Полёт бабочки

– Я должен идти, – Фэн Синь не хотел повышать голос на мадам Хуа, которая смотрела на него уже сурово, упрямство этого человека её сильно разозлило. – Ты сейчас должен ждать, пока затянутся все раны. Понятно тебе? – женщина нахмурилась и едва сдержала порыв ударить ладонью по столу. Всё же Фэн Синь ранен, хоть и ведёт себя, как упёртый баран. Очнулся всего три дня назад, а уже норовит отправиться в путь. – Мадам Хуа, там моя жена! И если меня попытались убить, то это значит, что и ей грозит опасность! – пока что в их ссору никто не вмешался, но это дело времени, потому что громкий голос Фэн Синя не мог не привлечь внимание других учеников и самого мастера Цзань. Фэн Синь прекрасно понимал, что сейчас он должен выздороветь, и только потом стоит бежать в столицу. Но ему хотелось выехать немедленно. Что-то гнало прочь из этого места. Он не знал, что именно, но мыслить трезво было крайне тяжело. Там его жена, одна! И думать не надо, кто желал его смерти, это его собственный отец! И вместо того, чтобы ему помочь, эта женщина просит, нет, приказывает ему остаться в монастыре! Да какого чёрта? Они находились в комнате Фэн Синя, мадам Хуа принесла ему отвары, застала, как её пациент одевался и собирал вещи, своевольно желая покинуть монастырь. При всей некой нелюбви к этому юноше она не могла позволить, чтобы он взял и сбежал с раной в боку. Поэтому они и начали ругаться. Правда, сейчас Фэн Синь лишь молча глядел на эту смелую и сильную женщину, желая, чтобы она отошла в сторону. Мадам Хуа стояла, сжимая в руках тонкий поднос с лекарствами для Фэн Синя. Казалось, что ещё немного, и она огреет его этим подносом по голове. Естественно, рано или поздно кто-то явился бы на громкий голос Фэн Синя. Он гулко разносился по полупустым коридорам, все ученики сейчас были на занятии в другом конце монастыря, но даже до них могли долетать отдельные обрывки фраз. И явился никто иной, как сын лекаря. Хуа Чэн зашёл в комнату широкими уверенными шагами. Да, сейчас он был без оружия, но это не значит, что не смог бы поставить друга на место. Юноша подошёл к мужчине, опустил теплую ладонь на его плечо. Фэн Синь попробовал скинуть чужую руку с себя, но цепкие пальцы уверенно вцепились в его руку. Наверняка останутся синяки. – Сядь. – раздался спокойный голос юноши. Хуа Чэн явно был не в лучшем расположении духа, но сейчас Фэн Синю показалось, что от прежнего Хуа не осталось ровным счётом ничего. Его друг уже был выше, у него была изящная и крепкая фигура. Любая женщина хотела бы иметь такого мужа. И мужчина охнул, потому что юный заклинатель надавил на его плечо с такой силой, что Фэн Синю пришлось всё же сесть. Откуда в нём столько силы? – Успокойся и не ори на мою мать. – холодно отчеканил Хуа Чэн. – Понял? – Хуа-Хуа, ты же... Пойми, там моя жена. И она в беде. – Фэн Синь с надеждой заглянул в тёмные глаза Хуа Чэна. Он ведь всё поймёт? Сможет уговорить свою мать? – Шисюн, – спокойно ответил Хуа Чэн, – Ты сейчас не выдержишь дальнюю поездку. Понимаешь? Рана откроется, ты не сможешь её перевязать, истечешь кровью. Своей жене, будучи трупом, ты не поможешь. – Но время, блядство, там стая диких волков, которые выдадут её замуж или того хуже, отправят в гарем, – мужчина умоляюще посмотрел на Хуа Чэна, а потом на Мадам Хуа. – Я рад, что ты это понимаешь, но от твоего трупа она ничего не получит. – продолжал настаивать молодой заклинатель. – Фэн Синь, думай головой, а не эмоциями. От тебя мёртвого пользы действительно не будет. – в разговор всё же вмешалась мадам Хуа. – Если бы ты был с кем-то, то я бы тебя отпустила. – Мама... – Хуа Чэн с удивлением посмотрел на Мадам Хуа. – Как? – Если кто-то будет ему помогать с перевязками и контролировать его нагрузки, то, думаю, он сможет перенести поездку до столицы без серьёзных