***
Окей, Гугл. Слушаешь? Хотя нет, не слушаешь — телепатией тебя ещё не наделили. Ладно. Есть один вопрос. Как не палить всем и каждому свои трясущиеся от волнения пальцы, если тебе очень плохо? Даже тут, в душном вагоне, среди стука колёс о рельсы, рёва прибывающих к платформам поездов на пересадке и постоянных объявлений станций Мицуя всё так же восхитительно красив. Виртуозно печатает что-то в телефоне, показывает фотографии принтов, присылаемых заказчиками, методично жуёт жвачку со вкусом тутти-фрутти и еле уловимо облизывает влажные от её сахарных отдушек губы. Мана и Луна любят затариваться ею в БестПрайсе через Таканчика. Он для них — самый-самый. Для Хаккая — самый-самый через край. Самый-самый неудержимым потоком горючего в сердце. Лучший источник энергии, лучшая поддержка и мотивация. При любом удобном случае Шиба бросает осторожные взгляды на его губы. То на верхнюю, то на нижнюю. Обе тонкие, плавные. На вид очень мягкие — Хаккай прикусывает сухие свои и сжимает кулаки в карманах до побеления костяшек. Хочется припасть к губам Мицуи. Разочек всего, провести языком сверху, слизав патоку от сахарной жвачки, прихватить медленно и боязливо. Приобнять за плечи, прижаться и потереться щекой, чтобы почувствовать, каково это — целовать того, кого давно и очень сильно любишь. Надо признать, наяву этих небольших и аккуратных губ Хаккай касался всего один раз. И то после драки. И то ради того, чтобы промыть минералкой разбитую нижнюю. Водил по ним шершавыми пальцами, якобы проверяя, насколько глубока и опасна ранка. Тихо пылал в дурмане, точно угли в костре, и плавился до состояния неказистой фигурки из пластилина — лучистая полуулыбка Мицуи вкупе с окровавленными губами одновременно радовала — Таканчику не так уж и больно — и ввергала в бешенство — как его вообще можно бить? Почему ты, Хаккай, не защитил его собой? Неужели ты настолько труслив? Позвоночник пронзает тупая боль — младший Шиба вздрагивает и глядит в полоборота через плечо. Ну кто ещё там мог материализоваться, если не Юзуха? Она опять стукает промеж лопаток, ворчит и подгоняет, равняясь с остальными. Рассекает ребром ладони вязкий воздух подземки, пихает другой своего брата, мол, вперёд иди, чего как безногий, меня от твоей тупости тошнит уже, черепаха болезная. Практически полностью ослеплённый влюблённостью Хаккай неизменно не согласен — он наслаждается времяпровождением с Мицуей, пока это представляется возможным. Чертыхается на сестру, почти посылает её, но отхватывает болючий подзатыльник на полуслове и пристыженно притихает — искусно же его осаждают, и не предъявить ничего, что бы его же не скомпрометировало. Ничего страшного. Всё хорошо — несмотря на побои и публичное линчевание, он идёт сравнительно впритирку к Мицуе в ровной очереди на подъём к эскалатору. Загораживает невысокого Такаши, едва не наступает ему на пятки в намерении подрезать тех, кто нагло маневрирует слева. Сердце лихо бьётся, скача вверх-вниз по рёбрам, пальцы суетливо терзают старый чек, завалявшийся в олимпийке. Мицуя даже не оборачивается. Говоря начистоту, он никогда не делал этого в переходах, где относительно короткие подъёмы и спуски. В том числе и на Гречке. Но нынешний Хаккай соображает совершенно в ином ключе, оттого трепыхается и переживает сильнее канарейки, почуявшей метан. Возникшая позади Юзуха строго напоминает, что всё видит и подмечает в поведении её нерадивого брата. Обзывает, больно щипает за бок. Хаккай резко оборачивается и на эмоциях выпаливает: — Единственный, кто реально всё видит — Бог, а вот ты как раз нихуя не понимаешь. — Ну ты и спизданул, братец, — саркастично произносит она, стуча кулачком по своему виску. — Совсем уже? Бог бы тебя затюкал за твои фантазии. На этой ноте оба быстро примиряются и решают бойкотировать влияние Тайджу и его «Бесед с