Станция "Ночной бульвар"

***

Коконой давно рассказывал Рану и Риндо про какое-то злачное местечко в проулках между Ночным и Клубной, где ошивается куча школьников. Бухают они всё, что бухается, вытворяют свои олли-нолли на скейтбордах в светлое время суток, а по ночам — всё, что им вздумается. Зазывал историями про то, как искал там дурачков, которым легко толкнуть пару с релиза по завышенной цене. Неустанно парировал тем, что туда удобно добираться на своих двоих — жили Хайтани через два переулка от Хаджиме. Клятвенно заверял, что не пожалеют, если составят ему компанию. Хотя Рана эта компания частенько бесила. И отнюдь не из-за Коко — раздражало присутствие его друга детства, который скитался за последним туда-сюда, как ебучий секьюрити. То ему сигареты не по душе — «Коко, не кури, это вредно». То запах спиртного не нравился — «Зачем вы столько бухаете?». Всю малину портил, в общем. Какой правильный мальчик, однако. Но доводы свои упорный Коконой подкреплял дугообразным маршрутом в навигаторе — двадцать минут пешего шага по красочным бульварам, и вы на месте. Кроме того, юный гений маркетинга где-то откопал несколько крайне непристойных видео с движух на Ночном. Показал. Глаза на лоб тогда полезли у обоих братьев, хотя они на коллективных вписках насмотрелись, в общем-то, всякого. Как ни странно, Ран первым принял решение поддаться бесконечным агитациям и засобирался в путь-дорогу. Схватил играющего в приставку Риндо в охапку, брякнув что-то про свиданку — не оставил бы старший его чахнуть дома ни за какие деньги, — и потащил с собой, заранее объяснив матери, что будут они, скорее всего, поздно вечером. Нарядились в самое новое — на прошлой неделе щедрый батенька дал свою карточку и пустил сыновей на вольный выпас по бутикам, потому что оба хорошо закончили учебный год. Конечно, те не перебарщивали с покупками, но пару сотен тысяч спустили не раздумывая, так как увидели красивый кардиган, который при примерке подошёл обоим. Парная одежда — их слабость, знаете ли. — Погнали, — радостно щурится Риндо, поправляя очки. — Вперёд, черепаха, — тыкает его в бок старший и улыбается. Теснит в сторону, чтобы посмотреться в ростовое зеркало в коридоре, шутливо бодает висок, устраивая в только что расчесанных волосах лёгкий беспорядок. Потому что хочет коснуться пальцами непослушных светлых прядей, убрать выкрашенную в бирюзовый за ушко — серьги младшего должны видеть все. Незаметно навалиться у выхода, напяливая на ходу одинаковые кроссы, ощутить от шеи терпкий аромат парфюма — даже капля Блэк Орчид’а на ярёмной вене заранее ввергает Рана в предстоящее безумство. «Они женские» — говорила консультант. «Пошла на хуй» — думал Ран, представляя, как Риндо будет брызгать их на запястья. Сошлись на том, что вся парфюмерная линейка Тома Форда — унисекс. Ведь нет ничего прекраснее, чем вылететь на широкую площадку с резными парапетами и, забивая ноздри любимым бергамотом и орхидеей, хлопнуть массивной дверью. Старший считает каждую секунду — если что-то забыли, то мама должна выйти следом и передать. Роскошная, в золоте вся, со строгим взглядом. Но вокруг тянется леской тишина. Как перед тостом какого-нибудь чиновника на параде лицемерия. Стены монолитные, они теснят рёбра до хруста. Резь переходит в крайнюю стадию, когда от давления начинают рваться мягкие ткани. Когда ноет блядское сердце от чувства несправедливости. Почему всё так, чёрт возьми? В их сталинке всё такое вычурное, благородное, что порой подташнивает, ведь дальнейший исход — побежать вниз по лестнице наперегонки и затормозить между вторым и третьим, обхватив широкие плечи — позорное отступление от своего статуса. Предательство родных, их