***
Цзян Чэн был напуган не менее, чем его сестра, но старался не показывать этого. Мама всегда говорила не показывать своих слабостей ни при каких обстоятельствах. Когда детям сообщили, что отец вернулся, мальчик был искренне рад и хотел поскорее похвастаться отцу, что смог победить адепта-одногодку в бою на деревянных мечах. Ведь отец обрадуется тому, что он становится сильным. И обязательно похвалит. Вот только стоило ему добежать с сестрой до зала, как оттуда послышался крик отца, как у разъярённого волка. Им стало страшно, потому что Цзян Фэнмянь никогда не кричал. Был, конечно, строг, однако не повышал голоса. Растерявшийся Цзян Чэн не знал, что на него нашло, и не замечая того, заплакал, сильно дрожа. Ему подумалось, что отец кричал на него, за его слабости. Однако Яньли, её заботливые руки вытерли ненужные слёзы и шептали о том, что А-Чэн ни в чём не виноват. Это успокаивало. Сестра никогда не врала ему. Но родители один за другим вихрем проскочили мимо них, будто и не заметив. Отец был очень зол и не обращал внимания на маму, у которой почти слезились глаза. И держал какого-то мальчика в руках. Цзян Чэн решил, что мама с папой тали ругаться как раз-таки из-за него, и сам уже разозлился. Хотелось ударить неизвестного гостя за то, что принёс раздор, и впарить тому в мозги, чтобы проваливал. Его мысли словно услышала Яньли, и девочка сказала, что пока лучше подождать. Быть может завтра родители поговорят нормально и всё станет как прежде. Однако наследник поспешил за отцом, стараясь остаться незамеченным. Дорога привела его к дому лекарей, где отец смягчил свой пыл и с нежностью гладил спящего ребёнка. Обида, зависть, злость — всё как один навалилось на маленького Цзяна. Отец нечасто проявлял свою заботу к нему, но к этому?! Как он смел?! Он ведь даже не его сын! Цзян Чэн снова заплакал, но на этот раз тише. Так ему казалось. Фэнмянь услышал тихие всхлипы. Найдя в себе силы встать, глава ордена направился на звуки, с ужасом обнаружив родного сына. Испуганного и очень сильно расстроенного. — А-Чэн? — мягко спросил отец, опустившись на колено. — Почему ты не спишь? — Я… я… — Цзян Чэн посмотрел на отца, потом на мальчика, и ещё раз на отца. Он не мог выговорить ни слова, лишь сильнее разрыдаться. «Отец тебя не любит!» — противные голоса старших адептов, которые ни во что не ставили своего будущего главу, резали не хуже меча. Каждый раз ему приходится слышать за своей спиной всю их грязь. Драки с ними ни к чему не привели, да и А-Чэн был слабее. А матушка ругалась, говорила, что он должен научиться не давать слабину только из-за их гадких речей и давать отпор. Ничего из этого мальчик не мог. Не мог, а потому злился, злился, злился. Ненависть копилась в нём, но в сердце ещё теплилась надежда, что отец не такой, какого воображали себе те адепты. Вот же он, прямо перед тобой. Взволнован и явно хочет что-то сказать. Цязн Чэн будто застыл каменной статуей и перестал реагировать. Слёзы до сих пор текли по его заалевшим щекам. А потом, к его неожиданности, отец обнял его и поднял на руки. — Не плачь, всё хорошо, — утешал его Фэнмянь. — Папа, — тонкий голосок сорвался с губ мальчика, и он сильнее прижался к отцу. — Папа, кто он? — спросил после Цзян Чэн, немного успокоившись. — Он, — глава Цзян чуть повернулся в сторону лежащего А-Яна, — сын моих друзей. И ему нужен дом. — А где его мама и папа? Они бросили его? — резко, но с долей правды. — Не знаю, А-Чэн, не знаю, — голос Фэнмяня вздрогнул. Он действительно не знал. — Мы не можем найти их. И вряд ли скоро найдём. А пока мы позаботимся о нём. Ты же поможешь папе? — с улыбкой спросил глава ордена, прямо взглянув на сына с надеждой. — Да! А-Чэн поможет! — малыш, кажись, уже и позабыл свою обиду, даже плакать перестал. Ему нравилась идея помогать отцу с его делами. Он же может стать сильнее, если будет ближе к нему. — Вот и славно.***