батюшкой», которые он смотрит каждое утро. Нет, всё же следует успокоиться. Просто перестать загоняться — ещё ничего не случилось. На платформе в направлении Клубной и злополучного Ночного бульвара Хаккай прилипает к подошвам кастомных форсов Такаши. Тащится следом, ощущая себя тягучим каучуком с стойким привкусом горечи. Обречённо смотрит на табло, что отсчитывает секунды до прибытия состава, снова думает, почему Мицуя согласился ехать через половину города без какой-либо материальной выгоды и во вред своим хобби, которыми мог сейчас заниматься дома. Ответ приходит быстрее, чем из тоннеля выкатывает поезд. Машинист коротким гудком отгоняет зазевавшихся пассажиров от разграничительной линии, а мысли о Ране, существование которого встало поперёк глотки, отталкивают Хаккая от спины Такаши, скрытой под широкой толстовкой. Ответ ведь и вправду несложный, любой двоечник бы обвёл нужный пунктик в тесте — Мицуя рассчитывает увидеть этого чёртового Хайтани. Либо планирует выйти на постоянный контакт с теми, кто за пару недель выведет его к ярко-фиолетовым глазам, про которые сегодня утром случайно сболтнул в электричке. Любить того, кто предпочитает собачьей преданности с городских окраин эстетику сияющих подиумов, бутиков и роскошных длинных ног — безвылазная трясина. Хаккая, например, она затянула по шею, благосклонно позволив ему дышать и разговаривать. Явно нехорошее предчувствие подсказывает, сосет под ложечкой — вскоре и эти привилегии закончатся. В таком случае бороться за своё будет бесполезно, как и оглядываться на документальные хроники в чертогах разума, наделённые редкими минутами счастья. Осадок, который оставляет каждый эпизод жизни, связанный с Мицуей, специально ждёт удобного момента и жаждет раскатать в лепёшку всё, что медленно тлеет под рёбрами. — …Коконой на смех меня поднимет вместе с этой олимпийкой, — кивнув на свой шоппер с потасканным пакетом из Вайлдберриз внутри, говорит Мицуя. Листает список аккаунтов в Инсте, нажимает на нужный — на дисплее появляются фотографии темноволосого парня в дорогущих шмотках. По обеим сторонам от него стоят двое. И их Хаккай уже неоднократно видел. Особенно того, что слева. С косичками. — Ты посмотри, в чем он гоняет — одни кроссовки стоят больше зарплаты моей мамы. Не про Коко же речь, отнюдь не про него — хочется ответить Хаккаю, но комок в горле от осознания и неприятия неизбежности не то, что просипеть заветные несколько слов не даёт — напрочь перекрывает кислород. — Не, ему будет похуй, — раздаётся рядом. Хаккая передёргивает — Юзуха, молчавшая до этого, глядит на брата исподлобья, продолжая говорить: — Какая им разница, кто и что носит? Вы по делу едете, а не на модный показ. Думаете, нужны кому-то? Под механический женский голос «Осторожно, двери закрываются» старшая Шиба отталкивается от стекла с надписью «не прислоняться», подходит ближе. Опешивший Хаккай рад бы ей сказать, чтобы заткнулась, или вообще послать и забиться в противоположный конец вагона, прикинувшись незнакомцем для всех, но запрещать ей что-либо, как и убегать — равносильно бесславной смерти. — Думаешь, шуток про наш прикид не будет? — вскинув брови, переспрашивает её Мицуя. — Им же бабки нужны, а не вы. Вы для них так, мимопроходящие, поэтому не парься, — чуть мягче поясняет старшая Шиба, хватая брата под локоть. Дёргает вниз, к себе поближе, и загадочно шелестит сквозь тоннельный ветер, завывающий снаружи вагона: — Ты же помнишь наш уговор, балбес?***
