухе, в саду поместья. Как только Чжун Ли принял такое решение, слуги за несколько минут вынесли в сад стол и стулья из обеденной, подготовили закуски и заварили чай. Идея семейного собрания Син Цю не нравилась с самого начала. Ему не нравилось разговаривать с родственниками. Даже когда говорили о чем-то, что касалось его. Особенно, если говорили чем-то, что касалось его и его кормильцев. Син Цю потерял счет времени. По его примерным подсчетам, Чжун Ли читал свою речь уже около получаса, но ощущались они как несколько дней. Он честно пытался слушать. В начале даже понимал, о чем говорят, но спустя минут десять лекции об их вампирском роде Син Цю сдался и начал искать себе другие занятия. Например, этим занятием оказалось постоянное теребление рукава парадного сюртука, потому что энергия, приносимая выпитой вчера кровью Чун Юня, никак не унималась и жаждала сильных действий, а не смиренного сидения на стуле. Может, если бы он взял с собой книгу, он бы смог незаметно положить ее себе на колени и читать, аккуратно перелистывая страницы. И заметил бы это только рядом сидящий брат, но он бы не сдал Син Цю, потому что ему тоже скучно. Они в одной лодке. И они обречены. Возможно, его бы за чтением заметил и сам глава семейства, но, во-первых, Чжун Ли слишком увлечен своей речью, а, во-вторых, книги с собой у Син Цю все же не было. Он часто грозно сверлил взглядом стол, иногда смотрел на Ху Тао с молящим о помощи взглядом, но видел, как она играет со своим маленьким слугой-призраком, и отворачивался, грустно вздыхая. А ведь он мог бы сейчас спокойно лежать на кровати в своей комнате, читать роман о благородстве, обнимать Чун Юня и, скорее всего, даже целоваться с ним. Но экзорцист после завтрака ушел досыпать и сейчас смотрел свой какой-нибудь двенадцатый сон, оставив своего вампира мучиться одного. – …поэтому, прошу не задерживаться в людских городах, – о чем там говорил архивампир, Син Цю уже и не старался разобрать. Но вот почему нельзя в города все же интересно. Жаль только, что желание уйти отсюда сильнее любопытства. Солнце уже уверенно выглядывало из-за деревьев и слепило глаза, когда речь Чжун Ли и небольшое чаепитие закончилось. С тем приливом сил, что Син Цю ощутил, как только вышел из-за стола, он думал, может перевернуть этот мир и избавиться от всего надоевшего, будто дорога впереди спустя несколько столетий раскрылась. И эта дорога до его комнаты. До Чун Юня. Но всю его силу убила рука брата, что легла на плечо. – Нужно поговорить, – Син Цю знает этот тон. Именно так старший вампир звал его, когда находил следы их с Ху Тао детских шалостей. – О чем же? – обернувшись к брату лицом, Син Цю постарался как можно сильнее расслабиться и сделать хотя бы вид, что он заинтересован в разговоре. – Старшие жалуются, что от твоего кормильца у них болит голова. Видишь ли, мы все чувствуем, что он, – брат все еще немного нервно сжимал чужое плечо, и Син Цю чувствовал, как ему тяжело подбирать слова, – немного необычный. – От рыбака Чжун Ли у нас всех тоже голова болела, – младший вампир пожал руками. Как кто-то, кто пережил Тарталью, может жаловаться на Чун Юня? – Аякс был военным, рыбалкой он только увлекался, не забывай это. – Ага, так сильно увлекся, что притащил нам в холл двухметрового осьминога. Живого, – сделав акцент на последнем слове, Син Цю недовольно скривил брови. – Знаешь, тот визг тетушки навсегда останется в моей памяти. И разве он позволял так себя называть кому-то кроме Чжун Ли? – Син Цю, прекращай, про усопших так не говорят, – приказной тон. Как и всегда, когда брат пытался казаться авторитетным старшим. Что, кстати, у него никогда не получалось. – Я всего лишь хотел сказать, что наше поместье – не самое подходящее место для твоего кормильца. «Либо ты уводишь его, либо убиваешь сам, пока никто из наших не сделал это раньше тебя», – Син Цю знает, что именно хочет сказать ему брат. Он научен распознавать его предупреждения многолетним опытом, когда старший вампир еще иногда поглядывал за ними с Ху Тао и пытался как-то уберечь их от травм. Но он быстро сдался. Двое младших никогда не слушали его. – Я понял, – Син Цю сбросил руку брата со своего плеча. Как бы там ни было, но Чун Юнь – первый в списке тех, чью смерть он бы ни за что не хотел увидеть. А пунктов там не так уж и много. – Мы уйдем в ближайшее время. Син Цю не стал говорить брату, что у него и мысли не было задерживаться здесь хоть еще на день. В стенах поместья вампира охватило странное предчувствие чего-то нехорошего. Будто поперек груди легло что-то очень тяжелое, что начало пускать корни к ногам и мозгу. И наверное, это было из-за стоящего на лестничной площадке Чжун Ли. На свинцовых ногах, крепко сжимая перила, Син Цю поднялся к главе упыриного дома. – Что-то случилось, Отец? – архивампир ни за что не стал бы просто так стоять в проходе, если бы не ждал кого-то. Это и было первопричиной всех опасений. Син Цю постарался приветливо и заботливо улыбнуться. Два диалога с родственниками за день слишком много, если они не с Ху Тао, конечно же. – Перед твоим уходом, я бы хотел напомнить тебе о вампирских правилах, – Чжун Ли скрестил руки на груди. Это конец. Син Цю точно знает это. А все потому, что он нарушает эти правила каждый день, а сам он до сих пор живой, потому что мало кто знает об этом. – Ты же знаешь, что вампирам