***
За прошедшие сутки Дракен успел примерить на себя не только кучу старых олимпиек — и все, без исключения, оказались ему не в пору, — но и парочку новых, феерически удивительных званий. Так, благодаря пешему марш-броску до продуктового в соседнем селе, Рюгуджи из желторотика эволюционировал в ду́ха, а после ожесточённой битвы с колорадскими жуками снова получил птичью кличку, но на этот раз более конкретную. Вот тут-то и пришлось покраснеть. Не из-за резиновых калош в цветочек и угла наклона своего оголённого торса, расположившегося прямо параллельно ботве. Кен так-то не лентяй, ему не западло сдаться в плен даче, даже если она не его. Проблема не в этом — ему, двухметровому детине с вечно серьёзной мордой и здоровенными руками, и в страшном сне бы не приснилось стать ебучим, вашу Машу, воробьём. Воробьём, да, это не было оговоркой. Язык прямо-таки зачесался спросить у деда Мансаку, почему он не нарёк Рюгуджи петухом — это ведь куда правдивее, учитывая их с Майки пристрастия. Вскипев от собственных мыслей, он было вскинулся вместе с пульверизатором, которым поливал огородных вредителей, и приготовился начать дискуссию о своей принадлежности к пернатым. Уберёг его от непоправимой ошибки младший Сано, усердно корпевший над поеданием клубники в кустах неподалёку, авторитетно сообщив, что Дракена, вообще-то, «не обосрали, а повысили». Странные повышения при отсутствии повесток в военкомат, конечно. Под бодрый трек-лист хитов девяностых из магнитофона день, к слову, пролетел практически незаметно. Когда солнце провалилось под чащобы леса и укрылось плотными облаками, из которых, кажется, руками можно было воду выжимать — настолько тяжёлыми они выглядели, — Кен и сам готов был обвиснуть мокрой простынкой хоть где-нибудь. Дайте только прищепки, а место уж найдётся. Ответственность — сложная штука, но Кена сложности только привлекают. Наверное, поэтому он, несмотря на усталость, смог кое-как добраться с полусонным Майки на плечах до непонятного сооружения, приспособленного под душевую, и заставить обоих — себя было труднее, — принять контрастный душ. К слову, именно там, в дальнем углу участка, произошёл достаточно пикантный эксцесс — переутомившийся Сано неожиданно взбодрился от перепада температур и полез к Дракену с объятиями, плавно перетекшими в приставания. Если против первого Кен ничего не мог сказать — ему нравится нежничать везде, где посторонние не мешают, — то от второго пришлось отбиваться. Потому что дед Сано мог в любой момент заглянуть к молодёжи, застрянь они там дольше, чем подобает тем, кто решил просто ополоснуться. Майки, естественно, не понял, почему ему категорично отказали. Или сделал вид, что не понял. Суть одна — он помрачнел, вмиг став темнее ночи, а затем в гордом одиночестве уполз к дому, не принимая никаких «да пойми же ты, что нас спалить могут». Уличных фонарей здесь, к слову, не было, а единственным источником освещения, не позволявшим вязкой черноте подступить к участку, оставалась тусклая лампа на террасе, к которой слетались все мотыльки и мошки с окрестностей. На соседних же дачах царила тишина — ни голоса, ни песни, ни рева моторов. Вслушиваясь в мерный стрёкот кузнечиков и рассказы деда Сано, методично махавшего газетой над углями в мангале, Рюгуджи рухнул гудящими руками на перила и прикрыл глаза. Ему уже без разницы было и на салаты, что нарезала Эма, и на шашлыки, которые румянились над углями, и на упорно игнорирующего его Майки, и на писк комаров над ухом. Хотелось простого человеческого «спать».***