— Блять, ну ладно десять минут, ну ладно пятнадцать, но не полчаса же, ёбаный свет! — пунктуальный Коконой уже готовится проклинать всё сущее за то, на что подписался в начале недели. Тучки тяжелее и тяжелее, прохожих всё меньше — вместе с ним раздражается и Риндо, шагающий туда-сюда вдоль лавки. Небезосновательно раздражается, то и дело поглядывая на выход из подземного вестибюля. Морщится, встряхивает длинной чёлкой, ниспадающей на очки — из-за всей этой чепухи с претензией на пацанские разборки в виде грозных гляделок он чуть не повздорил с Раном. И потратил драгоценное время впустую — мог ведь позвать брата сюда, или поехать ему навстречу вместо того, чтобы торчать истуканом на стремительно пустеющей площади. У всех остальных присутствующих — даже у Харучиё, ровным счётом никак не относящемуся к происходящему, — возникло стойкое ощущение, что никто сегодня не приедет. — Дождик-то будет нихуя не грибной, на нас настоящая катастрофа надвигается, — сухо сообщает Санзу, закидывая ногу на ногу, и тычет обречённому Хаджиме в кудри экраном мобильного. — Коко, ты провидец или как? Когда можно на сеанс связи с потусторонним миром записаться? Мнительность последнего из-за всей сумятицы с продажей того, что определённо относится к категории неликвида среди его постоянных покупателей, заметно поубавилась. С Коко всегда так — насущные проблемы заботят его куда сильнее, чем заметки по конспирологии и отторгающее поведение «некоторых личностей». — Да вижу я, вижу, — шипит Коконой, безостановочно строча сообщения. Прерывается, чтобы бегло глянуть в чужой телефон, и наугад оттесняет руку Харучиё в сторону: — Не мешай мне. Дай побольше выскажусь, раз он нихера не отвечает. — Какой ты грозный, — хихикает Санзу, упираясь ладонями в деревянные перекладины. Взмахивает волосами, понемногу придвигается к потерявшему концентрацию Хаджиме, вытягивает шею: — Покажешь, что пишешь? — Отстань, — вяло бурчит тот, но айфон свой слегка поворачивает. Сверху гремит. Риндо между делом думает, что Харучиё и Коко рано или поздно поладят — вон уже, последний почитать переписку даёт, — и скашивает взгляд в сторону аллеи. Немногочисленный народ, до сих пор гуляющий по гравиевым дорожкам, предусмотрительно ускоряет шаг. Направляются кто куда, рассыпаются у переходов, исчезают в метро и в автоматических дверях Центрального рынка — в столице встречать непогоду на открытой местности до крайности не любят, но и зонтики почти не носят. Какой смысл тащить в руке или сумке лишний груз, если до ближайшего укрытия добежать можно быстрее, чем раскрыть этот самый зонт? Решающим фактором является и то, что осадки на пару с ветрами тут всегда сильные, быстрые под стать ритму жизни, но кратковременные — за несколько минут любая автодорога, находящаяся в низине, превращается в бурный поток сродни горным рекам, и так же стремительно иссыхает. Мимо резво проходит компания ровесников, обсуждая насущные дела, и растворяется в ступенях, ведущих на Клубную. Риндо тоже не прочь последовать их примеру — бросить всё и дать дёру куда угодно, лишь бы не попасть под ливень. Это так, к слову, потому что прямо сейчас уехать не выйдет из-за Коко. Терпения ему не занимать — упрётся рогом и ждать будет до последнего. — Я с него ещё скидку затребую, погодите, — грозится Хаджиме. Высшие силы явно перестарались с его задатками предпринимателя, не иначе. — Мог бы сейчас тусить со своим гастером-секьюрити на квартире, — злорадствует младший Хайтани, подливая масла в огонь — угольные радужки его лучшего друга так и сверкают, так и пышут жаром, и это подбивает ещё больше задалбывать его последствиями своей ревности, реализации для которых так и не нашлось: — Не понимаю, как у тебя мозгов хватило договориться с тем, кто на моего брата глаз положил. — Вот будешь работать, как я, тогда и поймёшь, — деловито гундосит Коконой, продолжая бомбить чужую личку. Достаёт из кармана брюк ашкудишку, затягивается, и с новыми силами тыкает по дисплею, выдыхая дым через ноздри. — Бесит эта хуйня, он же не сливался никогда, судя по отзывам. — Но сейчас молчит, — подначивает Харучиё, кивая подбородком в сторону переписки. — Обычно ты на адрес всех пригоняешь, — не