запрещено терять свою честь и становиться похожим на людей? – Конечно, – еще одна мягкая улыбка. Конечно, он знает, только вот вовремя забывает каждый раз, когда перед ним его кормилец, потому что наказание его не сильно-то и беспокоит. Ну, возможно, не сильно беспокоило до недавнего времени. – Прошу тебя помнить это, – подойдя ближе ко внуку, глава семейства обеспокоенно посмотрел в чужие глаза, – нам всем не хочется терять тебя. Потому что наказание за нарушение правил вампирского дома – либо изгнание, либо смерть. Да, в случае с Сян Лин Син Цю тоже нарушил завет и по устою с ним должны были сделать что-то из этого. Но тогда Ху Тао заступилась за него и, как любимица Чжун Ли, уговорила архивампира помиловать неопытного и сбившегося с истинного пути внука. Второй раз такой фокус явно не пройдет. Чун Юнь не спал. Все то время, что его вампир ушел на семейное собрание, он не мог уснуть, хоть и хотелось. Он много ворочался, а если начинал дремать, то просыпался из-за какого-нибудь звука или собственной резкой дрожи. Это все от мыслей, экзорцист уверен в этом. Из-за мыслей о вчерашнем. Но все они бегали в голове беспокойным стадом, что Чун Юнь не мог ухватиться ни за одну из них. То что-то о Син Цю, то об энергии Ян, то о потраченном впустую времени, снова Син Цю, легкая успокаивающая мантра, укусы и прикосновения Син Цю, грустный взгляд матушки и вчерашний вечер, который тоже, полуденница его дери, прошел с Син Цю. Чун Юнь больше так не может. Он резко сел на кровати, от чего голова немного закружилась, но мысли стали чуть тише. Какого черта он так много думает о вампире? Снова. Как тогда, когда они познакомились. В голове все еще немного мутно, а постель не успела остыть, но экзорцист уже ушел в купальню, чтобы умыться, привести себя и мысли в порядок. Прохладная вода помогла проснуться, но даже так Чун Юнь чувствовал себя… двояко. Эта та самая купальня, где они вчера сидели с Син Цю. Где вампир назвал его любимым. Где они целовались без счета времени. Где появились сомнения. Упырь любит его, но может ли экзорцист сказать, что Син Цю любим ответно? Син Цю уже давно не просто вампир-который-пьет-мою-кровь и, наверное, даже не вампир-с-которым-я-встретил-Вальпургиеву-ночь и не друг-вампир, он… кто он? Чун Юнь никогда не знал, когда дружба перерастает в любовь, как это чувствуется и как это понять. Да он об этом и не думал. Син Цю и правда дорог ему. Они много прошли вместе и не только в километрах. Но достаточно ли этого, чтобы уверенно считать вампира любовником? Но друзья же не целуются в ванне и не… не занимаются теми неприличными вещами, как они, верно? А может, это все только еще одна проделка Син Цю? А про любовь он сказал, чтобы отвлечь и сделать, как ему угодно, воспользовавшись чужой неопытностью? Набрав в ладони воды, Чун Юнь снова вылил ее себе на лицо, потерев глаза. Стоит спросить об этом у Син Цю лично. Выйдя из купальни, экзорцист совсем не ожидал увидеть в коридоре своего упыря, разговаривающего с Чжун Ли. Они почти одновременно обернулись на него, и внутри Чун Юня что-то с треском упало, стоило их с Главой взглядам пересечься. Син Цю чем-то похож на архивампира, хоть упырь и говорил ему, что вампирские дети не походят на своих родителей. Эти глаза. Золотые, совсем не человеческие. Казалось, если бы Чжун Ли сейчас ехидно прищурил их и улыбнулся подобно внуку, их бы было не отличить. Но старший упырь спокоен. В его словно змеиных глазах только тишина, будто сдерживающая великую силу и нотка немой скорби. Но от этого и страшно. У архивампира сильная темная энергия, Чун Юнь чувствовал ее каждой частью тела. Она забралась внутрь острыми щупальцами, сдавила легкие, схватила волосы на затылке, и даже обычно бунтующая Ян не смела показаться на свет. Будто его хотели проглотить, иссушить до дна, разодрать на куски и сжать кости до мелкого песка. Видел ли экзорцист до этого кого-то настолько сильного? Определенно нет. Что-то внутри все же зашевелилось. Чун Юнь никогда не был трусом, но сейчас непонятное чувство толкало его убегать. И кажется, это чувство имело какую-то связь с его вампиром. Как бы сам Син Цю сейчас брал его за плечи и уводил отсюда. Глава семейства хотел еще что-то сказать и уже даже открыл рот, но внук как будто случайно перебил его: – Чун Юнь, вот ты где, – немного напряженная, но заботливая улыбка. Когда у него появилась такая? – Как давно ты проснулся? – Я... не смог уснуть, – наконец оторвав взгляд от Чжун Ли, экзорцист смог заговорить, хоть слова и шли как через огромный камень, что застрял в горле. – Прошу меня простить, думаю, я должен идти, – поклоном попрощавшись с главой семейства, Син Цю подошел к своему кормильцу, заведя руку ему за спину и уводя в комнату. – Послушай, – кормилец аккуратно взял вампира за предплечье, говоря уже шепотом, – думаю, нам надо уйти отсюда. Прости, но здесь слишком много сильной темной энергии. Даже для меня. – Ты не поверишь, но мне тоже намекнули, чтобы мы уходили, – после этих слов глаза экзорциста удивленно раскрылись, но заблестели даже немного радостно. – Тогда уйдем после обеда?

