***
Какие же изысканные блюда сегодня будут к столу, что за табак окажется в кальяне, и сколько выпивки на одно рыло было закуплено? Ключевой вопрос, на самом деле, совершенно в другом — какой именно выпивки? Не приведи случай испить Хугарден и иже с ним. Хуже пива в стекле, пожалуй, может быть только разливное в пластиковых бутылках. Не, если очень уж приспичит, Ран переступит через свою гордость, готовую пробить небосвод блеском ювелирки, и сгоняет в ближайший алкомаркет за добавкой для себя и Риндо — разделять с деревенскими придурками хмельное, медовуху, и алкогольные коктейли, сидя с любимым братом в обнимку, будет не очень круто. К несчастью, все рациональные соображения по поводу приветственной речи и предстоящей тусы испаряются сразу же после того, как отцовский БМВ сворачивает в нужный двор под монотонное уведомление навигатора: «Через тридцать метров поверните направо». Рана, выполнившего её указание, немного придавливает к рулю силуэтами домов, бледнеющих в сгущающихся сумерках, и он отчасти начинает завидовать младшему, ушедшему в спячку под свои собственные треки где-то на съезде с транспортного кольца. Гиацинтовые радужки скачут от одной машины, прижатой к обочине, к другой — везде всё занято, припарковаться негде, — застревают в облезлых кустах, несравнимых с ухоженными цветами у их сталинки, и вылетают отсюда же при внезапном появлении какой-то бабульки, кормящей бездомных котов. Точно ли котов? Точно ли бабульки? Выхваченный фарами кусок надписи на стене, гласящей что-то про миксы — не музыкальные, окститесь, — как бы намекает, что старшему Хайтани стоит записаться к окулисту или забрать у Риндо его старые очки на минус два. Ладонь сама ложится на щёку, принимаясь вытрезвляюще тереть чувствительную кожу. Не-не-не, самомнение Рана никогда бы не позволило жить ему где-то тут. Да вообще в любом районе, похожем на весь этот унылый пиздец. А бабушка, кстати, оказывается настоящей бабушкой. Так как будет правильнее охарактеризовать здешние края? Да никак, на самом деле. На подъездах к дворам простирается поле, переходит в полоску леса, окружая стройные ряды однотипных сине-белых панелек. Никакой уникальности, ничего выдающегося — за транспортным таких пятачков по пальцам рук сотен человек не сосчитать, и появляться среди них без особой важности Рану претит. Парковочное место всё же находится — кто-то из местных наверняка не успел вернуться с работы. Впрочем, это уже только его проблемы. Не успевает Хайтани-старший катапультироваться из прохладной БМВ на тротуар и встать для перекура близ ёлки, заключённой в клетку из забора и четырехгранной рамы многоэтажек, как его окликает знакомый голос с характерным южным акцентом: — Ой, какие люди! Вдох-выдох, спокойнее. Зрачки моментально закатываются под верхнее веко, ведь у этого парня, по-хозяйски топающего к ним двоим, есть очень странная традиция — встречать гостей не у дверей в свои хоромы, а на сразу месте прибытия. Знамо дело, без хлеба и соли — еда в квартире, вместе с остальными визитёрами, — зато с улыбкой и распростёртыми в разные стороны руками. — И тебе добрый вечер, — окликает его Ран, отходя на пару шагов назад — дабы снова увеличить расстояние между и оттянуть момент чёртовых «братских» обнимашек. Они напрягают до нервного тика — глаз заранее решает расколбаситься, — и попыток отодрать несуществующий заусенец — старший Хайтани всегда следит за своей кожей, и терпеть не может, когда его жамкает кто-либо, кроме кровного брата. Особенно спину. И руки. И волосы. Бр-р-р, гадость. Малышу Риндо, в свою очередь, повезло куда больше, ведь испытывать крепость чужих традиций на себе ему не придётся — пока Ран готовится к самому ужасному за этот вечер, брат лениво выбирается из задней