Станция "Ночной бульвар"

***

— Да сколько можно-то, а? — сокрушается Хаджиме, недвусмысленно ёрзая на стуле. — Сколько я захочу, — насмехается младший Хайтани. Припадает ко рту Коко будто на пробу — тот несдержанно охает, податливо пропуская Риндо дальше. Пальцы мнут края футболки до треска — бедный, блять, Пинхед, отвернись и выйди нахуй из комнаты. Бедный, блять, Коконой, ведь прочувствовать весь спектр не удаётся — младший Хайтани пару раз сухо прихватывает верхнюю и отстраняется. — Скажи, что хочешь разбудить Рана своими стонами, — сбивчиво шепчет он, задевая губы Хаджиме своими. Спускается ниже, выводит витиеватые линии под подбородком, поддевает носом — Коко закусывает губу и вскидывает голову, позволяя себя ласкать. — Скажи, что хочешь, чтобы Ран приревновал нас, — касания становятся жёстче, пальцы смыкаются на шее сильнее прежнего — не больно, но по-собственнически, властно. — Ты же знаешь, что он будет зол, когда увидит нас вдвоём? А знаешь, что будет дальше? — его глубокий голос достигает границ подсознания и поломанного самоконтроля Коко — он терпеть не может азартные игры, потому что всегда остаётся в аутсайдерах. Против Риндо нечем сыграть. Какие бы тузы ни хранились в рукаве, Хаджиме не сможет их применить — Риндо вечно мухлюет, путает и выводит на эмоции, словно выжидает удобного момента для того, чтобы атаковать. Перехватить запястья, завести над головой, толчком прижать к стене. По-крайней мере, хочется именно так. Коконой в предвкушении дёргает кадыком. Хмурится, метая глазами невидимые молнии: — Ты сейчас довыёбываешься. — Как-то похуй, — посмеивается Риндо между влажными поцелуями, игриво покусывает нежную кожу, поднимается к щекам и носу, превращая свои заигрывания в чёртов цирк для млашдеклашек. Коко готов загрызть его со злости, клацнуть зубами на ухе или на плече — куда быстрее доберётся. Никуда — потешается внутренний голос, знающий куда больше, чем сам Хаджиме. Потому что в следующую секунду Риндо снова целует. И уже по-серьёзному. Грубо и страстно, как умеет. Его губы сцепляются с губами Хаджиме, выбивая из лёгких последнего невнятный свист. По коже расползаются приятные мурашки — ощущать жёсткость его прикосновений теперь получается в полной мере. Риндо прерывисто прихватывают то верхнюю, то нижнюю, не позволяя вдохнуть ничего, кроме обоюдного, опьяняющего желания. Коконой пылко отвечает, изгибаясь навстречу — он ведь нифига не святой, каким прикидывается при посторонних. Облизывает язык, ласкающий его дёсны, нескромно охает в чужой рот, показывая, насколько ему нравится, обвивает широкий торс руками. Мышцы под подушечками почти каменные, почти раскалённые — Хаджиме цепляется за них, греется, впиваясь ногтями в лопатки. — Эй, выдержишь этот ритм? — младший Хайтани внезапно отрывается от покрасневших губ и вопросительно сталкивается с Коко носами. Рука ведёт ниже, жёстко зажимает гладкую кожу сквозь ткань — Хаджиме подставляется, эротично закусывая нижнюю. Он распалён, но следит за каждым движением, прикидывая, как далеко может зайти любовь Риндо к ритмичным трекам. Пальцы последнего обхватывают сосок, зажимают, выкручивают — хлопковая ткань чувствительному телу точно наждачка, и Коконой поскорее хотел бы избавиться от неё. — В прошлые разы именно ты был слабоват, — шепчет он, оглядывая лицо младшего Хайтани из-под дрожащих ресниц и, как и всегда, первее прочих ласк раздвигает ноги — ему нравится поддаваться после обоюдных выкидонов. Ему нравится бросать Риндо вызов. Откровенно бесить его — тот всегда ведётся. Тот всегда начинает хищно улыбаться в поцелуй, кусаться и вылизывать шелковистые щёки изнутри, заметно напрягаясь. Слюна стекает по подбородку, Коко пиздецки душно, но кондиционер