***

Пыльная повозка, скрип колес, знойное солнце, запах свежескошенной травы, стайки гулей, освежающий холод чужих рук и Син Цю рядом – дорога. И пусть им снова надо беспокоиться о многом, это уже не страшно. Они привыкли. Им не впервой. Небольшой город K. встретил их не очень радушно. Пустые улицы, заброшенные дома, недалеко, за стенами города, горит костер, дым и ужасный запах горелой плоти разносятся на несколько километров. А помимо этого, каждый переулок города насквозь пропах трупами и крысами, за которых дрались полуживые горожане. Их кожа больше не походила на человеческую: бледная, больная, с множеством уже гниющих ран и синяков. Но, завидя гостей, бедняки хотели наброситься на них. И сделали бы это, если бы не Син Цю, что останавливал их, проникая в их разум и приказывая отступить. Чун Юню жаль их. Совсем немного, потому что они тоже люди, как и он, но они утратили свою человечность. Такими даже трупоеды побрезгуют. Что же здесь произошло? Со всех сторон слышались усталые вздохи, детский плач, кашель, а в одном месте даже ругань, вполне живая и бурная. Будто кто-то не мог уже час договориться со шкафом, чтобы он не бил по мизинцу каждый раз, и делали это, конечно же, очень сквернословно, как бы держали в руках словарь всех матерных слов и просто зачитывали все подряд. Им повезло. Ругающимся оказался не какой-то чудом уцелевший сапожник, а трактирщик с темной бородой, что тщательно натирал стойку, попивая что-то из большого стакана. И завидев двух парней, идущих к нему, даже как-то повеселел. – Это холера какая-то всех скосила, мать ее дери, – трактирщик, не стесняясь своих выражений, выкладывал гостям, что здесь произошло. – Совсем уж никто не ходит. Сколько пьянчуг здесь по вечерам сидело, а теперь что? – он махнул рукой в сторону пустого зала, чуть не ударив Син Цю по плечу. – Никого! Половина померли, половина из дому носа не показывают! – грязная, кое-где порванная тряпка со всей злостью полетела в стену. – А мне теперь как прикажете выживать? Эти суки ведь припрутся, а платить-то нечем! – под суками он имел в виду кого-то из городского совета? Так вот из-за чего Чжун Ли не советовал идти в людские города. Болезнь. Она поглотила людей, застала их врасплох, хотя для упыря она была очень даже ожидаема. Что еще можно принести с собой после неудачной схватки с какими-нибудь гулями полумертвому и такому смелому до появления первого трупоеда городскому ополчению? Только смерть. Но не только свою. Они принесли смерть в своих ранах от острых зубов монстров. Ходили за победой, а пришли с катастрофой. Син Цю мысленно усмехнулся своей иронии. – Вот мы и хотели снять у вас комнату, – стараясь улыбаться как можно вежливее и приветливее, вампир протянул мужчине несколько серебряников из тех, что Чжун Ли благосклонно выделил им. – Дай сюда, – безманерно, бестактно трактирщик выхватил деньги из ладони Син Цю, пересчитывая их и перебирая пальцем уже в своей. Он сжал свободную ладонь и выставил большой палец, мол, можете выбрать себе комнату наверху. – Спасибо, – только и успел сказать Чун Юнь перед тем, как упырь взял его за запястье и повел на второй этаж. Захламленные коридоры и скрипучие половицы явно не были готовы к приходу гостей. Наверное, болезнь не единственная причина, почему здесь никого нет. Они завтра же уйдут отсюда, сейчас им нужно лишь переночевать. Они не выходили из комнаты весь долгий вечер. На прогулку они не решились, слишком уж там много больных. Но сидеть без дела несколько часов слишком мучительно для Син Цю, он достал из походной сумки первую попавшую под руку книгу, вручил ее экзорцисту и сел рядом, положив голову на чужое плечо. Чун Юню дважды повторять не нужно, хотя он все понял и без слов. Открыв очередной роман и глубоко вдохнув, экзорцист принялся читать, будто не замечая пристального взгляда упыря. Это была повесть о городском парнишке, что в конце стал монахом-отшельником. Чун Юнь читал ее, как и обычно, чуть запинаясь, с каждой страницей делая паузу все чаще, смачивая горло водой из фляжки. Читал, стараясь не замечать, как холодные руки обхватили его за живот, как пальцы Син Цю сжали рубашку. Как вампир носом плавно вел по его шее, там, где течет крупная артерия, до скулы и как потом тем же маршрутом возвращался обратно к плечам поцелуями. Он, Син Цю, наслаждался запахом, нежностью чужой кожи и подступающим тихим безумием. И даже вопрос упыря о том, можно ли ему выпить его крови, не заставил экзорциста удивиться. Пить ее каждый день уже, наверное, норма. Син Цю много не надо. Ему достаточно тихого «угу» и отложенной подальше, чтобы случайно не запачкать страницы, книги, чтобы снять с чужой шеи атрибуты кормильца и начать тихо поддевать пальцами пуговицы рубашки. За окном темно и тихо. Музыка не играет в тавернах, пьяницы не засиживаются в барах. И весь город будто умер. А может, оно и правда так. Только одинокий младенческий плач рвал безмолвие города. И в этой тишине обычно негромкое поскрипывание кровати, шелест одеяла и одежд казались равными по шуму оживленной площади в разгар дня. И успокаивающий шепот вампира на самое ухо вовсе не был успокаивающим. Он будил новые чувства, обострял их и скапливал внизу живота обжигающим пламенем перед тем, как упыриные клыки сквозь слои кожи пробились к разгоряченным сосудам. Син Цю уже пьян от этой крови, что будоражила и возбуждала тело. Но не пить ее хотя бы день – выше его сил. И даже увеличивающаяся головная боль нисколько его не смущала. Она попросту ушла на второй план. Вампир слишком одурманен сиплыми вздохами своего кормильца, слишком зачарован его