последствий. – Мадам Хуа всё же села на стул и успокоилась. Она не могла себе позволить при сыне вести себя, как вздорная женщина. И ей было проще согласиться с Фэн Синем, чем сейчас с ним спорить и пытаться в чём-то убедить. Все равно спор не кончится ничем хорошим для неё и для него. Однако, она поставила такое условие, которое было по своей сути невыполнимо. Никто бы не уехал. Потому что уезжать уже почти некому. В монастыре осталось всего около десятка учеников, их и в лучшие годы было не шибко много, но после засухи население Юнань и так очень сильно сократилось, а чтобы попасть в Шаньси, необходимо миновать густой, полный опасностей лес с болотами и дикими животными. Большинство учеников мастер Цзань уже отпустил в свободное плавание, а те, кто тут жил сейчас, вряд ли захотят и смогут сопровождать Фэн Синя. Но на пороге появился бледный и лохматый Му Цин, который, кажется, пришёл на звуки ссоры. Он моргнул, вошёл в комнату и сел рядом с Фэн Синем. – Я... Прости, я... – Фэн Синь с ужасом смотрел на Му Цина. Растрёпанные со сна волосы, небрежно накинутые верхние одежды, синяки под глазами и странная бледность - Му Цин выглядел так, словно сам стал призраком, которых он должен убивать. – Всё нормально, – хриплым со сна голосом ответил Му Цин. – Госпожа Хуа, если Вы и мастер позволите, то Фэн Синя в столицу буду сопровождать я. – Му Цин, твою мать, ты еле на ногах стоишь! – вполне справедливо возмутился Фэн Синь. – Я только себя в порядок приведу, буду в состоянии тебя сопровождать. – также ровно ответил Сюаньчжэнь. Хуа Чэн нахмурился, но что он мог возразить Му Цину? Да ничего. Его статус не позволял приказывать, а уж тем более что-то запрещать шисюну. Но... На душе всё равно было неспокойно. Тревога. Она была везде, во всём. Она звучала в словах мастера, читалась в знаках судьбы, в мутных предсказаниях и появлении отца Фэн Синя в Юнань. – Шисюн, ты уверен, что достаточно восстановился? Бой был не из лёгких, а потом ты выхаживал его. – Хуа Чэн беспокойно посмотрел на своего упрямого старшего брата. – Шиди, не волнуйся за меня. Я в состоянии помочь Фэн Синю. – Му Цину даже пришлось улыбнуться, чтобы вселить в сердце юноши хоть какую-то надежду. И только после этого он потрепал Хуа Чэна по волосам. – Тогда... Я могу отпустить вас. Если мастер даст добро, то я соберу вам в дорогу трав, объясню, как накладывать повязки, что пить и когда. – это всё, что лекарь могла сделать. Му Цин был достаточно дисциплинирован, он точно будет соблюдать все рекомендации. Прощание было сухим, коротким, в лучах холодного осеннего рассвета. Ещё есть тепло, которое сохранила земля, но уже не греет само солнце. Му Цин поклонился матушке и Мадам Хуа, Фэн Синь тоже отдал дань уважения. Две фигуры скрылись в утреннем тумане. Хуа Чэн несколько минут смотрел в ещё тёмную чащу, когда все разошлись. Сердце разрывалось от предчувствия неизбежного. Лесной ветер трепал его волосы, собранные в спешке в высокий хвост, ласково касался чёрных одежд. Только в утренней дымке стоял странный запах гари. Было похоже, что кто-то развёл костёр. Возможно, это просто охотники. Приехала какая-то важная шишка из столицы, ему на стол, естественно, будут подавать свежепойманную дичь. А как иначе? Юноша усмехнулся и, закрыв врата на засов, вернулся в монастырь. День прошёл в трудовых заботах. Надо было начать собирать овощи, это занимало время. К тому же, Мадам Хуа занималась сушкой лекарственных трав. Хуа Чэн помогал ей в её аптекарском огороде. Аккуратно обрывая листы с цветка, юноша всё же решился задать вопрос. – Мам, – она не отвлеклась от работы, но дёрнула плечом, давая понять, что слушает. – Давно отец здесь? – Уже достаточно долго, Хуа-Хуа, – она улыбнулась и осторожно скинула лепестки в тканевый мешочек. – Почему ты не рассказала? – юноша не горел