над головой здесь никак не поможет, да и окна в тесный двор безопаснее не открывать. Их должен слышать только Ран, правильно? Правильно — Риндо глухо рычит, подхватывает Хаджиме под талию, дёргает со стула. Холодный пол сейчас напоминает шумные танцполы, которые так ненавидит занудный Коконой, а резкие движения Хайтани-младшего под ритмичные биты, подёрнутые белым шумом, выглядят отчасти устрашающе. Из-за музыкального сопровождения происходящее между ними похоже на дикий танец двоих идиотов, накидавшихся марками и алкоголем в каком-то блядушнике. Но вокруг царит порядок, а оба участника процесса абсолютно трезвые. Лихорадочно обвивают друг друга руками, покачиваются в приятном полумраке, расслабленно сплетаются языками. Коко стонет вслух, растекаясь звонким голосом по блеклым стенам, обмякает, повисая на тёплой шее, судорожно вплетает пальцы в яркие, непослушные волосы. Нет смысла отшучиваться — Риндо идёт его инфантильность вкупе с суровым, дохуя взрослым взглядом и не менее взрослыми желаниями. Коконой прижимается вплотную, скользит языком и дрожащими стонами по ключицам, вслушивается в ответное мурчание, потирается о бедро разгорячённой, требующей внимания плотью. Риндо толкается навстречу, сопит на чёртового Пинхеда, который грозно смотрит за ними двумя с принта на футболке, хаотично гуляет руками вдоль ровных позвонков. По шумному дыханию, заглушающему ебучий фонк, можно угадать, до какой степени Хайтани-младший возбуждён — Хаджиме щурится совсем по-лисьи, извивается в объятиях, терзая его фантазии своими приоткрытыми губами и редкими постанываниями. Годы бегут быстрее, чем ток по подушечкам шершавых от постоянных тренировок пальцев — Риндо чувствует исходящую от Коко прохладу вперемешку с лёгкой испариной. Язык широко лижет его обманчиво хрупкую шею, собирает с неё капельки влаги, пока руки всё увереннее скользят вверх. Мнут бледную, почти фарфоровую кожу, проходятся по рёбрам, пересчитывая каждое, и наконец задирают футболку. Как хорошо, что раздеть распалённого Коко даже проще, чем синхронно щёлкнуть пальцами, танцуя под дурацкие песни из древнего магнитофона — он сам прерывает поцелуй, отклоняясь назад. — Додумался стащить её с меня, — фривольно бросает Хаджиме, поднимая руки. Облизывается, сверкает расширенными зрачками. Красивый, сука. Слишком красивый для того, чтобы часами корпеть над учёбой. Риндо дёргает щекой, без слов намекая, что кое-кто вскоре получит за очередное замечание. Стягивает футболку, швыряет в сторону — Пинхеду не суждено увидеть их грехопадение. Пусть остаётся на экранах и принтах супримовских коллабов. Ласки набирают обороты, руки мнут гибкое тело ещё ощутимее, перестраивают под себя так, чтобы до красноты и следов от пальцев. Обводят дугой, переходя на спину — теперь можно припасть грудью к главному источнику мелкой дрожи в натренированных мышцах. Риндо рвётся к нему, трётся, часто дышит — в такт безумному сердцебиению и прикрытым от наслаждения векам. Он слишком любит телесный контакт, он слишком обожает трогать фарфоровую спину с проступающими сквозь кожу костями, слишком привязан к худобе Коко и к его изящному телу. Риндо никогда не думал, что его одноклассник и сосед через два дома когда-нибудь будет упираться в бедро своим взведённым, скользким членом, стонать от его касаний и зализывать свои раны от прошлых отношений, раскрывая блестящие от поцелуев губы в предоргазменном вскрике. Риндо никогда не думал, что у него самого будет так часто биться сердце при виде его бледных ног и колючего, едкого взгляда. Риндо никогда не думал, что Ран примет этот поворот событий и согласно кивнёт на один вопрос. Ты ведь не против, что Коко будет с нами? Ты ведь не против, что Риндо приспустит