Просыпается он резко, как по будильнику. Крутится в одеяле, пытаясь согреться — непривычно зябко после вчерашней-то жары. Спина болит, ведь отдых на раскладушке — занятие не из приятных, особенно когда привык ты к мягкому раскладному дивану. Над ухом неожиданно раздаётся недовольное мычание — Кен поворачивается на знакомый звук и замечает лежащего на краю Майки. Без одеяла, подушки, и в одних лишь шортах. — Простудишься же, дурилка, — сонно тянет Рюгуджи, сгребая маленькое тельце в охапку. Утыкается носом в растрёпанные золотистые волосы, вяло целует макушку — он безмерно рад, что Сано перестал кидать нелепые обидки. Тот всегда спит крепко, но чутко, поэтому однозначно чувствует, что его таки пригрели — бормочет что-то, причмокивает, съёживается в клубочек, поджимая ноги к груди. — Замёрз? — шелестящим шёпотом спрашивает Кен, и снова не сдерживается от ласкового поцелуя, но теперь в нос — холодный, как ледышка, хоть вместо морозилки используй. Неудивительно — сырой воздух просачивается через деревянные оконные рамы точно сквозь решето, и даже Дракену с его закалкой под сквозняком некомфортно. Он поворачивается к источнику холода — за маленьким запотевши стеклом ничего не видно, зато прекрасно слышно стук дождя о низкую крышу. Облегчённо выдыхает, бесцельно поглаживая прохладную спину Майки, натягивает на неё колючее верблюжье одеяло — если непогода затянется на весь день, то дедушка Мансаку оставит всех сидеть в доме, а то и вовсе погонит на электричку, когда дождь поутихнет. — Кен-чик, — по слогам лепечет Майки, прижимаясь теснее. По-хозяйски закидывает ногу на бедро, снова затихает, тепло посапывая в шею Дракена, ощутимо расслабляется. Личность Сано складывается из двух диаметрально противоположных черт, и эта особенность сводит Кена с ума ещё сильнее, чем всё физическое — как не любить это чудо, когда оно так спокойно крошит хлеборезки, а потом с милой улыбкой лезет обниматься и просится на ручки? — Тут я, тут, никуда не делся, — успокаивающе сообщает Рюгуджи, внимательно наблюдая за обстановкой у лестницы, ведущей вниз с чердака — они тут одни, и Эма с дедушкой, скорее всего, ещё спят, но лучше перебдеть, чем недобдеть и потом лихорадочно объясняться, какого чёрта Сано спал не на своей раскладушке, так ещё и на груди Кена. Над крышей рокочет гром, дождь принимается тарабанить настойчивее — Дракен и бровью не ведёт, лишь крепче обвивает спящего Майки одной рукой, дотягивается до мобильного. Чем ещё заняться, не в потолок же пялить? Пялить на истории Хаккая с доскональным обзором квеста «гуляю по центру вдвоём с Мицуей» оказывается любопытнее. И отчасти однообразно — там просто тысяча и одна фотка Такаши с самых разных ракурсов. С Такаши лавочке, Такаши на тротуаре, Такаши у дерева, Такаши в магазине. Сочувствующая ухмылка скользит по губам Кена — целая биография в картинках за один вечер, и такого очевидного палева он ещё не видел за все те годы, что они общаются компанией. Неужто признался? Вряд ли — Шиба не похож на человека, способного взять и выпалить всё, как на духу. Он, скорее, из ряда слабохарактерных тюфяков, которые до последнего сидят на месте и молчат в тряпочку. Да и маловероятно, что Мицуе он интересен в романтическом плане — у Такаши в историях маячит лишь полностью нейтральное «Отправил заказ» с фотографией кастома — красиво, кстати, — и короткое видео с его кроссовками, топчущими асфальт. Ни слова о Хаккае. Будто Мицуя сам с собой гулял, а у Хаккая там ничто иное, как тульпа, удивительно часто вызывающая коллективные галлюцинации у остальных его знакомых. Дракен не особо близок с Шибой, но чисто по-человечески ему сочувствует — трудно представить, как бы он себя повёл, окажись