оголенными плечами, что не может перестать поглаживать их, иногда заводя руки за спину. Чун Юню немного плохо. В голове мутно, плечам больно – вампир впивался в них все глубже с каждым глотком. Но так приятно, когда Син Цю после ласково целовал его приоткрытые губы, когда гладил щеки и скулы, когда застегивал рубашку обратно, когда обнимал за плечи и своими ледяными руками холодил кожу и разум. – Син Цю, – даже спустя минут десять, они все еще сидели друг напротив друга, засматриваясь в чужие глаза. Экзорцист звал его тихо, еле различимо, аккуратно ведя ладонью по лицу упыря, – это правда, что ты любишь меня? В ответ легкий смешок, и Син Цю сильней прильнул к чужой руке щекой. – Почему ты сомневаешься? Я плохо показываю это или тебе не хватило того в ванне? – неоднозначно поднятые брови упыря заставили Чун Юня нахмуриться и покраснеть в надежде, что в ночной темноте вампир ничего не заметит. – Как же мне тогда доказать тебе все?.. Может, стоит попробовать… Его перебили, бестактно заткнули губами. Син Цю знает свой почерк. Экзорцист пытался повторить его движения, наивно полагая, что этого достаточно. Ладно, может быть, и не наивно. Упырь все понимает и знает, что опыта у Чун Юня чрезвычайно мало, и он готов это исправить. Чтобы через какое-то время кормилец целовал его без дрожащих пальцев и крепко зажмуренных глаз, хоть это и казалось вампиру крайне милым. И такой ответ на свои чувства Син Цю вполне устраивает. Чун Юнь не знает, что делать. Ни с этим поцелуем, ни с Син Цю в целом. Поцелуй… Архонт с ним, с поцелуем. Они делали это уже достаточно много раз, чтобы экзорцист понял основные действия и, наверное, он сможет даже грамотно закончить его, правда, только если Син Цю и дальше продолжит поддаваться ему, просто отдавая свои губы в чужое распоряжение. А что касается самого упыря, Чун Юнь тоже вроде понял. И он очень надеется, что верно. Наверное, он тоже влюблен. Влюблен в этот холод и запах смерти, во вкус ядовитой чуть кисло-сладкой вампирской слюны, в словно бархатную чистую кожу, в чужие прикосновения, да и в то, как Син Цю постоянно немного заботится о нем. Спасает своим холодом от энергии Ян или уводит от трупоедов. И ведь это Син Цю спас их тогда с Синь Янь, и Син Цю снова доказал Чун Юню, что тот экзорцист. Приятно сминая тонкие, но мягкие губы вампира, Чун Юнь думает, что ему совсем не жалко кормить его кровью хоть каждый день, целовать Син Цю, если его что-то беспокоит, и читать ему в дороге, он даже готов лучше научиться грамоте для этого. Но что дальше? Может, стоит отдать это дело упырю и просто идти следом? Чун Юнь снова спал беспокойно. Сон был каким-то мутным, непонятным, будто сшитым из множества кусков совсем разных тканей. Экзорцист проснулся, проводя руками по лицу. Какой это уже раз за ночь? Второй? Пятый? Он уже сбился со счета, единственное, что остается неизменным – взгляд Син Цю. – Тебе снилось что-то страшное? – упырь неслышно присаживается на край кровати, откладывая очередную книгу на колени и смотря на кормильца со всем своим беспокойством. – Не помню, – его голос немного хрипит после сна. Вампир потянулся к нему рукой, провел по светлым волосам, заправляя прядку за ухо. – Спи, – может, это и был приказ, но он звучал так заботливо и нежно, словно обволакивал пухом, свежим хлопком. Или это так чувствуется внезапно подступившая сонливость, что утаскивала сознание куда-то далеко, где, может, и нет снов, но есть покой? Син Цю облегченно выдохнул. Теперь, с щепоткой вампирской магии, экзорцист сможет спокойно поспать. Погладив бледную щеку, упырь снова раскрыл книгу, часто поглядывая на Чун Юня. Смотрел, как мирно вздымается его грудь, как пальцы сжимают одеяло и как ресницы мелко подрагивают. Он как будто часть единого пейзажа. Но самая яркая часть композиции. Точнее, самая живая на фоне этого призрачного города. Он похож на снежную нимфу, что всегда прячется от людского глаза, и только ему, вампиру, посчастливилось забрать его к себе. Но наступит рассвет, и нежный дух станет юношей. Еще не до конца окрепшим, но таким же красивым, а в придачу еще и сильным. Но с рассветом пришла дорога. В другой город, туда, где болезни не так много. Где на улицах ходят люди, где таверны не пустуют. Прибрежный город E., в котором они сняли себе крохотную квартирку в одном из двухэтажных домов. Где они снова могли погулять по улицам, наслаждаясь запахом моря и местными закусками. Да, возможно, Е. напоминал Чун Юню о родном городе, но он старался думать о нем как можно меньше, ведь острый запах гари схватывал горло и нос, стоило только представить двери С. Яркий вишневый закат едва виднелся из-за домов за стеклами книжной лавки, куда они пришли, чтобы продать старые прочитанные романы и взять новые. – Син Цю, думаю, нам надо идти, – Чун Юнь обернулся на своего упыря, вытащить его из подобных мест – как дело всей жизни. – Да, мы уже уходим, – закинув книги в сумку, вампир поблагодарил пожилого продавца и открыл входную дверь, выйдя, придержав ее для экзорциста. Закат в этом городе красив, особенно если встречать его у причала. Но пока они только шли по петляющим улицам, пытаясь вспомнить, смогут ли они пройти к их дому, если свернут в другой переулок. Их квартирку вообще-то трудно назвать таковой. Всего две комнаты, прихожая, смежная со спальней и совсем маленькая кухня за