Станция "Ночной бульвар"

***

Городские соревнования по боксу завершились для Риндо вполне успешно. Он с лёгкостью прошёл отборочные этапы, разгулялся кулаками в финале. Как закономерный итог — пробился нерушимой скалой на пьедестал, заняв лидирующую позицию. В руке сверкает позолоченный кубок, из зрительского зала — аплодисменты и вспышки фотокамер. Младший Хайтани уже предвкушает, как увидит своё лицо в новостных лентах на первых строках. Гордое, непоколебимо холодное. Встречается глазами со страшим братом, с матерью и отцом, еле заметно кивает и ухмыляется. Папа корчит рожицу в духе «нот бэд, сынок, охуенно справился», встаёт в полный рост, хлопает, кажется, громче всех. Следом поднимаются Ран вместе с мамой, сверкают золотыми часами и серьгами, разгораются в искренних улыбках. И всё-таки батяня ярче них проявляет эмоции — принимается свистеть, вызывая новую бурю оваций среди остальных — сам занимался боксом в юности, поэтому не может сдержаться. Здорово же, когда сын по стопам идёт и даже преуспевает. Сын-то по стопам идёт, всё верно, только легонько спотыкается о макушку на уровень ниже, пока семейство празднует его победу. Переводит свой серьёзный взгляд на волнистые чёрные локоны, на секунду поджимает губы — внутри приятно покалывает, стоит только взглянуть на курносый нос и хмурые брови его соперника. Младший Хайтани хрустит пальцами на ногах, коротко выдыхает, стучит по кубку, концентрируя всё внимание контактных линз на чужих губах. Облизывается торопливо — во рту разрастается бескрайняя Сахара, хотя воды вроде вдоволь наглотался и капу снял. Они сталкиваются далеко не впервые, дерутся от души, пытаясь выбить друг другу зубы или вывихнуть челюсть. Была бы это рукопашка, где нет никаких правил — Риндо с радостью нашёл бы применение знаниям анатомии и болевых точек, которые дал ему отец. Скрутил бы эти суставы до хруста, навалился бы сверху, прижимая жилистое тело к ледяному полу, как заправский спецназовец. Хрипел бы ебучее «мордой в пол, сука», подавляя силовыми методами любое сопротивление. Выворачивал бы тонкие запястья, сжимая их до синяков. Утыкался бы носом в мокрую шею, впитывая в себя её сладкий запах, дышал бы надсадно и горячо, прерывисто, в такт волнам чего-то волнительного и терпкого, как свежая кровь на сбитых костяшках. В такт толчкам в это безумно манящее тело. Глубоким, чувственным, вопреки резким словам. Да, возможно, он ебанутый, и хотеть трахнуть своего соперника — редкостная пидорасня, но Риндо наплевать на правила и нормы — он всегда опирается на свои желания и ощущения. Вырос эгоистом, наглым и дерзким. Однако на соревнованиях тот своевольный мудак, что живёт в нём, постоянно куда-то пропадает, ссыхается в ничто, превращаясь в наивного придурка, который завороженно наблюдает за тем, как Кейске Баджи дерётся. Подмечает, как горят раскосые янтарные глаза, упивается их глубиной и удушающей тяжестью, переполненной азартом. Любуется рельефными мышцами, широкой спиной с выпирающими лопатками — Баджи ведь худой, и Риндо до сих пор удивительно, что они выступают в одной весовой категории. Наверное, это судьба играет на нервах, из раза в раз сводя их на ринге, посреди прорезиненных канатов красно-синих ограждений. Определённо измывается, тварь, а Риндо не может не купиться на её уловки — из раза в раз старается незаметно провести по тонкой талии, коснуться широких плеч, поперхнуться чем-то до одури приятным, стягивающим спертый воздух в лёгких. Пусть руки запрятаны в боксёрские перчатки, пусть половину лица скрывает защитный шлем. Пусть, потому что Хайтани фиксируется на одном лишь взгляде, который разом выбивает из него всю дурь. Сердце свистит и колотится, как будто может закипеть и лопнуть от переизбытка адреналина. И чего-то ещё, что старательно приходится сдерживать, чтобы не вылезло посреди боя зудящим трением под боксёрскими шортами. Щекотливая