унимается и Риндо. Шлёпается обратно на скамейку сбоку от Коко, опять выуживает из кармана красный Харвест в намерении покурить. — Из-за тебя же сюда его вызвал, — Хаджиме на секунду выглядывает из-под своих кудрей, смеряя Хайтани-младшего недовольным, колючим взглядом. Пыхает ашкудишкой — черничной, судя по запаху и цвету, — и блокирует мобильный, моментально убирая его в карман. — И что я слышу в знак благодарности? Ты реально думаешь, что мне было охота сюда тащиться? — Какая честь, Коконой, — насмешливо лыбится Риндо, чиркая кремнем своей зажигалки. Сладкий вишнёвый дым моментально наполняет лёгкие, отвлекая младшего Хайтани от издёвок над одноклассником и — косвенно, — над самим собой. Расслабляется благодаря мыслям о Ране и его ухоженных ногтях, и ждёт, прикидывая примерный ценник на такси — остаётся всего ничего до момента, когда Хаджиме подскочит с нагретого места, чертыхнётся и махнёт на всё рукой. Всё бы ничего, и волнений и забот наверняка бы удалось избежать, но Риндо замечает на просторной площади небольшую несостыковку в количестве трёх разноцветных макушек, что поочерёдно показываются из-за кованого забора. — Не твоя ли клиентура? — раньше всех активизируется Харучиё, обращаясь к Коко и, нисколько не скрываясь, указывает на компанию пальцем. — Какая нахер клиентура? — Хаджиме не без облегчения вздыхает, прежде чем подняться со скамейки и гордо зашагать навстречу. — Вы там не охренели, ребят? Время видели? Первым идёт тот уёбок с лиловыми волосами и каким-то психоделом на худаке. Невысокий, худой — вряд-ли выше самого Риндо, который своей вальяжной поступью уже направляется к точному месту сделки. Мелочь. — Извини за опоздание, так получилось, — примирительно кивает он насупленному Хаджиме, прежде чем полезть в свой шоппер. — Не забудь посмотреть хорошо, чтобы претензий не было. И вот этот рассчитывает подкатить к Рану? Губы младшего Хайтани искажаются в надменной усмешке — я вас умоляю, там подкатывать нечем. Рядом с ним семенит бритоголовая шпала со здоровенной серьгой в ухе. У цыган украл, что ли? По глазам видно, что ему тоже не в кайф тут находиться — рассматривает каждого исподлобья, почти затравленно. — Эй, чел, ты настолько заебался? — ради красного словца окликает его Риндо. …Конечно, я тоже не рад тому, что твой дружок лезет к нашей компании — смалчивает он, и переводит взгляд на рыжую девчонку, остановившуюся в стороне от этих двоих. — Да как-то без разницы, — широкоплечая детинушка с гоповатой манерой речи пожимает плечами, пихая руки в карманы. — Меня они оба достали, так что мы в одной лодке, — вместо него резковато отзывается дамочка, делает шаг вперёд и совсем не по-девчачьи протягивает Риндо руку. — Моветон, мадмуазель, — из-за спины младшего Хайтани язвительно хихикает Харучиё. В процессе диалога и «уместных» торгов, которые берёт в оборот Коконой, выясняется, что рыжая — сестра молчаливого гопника, а тот, в свою очередь, немного «тупой» и «разговаривать с людьми не умеет». Эта информация практически бесполезна — Риндо не запоминает ни подробностей, ни имён. Его больше интересует, что происходит на линии фронта между не на шутку возмущённым Хаджиме и удивлённым Такаши. Не знал, видимо, что у Коко еврейские корни — не по генетике, но по характеру. Стоимость древней олимпийки со свушем в руках Коко за минуту снижается до пяти сотен, первые капли дождя ударяются о макушку, а словоохотливая, но грубоватая девчонка предлагает спуститься поближе к станции и закончить всё там. Риндо, да и все остальные, с ней соглашаются, и резво слетают вниз по ступеням, пристраиваясь сбоку от входа. Из подземки пахнет сыростью и духотой, сверху — мокрым асфальтом и встревоженной пылью. К новым раскатам грома примешивается смех бегущих на Клубную прохожих. Мокрые насквозь — с поплывшим макияжем и одеждой в