Станция "Ночной бульвар"

***

Риндо искренне жаль, что они не сцепились — кулаки так и чесались отработать отточенные джебы, апперкоты и удушающие — далеко не все ровесники могут похвастаться честно заслуженным званием КМС по боксу. Тренер наставительно грозил пальцем — не бей никого вне спортзала, Риндо, не накликай на себя беду. И если раньше подопечный с ним через скрип соглашался, то сегодня хорошенько призадумался — летом соревнований меньше, так чего каменеть мышцам? Разумеется, он не собирался калечить всех, нет, хотя смачный хруст шеи одного из тех типов с соседней лавочки чётко представил у себя в голове и, чересчур погрузившись в свои садистские фантазии, едва не сломал лучевую кость какой-то дамочке. Видите ли, она опрометчиво решила, что имеет право прикасаться к волосам Рана, за что случайно попала под раздачу. Младший Хайтани не парился на этот счёт и лишь обворожительно извинился, чтобы не ревела, а затем провалился спиной в шутливые объятия Рана, пробормотавшего ему в загривок короткое, но ласкающее слух «спасибо». Как ни странно, но игнорирование назойливой проблемы подействовало — потерпевшая быстренько успокоилась и отошла в сторонку. Наверное, поняла, что при любом исходе оказалась бы в пролёте, даже если бы сняла штаны и посветила своей задницей перед глазами Рана. Как на одном из тех видео с Круга, что показывал Коконой. Кстати, а не эта ли грудастая персона была его главной героиней? Вроде похожа. Ладно, хватит о ней. Казалось бы, словосочетание «непоколебимое спокойствие» должно было отражать всю суть такого рассудительного парня, как Риндо. Но везде есть свои загвоздки. Например, младший Хайтани всегда был уверен в том, что ни один нормальный человек, будучи в здравом уме, не станет отмалчиваться, когда на его возлюбленного неотрывно пялится какой-то ублюдок. Кто-то разозлится и сразу примется скандалить, а кто-то, как Риндо, будет сдерживаться из последних сил и дёрганно похрустывать пальцами, копя в себе агрессию, раздирающую нутро всплесками норадреналина. Главный заводила той компании по чистой случайности предотвратил бойню, после которой ноунейм-мудень стопроцентно прописался бы в больничной палате на добрые три недели. Удивительное рядом — вся тусовка магическим образом испарилась, стоило только лохматой коротышке подскочить с лавки и улететь за угол дома. Риндо про себя окрестил этого неугомонного пиздюка белобрысым гномом, но, несмотря на нелестное прозвище, реально был готов свечку за его здравие пойти поставить. Логично же, что без полиции в случае серьёзной драки в центре города было бы не обойтись, а новые приводы не особо-то ему нужны. В остальном младшему Хайтани гостеприимные и слегка тормознутые обитатели Ночного приглянулись — можно будет заваливаться к ним на огонёк, чтобы поржать от души и поглазеть на то, как петушатся накуренные подростки, сражаясь за дамские сердца. Захватывающее зрелище — сериалы по клишированным сюжетам из ящика разворачиваются у тебя прямо на глазах. Хорошо, что у Риндо не возникает схожих потребностей в разборках — его сердце с самого детства принадлежит Рану, а сердце Рана — ему. Для людей, осознанно вступающих в запретные отношения, не существует остального мира. Вот и братья Хайтани связь с родиной-отчизной-страной и родителями давно потеряли — будто радиоволнами пустой трёп подавили или топором разрубили кричащие о их ненормальности телеящики. Не напрямую, но косвенно, и отовсюду — с каждой обложки и транспаранта. Оборвав все прочные контакты, надели защитные маски, и избавлялись от них лишь в самой интимной обстановке. Попытайся кто-нибудь лишний прикоснуться к оголённой меди этих чувств — прошибёт сильнейшим разрядом тока, фатальным для и третьего, и для четвёртого, и для пятого — да хоть пятидесятого, вашу мать, — на всех лишних хватит. Ровно через четыреста метров, два пешеходных перехода и одну сигарету, скуренную Раном до фильтра, их скромный — не, враньё — сквад достигает шумной Клубной площади со стоящим по центру гранитным монументом. Широкая колонна всегда пугающе возвышалась над ровной площадкой, но сегодняшним вечером она разделяет чёрной полосой фиолетовые всполохи в небе напополам, словно реально умеет раскалывать неделимое и единое на части. Голову же Риндо на части раскалывает неприятная ассоциация и вынуждает отвернуться. Он раздражённо вздыхает, пытаясь подавить тревожное чувство, разгулявшееся среди рёбер. Оно отстукивает по косточкам неровное «что-то не так, что-то точно не так». И об этом нужно поговорить с Раном. Тщетно заверяя себя в том, что данные домыслы — не более, чем приступ паранойи, из-за которой противно мокреют ладони и скверно трепыхается навязчивый холодок где-то в кишках, младший Хайтани осторожно цепляет чужой рукав. Треплет легонько, но требовательно — пора бы отвлечь Рана с Хаджиме от болтовни о грядущей распродаже в Шмотшопе. Проще всего сказать, что Риндо с подобными выходками походит на ревнивую девушку с недостатком внимания, но нет — он не специально, правда, он просто очень волнуется. Речь брата моментально уходит в другое русло — вот он уже повествует о внезапном чувстве голода и вкусных мясных