Лань Цижэнь был в курсе, что чета Цзян приняла в семью ребёнка. Однако чей он был — никто толком не знал. Поговаривали, что это отпрыск Вэев. Учителю Лань хотелось, наконец, поведать правду, что у Цансэ с Чанцзэ была дочь, а если бы и был сын, он бы первым об этом узнал. В письмах Фэнмянь говорил, что глаза Вэй Яна такие же, как у Чанцзэ. Только в отличие от «отцовских» пугающая безразличность и пустота, с очень редким ненормальным огоньком, будто зверь нашёл свою добычу, в них была всегда. Цижэня это сильно взволновало: неужто орден Юньмэн Цзян взяли под крыло малолетнего разбойника, а то и хуже убийцу? Но таинственный Ян не показывал своих клыков. К главной ветви тот привязался и обещал защищать — наследник же впервые обрёл друга. Немного пугающего, но всё же друга, да и собаки были не прочь делится своей игривостью с новым жильцом. Юй Цзыюань не изменяла себе и терпеть не могла мальчишку, но ради детей старалась просто держаться от него подальше. К тренировкам того допустили только после полного выздоровления, и с тех пор она всё же обратила на него свой взор. «Вэй» Ян довольно быстро научился держать меч, но его меткость сильно хромала, а ядро не могло сформироваться. Те, кто успел подружиться с новым адептом, подбадривали его, и старались давать советы, ведь они уже могли спокойно контролировать ци. Жена главы нередко бросалась едкими словами, что он неумёха и ему нужно больше тренироваться, если хочет хоть чего-то добиться. И радовалась, что родной сын делал успехи, разумеется, не показывая своих эмоций наружу. Да и Цзян Чэн особо так не стремился угодить матушке: ему было достаточно и того, что отец смотрел на него и хвалил, когда никто этого не видел, кроме него. Сколько пройдёт времени, когда Цзяны узнают, что в их доме вовсе не Вэй Ин? Прогонят ли они мальчика за обман? Но А-Ян ясно выразился, что ничего не помнит, кроме смерти родителей. И винить его в обмане просто потому, что он не помнил, — это весьма абсурдно. Цижэнь, конечно, может сказать им, что приютили другого, но был напуган фактом, что может легко лишить невинного мальчика крова. Если только он сам не вспомнит, кто его родители, и не признается. Лань Цижэнь дочитывал письмо, присланное Юньмэном, и всё больше впадал в уныние. Год. Ровно год с той секунды, когда его мир буквально начал рушиться: брат закрылся в себе, племянники с трудом переживают смерть матушки, лучшие друзья с их дочерью пропали. Дела ордена горой взвалились на его плечи, и он чувствовал, как сам вскоре превратится в рухлядь. Но Цижэнь пытается справиться со всем, как бы тяжело не было. Нужно лишь пережить непростые времена. Так хотелось, чтобы ничему из произошедшего не было дано случиться. Брат мог всё также руководить орденом, отпустив свою болезненную любовь и обратив внимание на детей. Старейшины не морочили бы голову предложениями о женитьбе. А сам Цижэнь мог бы приходить в гости к друзьям, на время забываться, кто он такой, и радоваться каждой минуте, что проводил на свободе. Мог бы восхищаться маленьким победам маленькой А-Ин в каллиграфии, создании талисманов. Мог бы увидеть тот момент, когда названная племянница возьмёт свой меч на руки. Но всё ускользнуло по одному щелчку пальцев, оставив после себя ядовитую горечь. До вечернего отбоя оставалось всего ничего. Поднявшись со своего места, Цижэнь покинул кабинет, пожелав подышать свежим горным воздухом, дабы очистить мысли. Шедшие мимо адепты и учителя кланялись ему и желали спокойной ночи, тем же он отвечал и им. О спокойной ночи он может теперь лишь мечтать. Каждый камешек, каждая травинка напоминала о тех мирных деньках, когда тяготы были далеки от него. Тяжело было совладать собой, когда прекрасный ураган, носивший имя Цансэ-саньжэнь, сметал всё на своём пути. И мало кто мог сопротивляться ей, слишком свободной была она, радовалась жизни и других учила тому же. Учила радоваться тому, что они просто живы, видят и слышат этот мир. Как после этого не впустить такую женщину в своё сердце? Влюбиться? Но к ним Цансэ была слепа, кроме Чанцзэ. Одинокий и в то же время жестокий волк, легко переживающий невыносимые бури, словно тень стоящий за спиной Цзян Фэнмяня. Он тоже полюбил Цансэ, но никогда бы не подумал, что