двери, вяло моргает и трёт кулаком под очками, не реагируя ни на визг неугомонных детей, припозднившихся с прогулками на площадке, ни на ор телевизора с первого. Заразительно зевает, хлопает по карманам, но тут же разворачивается на пятках и снова лезет в БМВ: — И куда они выпали? Сейчас бы поспать вместе, раз он сонный — старший Хайтани поджимает губы и отворачивается, переключаясь на разглядывание прикида своего сокурсника, идущего к ним двоим. О, кроссы новые купил. Форсы. Понятно. Ладно. — Какие пиздатые штаны! — раздаётся ещё ближе. — Не жалко на пьянку надевать? Приходится за несколько мгновений «до» дёрнуть губой, смахнуть косы за плечи, поправить футболку и героически принять удар на себя. Риндо, индифферентно привалившийся спиной к машине, незаметно для сокурсника старшего пожимает плечами, дескать, я, конечно, без вопросов могу твоему корешу руки переломать и пальцы в бантик завернуть, только поводов для применения удушающих не вижу. Секунда — и Ран, скрепя душой, признаётся себе в том, что богатырской силушкой генетика его обделила — позвонки неприятно похрустывают от чужих ручищ. — Какие щенячьи радости, с ума сойти, — манерно цедит старший Хайтани, усиленно растягивая губы в приветственной улыбке, и легко похлопывает товарища по плюшевому худи. — Чёрт бы тебя, Рустам, пусти сейчас же. — Полтора месяца не виделись, вот и схожу с ума, — с готовностью отстраняясь, кивает тот. — Прикинь, кстати, тётя моя увидела тебя на фотке, и какого-то ляда решила, что я себе невесту нашёл. Взгляд старшего Хайтани внезапно швыряет на зелёный забор, точно кучу грязного снега в лопате дворника, а руки машинально начинают отряхивать одежду — фразы про гейство, так-то, вполне оправданы. Знай он всю правду… Что бы было? Явно ничего приятного. Хотя отшучиваться галимыми отмазками про грядущую модельную карьеру и общий с братом имидж заебало ещё больше. — …Наш папаша его к тебе не отпустит, так что даже не рассчитывай, — неожиданно отзывается Риндо, делая пару шагов к остальным. Кидает окурок под кроссовок, проезжаясь сверху подошвой, и пикает брелоком сигнализации. Мрачный какой, не чета всем этим темнеющим дворам с советским освещением. Своего не отдаст, как же. На самом деле, Рану крайне нравится находчивость младшего, и его же внешнее спокойствие на уровне тотального похуизма среди малознакомых ему людей — из любой неловкой ситуации благодаря этому навыку на раз-два выкручивается. — Жаль, конечно, я уж было свадьбу запланировал, — обречённо выдыхает Рустам, прежде чем вернуться к малоприятной теме: — Но вайб у твоего брата реально пидорский, хотя дамам это нравится, да, Ран? — он вроде шутливо пихается локтем, но старшему прекрасно видно из-за его плеча, как сменяются эмоции на лице Риндо. И направлены эти изменения явно не в положительное русло. Чёрт. — Кстати, сегодня есть парочка… — вместо подробных разъяснений, кто, что, где и почему, он дует губы и рисует ладонями примерные размеры. Чего? Того самого, ага. — Вы попробу… — Сейчас не до тёлок, — перебив его, деловито вскидывает брови Риндо. Пихает руки в карманы и, оттесняя собеседника собой, пристраивается рядом с Раном, обволакивая его успокаивающим ароматом головокружительного Блэк Орчида и своей враждебной аурой. От которой, надо признать, слегка подгибаются колени, несмотря на то, что внутренне беспокойство, бередящее живот чем-то скользким, немного попускает: — Знаешь же, что сначала карьера, деньги, а потом уже эта ваша бытовуха. Ран было открывает рот, желая вставить в разгорающийся спор свои пять копеек, но лёгкое касание тёплой ладони Риндо где-то в районе поясницы его моментально останавливает, как бы намекая, что в данном случае отстаивать их отношения будет младший. Уголки губ тянутся вверх — малыш Риндо прямо-таки взрослеет на глазах. Кажется, ещё он вчера хныкал из-за разбитой после встречи с асфальтом коленки, называл двухколёсный велик «плохим» и просился на ручки, а сегодня уже выпускает иглы на всех окружающих, кто посмеет посягнуть на его любимого старшего брата. Как же всё меняется.***
