Станция "Ночной бульвар"

***

Коконой вяло проверяет, всё ли в норме со свежими линзами, внимательно изучая бредущих вдоль проезжей части прохожих. Занятие, конечно, не из захватывающих, но ему нечем больше себя увлечь, пока Сейшу собирается. Со стороны подъезда сонными мухами выныривают местные, разбредаются кто куда — Коко недолго внемлет их неразборчивым жестам, делает музыку в подсах громче, вздыхает, утыкаясь лбом в сложенные на парапете руки. Жарко. Сейчас бы энергетика холодного или ледяной фанты, такой, чтобы зубы зашлись от перепада температур. В мыслях Хаджиме, упорядоченных, как заметки в телефоне бизнесмена, появляется новый пунктик — надо будет заскочить в супермаркет, купить воды по дороге к метро — в такси с тонированными окнами и включенным кондиционером столичное плюс двадцать восемь, сопоставимое с курортным плюс сорок, не ощущалось вовсе. И это он в тени ещё, подставляет лицо слабому ветру — будь межэтажные балкончики в этом подъезде с восточной стороны, Коко неизбежно столкнулся бы с солнцем, нещадно прожигающим кожу огненным паяльником. Мужества у Хаджиме в такой щекотливой — обжигающей, точнее — ситуации было бы немного, ведь он, прямо сказать, терпеть не может жару. Рассуждая чисто гипотетически, он, представься такая возможность, с превеликим удовольствием уехал бы жить на север — в любой крупный город или вообще куда-нибудь заграницу. Всё чаще его посещают идеи о переезде к отцу с матерью в Великобританию — те с полгода назад умотали за бугор устраивать новое семейное гнёздышко, — но Коконой любые планы на побег непреклонно вычёркивает из бесконечных, но упорядоченных пунктиков в записной книжке своих мыслей. Он рванёт в Европу только после окончания школы и только в том случае, если Инуи тоже загорится перспективой стать гражданином Туманного Альбиона. Тот же, в свою очередь, часто говорит: «У нас свой Туманный Альбион есть, три часа на скоростном поезде, поехали туда после итоговых?». Хаджиме усмехается, отлипая от сложенных крест накрест предплечий. В принципе, на севере тоже неплохо — бывал там пару раз. Однако перспектив на «разгуляться» там поменьше, и бизнеса серьёзного и основательного не сколотить. А как тогда? Не жить же в коммуналке половину жизни? У мамы с папой на новую квартиру просить — не вариант, совестно как-то на шее сидеть, что ли. Да и вообще, в столице всё готовое есть, и предприятия родительские буйным цветом пышут, так какой смысл переезжать и начинать всё с нуля? На эпл вотчах вспыхивает дисплей — показывает половину двенадцатого и несколько новых уведомлений с сообщениями от «покупателей», налетевших голубями к горстям семечек в виде псевдо-акции на шмотки в сториз. Коко фыркает и достаёт смартфон, принимаясь отвечать на типичные «а когда подъехать можно?» и «куда предоплату кидать?». Мамонтам не понять истинное значение словосочетания «маркетинговый ход», чем он, собственно, без конца и края довольствуется, никогда не сливая вещи себе в убыток. Напечатав не менее типичные «после восьми на Верскую» и «реквизиты указаны в био», переходит в переписку с Сейшу. Строчит после «я уже приехал» дополнительное и отчасти недовольное «ты скоро там?». Собирается было отправить, но палец, столкнувшись с непреодолимой стеной, замирает над синей кнопкой и перескакивает на соседнюю, стирая только что написанное — сам же сказал, что подождёт, сколько нужно. Назвался груздём — полезай в кузовок, и будь терпеливее. Возможно, и вправду стоило заглянуть к Инупи в квартиру, чтобы скоротать ожидание — перехватить пару печенюшек с чаем, посидеть на мягком стульчике. Ходить в гости — реально неплохо, здорово и весело, особенно если живёшь один, только для Хаджиме каждый подобный визит, по обыкновению, превращается в нечто сродни мозговому штурму на допросах разведки. Родители Сейшу, у которых обязательно выпадает выходной именно на тот день, когда Коко решается переступить порог, на пару с Акане налетают на гостя с расспросами. Тащат на кухню, вкусно и много кормят, и одновременно пытаются узнать, как у Коко дела с учёбой, с друзьями и на личном фронте. Первые два вопроса — ерунда, но на последнем становится очень некомфортно. Ещё и сестра Инуи, которой впору дать звание Ванги, каждый раз недвусмысленно подмигивает и загадочно улыбается. Нет, гадать и предсказывать она, в отличие от падкого на таинственные