в его шкуре. — Кенчик, — снова раздаётся на уровне груди, и уже более бодро, чем прежде. — М, проснулся? — мгновенно реагирует тот, откладывая телефон на стул, к остальным своим вещам. — Чего ко мне залез? Ты же обижался, — с деланной холодностью дополняет он. Переворачивается на бок, поглядывает в невинные мазутные радужки, заранее чувствуя подвох — сейчас Майки обязан вытворить что-нибудь непредсказуемое. — Я тут подумал, — состроив важную мордашку, начинает Сано, шаря ладошкой под одеялом — слышно, как нетерпеливо точит ногти о простынь. — Точнее, проснулся и понял. — Что же ты понял? — ради приличия вопрошает Рюгуджи, и не может сдержаться и не начать его воспитывать: — Что надо извиниться за то, что вчера учудил в душе? Да конечно, а не дохуя ли хочешь? Сано за эту ерунду извиняться даже не собирался — он ничего плохого не сделал. — …Мы с тобой так и не закончили то, что начали у меня в комнате, — уклонившись от наводящего вопроса, совершенно беззастенчиво сообщает Майки. Кстати, извинений Рюгуджи на самом деле никаких не нужно — для него в приоритете понятным языком донести соломенной головушке Манджиро, что её хозяину, существующему отдельно от здравого смысла, не помешало бы подкрутить свой уровень самообладания и отрегулировать либидо. — Майки, мы не будем этим заниматься в присутствии твоих родственников, — строго отрезает Кен и ловко перехватывает руку Сано. Мягко поглаживает согретую одеялом и его торсом кожу, ласково поддевает подбородок, прося посмотреть себе в глаза — Манджиро не вредничает и не сопротивляется. Манджиро лишь смотрит глубоким немигающим взглядом, клонит голову набок и мнёт верхнюю губу. В маслянистых радужках пляшут хитрые огоньки — Кен прекрасно осведомлён в том, что тихий омут Майки переполнен чертями, и что лекцию о воспитании все они пропустят мимо ушей, но попытать степень своего везения всё же пытается. — Я очень переживаю, что о наших отношениях узнает твой дедушка, — Рюгуджи переходит на шёпот, придвигаясь к Сано поближе, оглядывается на тетиву лестницы — внизу по-прежнему тихо, и это наталкивает на некоторые подозрения. — В первую очередь, переживаю за тебя, и не хочу, чтобы в вашей семье из-за меня случился какой-нибудь пиздец, — продолжает он, ласково прикасаясь пальцами к пухлой щёчке. — Поэтому давай мы как-нибудь без этого обойдёмся, лады? Успеется ещё. Глаза Майки демонстративно закатываются под верхнее веко — тоже мне, святоша нашёлся. Напомнить Кенчику, что ли, как они трахались на монтажке у Шина? — Но если такое случится, то я смогу уйти жить к тебе, правильно? — вместо этого куксится он. Опирается на раскладушку рукой — пружины противно лязгают. — Будем жить втроём с твоей бабушкой, так ведь, а, Кенчик? — ладонь последнего чувствует поразительно спокойный пульс младшего Сано, и это, вкупе с мрачным, остекленевшим взглядом, даже пугает — нехватка любого внимания плохо сказывается на нём. — Или ты не хочешь? Очень, блять, плохо. — Я хочу, — не соглашается Кен. Примирительно упирается лбом в лоб Майки, проскальзывает ладонью к макушке, вплетает пальцы в мягкие золотистые прядки. Влажное дыхание Сано опаляет кожу на шее. Рюгуджи знает, что его собственное тело остро реагирует на такие мелочи, поэтому старается не смотреть на любимые губы, хотя внизу уже красноречиво покалывает. — И в то же время я не хочу, чтобы ты портил отношения с родными. Вот что хочешь проси, но только не секс. — Прям что хочу? — невинно переспрашивает Майки, прижимаясь бёдрами к белью Кена, усмехается — у обоих стоит колом. Со стороны Рюгуджи раздаётся рассерженный вздох: — Да, что хочешь, кроме