love lies bleeding

Поймав очередного никчёмного слугу, имя которого никто не вспомнит, даже если увидит мёртвое тело посреди главной площади города, мы с Люсьеном утоляли трёхдневный голод. В замке Мартелей не так часто можно встретить беспризорников, чтобы питаться чаще, но нас это вполне устраивало. Кол, конечно, не входил в моё обобщение, ему всегда было мало крови. Он питался без разбора, (но исключительно дамами с недурными чертами лица), чем доставлял нам кучу неудобств. Люсьен только впился в шею молодого парня, как в подвал вбежала Аврора. Тогда моё сердце пропустило пару ударов. Мало кто выдержит такой презрительный и напуганный взгляд любимого человека. Аврора опешила, а мой друг с вампирской скоростью начал приближаться к ней, но Ребекка перегородила ему путь. Развернувшись, вены на её глазах вздулись, ещё сильнее перепугав бедную Аврору. Она с криком выбежала из помещения, а я мгновенно погнался за ней. Я видел, как она заливалась слезами, лёжа среди веток лаванды. Я жалел, что она разочаровалась во мне так скоро. Это рвало моё сердце на тысячи маленьких осколков. Кажется, именно тогда я понял, каков страх потерять дорогого твоему сердцу человека. Он несравним с моим страхом перед отцом, я не боялся так, даже когда умирал. Это ужасное чувство жило во мне с первого дня нашего знакомства. Я заранее боялся её потерять, хоть и знал, что это неизбежно. Но я надеялся, что раскаявшись, она поймёт меня, и не будет презирать с такой силой. Возможно, именно поэтому я написал то письмо. Я разжал пальцы, пуская лист пергамента по воздуху. *** Который раз Никлаус проснулся с неким опустошением в душе. Сны, в которых заключены воспоминания, всегда выматывают дух и новый день становится тяжким бременем. Странно, но за тысячу лет именно этот отрывок его истории приснился Клаусу впервые. В последнее время он слишком часто начал задумываться о ней о том периоде жизни. Встав с кровати, Никлаус натянул чёрный свитер, а поверх надел любимую кожаную куртку. Он подошёл к столу, дабы взять краски и запечатлеть на холсте её образ в поле лаванды. Клаусу всегда становилось легче, когда он писал картины. Выливая душу на холст, Никлаус избавлялся от надобности изливать душу брату, другу или психологу-барменше из «Руссо». Его успокаивали плавные движения кисти в руках и звук ложащейся краски на полотно. Тяжело, наверное, живётся людям, неспособным услышать чудесный шелест материи. Однако на столе он заметил ровный кусок пергамента с едва различимыми, от старости, буквами. В смазанных линиях он узнал свой почерк. «Я не желал, чтобы ты знала меня. Не желал впускать в свой мир. Но тогда тебя не стоило целовать. Ни в первый раз, и уж точно не во второй. Но свет в тебе столь ярок, что я будто становлюсь тем, кем хотел бы. Я забываю, что я за тварь. Мне не унять своего голода, и я обрёк Люсьена на такую же судьбу. Ты увидела нашу жизнь. Охоту. Трапезы. Убийства. Но мне не объяснить, кто я. Моя семья — первые. Для нас нет имени. Всё же я желаю, страстно, но главное — могу любить, ведь я люблю тебя.» Клаус хотел взять письмо, что оставило шрам на его сердце и в то же время склеило разбитые части, но за тысячу лет пергамент превратился в прах и рассыпался, едва его коснулась рука гибрида. *** — Это не может быть совпадением, Элайджа! — Гибрид перешёл на крик, ведь брат буквально не слушал его, стремительно направляясь на второй этаж. — Никлаус, нам сейчас не до твоих любовных историй, сроком в тысячу лет, и уж точно не до письма, которое, напомню, видел только ты, а потом оно якобы рассыпалось в прах и развеялось ветром, — Элайджа был явно чем-то раздражён, он рылся в ящиках и что-то искал. — В городе за последние сутки было убито минимум 20 вампиров и у каждого из них на лбу вырезан какой-то знак, а ты думаешь лишь о делах сердечных, — старший Майклсон с вампирской скоростью читал древние книги, пытаясь найти нужную ему