хуйня, однако. Оказавшись дома, Риндо запирается в комнате, прячется под одеяло, чтобы весь вечер вспоминать, как Баджи бьёт ему в лицо, а он гасит его ответно, изредка пропуская удары ради забавы — любит дразниться. Печень болит, руки до одури охуенно ноют, а между ног томительно наливается кровью и твердеет. Риндо судорожно выдыхает, закрывает глаза — даёт себе волю. Забирается пальцами под резинку, гладит, обхватывает в кольцо, сжимает, тяжело сопя от возбуждения. Только в стенах своей комнаты, куда без спроса никто не сунется, он никак не сдерживается — коротко стонет, шепчет чужое имя, кусая губы. Иногда доходит до крайности — водит пальцами между ягодиц, вводя фаланги в себя жёстко и грубо. Он и сам, впрочем, не прочь лишиться парочки резцов ради того, чтобы хоть разочек увидеть Кейске на первом месте, однако проигрывать не умеет — так уж воспитали. Зато в красках фантазирует, как Баджи нависает над ним, щекочет щёки своими длинными волосами, хрипло смеётся в лицо, обнажая клыки. Порой младший Хайтани размышляет, как будет здорово продемонстрировать охуенную растяжку и разочек разрешить развести бёдра до упора, подставиться. Извиваться под Кейске, дозволяя ему кусать шею, лизать линии татуировок, и трахать так быстро и отрывисто, что потом встать не получится у обоих. Однако Баджи, кажется, глубоко начхать на все эти планы, да и Риндо его посвящать в них не собирается. Вне ринга Кейске равнодушен — скупо здоровается, прощается, не интересуясь ничем, кроме самого процесса схватки. Ему и призы неинтересны, видимо — никогда не расстраивается, уходит вполне спокойно, взяв лишь серебро. Сегодня что-то не так. Привычная схема идёт по пизде в тот момент, когда Риндо с Кейске остаются вдвоём в раздевалке, среди стройных рядов шкафчиков, провонявших насквозь сыростью спортзала. — Хайтани, можешь мне кое-что объяснить? Риндо не понимает, о чём его спрашивают. Он резко сталкивается спиной с одной из железяк, недоуменно вскидывая брови, и чувствует, как его плечи грубо сжимают чужие руки. Те самые, что буквально только что стремились вдарить ему в хлебало и раздробить переносицу. — Что именно? — вполголоса спрашивает он. Кейске смотрит в упор, ловко перехватывая лиловые радужки соперника гроздями янтаря. Между ними двумя сантиметров двадцать навскидку, если не меньше. Риндо шумно затягивается запахом его волос — мята какая-то или хвоя, — быстро моргает, рвано выдыхая в тонкие губы. Веки приопускаются, расширенные зрачки зрят в корень проблемы — на желанное лицо, изучают каждую плавную линию. За дверьми — толпы. За дверьми — тренер и родители. А Риндо душно. Душно. Блять, как же душно. Как же хочется стать ещё ближе. — Какого хуя ты постоянно так пялишься на меня? — Баджи не торопится отстраняться, хмурит свои косматые брови до глубоких борозд на переносице. И всё равно не теряет своего шарма — ему чертовски подходит грозный вид. — Как думаешь, идиот? — дерзко фыркает Риндо. — Ты педик, что ли? — криво усмехается Кейске. — Тебя это волнует? Если да, то иди на хуй. — На твой? Подавленно замолкают оба — Риндо против воли наливается краской, потому что он как бы не прочь узреть вживую, как Баджи насаживается на его член до основания, выгибаясь в спине. Как расслабляются и пульсируют его наверняка узкие стенки, обхватывая плотнее, по-хозяйски, пока он раздвигает свои ноги, опирается ладонями на пресс, шипит и царапается, словно дикая кошка. У него ляжки такие тонкие, что их запросто можно сломать, если переусердствовать, а грудь — напротив, крепкая, невыносимо красивая. Соски — вершина искусства, лучше мраморных Аполлонов в галерее. Хайтани нельзя назвать ценителем, ему похуй как-то на эту вашу культуру, зато на розовые, маленькие соски Кейске — нет. Чего теперь стесняться — Риндо не раз представлял, как лижет их до красноты, а Баджи всхлипывает и просит остановиться, закусывая свои запястья. — …А