желанием допрашивать свою мать, но ему хотелось знать про отца больше, чем куцые слухи и мнения людей, которые его толком не знали. – Я не хотела, чтобы ты переживал о нём. – женщина глубоко вздохнула и всё же повернулась к сыну лицом. Прошло уже столько лет с того дня, когда она пришла в монастырь, сжимая в руках худенькую ладошку сына. Из несуразного, угловатого ребёнка с дурашливой улыбкой он стал уже мужчиной. И с каждым днём он всё больше и больше напоминал своего отца. Черты лица только заострились, теперь в них без труда можно разглядеть некоторые особенности яркой внешности Юншэна. Только её сын не знал богатых одежд, не знал роскоши дворца Императора и Наместника Севера. Хотя нельзя сказать, что дворец Сюань У был полон роскоши. Роскошными там были лошади. Пренебрежительно некоторые называли дворец конюшней, потому что помещения для лошадей занимали едва ли не бОльшую часть всей площади. Да и уходу за этими животными уделяли много денег и времени. С раннего детства ребятишек в Сюйли учили правильно сидеть в седле. Хуа Чэн был лишён этого. В седле его, конечно, научили держаться здесь, но он уступал по мастерству всадникам с родины своего отца. Однако, он достиг совершенно других высот. И Хуа Сюэ не могла им не гордиться. – И ещё... Мама, почему ты не уехала в Сюйли? – сын смотрел на неё очень спокойно, без упрёка. Его тонкие пальцы без труда отделяли листья от стеблей. – Сложный вопрос. Я действительно думала уехать в Сюйли или к своему клану. Но... – она закусила губу. – Советник Мэй сказал, что меня и тебя найдут у них. И в первую очередь они будут искать нас там. Мы - семья предателя, если бы нас поймали, то меня бы убили, а тебя отправили бы в лучшем случае в телохранители, в худшем бы тоже убили. И политика, А-Чэн, политика дело очень грязное, мерзкое. Я не хотела подводить под плаху весь Север. Когда всё успокоилось, я решила, что лучше всего будет спрятаться под носом у Императорской семьи. Мы с тобой и жили вблизи столицы, как ты помнишь. А потом тот случай... И я поняла, что надо уезжать. Я рада, что мы нашли дом, что ты стал уже молодым заклинателем. Твой отец гордится тобой, я ему рассказывала про твои успехи. Каждый день я старалась сделать так, чтобы он не волновался о тебе, но я не знала, как отреагируешь ты, увидев его в таком облике. Хотя, я могу сделать вывод, что ты уже встретил его. – Да, мы даже немного поговорили. Я не был уверен, что это он. Демоны – хитрые твари, которые не гнушаются самой коварной лжи. – Юноша не знал, что сказать. С одной стороны, он понимал, что у матери были мотивы поступить так, но Хуа Чэн был далек от политики. Те несколько недель, что он гостил у Мэй Няньцина в монастыре, не дали ему знаний, достаточных, чтобы сделать вывод. Ему оставалось только поверить словам матери. – Мне жаль, что таким решением я отняла у тебя возможное светлое будущее в Сюйли. – женщина грустно улыбнулась и перевязала заполненный мешочек с травами. – Мама, – Хуа Чэн аккуратно опустил свою руку на её. – Если бы не ты, то меня бы здесь вообще не было. Я счастлив, что у меня есть такая жизнь, в ней есть Мастер, в ней есть Му Цин, мадам Му и ты. А теперь и отец. – своими тёплыми пальцами он сжал её тонкое запястье. И только сейчас он сумел взглянуть на неё другими глазами. Его мама уже... не такая молодая. И если бы её волосы не были белы от природы, то в них уже струилась бы седина. Глаза её не так остры. Вокруг глаз у неё уже заметные морщинки, и на руках тоже. Кожа не так бела. Её красота стала другой, уже не изяществом юной девушки, а благородством зрелой женщины. Она уже не юная. Теперь его черёд её оберегать. Как она оберегала его, прижимая к своей груди, пряча от холода и дождя, продавала свои украшения для взяток, чтобы купить ему и себе поесть, чтобы купить ему тёплое