Дальше всё идёт по стандартной схеме — Риндо постепенно успокаивается во время подъёма в лифте, Ран, отползший подальше от своего одногруппника, который очевидно его заколебал, вытягивается по струнке, а хозяин хаты и организатор тусы, положивший здоровенный болт на культуру своего народа, постепенно превращается в весёлого гопника, ведущего своих гостей под белы рученьки в саму квартиру. Уже в общем коридоре с мерцающей лампочкой и стойким запахом курева, среди кучи похожих дверей, Риндо удаётся расслышать, как долбит музыка из единственной искомой, и оттащить своего брата от его этого бородатого Рустама с орлиным носом и бесячими замашками. Невесомо дёрнуть за тугую косу, вдохнуть Ласт Черри вместо успокоительного, и нашептать чересчур властное для своих семнадцати «от меня далеко не отходи». Вряд-ли Ран послушается, когда его возьмут в кольцо улюлюкающие однокурсники, их знакомые, и знакомые их знакомых, но попытаться хотя бы стоит — Риндо в подобных местах всегда начеку, Риндо тусовки и любит, и ненавидит одновременно. Любит из-за брата. Ненавидит из-за него же — сам бы он в гущу событий чёрта с два полез, скорее занял бы место у эквалайзера, или, на худой конец, у портативной колонки. На коврике с забугорным «Велкам» валяются пар эдак пятнадцать кроссовок, кед, и туфель, из дверей распахнутого настежь зала валит кальянный дым и — о боже, реально что ли? — басы от трека Скарлорда. Младший Хайтани, снова варварски относящийся к задникам кроссовок стоимостью в три месячные зарплаты дворника, заметно оживляется, потому что у кого-то из толпы, гремящей посудой и кружащейся с сигами прямо в комнате, определённо хороший музыкальный вкус. Возможность пообщаться с истинным ценителем западного хорроркора Риндо уже начинает нравиться, и он даже предпринимает попытки, пытаясь выяснить у вылетевшего из дверного проема парня, кто здесь заправляет плейлистом — естественно, тот не знает, кто бы сомневался. Скорее всего, всё позже выяснится само, поэтому младший Хайтани так же быстро забивает на свою идею и направляется к столу, нацеливаясь на бутылку водки, но внимательного взгляда из-под своих стеклянных линз с Рана не сводит. Тот тоже косится на него, играет бровями, высказывает извечно уверенное: «это же твой дабстеп, да?». Не совсем дабстеп, вашу мать, хотя Риндо готов спустить с рук подобные ошибки. Потому что глаза Рана наполняются всё тем же бешеным азартом, что и у самого Хайтани-младшего, повторяющего у себя в голове перевод текста. Кто-то орёт над ухом «блять, это же Ран, посмотрите-ка», оглушает на долю секунды — Риндо контузит от чужих голосов, от гаснущего света, вместо которого загорается неоновая подсветка под потолком, от золотых колец на пальцах брата, что хватают его за запястье и притягивают ближе, так, что их тела почти соприкасаются в этом круговороте. Лезгинке тут и впрямь учить не собираются, зато сложную ситуацию с мундштуками для кальяна объясняют без зазрения совести, и предлагают затянуться из с десяток раз облизанного. Нахуй, нахуй, и ещё раз нахуй — младший Хайтани чувствует безграничную свободу, подкуривая красный Харвест в закрытом помещении. Голова ещё не кружится, так как «Беленькая» без каких-либо отдушек заливается в горло с трудом — Риндо хлебает без стопки, ему даже хлопают, его даже подначивают, тыкая в свободную ладонь какой-то бутерброд. При первом укусе и нарастающем жжении в животе выясняется, что закуска