расклады Хаджиме, не может. Зато несомненно замечает, как лучший друг её младшего братишки неспокойно трёт взмокшими ладонями по брюкам и оглядывается в направлении комнаты Сейшу, после чего отвечает наиглупейшее «да никак на личном, рано мне ещё». Признаться кому-то из родни Сейшу он, видимо, никогда не сможет. Рука лихорадочно нашаривает ашкудишку в кармане, меняет местами с телефоном — перевести бы дух после воображаемого возвращения в эту замечательную, но опасную квартиру. Затянувшись сладким ягодным дымом, напоминающим жевательные конфеты, Коко неожиданно для себя задумывается — неумение контролировать внешнее проявление эмоций, на его беду, создаёт кучу неудобств. Кроме шуток — он держит себя в узде всегда, за исключением тех случаев, когда кем-либо упоминается Инупи. Тут уже ничто не помогает — ни валерьянка, ни валидол, ни венские вафли с ромашковым чаем. Сердце постоянно падает в пятки, а пол — улетает из-под них, словно Коконой погружается в пучину бесконечного палева нежных чувств, которые не хочет демонстрировать посторонним. Это как бы его личное дело, а любопытным носы отрывают, кто не в курсе. Через дорогу, за серыми металлическими решётками, прикрытыми шумозащитными — неважно, как их там, — торчит крыша детского сада, куда Хаджиме ходил ещё ребёнком. Представить сложно, но его семья лет эдак семь назад жила на Печорке, вон в той хрущевке по соседству — Коко выгибает шею в сторону, смотрит на старую облицовку, предаваясь ностальгии. Он хорошо помнит этаж, вид из деревянных окон, бабушкины ковры, малюсенькую кухню и огромный телек с кинескопом. И отлично помнит тот зимний день, когда к ним в группу перевели Сейшу — спокойного, невыразительного и немногословного. Он кружил по игровой комнате, словно маленькое привидение, не пытался ни с кем знакомиться и кутался в полосатую кофту, держась поближе к батареям. У него был на редкость скучающий взгляд, который сиял всеми цветами декабрьского неба и мишуры на ёлке лишь в те минуты, когда Инуи заглядывался на картинки в приключенческих книжках, пытаясь прочесть хотя бы слово под яркими иллюстрациями. Как сложилось бы настоящее, не подойди Коко к Сейшу с предложением прочесть вслух пару страничек? Пусть корявенько и медленно, пусть по слогам, зато самостоятельно, без помощи нянечек. Как сложилось бы настоящее, откажись Инуи от помощи, как упрямо отказывается последние годы? Что было бы, не заставляй мама просиживать подрастающего Хаджиме в компании с букварями и словарями все вечера напролёт? Что было бы, ходи он во вторую подгруппу, а не в пятую? Что было бы?.. — П-с-с, ты тут корни не пустил? — знакомые пальцы смыкаются в прочный замок на талии — Коконой от неожиданности подпрыгивает, и ашкудишка чуть было не отправляется в недолгий полёт с пятого навстречу лобовому стеклу какой-то машины. — Прости, что так долго — Акане попросила помочь вещи развесить на балконе, — поясняет Инуи, укладывая свой подбородок на плечо Хаджиме. — Ничего. Я же говорил, что буду ждать столько, сколько нужно, — тихонько выдыхает тот, отклоняясь назад. Притирается к влажным после душа волосам цвета зрелой пшеницы, коротко мурчит, вдыхая нотки того самого ромашкового чая и ягод — Инупи пахнет степными ветрами и вечерами на травянистых обрывах рек. Коконой, честно говоря, не вытаскивал никогда свою пятую точку за асфальтобетонные границы СКАДа, за исключением перелетов до раскрученных заграничных курортов и пафосных номеров отелей. Наверное, ассоциация с нетронутой человеком природой, которую он видел лишь с экранов, заложилась каменной кладкой в голове оттого, что Сейшу стал для Коко живым воплощением их огромной страны. Он достаточно молчаливый, со стороны угрюмый и бесстрастный, но если попробовать подойти ближе и заговорить первым, то перед тобой раскинет не только крепкие объятия, но и душу. Кто бы ни утверждал, что таких людей не осталось уже — лишь скользкие одни, липкие и пугливые, как подвальные мыши, — Коко никогда не согласится. Он не замечает, как Инуи, придерживая под поясницу, уводит его к пропахшим табаком и краской лестничным пролётам. Хаджиме пофиг, он всецело поглощён теплом, отличным от столичной жары и курортного плюс сорок. Сердце трепыхается певчими жаворонками и соловьиными трелями, когда Сейшу сгребает его в охапку и накрывает губы своими. Его поцелуи тягучие, как