импровизированной дверью-тряпкой. Но они не жалуются. Ни на тесноту, ни на шумных соседей с пятью детьми, что шугались, только завидев Син Цю. Они не жалуются, потому что могут закрыть дверь на замок и оставить все за ней, наслаждаясь компанией друг друга, сидя за хлипким столом или на кровати у противоположной стены и читая что-то из обычной литературы упыря. А может, и не только читая. Мужеложство – дело страсти. Порочное, грязное, пошлое и, казалось бы, недопустимое. Но мужеложство это и проявление любви. Любви, какую любят описывать в романах: нежной, хрупкой, теплой или же будоражащей, горячей и яркой. И это все не имеет значения при любом раскладе, без одной важной составляющей – желания, коего у Син Цю неимоверно много. Желание прикоснуться, пометить, обуздать, сделать хорошо себе и партнеру. И вампир всегда знал, как этого добиться. И знает с кем. Его член уже давно крепко вставал на его кормильца, так почему бы не поделиться этим возбуждением и удовольствием? А самый лучший способ достичь этих целей – секс. Красивый и страстный. Син Цю с Чун Юнем всегда был предельно аккуратен, мягок и терпелив и тут не исключение. Разумеется, надо знать тонкую границу между "страстный" и "зверский". И упырь ее прекрасно знает, в постели он не буйное животное. Син Цю долго ждал подходящего момента. Чтобы он сам этого хотел, чтобы быть уверенным, что ему не откажут, чтобы никто не посмел помешать. И как же ответ скрывался от него, но оставался близок? Кормление. Момент, когда он может законно позволить себе чуточку больше. – Чун Юнь, ты не против, если я попью чуть раньше? – Нет, – экзорцист отрицательно мотает головой, переступая через порог раньше упыря и попутно уже снимая брошь. Для него нет разницы – покормить вампира чуть раньше или позже. – Постой-постой, – предусмотрительно закрыв дверь на замок и оставив ключ в скважине, Син Цю подходит к кормильцу со спины, – я хочу сам. Не обходя Чун Юня, вампир развязывает платок, кладет его на стол и одну за другой подцепляет пуговицы чужой рубашки, вытаскивая их из петель. Еще мгновение, и рубашка спадает с искусанных плеч и летит на пол. Стройное, но сильное тело, упругая грудь и красноватые горошины сосков. Каждый раз от открывающегося вида легкие упыря отказываются работать, замирая и сжимаясь. Хоть Чун Юнь и так в его укусах, Син Цю мало. Они только на шее и плечах, вампир же желает пометить своего человека везде, где только можно, а где нельзя, спросить разрешения и тоже укусить. Все еще стоя за спиной кормильца и обвивая руки вокруг его груди, Син Цю целует маленькие ранки, полной грудью вдыхая запах пряностей. Плечи, шея, скулы, щеки, мочки ушей: вампир целует Чун Юня везде, где дотягивается. Почти как тогда, в купальне. Чун Юнь уже не удивляется прихотям и действиям своего упыря. Если целоваться для них уже норма, то ласкать перед кормлением – просто еще одна ступень. Только вот насколько длинна лестница, по которой они шагают, экзорцист так и не понял. – Ты пить хотел, – шумно вдыхая и краснея кончиками ушей, Чун Юнь пытается убрать руки упыря, но тот только сильнее сдавливает его. – А если я скажу, что хочу не только пить? – игриво мурлыкает Син Цю ему на ухо, принимаясь вылизывать ушную раковину и посасывать мочку. – Син Цю, – от неприятных влажных ощущений и табуна мурашек по рукам Чун Юнь отворачивает голову. – Прекратить?.. – наигранно расстроенный тон. Син Цю хихикает, разворачивая экзорциста к себе лицом. Чун Юнь – мальчик взрослый. И конечно, он понимает, чего от него хочет вампир, толкая и роняя его спиной на скрипучий стол, ставя его ноги на столешницу, так чтобы каблуки сапог держались за край и раздвигая колени. Родители мало говорили с ним на эту тему, наверное, поэтому ему немного страшно и он не совсем понимает, почему Син Цю так хочет этого. Но все же влюбленные занимаются этим, верно? Хоть это и то, от чего краснеют щеки, энергия Ян выходит из берегов, а руки потрясываются. А что будет, если им понравится? Они займутся этим еще раз? – Чш-ш-ш, – вампир гладит его по бедру, с хитрым прищуром, но по-доброму улыбаясь. Разумеется, он видит нотки страха во взгляде кормильца, и он готов сделать все, чтобы их там не было, – расслабься, тебе понравится, я не сделаю больно, – Чун Юнь верит слабо. Наклонившись, Син Цю целует его губы, удерживая запястья. На этот раз сразу властно, покусывая, толкается языком меж зубов Чун Юня, вызывая у того недовольное мычание. Экзорцист ни за что просто так не сдастся. Он послушно открывает рот, даря вампиру ложное чувство успеха, но тут же сталкивается с ним языками. Он возьмет верх, как Ян уже взяла над ним самим. И Чун Юнь сделал это, приподняв голову и углубив поцелуй в свою пользу, проникая внутрь рта Син Цю. Да, возможно, из-за недостатка опыта экзорцисту трудно удерживать лидерство, но он старается. Не опускает головы, отстраняется лишь на долю секунды перед новой атакой, мнет чужие губы и игриво царапает язык о клыки упыря, угощая его и дразня редкими каплями крови, подслащая и нагревая поцелуй до предела. Экзорцист знает, что Син Цю такое нравится. Вампир ухмыляется в губы Чун Юня, отпуская его руки и на время отдавая себя во власть кормильца, накрывает ледяными ладонями его грудь, вызвав одобрительный полустон, проводит ими ниже, по ребрам, прессу и до шнуровки штанов. Вампир слишком долго ждал этого