напутствий. Заведомый отказ от жизни в социуме в совокупности. Ран останавливается на секунду позже Риндо. Чтобы прижаться к его спине и замереть, ненадолго остановив ход времени. Тут нет ни камер, ни посторонних. За толстыми стенами — офисы. К тому же, пустующие — в пятницу работяги всегда сваливают домой пораньше. Контуры выступающего по трём сторонам бетона напоминают, что тут когда-то жили. Когда-то мешались своей суетой. Но сейчас здесь только забетонированные дверные проемы. И двое несчастных, которых озноб колотит от волнения — вдруг кто из соседей решит пойти пешком. Вдруг решит потренировать откормленный опорно-двигательный и увидит краем глаза кое-что недопустимое, а потом постучится в те самые массивные двери и огорошит маму, отдыхающую после поездки в салон красоты, неприятной новостью. — Ран, всё в порядке? — младший изворачивается в объятиях, смотрит в упор, проникая ростками фиалок под кожу. Нет. Не в порядке. Потому что, дорогие мама и папа, ваши сыновья друг друга любят далеко не так, как должны любить кровные братья. — Да, — коротко выдаёт Ран вопреки своим мыслям и прислушивается. В подъезде по-прежнему тихо. Домофон внизу молчит. Сверху никто не шлёпает подошвами, не дышит и не кашляет. Лишь гудят отголоски Верско́й из пластиковой форточки, да мобильный вибрирует в кармане — Коконой напоминает, что он, вообще-то, уже ждёт обоих Хайтани у подъезда. Подождёт, не обосрётся. — Тебе тоже надоело это всё? — Ран крепко цепляется за широкие плечи, вжимая Риндо в свою грудь. — Невыносимо, — тот горько усмехается, укладывая ладони на точёную талию. Хрустят суставы на щиколотках — младший встаёт на носочки, чтобы дотянуться со своей ступеньки до лица брата. Его дрожащее дыхание опаляет губы. Оно отдаёт ванильным коктейлем и чёртовыми пончиками из какого-то крутого кафе. Ран сглатывает слюну. Ждёт. Из-под полуопущенных век напротив сверкают расширенные зрачки, лезут в душу сквозь призму стеклянных линз. Косые лучи падают на спину, душат шумными столичными вечерами. Пальцы младшего неторопливо наглаживают крупную шелковистую вязку, под которой прячутся части парной татуировки. Ран всё сильнее мечется — пожирает глазами ответно, падает в фиолетовую бездну, очерченную пшеничными ресницами. Любуется по-юношески припухлыми щеками. Риндо ведь такой чудесный. Такой родной. Почему они должны ставить под сомнение свои чувства, загоняться и опасаться того, что испытывают? Почему всё так? Почему? Всё-таки Ран не выдерживает раньше — укладывает длинные пальцы на макушку, закапывает себя в эти непокорные локоны. Шумно вдыхает блядский Блэк Орчид и мгновенно задыхается от долгожданной близости. Живот приятно обдаёт жаром, по плечам и шее бегут мурашки, перетекают на спину. — Ринни, — приподнимает серебряную оправу старший Хайтани, ласково припадает губами к скуле. Тепло целует её, проводит кончиком носа, — Прости, — снова целует и жмурится изо всех сил. Ему так стыдно покрывать эту кожу своими поцелуями. Ему так стыдно желать брата. — Блять, успокойся, пожалуйста, — рвано выдыхает младший Хайтани и обнимает худые щёки ладонями, заставляя посмотреть в глаза. — Я тебя тоже люблю, успокойся. Лучше бы не любил. Лучше бы бросил. Отверг. В такие моменты их разговоры напоминают Хайтани старшему редкие ссоры родителей — мать так же успокаивает отца, отчитывает его. И тот всегда безоговорочно подчиняется ей, несмотря на то, что своеволен и вреден. Самое забавное, что их взаимоотношения всегда казались Рану образцовыми. Теми самыми, к которым нужно стремиться, если кого-то полюбишь. Хотя Ран всегда любил Риндо, сколько себя помнит, и ни на кого другого не глядел. Он торопливо снимает очки с брата, вешает на