покрывало. Маленькая хрупкая женщина, которая оказалась сильнее и умнее многих мужчин. Она решила, что её гордость и амбиции, её драгоценности и жизнь менее важны, чем жизнь её ребёнка. И она вынесла. Вытерпела, пережила все невзгоды, трудилась днями и ночами, учила его, заботилась о нём. Прекрасная в своей силе. Красивая в своей любви. Это светлое чувство она пронесла через всю жизнь. Верность своим идеалам, своему мужу и долгу перед страной. Даже после того, как любимая страна, точнее, власть, надругалась над её жизнью, она осталась верна себе. И было в этом что-то такое, особенно прекрасное. Хуа Чэн широко улыбнулся, когда мама опустила пахнущую травами ладонь на его щеку. – Ты так вырос, я и подумать не могла, что ты станешь таким. Я тобой горжусь, всегда гордилась, радовалась твоим успехам. И искренне восхищена, что ты вобрал в себя лучшее, что есть во мне и твоём отце. – её слова были тёплыми, интимными и ласковыми. Она всегда грела своего ребёнка теплом своего большого сердца. Меньше всего она хотела, чтобы её единственный сын стал таким же, как Фэн Синь, преданным псом власти, которая в любой момент готова его убить. Её мальчик уже почти стал мужчиной. Хоть с самого рождения Хуа Чэна и клеймили звездой несчастья, но ей он принёс только радость. И всё равно ей было на клевету от Мэй Няньцина, который считал, что всё в этом мире подчиняется звёздам. Ничего им не подчиняется. Её сын почти достиг порога совершеннолетия и жив. Главное, он жив. Не сбылись мрачные предсказания Советника. До совершеннолетия Хуа Чэна оставалось не так уж и много. Совсем чуть-чуть. Всего несколько месяцев до самого ритуала, когда ему предстоит принять саблю своего отца в законное пользование. – Спасибо, мама. – он улыбнулся ей, на его щеках появились пятна. Хуа Чэн заметно смутился, но был счастлив. А всё прочее не имело значения. Остаток дня также прошёл в хлопотах. На передышку времени не было, работы слишком много, чтобы ею пренебрегать. Поэтому уснул Хуа Чэн крепко и практически сразу. Посреди ночи его кто-то растолкал. Хуа Чэн сонно поморщился, но в нарушителе узнал одного из своих братьев по учителю. Молодой монах попросил Хуа взять саблю. На вопрос “зачем?” ответа так и не поступило. Но надо идти, раз мастер просил взять с собой оружие, значит, случилось что-то действительно серьезное. Юноша накинул верхние одежды, взял с собой отцовскую саблю и с распущенными волосами вышел во внешний двор монастыря. Факелы горели, но даже они не могли полностью осветить тех, кто посреди ночи заявился в храм с оружием наготове. С пришедшими разговаривал мастер, а мадам Хуа в это время возилась с каким-то человеком, который лежал на земле, под ним уже натекла большая лужа крови. Лекаря тоже разбудили, судя по всему, чтобы она помогла раненому. Хуа Чэн подошел к мастеру и мужчине, который с ним разговаривал. В собеседнике юноша узнал Бин Хана. С ним было еще несколько до зубов вооруженных солдат. На поясах у них висели мечи, за спинами - колчаны и луки, минимальный набор доспехов. Они явно не просто погулять вышли. И глаза у всех были слишком дикие, слишком наглые. – Что здесь нужно людям Верховного генерала? – Хуа Чэн все же вмешался в диалог, хоть и не имел никакого на то права. Хуа Сюэ тут же подняла голову и напряглась, но от раненого не отошла. Она должна была помочь стонущему мужчине, который пытался что-то ей сказать. В отличие от солдат, на нем не было доспехов и оружия, только одежда, которая уже не соответствовала погоде. Он мелко дрожал то ли от холода, то ли от потери крови. – Ничего особенного, – Бин Хан улыбнулся, показывая ровные зубы. Хуа Чэн расценил этот жест как оскал бешеного пса. – Просто мы охотились, одного из моих людей ранил дикий зверь. Вот… – Это не раны от дикого зверя, они нанесены мечом. – перебила лекарь. Она