информацию. — Уж извините, что мне нет дела до шайки вампиров-беспризорников, не умеющих за себя постоять, — плевался ядом Никлаус, допивая последний бокал бренди. — Элайджа, ты что-нибудь нашёл? — предположительно из кухни раздался нервный голос Фреи. Судя по звукам, она направлялась на второй этаж. — О, спящая красавица проснулась. Ник, тебе стоит меньше пить, даже для первородного гибрида твои дозы стали слишком высоки. Мы не могли разбудить тебя утром. — Спасибо за совет, дорогая Фрея, но я в силах сам следить за своей нормой. Тем более, что мертво умереть не может, — Никлаус ехидно улыбнулся, переводя взгляд на брата, что уже перевернул весь верхний этаж с ног на голову. — Элайджа, если ты решил затеять генеральную уборку, нужно было начать с подвала. Мне вообще кто-нибудь скажет, что вы так усердно ищете? — Значение одного знака, — Фрея протянула Клаусу фотографию, что держала в руках. На снимке запечатлён один из вампиров Марселя, с вырезанным на лбу знаком, напоминающим букву "М" перечёркнутую буквой "Т". — Если это один из твоих ухажёров, мне жаль. Ой, прости, перепутал жалость с абсолютным безразличием, — Никлаус отдал снимок сестре и облокотился о перила лестницы. — Понятнее не стало. — Ты невыносим, Никлаус, — Ребекка зашла в здание, таща за собой труп молодой девушки. — Её оставили у нас под порогом. Если это угроза, я готова выпотрошить того, кто посмел принести её к дому с ребёнком. — Я давно не ребёнок, тётя Бекс, — Хоуп вышла из спальни, одетая в растянутую футболку отца. — И вы не даёте мне выспаться уже вторые сутки. Что вас подняло в такую рань? — Уже второй час дня, дорогая, — смягчив тон, сказала Ребекка. — Я знаю, что ты безумно жаждешь помочь Давине с воскрешением Кола, и мы, безусловно, ценим твои старания, но.. — Но отдыхать тоже нужно. Нет толка от заклятий, произнесённых уставшей ведьмой, — закончила мысль сестры Фрея. Хоуп устало зевнула, но в комнату не вернулась. Она спустилась вниз на кухню, дабы заварить чашку крепкого кофе. — Кто-нибудь ещё желает взбодрить тысячелетние мозги хорошим дневным кофе? — Услышав отрицательные ответы, Хоуп поставила сотейник на плиту, наливая воды ровно на одну чашку. — Пап, спустись, пожалуйста, ко мне, хочу с тобой поговорить. Никлаусу дважды повторять предложение уйти от большого скопления родственников не нужно. Он мигом спустился по лестнице, прихватив из шкафа бутылку бурбона, зашёл на кухню и сел за стол. Хоуп повторила последнее действие, ставя кружку с ароматным кофе на стол и поджигая свёрток с шалфеем, не позволяющим звукам выйти за пределы помещения. — Всё настолько приватно? — усмехнулся Никлаус, открывая бутылку. — Хочу спросить тебя об Авроре, девушке, о которой ты утром говорил с Элайджей. Мне даже не нужен был вампирский слух, чтобы услышать, о чём вы говорили. Вернее, кричали, — Хоуп сделала глоток, немного жмурясь от горечи. — Чувствую в тебе свои гены, дорогая, — Хоуп улыбнулась, и Клаус не мог не подхватить её улыбку. У них были одинаковые ямочки на щеках, придающие ещё большее сходство. — И что же ты хочешь знать о ней? — Лишь то, почему она важна тебе, папа, — Хоуп бросила серьёзный взгляд на отца, давая понять, что от вопроса он не сможет просто отшутиться. Клаус отпил большой глоток янтарной жидкости и пустился в воспоминания. *** Я прошёл в свои покои и не мог выкинуть её из головы. Когда она прочла моё письмо, улыбнулась так ярко, что, казалось, могла бы затмить солнце в тёплый летний день. Взяв полотно и уголь, я выводил плавные черты, пытаясь воспроизвести из памяти её утончённый образ и сохранить выражение изумрудных глаз. Я пытался максимально точно передать ту улыбку, давшую мне надежду на искупление. Её огненные волосы, мелкими волнами спускавшиеся вниз до самого пояса бордового платья, идеально контрастирующего с изумрудным цветом глаз. Была уже поздняя ночь, когда я дописал её портрет. Он вышел