потрахушек. — Поцелуй меня? — тут же вскидывается Майки. Лучезарно лыбится, аж до смешинок в уголках глаз. — Прям сильно-сильно, м? Обрекать их нифига не пацанские отношения на палево совершенно не хочется, но Сано, маленькое неугомонное чудовище, уже тянется к губам Кена, обнимая ладошками щёки. Нет сил противиться ему, такому развратному и бесстыдному — Рюгуджи первым подаётся навстречу, впивается в мягкие губы Майки, придерживая того за затылок. Спускается пальцами к шее, спине, чертя по коже витиеватые узоры, сплетается языками, снова перебирает пушистые после сна локоны — Сано тихонечко стонет в поцелуй, толкается пахом в пресс Кена и внезапно седлает его, зажимая бёдра своими. — Давай друг другу, Кенчик, — разрывая поцелуй, сбивчиво шепчет Манджиро. Облизывает свои блестящие губы, снова опасно приближается — Дракен невольно рдеет от их близости, хоть и не перестаёт бросать опасливые взгляды в сторону. Ладонь Сано, тем временем, скользит вниз по его обнажённой груди, игриво пересчитывает кубики пресса, и её всё-таки перехватывают: — Нет, не надо. Рюгуджи еле терпит — во всём виноваты розоватые венцы сосков и большущие глаза Сано, на которые ниспадает непослушная чёлка. А ещё его тонкие шорты, под которыми, судя по всему, ничего нет. — Кенчик… — всё так же невинно зовёт Майки. Обхватывает свою грудь ладошками, зажимает аккуратные бусины и оттягивает вниз: — А-ах… Кенчик, продолжай, — скулит он, делая издевательски жалобное лицо, и смотрит, зараза, глаза в глаза. Дракен подрывается с постели и резко притягивает его к себе. Хватает кулачки, сбивает и накрывает соски своими ладонями, жадно мнёт их, нежно целует его шею, нашёптывая ласковые слова. Возможно, он сейчас совершает непоправимую ошибку, но остановиться не может, и всё требовательнее прихватывает губами румяную кожу. Урчит, медленно опуская веки, оглаживает крепкую талию Сано — он везде необычайно мягкий и вкусный. Рюгуджи хочет его. Хочет везде и всегда, любит насаживать его на себя, раздвигая ягодицы до упора, любит смотреть на то, как Майки царапает ему грудь, уверенно подмахивая бёдрами. Из-за воспоминаний об этом становится головокружительно классно. Слишком классно, чтобы думать о чём-то, кроме Сано — Кен снова и снова прижимается приоткрытым ртом к кадыку, к ключицам, слышит крайне пошлые постанывания в своих спутанных волосах, ведёт носом по линии челюсти. — Кенчик, — почти хнычет Майки. — Давай, я очень хочу. Дракен резко затыкает его новым поцелуем, хватает за руку, прижимая её к своему члену сквозь трусы, накрывает сверху своей кистью и надавливает, шумно сопя. По телу пробегается томительная дрожь — как же хорошо. Сано гортанно хихикает, обхватывает пальцами головку сквозь мокрую ткань — Кен углубляет поцелуй и коротко стонет в горячий рот, жёстко сминая кожу на талии. Окей, он окончательно передумал и теперь согласен на всё. — Касатики, подъём! — громогласно кричат снизу. «Касатики» тут же разлетаются по разным углам чердака, упорно делая вид, что всё ещё спят, переглядываются, вздыхают. — Спускайтесь, скоро Шиничиро приедет, заберёт вас! Я вам ещё с собой гостинцев дам! — Пиздец, ну что за хуйня, — бормочет Дракен, затравленно глядя в сторону спуска с чердака. Майки спрыгивает со своей раскладушки, с важным видом топает к Кену, сидящему на краю постели, плюхается рядом и льнёт к его широкому плечу, потираясь о него головой: — Кажется, нужна помощь зала. — Ты о чём? — приподнимает бровь Дракен, выворачивая свои шорты. — Да так, — таинственно отвечает Манджиро и молниеносно сваливает обратно, принимаясь неторопливо одеваться. — Узнаешь.