крапинку. Вестибюль кишит людьми, личка начинает взрываться сообщениями от Рана — видимо, непогода застала и их с мамой, а младший Хайтани с тихой радостью релаксирует у стены, поглядывая на жестикулирующего Коко, поясняющего за пользу каждой потерянной минуты и её пропорциональную стоимость национальной валюте. — Я же её хрен продам потом, да и договаривались мы на одну сумму, — взмахивает рукой Хаджиме. — Не забывай, что я все обещания выполнил, в отличие от тебя. Ты вообще в курсе, что из-за тебя у меня под домом сейчас чел стоит, который приехал забрать уже оплаченную вещь? А погоду видишь? Что мне ему ответить? Пиздит, как дышит. — Триста? — помявшись, предлагает Такаши. — Извини, я не знал, что у тебя ещё одна встреча. Хана ему. — Шутить про такториста? — шепчет Харучиё, пристраиваясь около Хайтани-младшего. — Или не мешать их дебатам? — Как хочешь, — безразлично бросает Риндо, скрещивая руки на груди. — Ты уже ничему не помешаешь — Коко своё дело знает. — И давно он этим занимается? — вполголоса уточняет Санзу. Дождь усиливается — над помрачневшей Клубной уже не гремит, а рокочет и сверкает. — Года два, может, — Риндо поясняет достаточно отстранённо, потому что внимательно наблюдает за любым жестом Мицуи, изучая того, как заправский натуралист. Или законченный ревнивец. Выражение лица этого еблана так и говорит — встретиться с Коко и Ко собирался в полном составе. На косички поглядеть хотел ещё разочек, ага. Фигушки — будь Ран не занят, младший Хайтани всеми правдами и неправдами уговорил бы его остаться дома. — …Вообще, Хаджиме стал заниматься ресейлом после того, как у его друга случилась одна нехорошая хрень, — от нечего делать — тут у Такаши по всем фронтам провал, так что пустых речей с наездами не потребуется — Риндо беспалевно склоняется к уху Харучиё, продолжая рассказывать. — Но знаешь, этот его дружочек не ценит того, что предлагает ему Коконой. Ну, типа совсем. — Зря, наверное? — вяло тянут в ответ. — Наверное зря, хотя мне реально похуй, что будет с их отношениями, — внешне Риндо кажется абсолютно незаинтересованным в происходящем. Зато где-то внутри него ликуют демоны, разливают норадреналин по венам и пляшут чёртову лезгинку на чужих костях. Ему реально трудно оставаться всё той же каменной глыбой без грамма человеческих эмоций, ведь Такаши повержен, а его спутники, потерявшиеся в куче других бедолаг, попавших под дождь, никак не повлияют даже на конечный итог сделки — Коконой за словом в карман не полезет, когда все козыри уже на руках. Санзу, ранее стоявший сбоку, возникает между Хаджиме и Мицуей: — Коко, Ран пишет, что уже выезжает от Лизы. Давай быстрее, а? Риндо недоумённо разевает рот — какая ещё Лиза? Через мгновение догоняет, в чем дело, и размывается в запахе озона и гаденькой улыбке — а Харучиё, оказывается, не лыком шит. — Ладно, пожалею тебя, — моментально подытоживает Коконой, наверняка подхвативший задумку Санзу по наитию. — Сойдёмся на двухсот пятидесяти. Тебе на карту или наличкой? Дела не ждут, да? — Налом лучше, — поджимает губы Мицуя, скользя потускневшим взглядом по стоящему неподалёку Харучиё. На секунду встречается глазами с Риндо, и последнему кажется, что ручки пакета в ладони Такаши, обклеенной какой-то детской хернёй, шелестят громче ветра, стука ливня о гранит, и сотен голосов, утекающих к турникетам. Обломался, да? Не ожидал, что тебя переиграют? В этом многомиллионном мегаполисе не только работодатели наёбывают с зарплатами. — И всё-таки, я люблю дождь, — на границе слышимости произносит Харучиё, но донельзя довольный и изрядно повеселевший Риндо умудряется уловить его слова. — Почему? — скорее ради приличия спрашивает он, поглядывая на тёмную кромку неба. — Да так, скучная тема, — отмахивается Санзу и утыкается в мобильный. Впрочем, младшему Хайтани это действительно неважно.