момента. Слишком долго только представлял его. Руки экзорциста обхватили шею и плечи Син Цю, заставляя его наклониться ниже. Самое важное – не забывать дышать, чтобы наслаждение не прекращалось ни на секунду, и у Чун Юня это почти получается, когда он в очередной раз глубоко и шумно вдыхает носом и с трудом выдыхает в губы упыря. Ему слишком сильно понравилось целоваться, даже несмотря на то, что его подбородок уже весь в смеси их с Син Цю слюны, а звуки, наполняющие комнату, слишком пошлые для молодых ушей. Припухшие губы, влажный подбородок, сбитое дыхание, ярко-красные щеки, растрепавшиеся волосы и маленькое влажное пятно на штанах – вот, что видит вампир, когда отстраняется на несколько секунд, прежде чем заставить Чун Юня задрать голову, снова целуя его скулы и шею. И что-то подсказывает упырю, что сам он выглядит не лучше. Они оба возбуждены. И гораздо сильнее, чем там, в ванне, в доме упырей. Под хриплый стон экзорциста Син Цю кусает его в плечо, делает несколько глотков, резко и болезненно вынимает клыки, получая за это сильный пинок в колено. Провинился. Оставляет засос на месте нового укуса – снимает и отбрасывает ботинки Чун Юня на пол; царапает зубами ключицы – развязывает шнуровку штанов; кусает соски – окончательно избавляется от всей одежды кормильца, отпинывая ее под стол; вылизывает пупок – раздвигает чужие колени шире, удобней размещаясь между ними; целует паховую область – сжимает член экзорциста у основания, проводит по всей длине пару контрольных раз и надавливает на головку. И Син Цю не может сдерживать смешки, слушая, как его кормилец пытается удержать стоны, закрывая рот рукой, что получается у него крайне плохо. Чун Юнь задыхается. Задыхается и сильно стискивает пальцами волосы на макушке вампира, пытаясь заставить его если не остановиться, то сделать больше, приятней, возбуждающей. Хотя, казалось бы, куда больше? Он уже давно не сопротивляется энергии Ян, застилающей разум, от наслаждения закатываются глаза, а стоячий член болезненно пульсирует в крепкой хватке вампира. Но ему мало. До развязки еще далеко, и Син Цю видит это, как на зло, продолжая только играть с ним, продолжая только целовать и легонько кусать где-то внизу, пресекая все попытки Чун Юня помочь себе самому и как будто специально щекоча горящую кожу кончиками волос. Сейчас эта близость кажется ему жизненно необходимой. Кто бы мог подумать, что он так сильно возбудится от ласк мужчины? "Так нельзя", – одинокая мысль в самой глубине сознания, там, докуда быстро распространяющийся жар еще не дошел. "Мне плевать", – разумный ответ, пришедший моментально и как будто не от самого Чун Юня. "Наслаждаться другим мужчиной – страшный грех", – детское воспоминание, когда отец показывал ему пальцем на двух нежно обнимающихся в переулке парней. "Знаю, но я хочу заняться этим именно с Син Цю", – только с Син Цю, ни с кем больше. Потому что только Син Цю сделает все правильно, так, как нужно, так, как он, Чун Юнь, хочет. И откуда это убеждение, экзорцист себя не спрашивает, только отдается умелым, холодным, как сама Смерть, рукам. Из мыслей с его же пошлым и несдержанным ничем стоном выворачивает прошедшийся по промежности и надавивший на колечко мышц чем-то смазанный палец вампира. И сразу же после него – льющееся по яичникам и между ягодиц что-то прохладное, вязкое и вкусно пахнущее – эфирное масло. Кажется, то самое, с запахом ванили, что было в купальне у вампиров, то, каким Син Цю массировал его плечи. И когда упырь успел его взять? У Син Цю шумит голова, когда он осознает, чего добился. Все, что происходит сейчас с экзорцистом – его заслуга. И Чун Юнь сейчас целиком в его руках: это полностью обнаженное и до безумия прекрасное юношеское тело, кипящая кровь и текущая с ней по артериям и венам страсть, пошлый мутный и требующий взгляд, смотрящий то ему в глаза, то на его штаны с явно выпирающим бугром. А он ведь все еще не расстегнул даже и пуговицы сюртука. – Потерпи еще немного, – говорит Син Цю на выдохе то ли для Чун Юня, то ли для самого себя. Ему тоже трудно. Трудно сдерживать себя от того, чтобы начать кусать всего кормильца, жестоко и больно входить в него, толкаться к простате через протесты, крики и слезы. Но вампир держится, плавно массируя сжатый вход смазанными в масле пальцами одной руки, другой – удерживая чужие ноги, до боли сжимая бедро. От ощущения одного пальца внутри, Чун Юню стало дурно, настолько, что ноги обмякли, не в силах больше держаться пятками за край столешницы, а из горла с дрогнувшей грудью вырвался хриплый вздох, почти стон. Но его возвращают в исходную позу и подтаскивают ближе к краю. Вертеть головой, не находя себе места на столе, сжимать кулаки до хруста в костяшках и красных следов на ладонях, пытаться зацепиться хоть за что-нибудь, скулить, сжимать пальцы внутри себя, краснеть – все, что может позволить себе экзорцист, пока в него поочередно входят второй и третий пальцы Син Цю. А нет, еще умолять, но он этого не делает. Не спеша, вымеряя каждое движение, без лишних действий, чуть царапая чувствительную кожу отращенными ногтями, вампир тщательно растягивает Чун Юня изнутри, чтобы потом не причинить ни капли боли, только наслаждение. С хитрым взглядом и улыбкой, Син Цю нарочно на секунду задевает ногтем комочек нервов. А в ответ он получает свою самую желанную награду – высоко выгнувшегося в груди и простонавшего его имя кормильца. – С-син Цю!.. – он замирает так на пару секунд, чуть боязливо опускаясь обратно. И экзорцист не в силах сдержать расстроенного мычания, когда пальцы Син Цю с громким хлюпом покидают его тело. Он знает, что будет дальше. Легко и без боя отдаться – слишком унизительно для когда-то почитаемого экзорциста. Собрав остатки сил, Чун Юнь садится на стол, спуская ноги вниз. И под вопросительный взгляд упыря, который уже почти развязал шнуровку на своих штанах, Чун Юнь спрыгивает на пол, за плечи толкая вампира к кровати. Он роняет Син Цю спиной на постель и нависает сверху, расставляя руки по обе стороны от его головы, скрипнув досками под матрасом. – Я не... – экзорцист не смотрит в глаза своему вампиру, говорит грубым сбитым полушепотом и стискивает руки в кулаки. – Я не лягу под тебя, – последние крохи чистого разума, которых после этих слов, кажется, совсем не осталось. То, с каким серьезным тоном Чун Юнь говорит с ним, будучи при этом перегревшимся и возбужденным, настолько, что скоро от него пойдет пар, забавляло Син Цю. Ему хочется язвительно ответить: "Ты уже сделал это на столе", но ограничивается: – А что делать-то знаешь? Примерно. Но экзорцист всеми силами скрыл свое незнание, по крайней мере, он так думает. Что стоит сделать в первую очередь?.. Наверное, наконец уже расстегнуть сюртук и рубашку. Усевшись на вампира, Чун Юнь быстрыми движениями расстегивает чужие одежды на груди, пока Син Цю сам развязывает свои штаны, наконец спуская их и давая свободу твердо стоящему и обильно сочащемуся члену, шумно и блаженно выдыхая. Но дрожащие от возбуждения пальцы кормильца путаются в множестве пуговиц, петель и ниток, Чун Юнь тихо ругается на них, случайно что-то пару раз отодрав. – Рановато тебе еще доминантом быть, – Син Цю улыбается и тихо смеется, как будто у них обычный обед, а не постельная любовь. – Поучись пока у старших, а через пару лет попробуешь снова, – его руки ложатся на бедра Чун Юня и тянут немного назад, заставляют его копчиком упереться в член упыря. – Син Цю! Ощущения странные, пугающие, но после провала экзорцисту ничего больше не остается, как наконец сдаться, краснея всем телом. – Помнишь, как быть наездником? – он же сейчас шутит? Причем тут это? Но смотря на хитрую улыбку вампира, Чун Юнь только кивает. Что он снова задумал? – Самое время показать, чему ты тогда научился. Син Цю перемещает руки с бедер экзорциста на ягодицы, сжимает сильней, раздвигает половинки и заставляет кормильца приподняться. Не в силах сдерживаться, Чун Юнь тихо мычит, когда его входа касается головка чужого члена. Обычно холод вампирских рук приводит его в чувства, но сейчас же, даже находясь так близко к эпицентру жара, они совсем не помогают, кормилец накрывает руку своей ладонью, не давая упырю отпустить его. Чун Юнь хочет, чтобы Син Цю касался его. И там в том числе. – Ниже, – командует Син Цю. Экзорцист слушается его, рвано выдыхая ртом, почти самостоятельно опускаясь и пропуская в себя головку. Непривычно, туго, много, горячо, дурманяще, но это не конец, и чтобы держаться уверенней, Чун Юнь заводит вторую руку за спину и хватается за согнутое колено вампира. – Немного приподнимись и насадись сильней, – слова упыря доходят до него как через толщу воды – размыто и глухо. Переместив вес на упирающуюся руку, кормилец привстает на коленях и резко садится обратно, вобрав половину длины, срываясь на громкий и протяжный стон. Он переборщил. Слишком много за раз. Нет, ему не больно, он не привык чувствовать что-то внутри себя. Что-то настолько странно обжигающее, твердое и большое. Син Цю ведет рукой от ягодицы, по бедру до внутренней его стороны и обратно, успокаивающе гладит. – Еще, – вампир старается дышать ровно, чтобы голос не дрожал, чтобы подавать пример, чтобы любовник на его бедрах не боялся. С Сян Лин и мыслей о таком не было. Но даже занимаясь подобным с Альбедо, Син Цю не испытывал таких чувств. С алхимиком всегда было по-другому – днем он хотел экспериментов с реагентами, а ночью – в постели. Но для Чун Юня же это первый раз, и вампир хочет показать ему все прелести, пробудить желание, доставить высшее наслаждение, которое он может получить только с ним. – Спину ровнее, – его слушаются. Син Цю помогает кормильцу приподниматься и опускаться до нужного уровня, не допуская слишком резких движений и каждый раз чуть изменяя угол. Он пока не решается толкаться бедрами, самостоятельно подбирая темп, терпеливо ждет, пока Чун Юнь примет его полностью, временно наслаждаясь только чужими сладкими стонами, смешанными с поскуливаниями и с каждым разом сильней обхватывающей его теснотой мягких стенок. – Молодец, – с улыбкой тянет упырь, когда Чун Юнь полностью садится на его бедра, сжимая член внутри. Снова. Снова этот тон, что помогает расслабиться. Свободная рука Син Цю гладит ногу экзорциста от бедра до колена и обратно, поднимается к шумно вздымающейся груди, стискивает сосок между пальцами, вызывая скулеж Чун Юня, моментально поддавшегося навстречу, прижавшегося к руке и резко двинувшего задом. Очередь упыря хмуриться и стонать от удовольствия. – Продолжай, – вампир кладет руку на разгоряченную щеку экзорциста, смотрит ему в глаза и видит то, что он хотел. Похоть, удовольствие, полное согласие и желание. Наверное, частица последнего