хочешь? — в каком-то галлюциногенном бреду спрашивает младший Хайтани, облизывается, неотрывно паля на приоткрытые губы напротив — между ними соблазнительно белеют нити вязкой слюны. Её тоже хочется слизать, попробовать, поделиться своей. — Что, если хочу, мудила? — выпаливает Кейске на одном дыхании — Рин беспорядочно носится зрачками по его лицу, подмечая, как предательски алеют чужие щёки. И срывается, словно повода резко отпустили. Впивается в эти губы жёстко, неумело. Стукается о чужие зубы. Стонет. Хватает мягкие кудри, толкает вперёд, перенимая дальнейшие инициативы на себя — вжимает в стенку, бьёт кулаком над чужой головой, будто собирается прикончить. Баджи отвечает борзо и азартно, словно их схватка ещё не закончилась. Рот у него мягкий, шелковистый, клыки пиздецки острые — Риндо током бьёт, когда Кейске прихватывает ими нижнюю, тянет, покусывает. Оказывается, Баджи пылкий, бешеный, и сосётся классно, в отличие от Хайтани, которому явно не до потрахушек было все эти шестнадцать лет. Кейске обвивает предплечьями широкую шею, трогает татуировки на спине, толкается в рот Риндо языком, переплетает со своим. Отчаянно жмурится, сопит, прижимаясь к нему пахом. Ещё теснее, ещё похотливее. Хайтани коротко стонет, раскрывает рот шире, вбивается дальше и дальше. Не может оторваться от мягких губ, его колотит всего ознобом — настолько ему нравится целоваться с Баджи. Не смеет моргать — хочет запечатлеть всё воочию. По глотке бежит чужой стон, полный искреннего наслаждения, откликается фантомным ударом под рёбрами. Но этого мало — Риндо привык получать всё, что хочет. Привык побеждать. Ему сносит башню — через штанины пробирается к чужой заднице, мнёт её грубо, властно, раздвигает так широко, как может. Подсаживает Кейске на себя — между ними не остаётся ни миллиметра воздуха — только блядские шорты, которые чудовищно мешают. Он не перестаёт тереться, пропускать эротичные вздохи синхронно с Баджи. Риндо очень хочется унести его отсюда на руках, вдавить в какую-нибудь мягкую постель, крепко зажать своими бёдрами. Раскрывать его с новых сторон, узнавать о нём больше, слышать новые звуки, громкие, протяжные. Не только стоны, но и смех, истории обо всём и сразу, чтобы их связывало что-нибудь весомое, потяжелее бокса и тренировок. Постепенно сбавляют темп — обоим тяжело дышать, сердца бьются в унисон, и заканчивать этот интимный момент совершенно не хочется. Поцелуи становятся более вялыми, медленными, изучающими — тут руководит уже не похоть, а интерес. Взаимный интерес. Риндо нехотя отпускает Баджи на пол, приперев к стенке жестом — принимается неторопливо водить ладонью по его члену сквозь шорты. По ощущениям — средний, не сильно меньше, чем у самого Риндо. Ложится в руку так, словно создан именно для младшего Хайтани. От этой мысли Рин довольно урчит — Кейске очень мокрый, липкий. Податливый, как пластилин, хотя мышцы у него сделаны из титана, и кулаки охренеть какие жёсткие и прыткие. — …Тише, тише, блять, я же кончу так, — торопливо прервав поцелуй, жалобно скулит Баджи. — Целоваться хочешь, а кончать — нет? — Риндо улыбается глазами, не прекращая пытку удовольствием — водит по всей длине ладонью, надавливает. Ему очень нравится Баджи. И такой нравится, как сейчас, и тот, который рычит и скалится матовой капой на ринге. — Не здесь, — ладони Кейске хаотично шарят плечам, гладят по-особенному, просяще. — А где? — отчего-то смягчается младший Хайтани, делая небольшой шажок назад — им и впрямь тут не очень удобно. — Где угодно, твою мать, — коротко сообщает Баджи, с облегчением откидываясь головой на стену. — Даже в туалете в ТЦ? — скалится Риндо, поправляя растрёпанные волосы. — Это ты меня приглашаешь погулять, еблан? — Возможно. Номер же мой есть? Или ссылка на страницу? Наверное, это уже не укладывается в красно-синие ограждения элементарного «нравится». Тут намечаются дела посерьёзнее.