***
Постукивая подошвой о плитку, Коконой раздумывает, выкурить ему ещё одну цигарку или метнуться в магазин за жвачкой, дабы Инуи не учуял, какими способами его лучший «друг» насыщался никотином сегодняшним вечером. Оба варианта неплохие, поэтому и неясно, как правильнее поступить. Чтобы решалось лучше, юный стратег быстренько отвечает очередному школьнику, что забомбил его личку в инсте с просьбами встретиться и забрать шмотку, короткое «сегодня не варик, завтра спишемся» и принимается чесать затылок. Мыслительные процессы от такого массажа действительно запускаются, а вот Коко слегка морщится — аж отсюда пальцы воняют. Прямо как та соседская пепельница, круглый год стоящая на подоконнике в подъезде. Пожалуй, во избежание подобных казусов Хаджиме стоило держать сигареты через веточки, следуя историческому примеру старшеклассников из школы на Печорке, где он отучился несколько лет, прежде чем перебраться в самый центр. Волосы, кстати, тоже насквозь пропахли дымом. Вот ведь… — И как только тебе не стыдно? Коко вскидывается, страшась громогласного гласа совести, и непонимающе вертит головой. Всё оказывается менее прозаично — в поле его зрения замедляет шаг какая-то парочка. Останавливается посреди широкого тротуара и огней машин, едущих по ночной Верской — девушка резво оттаскивает парня в сторону от людского потока со словами «ешь, как свин, чего сразу не мордой в свой донер?». Её суженый мнёт пустой пакет и недовольно пыхтит, мол, он и не свин вовсе, и не хряк, и вообще свиньи — существа чистоплотные. Но на все его аргументы и вопреки оправданиям, из бездонной дамской сумочки появляется упаковка влажных салфеток: — Молчи уже, грязнуля. Угловатые радужки Коко вспыхивают, точно две лампочки — может, и ему такие же купить, попробовать убрать сигаретную вонь дешманскими отдушками? Вроде, это на ком-то срабатывало. На ком — не помнит. Или вообще домой сбегать, парфюмом облиться? Время ведь ещё есть — Сейшу примерно через полчаса приедет. Воодушевлённый своей догадкой, Хаджиме было разворачивается в сторону высоченной арки в стене сталинки, ведущей прямо к маленькому магазину, а следом и в его двор, но резко тормозит на полпути. Чертыхается вслух, трёт переносицу. Гордость — штука вредная, просыпается всегда, когда не надо, и ставит поперёк горла вопрос о том, как Хаджиме Коконой, преспокойно живущий без опеки родителей уже целых полгода, умудрился докатиться до положения задёрганного запретами подростка? В конце-концов, он практически взрослый — в следующем апреле уже восемнадцать, — а к ответственности разного толка, между делом, привлекают и вовсе с четырнадцати. Так в чём проблема ответить за то, что он всего-навсего курит? Только если в вероятной ссоре. Следующий вопрос — к чему им с Сейшу ругаться из-за вреда никотина, ежели всё в этом мире несёт определённую опасность? К примеру, от избытка воды в организме можно запросто ласты склеить. Задокументированные случаи были. Были же? Скорее всего. Иначе откуда было взяться всем этим сведениям? Разумеется, от смол и тяжёлых металлов, которые год за годом копятся в лёгких, умирают гораздо чаще, но только потому что никакой здравомыслящий человек не выпьет столько, чтобы раз — и окочуриться. Из этого следует аксиома — «не перебарщивай, и всё будет окей». Воспитанный сведущими родителями Коконой, в свою очередь, всегда знал меру в пагубных привычках и успешно фильтровал плохое от хорошего. Его никогда не тянуло ни на запретное, прописанное в уголовных статьях, ни к алкоголю. Разве что, совсем капельку, безо всяких тревожных звоночков и из юношеского любопытства. Сегодня вот, допустим, он выкурил всего четыре сигареты, причём не без уважительного мотива — ашкудишка невовремя села. К тому же, от его линии жизни из-за нескольких пачек ничего не отнимется — судьбой заранее предначертано, где, когда и почему. Говорите, что хотите, но Коконой точно знает, что поверья и суеверия в народном фольклоре из пустого места не рождаются. Оправдав себя и свои нездоровые пристрастия к табаку, который вредит всему, в том числе их с Инупи далеко не дружеским отношениям, Коко решительно отправляется за пряниками. Задобрить Сейшу едой вряд-ли выйдет — его практически ничем не проймёшь, — но лучше всего попробовать соскочить с темы и заранее купить те самые мятные.***
Из толпы сограждан, терпеливо ожидающих кого-либо и чего-либо у метро, Коконой выделяется не только шмотками и дорогим телефоном — лицо у него, вопреки возрасту, слишком серьёзное, будто только что с делового консилиума вернулся. О чём-то думает. О чём — сам не знает. Уложенные набок кудри переливаются в синеватом свете мобильного, радужки-шпили отстранённо поблёскивают, точно звёзды на башнях. Жаль, что вся его обособленность нивелируется, стоит глянуть немного ниже пояса и чуть влево, где в поле зрения попадает белоснежное недоразумение, шуршащее от любого дуновения ветра или неосторожного движения. Мешает. — …Мда, — вздыхает Хаджиме, оглядывая пакет с знакомым зелёным логотипом, висящим у него на указательном. Миссия по закупке сюрприза — ладно, уже не сюрприза, заранее же спросил, чтобы не напороться, — была выполнена вполне успешно. Осталось теперь не менее успешно вручить адресату. А тот, как назло, опаздывает. На самом деле, о точном времени они не условились, но Хаджиме нравится устанавливать