со шпротами и маслом, так что желание перебить вкус разбавленного водой спирта на языке улетучивается к потолку, растворяется в тумане от кальяна, и слабом, почти неощутимом запахе Ласт Черри — Ран всё ещё рядом, нельзя забываться, нельзя не присматривать за ним, отбивая чужие посягательства. Пузырь Бейлиса, что вручают ему, моментально расходится по стаканам, кружкам, и стопкам — кто во что горазд, в общем. Надоедливый Рустам приносит невесть откуда шашлыки, напоминая всем, что «они с Саней», вообще-то, «весь день готовились», и «не зря за бараниной на рынок мотались». Здесь же, в процессе нападения голодных студентов и просто любящих халяву офисников — да, кое-кто уже работает, — и выясняется главный повод для внезапного сбора — у Жени, нет, не парня, а «вот той, которая с карешкой, Женя, поднимайся давай, не сиди в телефоне, сейчас тост будет», оказывается, вчера был день рождения. На праздники Риндо пофиг, как и на Женю с её подружками, его в принципе сейчас заботят две вещи — язык, что постепенно развязывается и становится как помело, желающее вымести из сердца кучу хвалебных од к брату, и Ран, за час налакавшийся ликёра вперемешку с каким-то вином. Его коротких светлых ресниц не видно в темноте, зато расширенные зрачки, сияющие всеми оттенками красного, синего, и фиолетового, разглядывать можно практически при любом освещении. Вакханалия набирает обороты, как и количество промилле в крови младшего Хайтани — бедную именинницу Женю уводят в сторону туалета. Её подружек, весь вечер круживших над Раном, что рассказывал заинтересованным — то есть почти всем, кто его видел впервые, — о стоимости своей одежды, месте учёбы и походах по клубам Бонсай-Города и выше, растаскивают по комнатам его однокурсники, и Хайтани-старший наконец-то остаётся один на диване. От него, кажется, воняет Нина Риччи, потому что та кудрявая, Юля — тоже кажется, так как Риндо ужрался конкретно, — прижималась к нему и постоянно трепала некогда аккуратные косы. Под ключицами пылает от злости — его любимые косы, тупая ты блядина. Младшему правда хотелось повалить её мордой в пол и вывернуть обе руки, в один момент даже озвереть в край и сломать ей нос, чтобы извинилась за свою дерзость — он, шутки шутками, ебанутый, иначе бы не избивал соперников на ринге и не хвалился Рану рассказами про чужие переломы. Как-то сдержался. Ради эталонного имиджа Рана, наверное. Ран вообще такой хороший, красивый и сексуальный — ладонь разомлевшего Риндо незаметно подбирается к его острым коленям, пусть пальцы слушаются хреново. Другая держит почти пустую «Беленькую», а на губах, вопреки гадкой тошноте и шашлыку в желудке, расцветает нетрезвая улыбка, и затормозить безумное «хочу дать тебе в жопу в том туалете, где сейчас блюёт ебучая Женя», становится всё сложнее. Глаза Риндо по-дикому, по-животному сверкают. Он на пределе, он готов прыгать по головам, чтобы выгнать всех из квартиры и забаррикадироваться от всего мира в зале, ведь рука старшего Хайтани с пониманием скользит вдоль паха, и как же сука хорошо толкаться в неё бёдрами, закусывая губу до крови. Да, там тянет, да, член встаёт и трётся о трусы, но бдительности по-прежнему терять нельзя, важно оставаться единственными неуловимыми грешниками — вот Рустам со своей кавказской братией в количестве четырёх человек уползает на кухню мыть посуду, а последние соседи по комнате смотрят в окно в поисках экипажа ППС, потому что снизу не так давно стучали по батареям. И сука, опять с матом в мыслях, опять с растущим вожделением, потому что пьяный Ран с мурлыкающим «ты так нажрался, золотце», теряется в светлых волосах Риндо. Находит мочку, кусает за серьгу. Младший охает — право, какая же развратная сволочь этот ваш Хайтани-старший, знающий