передалась ему от Син Цю. И строгий самоконтроль сегодня уже не достанет его. Хоть когда-то энергия Ян оказалась полезной. Чун Юнь старается двигаться уверенно, чуть выпуская член упыря из себя и с пошлым шлепком снова насаживаясь, принимая всю длину. Вампир блаженно закрывает глаза, запрокидывает голову и шепчет имя кормильца, прося его не останавливаться и наращивать темп. Толкаясь бедрами навстречу, Син Цю помогает им найти заветный пучок нервов. И в момент, когда головка проходится по простате, Чун Юнь не сдерживает громкого стона, царапает руку и колено упыря. Замерев на несколько секунд, он снова поднимается, подается назад, вызывая новую волну. Они больше не сдерживаются. Это совсем не то, что было между ними в купальне упырей. Чун Юнь возбуждается сильней от осознания собственной наготы перед Син Цю. От того, что чужие руки больше не способны достаточно охлаждать его. От того, что все тело непроизвольно краснеет, будто по коже бегают языки синего пламени. И смотреть вампиру в глаза даже немного стыдно. Их темп не очень быстрый, такой, какой задает им экзорцист, сквозь тонкую ткань штанов царапая колено и руку Син Цю. Но так только первые минуты, пока Чун Юнь привыкал, дальше – лучше, быстрее, страстнее. Они оба сошли с ума, отдались чувствам и друг другу, утонули в близости, и все, что сейчас им остается, – не останавливаться, довести до конца, получая огромную дозу наслаждения каждым движением Чун Юня. Наслаждения, что разливается по телу, словно текучий мед, и даже не скажешь, что изначально он был дрожью от точечного удара по простате. Им до одури хорошо. Так хорошо, как не было никогда. Быстро, уверенно, слипаясь мокрыми телами, они приближаются к пику. Где-то за стенами снова плачет соседский ребенок, а кровать под ними жалобно скрипит, но кроме друг друга они ничего не слышат. У экзорциста слезятся и закатываются глаза, а Син Цю исцарапал до красных полос оба бедра Чун Юня. Но им не жаль. Кормилец рвано дышит ртом, не контролируя сбегающую с уголка губ ниточку слюны, вампир же только сильнее возбуждается, не в силах насмотреться на нового демона страсти. Он никогда не видел ничего более пошлого, неприличного, соблазнительного и развратного, чем экзорцист в таком положении. Ему дьявольски нравится такой Чун Юнь. – Син Цю, я скоро!.. – ему не надо договаривать, упырь понял его сразу, обхватил чужой член, сдавливая ствол, в такт Чун Юню двигая рукой по всей длине, большим пальцем растирая головку. Еще несколько скачков, и Чун Юнь с хриплым стоном-именем любовника на губах изливается в руку вампира, марая ее и одежды на груди Син Цю своим семенем. Сильнее обхватывает чужой член горячими стенками. – Пожалуйста, Юнь-Юнь, еще немного, – толкнувшись бедрами всего пару раз, упырь кончает внутрь, не сдержавшись от того, чтобы гортанно застонать. Ему хочется еще. У него даже остались силы, но по ничего не видящему перед собой взгляду и лиловым щекам Чун Юня он понимает, что даже одного раза его кормильцу более чем достаточно. Они сидят в тишине какое-то время, не двигаясь и пытаясь перевести дыхание. Син Цю вытирает руки о смятое безнадежно испорченное покрывало и убирает упавшие на лицо пряди волос. Чун Юня хватает не на много больше, он глубоко вздыхает, не слезая с ног вампира, наклоняется к его губам, на секунду с тихим чмоком лениво накрывает их и полностью ложится грудью на торс Син Цю, запрокидывая подбородок ему на плечо. Он пытается охладиться и его мало волнует собственный зажатый между их телами член и риск замараться. – Еле теплая... – экзорцист зарывается носом в шею упыря и приобнимает его руками, насколько поза позволяет ему сделать это. – Что? – оглаживая горячую спину кормильца, Син Цю целует его во взмокший висок. Он полностью доволен каждой деталью этого вечера: собой, Чун Юнем и тем, что они сделали. Он добился своего. – Твоя сперма... еле теплая. – Это ты слишком горячий, вот она и нагрелась, – конечно, чего он еще ожидал от вечно холодного тела упыря? Син Цю тихо смеется, заправляя экзорцисту волосы за ухо. Чун Юню понравилось. Плоская любовь, пустая, свободная от мыслей голова, дурманящая близость тел и море удовольствия. Его даже не смущает, что колени болезненно ноют, член Син Цю все еще в нем, а по стенкам входа стекает еле теплая вампирская сперма. Чун Юню понравилось, он хочет повторить это еще не раз. И обязательно с Син Цю. Может, любить другого мужчину и даже заниматься с ним сексом не так уж и плохо. Чун Юнь не пожалеет об этом утром. Чун Юнь надеется, что не пожалеет об этом утром. Син Цю этого не допустит. – Юнь-Юнь, – вампир нежно зарывается пальцами в светлые волосы, щекочущие его плечо, гладит их, немного ерошит и снова заправляет за ухо, пока не слышит усталое приглушенное вопросительное мычание куда-то в шею, – давай уедем в другую страну? – Куда? – все так же устало, и не поднимая головы. – На восток. – Куда? – нехотя снова поднявшись над Син Цю, экзорцист повторил свой вопрос и лениво поднял брови, смотря прямо в золотистые глаза. – Никогда не был в восточных королевствах? – упырь ласково гладит чужую щеку. Конечно же, не был. – Там нет инквизиции, уедем, и ты снова начнешь охотиться на своих неупокоенных. – Пх, чуднóй, – тихо усмехнувшись, Чун Юнь ложится обратно, на грудь упыря. Молчит несколько секунд, но потом продолжает, – но почему бы и нет?