всегда говорила правду, а её опыт позволял ей отличать раны от оружия и клыков. Хуа Чэн бросил взгляд на мать и снова внимательно посмотрел на Бин Хана. Не к добру всё это. – Я знаю, зачем вы здесь, молодые люди, – ответил мастер. – Я знаю об этом очень давно. Знаю, что этой ночью случится большое несчастье. Но у вас до сих пор есть возможность уйти и не делать того зла, которое обернется для вас горем. Уходите. Заберите своего раненого и уходите, иначе беды не миновать. – Старик, – протянул Бин Хан, – Если ты и вправду осведомлён, зачем мы здесь, то почему бы не отдать нам мальчишку и его мать? Мы не тронем остальных. Хуа Чэн отошел от мастера и приблизился к Мадам Хуа, взял за руку и спрятал мать себе за спину. Надо было догадаться! Надо было, черт возьми! И это он дурак, что ходил с отцовской саблей перед этим типом… Визит этих головорезов был делом времени, не более. Женщина со страхом посмотрела на своего сына, который уже был готов пустить в ход оружие. – Я знаю, что вы не исполните своего обещания, не надо строить из себя тех, кем вы не являетесь. – отрезал мастер, наконец. – Ты нам ничего не предложил, если уж на то пошло. Понимаешь? Мне нужен только Хуа Чэн и его мать, госпожа лекарь Императорского Двора, Бай Хуа. Нам был дан приказ доставить Вас прямо к Верховному генералу. Он желает видеть Вас. – Молодой человек, Вам лучше ослушаться Вашего господина. – произнес мастер. В его тёмных глазах была решимость. Молодой заклинатель ещё не понимал, что всё это было частью злого рока, который обрушился на него. – Мама, отойди. – шепнул Хуа Чэн и вытащил из ножен саблю. Он ясно ощутил, что без крови дело не кончится. Не сегодня. Не сейчас. Бин Хан глубоко вздохнул и поднял руку. Хуа Чэн всё понял, когда на них посыпался огненный град из стрел. Всё было спланировано заранее. Подельники Бин Хана ошивались тут далеко не первый день, всё разведали. И сейчас они сидели на деревьях и стреляли оттуда, чтобы застать врасплох. Первыми от стрел пали безоружные братья по обучению. Хуа Чэн успел выставить щит, чтобы стрелы сгорели еще на подлёте. Но отвлёкся. Лишь на миг отвлёкся на уже бездыханные тела, на кровь, растекавшуюся, словно густая тушь, по земле, на пламя, которое со стрел перекинулось на сухую траву и деревянные постройки. Даже если они выживут, монастырь сгорит до тла. По земле уже змеилась тёмная ци, которая сковала Хуа по ногам. Своими цепкими зубами потоки ядовитой тьмы начали вгрызаться в его сапоги, легко прошли сквозь материал и впились в нежную кожу. По крови тут же пошёл сильный холод, отчего ноги онемели, и юноша не мог сдвинуться с места, как ни пытался. У него получилось отбить несколько ударов, но лютый холод начал добираться и до рук. Пальцы уже чисто рефлекторно сжимали рукоять сабли. Хуа Чэн не смог бы их разжать, даже если б захотел. Тяжёлый и одновременно болезненный холод, который вырвал из его горла стон. Хуа хотел кричать, хотел выть, но у него не получалось. Лёд сковал и горло, а внутреннего огня катастрофически не хватало, чтобы его растопить. А мастер… Вокруг мастера сгущалась огненная энергия, которая не давала тёмной ци зайти дальше, которая поглощала её, жгла, кромсала, испепеляла. Хуа Сюэ замерла в ужасе, но, вдруг схватив с земли какой-то булыжник, попыталась сопротивляться, однако кто-то взял её за руки и заломил их за спину. К её горлу тут же было прижато лезвие. Холодное лезвие и ещё более холодные глаза Бин Хана, который наблюдал за тем, как его люди вторгаются в монастырь, убивая тех, кто не успел проснуться, забирая немногие ценности, которые упорным трудом сумели накопить монахи. Хуа Чэн мог только чувствовать страх своей матери и свою ярость, которая сейчас, в эти страшные мгновения, не давала никаких сил. Он просто не мог перебороть тёмную ци, которой стало слишком