рулетах, оставшихся не у дел в холодильнике и жалуется, как устали ноги. Младший еле заметно хмыкает — Ран знает, как вежливо слиться, чтобы не огорчить Коко, горящего очередным перспективным планом закупить брендовых тряпок и перепродать их через свои сториз. — …Ладно, тогда мы с Инупи тоже пойдём, — Хаджиме кивает, внимательно поглядывая на Риндо, стоящего позади старшего Хайтани. Колючий змеиный взгляд неожиданно смягчается и подмигивает, отчего младший невольно пропускает нервный смешок. — Позже спишемся и поговорим про это, окей? Лепестки колокольчиков импульсивно вздрагивают, звенят бликами заката, сосредотачиваясь на тёмном силуэте Коко. Мысли утопают в новых надоедливых вопросах. Это самовнушение? Или какое-то послание, адресованное именно ему? Он тоже заметил того парня? Но Хаджиме, не сказав больше ни слова, безучастно достаёт ашкудишку, приобнимает Инуи за плечо и быстренько сматывается в сторону Гончарского моста — всегда провожает Сейшу, живущего на другом конце Адового. И черт возьми, младшему Хайтани это совершенно неинтересно — его беспокоит последнее предложение, прозвучавшее из уст друга слишком двусмысленно. Догонять предлагаете? Нет уж. Дождавшись, пока Коконой со своим вечным спутником окончательно скроются из виду в толпе пешеходов, лениво пересекающих широкую «зебру», Риндо перехватывает старшего брата под руку и разворачивает к себе: — Что думаешь о том парне с фиолетовыми волосами? Голос слишком заметно дрожит, чёрт. Риндо потупляет взор и замолкает, поджав губы. Брови Рана непонимающие вздымаются вверх, рисуют на высоком лбу глубокие морщины. — Ты о ком хоть? Повисает неловкое молчание, заполняется шумами ночной столицы. Пищат сигналы светофоров, отсчитывая секунды до красного, тоскливо бренчит гитара в аллее, ржут какие-то идиоты, бегущие в метро. — Не понял?.. — ненадолго призадумавшись, искренне удивляется старший Хайтани — догадался, видимо. Отнимает взмокшую руку от себя — берётся за запястье аккуратно, притягивает ближе. — Тебя он разозлил? — вторая ладонь укрывает собой спину и прибирает вплотную к худому торсу. Длинные двухцветные колосья мягко ложатся на плечо. — Только скажи мне, и я ему ёбло поломаю, — чертовски мило шепчет он, убирая кончиком носа растрёпанные прядки. Риндо подавленно молчит, ошарашенно наблюдая за тем, как Ран переплетает их пальцы. Резко горячеет у уха — приоткрытый рот ласково припадает, обхватывает мочку, томно выдыхает, опаляя кожу частичками вишнёвого дыма. Риндо теряется, не может ничего сказать  — воздух выбивает напрочь растерянным сопением, низ живота заходится в сладкой истоме. Отдающие смолами губы непростительно громко причмокивают, лаская языком мочку. Изо рта самопроизвольно вырывается смущённый писк, щёки обдаёт мощным жаром, способным сжечь всю страну до тла и растоптать ебучие доктрины. Кажется, даже сердце остановилось и вновь зашлось ходуном — ведь Ран его целует. При всех целует. Расширенные зрачки суматошно изучают очертания родного лица — старший жмурится и улыбается искрящимися глазами, не переставая ластиться с тихим урчанием — слух с жадностью выхватывает каждый звук от соприкосновения губ с кожей. Он ведь целует его прямо здесь, на Клубной. Вокруг сотни глаз, и они никогда не поймут. Возможно, сейчас они презрительно сверлят их спины, пытаются окружить колючей проволокой и раздавить до состояния молекул. Уничтожить. Но на это становится наплевать. В следующую секунду младший Хайтани, ненадолго выпавший из реальности, юрко протискивается руками под кардиган и нервно сминает края чужой футболки, вжимая шею в плечи. Он боится, что всё происходящее окажется чьей-то злой шуткой — сны тоже бывают реалистичными. Дыхание сбивается от ласковых поглаживаний по лопаткам, ощущающихся слишком ярко на фоне столичного гомона, в котором проседают наступившие малиновые сумерки. — …Я приревновал, — Риндо сдавленно выдаёт свой секрет Рановской футболке. — На тебя тот хрен смотрел постоянно и о чём-то со своим дружком шушукался. Знал бы ты, как мне хотелось ему шею свернуть. Бесит, блять. — Эй, Ринни, мне похуй на всех, кроме тебя, — мурлычет ему старший. — Хочешь, я перестану отшучиваться и буду всем в открытую говорить, что занят? — взяв брата за подбородок, предлагает он. — Посмотри на меня, пожалуйста. Младший Хайтани послушно вглядывается в ясные лиловые глаза. — Хочу. Небо кажется таким красивым, несмотря на приближение бесцветной ночи. Родные губы прикасаются к щеке, целуют в уголок рта. Риндо хихикает, мимолётно вонзается в них — как бы случайно, но не совсем, и прячет улыбку в тонкую шею. Она пахнет домом — одним на двоих. Младший смотрит вверх, туда, где ползут к горизонту рваные облака. Столица живёт своей жизнью — она вечно спешит и неустанно трудится, изредка отдыхает, танцуя под мелодичные песни с бутылкой вина. Иногда поёт, иногда плачет — многомиллионный город не спит круглые сутки, и Риндо впервые кажется, что наводнившим центр людям всё равно на двух неизвестных, которых они огибают, продолжая растекаться по бесконечным улицам. А они с Раном вдвоём. Они — часть этого потока, и никто им не удивляется. Возможно, так выглядит настоящее счастье?