свою любовь она отдаст ему. Он не надеялся, но в одну минуту весь мир оказался в плотном кольце его рук. И Фэнмянь, и Цижэнь хотели владеть этим миром, но они отпустили его, вверяя Чанцзэ. С этим заклинателем Цансэ действительно была другой, возможно, лучшей версией себя. Тяжело любить. Но лучше уж любить и не получить любовь в ответ, чем уж превратиться в бездушную куклу. Со временем всё затихнет. У Цижэня точно. Не доходя до тропинки, ведшей к холодным источникам, к учителю спешно шёл дозорный адепт. — Господин Лань, бродячие заклинатели, Сяо Синчень и Сун Цзычэнь, просят аудиенции, — поклонившись, сообщил адепт. "Что же привело их сюда в такой поздний час?". — Проведи их сюда, — погладив бородку, сказал Цижэнь. Это было невежливо по отношению к гостям, однако, что-то подсказывало ему, что бродячие заклинатели здесь будут недолго. Сяо Синчэнь. Это имя кажется ему знакомым. Адепт вёл за собой двух красивых и статных мужчин, он бы даже сказал юношей. Облачённый в чёрные одежды высокий заклинатель отчего-то старался держаться сторонкой, а второй в белоснежных одеяниях ходил так легко, словно ноги его касались облака. Они были подобны чёрному и белому, двум противопоставленным явлениям, но слишком идеально гармонизирующих друг с другом. — Приветствуем главу Лань, — синхронно сказали заклинатели, поклонившись и получив поклон от Цижэня. — Это — Сун Цзычэнь из храма Байсюэ, — юнец показал на высокого молчаливого заклинателя. — Я — Сяо Синчэнь, ученик Баошань-саньжэнь… — Так вы… — Цижэнь перебил его, не скрывая удивления. И он кое-что вспомнил. — Именно. Я являюсь шиди Цансэ-цзэ, — мягко улыбнулся Синчэнь, и тем больше вогнал в краску стоявшего рядом адепта. Уж слишком красив он был, словно спустившийся небожитель. — Мы с моим другом пришли с донесением от госпожи Баошань, надолго мы не задержимся. — Но… почему мне? — Вы единственный, кому доверяет Цансэ-цзэ, — Синчэнь подошёл к обомлевшему учителю ближе и посмотрел вдаль, где журчал родник. — Год назад случилась беда, которую наставница не могла оставить без внимания. Ночные охоты всегда были лёгкой задачей для Цансэ-цзэ, однако в ту ночь ей и Вэй-сюну пришлось столкнуться… с одной тварью, которая не должна была попадаться на глаза заклинателям ваших орденов. — Что вы имеете ввиду? — Я не могу рассказать в подробностях, глава Лань, ибо это нарушает правила Небесных Гор. Есть вещи, связанные с делами бессмертных, и вам, как и другим главам орденов, не следует вмешиваться. Но всё же… именно из-за них пострадали Цансэ-цзэ и Вэй-сюн. Они не могут очнуться, а А-Ин ещё не отошла от шока. — Они целы?! Где они сейчас? — вне себя воскликнул Лань Цижэнь, всем телом повернувшись к собеседникам. — Не волнуйтесь, глава Лань. Они сейчас под пристальным присмотром на горе. Мы надеемся, что очень скоро мы избавим их от недуга, а пока нам остаётся только ждать. — Синчэнь слегка поник. — Правда, я не уверен, что они захотят вернуться. А-Ин может быть захочет ещё повидать мир, но… Она уже сама решит. Они живы. Все. Но шансы того, что заклинательский мир когда-нибудь снова увидит Вэев очень малы. Пусть так, Цижэнь рад и тому, что его друзья целы. На Небесной Горе им действительно будет намного лучше. Никто не знал, что это было за место и где оно находится. Были в истории путешественники, что искали эту гору бессмертных, но ничего не находили. Слагали легенды, будто Баошань-саньжэнь долгие годы брала под крыло брошенных детей и те, упорным трудясь, добивались бессмертия. То были лишь легенды, ибо имён этих детей не знали, и становиться бессмертным нынче практически невозможно. Времена изменчивы. — Госпожа Баошань благодарит вас за всё, глава Лань. Мы много слышали о вас от Цансэ-цзэ и А-Ин. Они любят вас. — Я… рад. Поистине, рад. Спасибо, что рассказали мне об этом, — Цижэнь, угадав, что разговор на этом закончен, поклонился Синчэню и Цзычэню. Те сделали тоже самое. Пожелав друг другу удачи, бродячие заклинателя покинули орден, ни разу не обернувшись. С него будто свалился тяжкий груз. Дышать стало значительно легче.