много. Он услышал пронзительный женский крик, и обернувшись, увидел мадам Му, которая ползла по земле, оставляя за собой след своей крови. Хрупкая беззащитная женщина пала жертвой чужой злобы. – А-Цин! – её крик ворвался прямо в сердце. В последние минуты жизни женщина звала своего единственного сына… – А-Цин! Уходи, оставь меня! – нет, не звала. Видимо, в агонии она забыла, что её сын уехал этим утром. И он больше её не увидит. А после… После стало жарко. Огненный кокон вокруг мастера уплотнился, запылал в ночной тьме так ярко, что это было похоже на извержение вулкана. Хуа Чэн не знал, что сейчас произойдёт, но уже не ждал ничего хорошего. Вал пламени действительно сделал то, что должен был. Но не полностью. Вместо мастера, своего учителя, Хуа вдруг увидел совершенно другое. Его тело стало столпом ревущего пламени. Его суть была огнём. Пламя вместо крови, лава вместо глаз. И оно, сжигая и кипя, медленно, но затухало. Его мастер умирал. Умирал сейчас окончательно, отдавая последние всполохи жизни, чтобы хотя бы избавить учеников от страданий. Просто быстро их сжечь, избавив от пыток, от медленной смерти от потери крови и беспомощности. Все силы пламенной души были вложены в то, чтобы раненые обратились в прах, чтобы убить как можно больше захватчиков. Хуа и его мать бушующее пламя не задело. Тёмная ци, которая обвила юношу, стала заслоном, приняв удар на себя. И этого мгновения Хуа Чэну хватило, чтобы собрать в кулак остатки сил и найти свою цель. Тёмный заклинатель. Среди пособников Бин Хана был тёмный заклинатель! Хуа не знал его имени. У него была только одна попытка. Онемевшие ноги с трудом двигались, но ему пришлось сделать несколько рывков вперёд, уничтожая тех, кто остался в живых после призрачного пламени. Потому что нельзя поддаваться ярости. Нельзя… Когда до цели осталось всего ничего, а правую руку пронзила стрела, Хуа Чэн играючи перехватил саблю в левую.. Когда оставался всего один удар, который требовал только вложения ци… Хуа Чэн не смог взять даже тех крох, что у него ещё оставались. Эмин с жалобным звоном ударился о невидимый щит, яркие искры ослепили юношу. А тёмный заклинатель завершил своё мрачное дело: чёрная стрела, пущенная его рукой, пронзила грудь Хуа Чэна. И теперь холод оказался повсюду, несмотря на то, что вокруг плясало пламя. – Хуа! Хуа Чэн! Юншэн! – он слышал её надрывный крик, как через стену. Его сковывал холод. Сильный холод, который тащил во тьму, на самое дно, хотя было ли оно, никто не знал. Хуа Чэн пытался сопротивляться, не закрывать глаза. Но тьма тянула его за собой, к себе. "Ты же не настолько слаб, а?" – в его голове звучал звонкий женский голос. Хуа впервые слышал его. Звонкий, с хитрецой, наверное, она очень красивая. "Ты же не бросишь свою мать на растерзание этому зверью?" – спрашивала она. Хуа показалось, что его лица коснулось что-то большое и пушистое. Вокруг была осязаемая тьма. Но в ней присутствовало что-то ещё. Точнее, кто-то. Некто, от кого пахнет цветами. Цветами, которые не растут уже. Которые были сожжены в пламени Тунлу. Он чувствовал её руки на себе, на своём лице, невесомые прикосновения, словно стайка серебристых бабочек кружилась над ним, осыпая мерцающую пыльцу на его ресницы. "Скажи Его Высочеству, что я сожалею о том, что предал его, генерал Хуа." – голос мастера был слишком эфемерный, такой лёгкий и даже... прозрачный. Слишком... Но Хуа Чэн передаст. Обязательно скажет. "Просыпайся!" – кто-то ударил его по щеке. И бабочки рассыпались искрами. Хуа Чэн распахнул глаза. Он лежал на полу. Рядом с ним сидела его мать. Она была очень бледна, под глазами синяки, на ресницах застыли слезы. Морщины стали глубже. Её тонкие руки зябко дрожали. – Хуа… – она вся дрожала, сжимала в руках пиалу с отваром. – Стойкий щенок, надо же. – ядовито высказался кто-то.