горловину своей футболки. Теряет голову, когда припадает к родным губам. Ухоженным, красивым до безумия — их с детства приучали следить за собой. И неужели Ран не влюбился бы в брата, будь тот неряхой? Влюбился бы, блять, просто потому что тот существует. Весёлый, суматошный, добрый только с ним. Только с ним азартный, только ему преданный. Целуются они всегда страстно и чувственно, словно в последний раз. Словно через секунду их раздавят перекрытия советских пережитков, сотрут в порошок общественным осуждением, не оставив даже следа от теней на бледных подъездных стенках. Риндо громко сопит, отчаянно цепляясь за длинные косы, отвечает пылко, рьяно прикусывая любимые губы. Языки сплетаются, упоённо ласкают друг друга. — Эй, нам надо выходить, — разрывает поцелуй Ран в попытках отстраниться, но уголки приоткрытого рта Риндо красноречиво сверкают от влаги, а нижняя губа слегка припухает, и это смотрится так красиво, что старший вновь забывается, кладёт болт на всё остальное. Ему хочется раздеть младшего прямо здесь. Соприкоснуться обнажёнными телами, исцеловать каждый сантиметр кожи. Руки сами толкают Риндо к стене. Ран углубляет поцелуй, наклоняет голову. Рычит в мокрый рот, чувствуя, как ладони брата лихорадочно блуждают под его футболкой, царапая острые лопатки — он же тоже неимоверно скучает по близости, ему тоже плохо, когда нет возможности полноценно проявлять свою необъятную любовь. В голове кто-то переключает рубильники, и в следующую секунду старший Хайтани подхватывает младшего под ягодицы, отрывая от ступеней. Крепкие голени брата смыкаются на талии, жмут к себе — Ран трётся пахом в жёсткие, широкие джинсы. Не вытерпев, всё же толкается в них, трётся о взаимную тесноту под ширинкой, пропускает короткий стон. Дождаться бы, когда отец купит им собственные квартиры. Не спалиться бы преждевременно. В тишине подъезда надсадно вибрирует телефон — разрывают звонками теперь айфон Риндо. Посторонние шумы немного вразумляют, поэтому старший Хайтани раздражённо выдыхает, резко обрывая поцелуй — нет, сейчас продолжать нельзя. Опускает обмякшего младшего на пол, и тот протестующе стонет, поймав гранитную опору под ногами. — Коко сейчас выёбываться будет, пошли, — вполголоса бросает Ран, поправляя футболку. Аккуратно надевает на Риндо очки, отводит глаза в сторону, спешно расчёсывая его мягкие волосы пальцами. Опускающаяся в тёплый июньский вечер улица встречает братьев Хайтани копающимися в бордюрах гастарбайтерами — опять асфальт собираются перекладывать, — и недовольной мордой Хаджиме, успевшего прирасти к лавочке у подъезда. — Могли ещё дольше собираться? — недовольно фыркает он, вертя между пальцев ашкудишку. — Могли, но тебя пожалели, — беззлобно язвит Риндо, протягивая ему руку в качестве приветствия. — Сегодня должно быть больше людей, — деловито начинает Коконой, приняв жест искреннего дружелюбия — он давно знает обоих Хайтани, поэтому в курсе всего. — Так что обязательно должно случиться что-нибудь интересное. Если заручиться там авторитетом… Ран останавливается позади младшего, вяло слушает разговор брата с Хаджиме — пусть болтают, в одном классе учатся, всё-таки. Пялится на раскидистый клён около парковки, наощупь выуживает из джинсы́ пачку красного харвеста. Щёлкает зажигалкой, подкуривает, едва сдерживая рвущуюся наружу усмешку, потому что знает, что произойдёт дальше. Из-за плеч Хаджиме, закутанных в моднявый японский оверсайз, на запах табака высовывается тот самый вечный спутник и недобро косится в сторону Хайтани. Устремляет взгляд исподлобья на сигарету в чужих руках, пытаясь сломать её силой мысли. — И тебе привет, Инуи, — зажав фильтр зубами, скалится Ран. — Как настроение?