мёд, успокаивающие. Родные до того, что Коконой уже позабыл день, когда они с Инуи впервые сплелись пальцами и губами. Не соврёт, если скажет, что чудовищно зависим от ласкового, лучистого взгляда — глаза напротив блестят, сияют от радости встречи. Ещё он несдержанно зависим от рук, грубоватых из-за тяжёлой работы на погрузках. Подушечки пальцев медленно оглаживают гладкий живот, и Хаджиме, плавящийся от едва ощутимых касаний, понимает, его берегут и любят настолько, насколько умеет выражать свои чувства человек, являющий собой воплощение туманных приземистых лесов, непроходимых болотистых дебрей и хлёстких степных ветров. Шероховатые губы Инуи ласково цепляют верхнюю, затем нижнюю, не опошляя момент встречи чем-либо похотливым. Коко прижимается теснее — так, чтобы ни смога между их телами не осталось, ни столичных шумов, и тихо стонет, затягиваясь опьяняющей свежестью взлохмаченных светлых волос. Он — ни грамма не романтик. Он узколобый немного, скупой на добрые слова и жадный на нечто более серьёзное — всё есть, всё в мыслях сидит упрямо, написывает и ставит галочки на выполненное. Сделал то, сделал сё, а ключевого не достиг. Хотя нужно ли оно вообще, когда всё без слов яснее бирюзы в радужках напротив и длинных светлых ресниц, нависающих перьевыми облаками по контурам? Коко не любит бросаться словами, нет. Но он, пожалуй, любит. Его аккуратные ладони ложатся на мягкие щёки, укрывая обоих невидимым одеялом. Сейшу тихо смеётся в тонкие губы, не желая отрываться от них. Исцеловывает, нежит в объятиях, льнёт ближе и ближе — так, что собственные ресницы упираются в сконфуженно-пунцовые щёки. Рот Коко открывается чуть шире — острый язык просяще поддевает верхнюю, а внизу разливается полноводной рекой жар, ворошит угли в костре, отправляя искры в небо. Инуи шумно сопит и снова хихикает, глядя в разящие насмерть пули чёрных глаз Коко, обведённых красной лентой, словно нитью. В следующую секунду оба переплетаются языками — Коконой охает и повисает на шее у Сейшу — ноги подкашиваются, утопают, словно их облизывает не возбуждение и жестковатые кисти, а нефритовые стебли вьюнков, по которым распускаются пронзительно-яркие бутоны. К чёрту весь мир, да? Они ещё долго стоят молча, не отпуская друг друга. Коко решает развязать беседу первым — у него сюрприз, а время поджимает, ведь чем позже приедут, тем сложнее будет найти самое лучшее. — Знаешь, а тебе очень идёт бордовый, — выдаёт он первое, что приходит в голову. Проводит носом по шее, оставляет на коже едва уловимый поцелуй, от которого самого мгновенно прошибает током, да так, что внутри всё сжимается от восхищения. — Ещё бы сверху рубашечку какую бежевую. У меня есть. — Не надо только отдавать насовсем, — шепчет Сейшу, поглаживая ровную спину сквозь футболку, проезжается по принту, чётко выделяя контуры краски. — Я не возьму, ты знаешь. — Кто же заставляет? — кивает Хаджиме, слабо прикусывая мочку. — На время возьми, размер одежды у нас всё равно одинаковый. Вечером, кстати, можем у меня посмотреть что-нибудь. Раз тут с чаем обломилось, — красноречиво намекает он. Сейшу согласно бодает его лбом и расплывается в обворожительной улыбке. Секрет приходится держать под надёжной печатью и всю дорогу до метро с небольшим крюком к подвальным помещениям супермаркета уводить разговор в другое русло. Ведать то про вещи, то про блоги, то про погоду и самочувствие, то просто про всякую ерунду по типу «ой, смотри, вон там чувак…». Инуи то ли подыгрывает, то ли реально клюёт, внемля каждому слову. Сам уже втягивается в беседу, принимаясь рассказывать какую-то увлекательную историю. Солнце выжигает профиль, припекает чёрные непослушные волны, уложенные набок, но энергетик реально выручает — становится легче, становится холоднее, желудок приятно сводит. И вроде уже и люди, снующие по площади у входа в душную подземку, не раздражают, и вот вроде и Сейшу заметно оживляется, допивая баночку ред булла. — …Слушай, — резко притормаживает он и оборачивается через плечо. — Что такое? — Коконой повторяет за ним, концентрируя взгляд на подвижной толпе, однако не видит ничего необычного. — Да нет, показалось, — пожимает плечами Инупи и отправляет пустую банку в помойку у широких ступеней, ведущих вниз. — Давай, мне уже не терпится узнать, что ты придумал, — добавляет он, широко улыбаясь, и манит за собой вперёд.