с себя бельё, толкнет Хаджиме к столу и подсадит на холодное стекло, выдержавшее уже с десяток таких же разрушительных землетрясений? Разрушительнее того, что сносит дома до фундамента и отбирает человеческие жизни, может быть только бешеный шквал эмоций в мыслях младшего Хайтани из-за того, как Коконой обнимает его ногами и сводит их внизу вместе. Риндо завороженно наблюдает за каплями смазки, стекающей по пиздецки красивому члену Хаджиме, в ревностном порыве обхватывает его своими пальцами — всё тепло сосредоточено здесь, а не за окнами, где расцветает непривычно жаркий май. Хаджиме толкается в неё, пропускает тихий, протяжный стон, ввергающий в небытие похлеще музыкального транса. Кладёт ладонь на плечо, притягивая к себе, хмыкает на ухо, и тягуче-медленно прикусывает за мочку. — Любишь меня, а, Риндо? — шепчет он на границе слышимости и снова целует — вдоль ярёмной вены, вдоль гомона улиц и расцветающих весенних полей. Он не может не знать ответа. Ему он и не нужен — младший Хайтани вместо бессмысленных слов прихватывает губами алый ореол, обводит языком, добиваясь прерывистых всхлипов. Ещё. Ещё. Ещё. Ласкать слух резкими переменами в этом звучном голосе — самое приятное, что может происходить в ночь на понедельник. Кухня погружается в привычную тишину — очередной трек подходит к завершению. Дальше — больше. Младший Хайтани в ожидании поглаживает Хаджиме между тонких ляжек. Ухмыляется — ощущает, как самое желанное загнанно пульсирует у него в кольце из пальцев. Задевает уретру, распределяет липкий предэкулят по всей длине. Стать единым целым для них двоих невозможно, как и словить дисконнект с реальностью — Коко из настоящего мира, Коко не оторван от общества и прилежно следует всем общепринятым нормам, в отличие от обоих Хайтани. Пусть это так, пусть они разные — Риндо мечтает хотя бы создать видимость того, что они одинаковы не только возрастом, местом учёбы и адресом регистрации. Ложится в раскрытую ладонь своим членом, притирается к коже Коко, принимаясь нерасторопно ублажать обоих. Взмокшую кожу раскачивает тёплыми волнами, кровь приливает к ушам — Риндо очарованно оглядывает Хаджиме, чья дрожь в коленях и хмурые брови целиком и полностью из-за него. Странно понимать, что ты связан с тем, с кем это не должно было случиться. Думать много не получается, потому что Коконой вновь реагирует так, как хочется — откидывает голову назад, выгибая шею, шипит и ругается, требует продолжать. Риндо подаётся навстречу, осыпает его грудь частыми поцелуями, размашисто двигает рукой, блять, слишком мокрой от них обоих рукой, стонет и сам. Громко, классно, блять, это божественно. Обнажает зубы, кусает тонкую, отливающую синевой кожу, чувствуя, как пальцы Коко исступлённо массируют его затылок. Вопросов про контроль качества задавать не стоит, ведь главный знаток определённо доволен — изящная ладонь мелко подрагивает, царапает и содрогается. Доверие — опасная штука. Риндо боится его не оправдать и постоянно борется с собой, если в голову закрадываются обрывки воспоминаний про людей, окружавших Коко прежде. Их глаза видели его. Его, такого же беззащитного и раскрытого. Такого, что хочется подмять под себя и слегка придушить. Несильно, ласково скорее, вперемешку со смазанными поцелуями и жёсткими толчками — ему обязательно понравится. Разговоры по душам с Раном не раз сводились к одной и той же риторике. Как не отдать Коко никому из тех, кто остался на пройденных рубежах? Как не сорваться и не выловить на летних каникулах того, кто под стук колёс подвижного состава уехал к северным ветрам и бесконечным клеткам дворов-колодцев? Вопреки пугающим мыслям и горящим без капли спирта венам, доводить до конца одними лишь руками — на