кучу весёлых историй из клубов, куда они всегда заявлялись вдвоём. Как же он сияет, блять, своими серьгами и кольцами, как же обжигает прикосновениями сквозь одежду, которую, несмотря на стоимость, в клочья порвать хочется всё больше. Тот чел, что поставил Скарлорда, заочно нарекается дед-инсайдом и посылается на хуй из-за того, что после таких вот крутых песен из колонок доносятся достаточно посредственные треки про Доту. Хоть бы Шадоурейза врубил, на худой конец — ворчат отстатки трезвого Риндо, разбавленные понижением градуса. Он точно напишет с десяток треков, которые они с Раном будут врубать на своих вписках, на той блядской квартире, существующей только в туманных перспективах и кальянном дыму, что заслонил собой плазму и кадки с цветками напротив. Напишет, завтра же сядет, если встанет после того, как Ран, едва стоящий на своих ватных ногах — у Риндо они и вовсе желейные, — под голоса с кухни и «я не умер, это сон» от Нексюши, выводит младшего в коридор с явным намерением продолжить их предварительные ласки. Как обоим удаётся найти обувь известно только более-менее трезвым гостям, что в полнейших непонятках провожают двух братьев. Риндо же поебать, что с одеждой и обувью, он развязно стонет в поцелуи в лифте, обнимая узкие плечи брата, лихорадочно шепчет долгожданное «отсоси мне, трахни меня пальцами или членом, блять, Ран, я хочу тебя» в тонкую шею, не скрывается от камеры на триста шестьдесят, висящей под козырьком подъезда, и шатающейся походкой тянется за Раном к отцовскому БМВ, который всё-таки перекрыл истинный хозяин парковочного места. До утра точно не уедут — последняя мысль, что посещает Риндо, сплетающего свои пальцы в замок с изящными и прохладными фалангами Рана. Туман из квартиры на семнадцатом будто добирается до первого — в воздухе сквозит сыростью, на дисплее Айфона половина третьего, фантомные голоса в ушах скандируют «давай до дна», и до дна из всего окружения возможно выпить только Рана. В салоне просторно и чуть теплее, чем на улице, старший сбивчиво бормочет что-то про презервативы и запачканные сидения, стягивая с себя футболку — Риндо пошло ёрзает под ним, приподнимает бёдра, стаскивая с себя такие же брюки от Гуччи, и не помнит ничего из здравого, кроме одного правила — ни за что не оставлять засосов, ни за что. Ни при каких условиях. Сладкая истома преисполняется дрожью в теле, демонстрировать свою классную растяжку получается с трудом — одна нога на подголовник водительского, другая — на верхушку заднего пассажирского, а сочащийся смазкой член в утончённую руку Рана. Ран. Ран. Ран. Кажется, всё Крылецское запомнит это имя — так громко и сладко младший Хайтани выстанывает его, царапая ногтями выпирающие позвонки и лопатки — под домашней пижамой не родители точно не увидят. Целует брата страстно, мокро, вылизывая языком дёсна, уголки губ и зубы, делится своей слюной, оставляя ломаные влажные дорожки на плечах и ключицах — Ран всхлипывает, Рана почти не видно в темноте и сквозь тонировку. Немногими ориентирами являются его серьги, золотящиеся в свете далёких подъездных плафонов, очертания кос, хриплое от возбуждения дыхание, и блядские изящные ладони, соединяющие их в единое целое между бёдер. Как мокро внизу, как хорошо по всему телу — Риндо изгибается дугой, прихватывая губами сладкую кожу на шее, покрытую испариной. Сердце Риндо, захлебнувшееся в бешеном кровотоке, разрывается на части из-за того, что его красивого, самого лучшего, драгоценного Рана трогали те тупые бляди. Риндо пьян в стельку, Риндо полураздет и на грани белой горячки, но его внутренне «Я» всё равно вырываетя в физический мир вместе со стонами и вязкой спермой. Риндо точно когда-нибудь убьёт ради брата, ведь выдержка у него не бесконечная.