у себя в голове чёткие рамки, ограничивая их вплоть до минут. Иногда даже проверять продолжительность маршрута через транспортные приложения и мысленно вредничать на то, что он, весь из себя пунктуальный, страдает тут в одиночку. На душе и в голодном желудке, с тихим урчанием ожидающем скорого визита в мак, неприятно скручивает. Газировка, что так соблазнительно просвечивает сквозь целлофан, понемногу напрягает Коко, уставшего стоять недвижимым истуканом, и бесцельно палить то в телефон в правой, то сквозь щель пакета на левой. Бесполезно — взгляд постоянно перебрасывает на очертания красочной бутылочки, присланной на столичные прилавки прямиком из страны восходящего солнца. До недавних пор — до сегодняшнего вечера, ударяясь в щекотливые подробности, — это была его любимая газировка. Положа руку на сердце, любимая из десятков других, ранее раскритикованных из-за вкуса или специфического запаха ароматизаторов с припиской различных Е-шек. Теперь же её красочный дизайн непреднамеренно напоминает вырвиглазные пряди этого вашего Санзу. Ещё глаза. Цветом точь-в-точь под тон крышечки. Как. Же. Раздражает. Цокнув языком, Коконой выуживает из пакета единственную возможность перебить аппетит и отважно отбить странные мысли. Не глядя проворачивает крышку, и в несколько больших, судорожных глотков осушает всю бутылку. Вопреки своим привычкам, совсем не смакует — просто хлещет сладковатую виноградную содовую залпом, точно воду из канистры или кулера. В желудке булькает, тут же холодеет. Последствия сильной газации встают поперек трахеи, и Хаджиме, чуть не закашлявшись, швыряет опустошенный пластик в мусорку. Ебучий розовый, чтоб его. — …Ну и чего ты переживал? Резкий поворот на знакомый голос провоцирует нервный смешок с отдалённым привкусом Сангрии. С той стороны парапета приветливо вытягивает шею Инуи и резво перешагивает ступеньки, маяча среди серых и невзрачных для Коко прохожих. — Допустим, я всё ещё жив, и меня реально накрыла паранойя, — слегка опешив, живо соглашается Коконой. Отступает назад, плотнее прижимаясь поясницей к гранитному парапету, чтобы Сейшу не учуял ни внутренней тревоги, ни её первопричины — обниматься на людях он не станет, а вот подойти чересчур близко вполне может, и тогда-то Коко не останется ничего иного, кроме спонтанного самовозгорания от стыда. — Ты сам как? Не устал? Нет нужды в частном детективе с дедуктивной методикой допросов чтобы понять, каким будет ответ — Инупи ненавидит жаловаться. Его волевой характер не позволит признать ни усталость, ни нервотрёпку от начальства, ни хреновые условия труда, обусловленные отсутствием какого-либо договора. — Нормально всё, — Сейшу ожидаемо мотает головой, моментально отсекая любые дальнейшие вопросы про собственное самочувствие. — С чего бы мне уставать? Многие так работают, — твёрдо дополняет он, поправляя свои растрёпанные волосы. Свежие мозоли на руках и измождённый бирюзовый взгляд говорят об обратном, но для самого же Коко будет лучше деликатно смолчать про то, что он давно не клюёт на подобные уловки. Он выучил эти повадки до абсолюта и почти привык к переоценке ценностей, идущей по пятам за ними двумя — чем старше становится Инупи, тем чаще он пытается казаться чересчур заматеревшим для своих лет, словно так и рвётся вкусить все негативные последствия взросления сполна и помучиться от проблем взрослых представителей среднего класса. Скорее всего, в недалёком будущем Сейшу резко переменится и реально начнёт играть по-взрослому. Уедет на север, к каменистым берегам Финского залива, потеряется в стабильной пятидневке, возьмёт кредит на машину, ипотеку на четверть века, и ещё больше перегрузит себя переработками. Потому что он, типа, самостоятельный, и в галимых подачках не нуждается. — …Понимаю, что многие ебашат так, что падают мордой в подушку сразу после смены, но и ты должен знать, что мне на них категорически поебать, — разрывая сопутствующее ситуации молчание, сдержанно поясняет Коконой. Его единственная самооборона от будущего — тишина. Его единственная отдушина в настоящем — протянуть Инуи пакет, отвести взгляд и промямлить наивное: — Ну возьми ты, давай-давай, тебе же брал. Пакет утвердительно шуршит, требуя забрать себя поскорее и проверить содержимое. Хаджиме старается казаться невозмутимым, хотя в груди немного покалывает от нежелания развивать предыдущую тему. — Всё-таки купил пряники? — неловко усмехается Инупи, принимая гостинец. — Надо же… Я… Я не ожидал? — уверенные интонации неожиданно смягчаются, делают круг над клеймом противоречий на темпераменте Сейшу и моментально переходят в стадию отрицания: — Может, не надо, а? Или давай я тебе возьму пирожное какое в Кофиксе? Что хочешь? Внутри Коко понемногу плавится и теплеет, словно жар исходит не от окурков, оставшихся в мусорках по пути от Шмотшопа к Верской и метро, а от сухой кожи на острых костяшках, которые постоянно хочется гладить, царапая свои подушечки. — Я хочу, чтобы ты забил хуй и не пытался дать мне ничего взамен, — твердо сообщает Коконой, предупреждая любые «а может всё-таки?». — Но… — собирается оспорить Инуи, демонстрируя своё упрямство. — Эти. Несчастные. Пряники. Стоят. Двести. Пятнадцать. Грёбаных. Шекелей, — Хаджиме страдальчески чеканит каждое слово, уверенно жестикулируя растопыренной левой. — Хватит запариваться, я тебя умоляю.