действительно недурно, и я решил подарить его той, чей образ запечатлелся в моей памяти на века. Я накинул рубашку, перетянул её верёвкой-поясом и направился в её покои. Стража уже спала, поэтому я не боялся быть замеченным. Аврора сидела на краю кровати, было поздно, но она не спала. — Надеюсь, это не я разбудил Вас, леди Аврора, — я прошёл вглубь комнаты, разворачивая свёрток с портретом. — Я принёс небольшой подарок. Аврора подняла взгляд, забирая протянутое мной полотно. Она подожгла факел, что стоял рядом с кроватью, и с восхищением осмотрела портрет. Изящными пальчиками Аврора коснулась изображения и перевела взгляд на меня. — Эта картина лучшая из тех, что мне доводилось видеть, — Аврора позволила мне сесть рядом, и расстояние между нами сократилось. Я сидел невероятно близко, но свет одного факела не позволял полностью её разглядеть. — Как давно ты рисуешь, Никлаус? — Это моя первая картина, дорогая, — факел разгорелся чуть сильнее, и я заметил небольшое покраснение вокруг глаз Авроры. Я не на шутку испугался и вспыхнул яростью. Почувствовав неописуемое желание защитить её от всей тяжести мира, я сразу пообещал себе, что убью любого, кто посмел тронуть её. — Тебя кто-то обидел? — О, нет, — Аврора замялась и отвернулась от меня, вытирая глаза руками, — сегодня мой день рождения. —Я всегда считал, что день рождения — это праздник. — Хотела бы я никогда не рождаться,— Аврора повернулась и посмотрела на меня глазами, полными слёз. — Что тебя так опечалило? Что случилось, Аврора, скажи мне, — я взял её за руку, давая понять, что мне можно верить, и я не буду её судить. Моё сердце разрывалось от переживаний за эту девушку. — Мой день рождения не повод для радости. Мать умерла, рожая меня, — слёзы неконтролируемым потоком потекли из прекрасных изумрудных глаз, а я не мог на это смотреть, — мой первый поступок в жизни — убийство той, что даровала мне жизнь. Я, должно быть, проклята. Я — выродок. Я.. — Я обнял её, подставляя крепкое мужское плечо. Она обхватила меня руками и немного расслабилась, тогда я прошептал: — Быть может, ты проклята, но ты не одна, — в груди стянуло холодом, и я почувствовал влагу вокруг собственных глаз. Я немного отпрянул, смотря прямо на Аврору. — Есть нечто, что я сделал, и никому об этом не говорил. Это разобьёт Ребекке сердце, Кол придёт в ярость, Финн — отречётся от меня, а Элайджа.. никогда не простит, — я посмотрел ей в глаза, собираясь с мыслями, но не чуть не сомневаясь в том, можно ли ей доверить свой секрет. — Я убил свою мать. Не при рождении, а в припадке ярости. Она породила меня дважды. Сперва как бастарда, а затем, как существо, коим я являюсь теперь. Она изувечила меня, поломала жизнь, а затем со стыдом отреклась от меня. И я убил её. И обвинил в этом своего отца, — Аврора впала в ступор, но я не увидел призрения в её глазах.. Скорее, понимание. — С тех пор мы в бегах. До этих пор. До тебя. *** — Она стала первой, кто узнал мою самую страшную тайну. Она приняла меня таким, какой я есть, и не осудила за столь ужасное деяние. Она поклялась разделить со мной эту ношу и никому о ней не рассказывать. Она сказала, что как бы я не пытался её оттолкнуть, пугая нашими различиями, она всегда будет видеть только наши сходства. Тогда я понял, что мы родственные души. С ней я впервые почувствовал себя живым после смерти, — Хоуп смотрела на отца мокрыми от слёз глазами. Она подошла к нему и крепко обняла, отдавая тепло. После этого разговора они с дочерью невероятно сблизились. — Спасибо, что рассказал, — Хоуп вернулась на своё место и потушила шалфей. Никлаус вышел из-за стола и поставил на место полупустую бутылку бурбона. Оставшийся день прошёл в безуспешных поисках значения символа и выяснениях отношений Ребекки и Никлауса. Хоуп пообещала родне лечь пораньше, но уснула ближе к утру. Никлаус же всю ночь рисовал портрет Авроры, размышляя о том почти беззаботном времени.