горле или члене, — никто никого не будет. Они просто не торопятся — есть ещё несколько часов во власти ночи и бликов дворовых фонарей сквозь жалюзи. Риндо развязно целует припухшие от ласк губы, слизывает с них слюну, слушает тихие постанывания и сладкое, обволакивающее с головы до ног тягуче-мягким «я хочу кончить от твоего члена». Честность очень подходит Коко. Впереди тот момент, когда он повернётся спиной, выгнется в пояснице и встанет на носочки, роняя грудь на стол. Впереди тот момент, когда он хватит себя за ягодицы, вызывающе взглянет из-за острого плеча и снова съязвит. Самое важное в процессе наступает быстрее, чем успевает закончиться кассета. Смазки под рукой нет, презервативов — тоже, а медлить сейчас напрямую означает сбить настрой и нарваться на чёртову перемотку к началу. Хаджиме сдувает со лба налипшие волосы, хрустит щиколотками, растягиваясь на столе — Риндо подхватывает его под живот, мягко поглаживая, льнёт со спины, наощупь ловит ладонью мягкий рот, раздвигает тонкие губы, толкается внутрь пальцами. Жаль, что спереди толкаться в Коко не так приятно, как сзади — младший Хайтани не так сильно фанатеет от минетов, как от обычного секса. Реально жаль, ведь Коконой сосёт умело, не касаясь зубами, словно представляет на месте среднего и указательного член Рана — причмокивает, мелодично мычит, обводя по кругу языком, втягивает глубже. Самого Риндо уже буквально потряхивает в напряжении, нервы находятся на высшем из возможных пределов — музыка подначивает. Плейлисты, составленные главным ценителем фонка и хип-хопа в их скромной семье, всегда движутся к своему апофеозу ближе к концу. В мыслях отсчёт — четыре трека. Самый жёсткий — третий. Важно успеть помучить Коко под него, заставить кричать сильнее, чем могут оглушить колонки. Пик безумия настигает в тот момент, когда младший Хайтани проводит пальцами между двух аккуратных ягодиц, легко надавливая на растянутые — вместе с Раном, — мышцы. Риндо стоически терпит, водит по кругу. Раззадоривает обоих, сжимая челюсть покрепче — жарко, волнительно жарко, но снимать из одежды уже нечего. Вид со стороны на распластанного по столу Коко самый что ни на есть потрясный — младший Хайтани вводит внутрь сразу два, отклоняется в сторону и завороженно наблюдает, как алые нити губ раскрываются в немом крике. Хаджиме дотягивается пальцами до стеклянных краёв, сжимает вокруг фаланг Риндо бархатистые стенки. Как же ему хорошо, блять — Коконой равно постанывает, ведёт задницей навстречу, насаживается, имитируя медленные толчки. Вторая ладонь Риндо спускается от впалого живота вниз, обводит лобок, обхватывает член у основания и, огладив все нежные вены, смыкается на головке. Влаги там однозначно больше, чем в пересохшем рту и меж ягодиц, где указательный и средний вбиваются до костяшек — Коко шипит, эротично виляет задницей. Уши ловят стон за стоном, впечатывают в себя собственное имя, произнесённое самым развратным голосом на свете — Коко слишком кайфует от предварительных ласк. Хорошо хватать его мягкие серебристые волосы и тянуть на себя, толкаясь глубже. Уже не пальцами. Уже целиком — Риндо рычит от удовольствия, Коконой скулит, хватая ртом воздух. Вокруг всё плавится, голову крутит в центрифуге, и упереться лбом промеж взмокших лопаток, чтобы не сойти с ума окончательно кажется Риндо самым правильным решением. Он целует сладкую кожу, скользит губами вверх по позвонкам, ритмично вбивается внутрь, придерживая бедро Коко второй ладонью. Шлепки кожи о кожу тонут в громких стонах и музыке, а младший Хайтани утопает в экстазе — там, внизу, где его принимают полностью, слишком восхитительно, чтобы оставаться в своём уме. Пальцы Коко соскальзывают по стеклянному столу, хватаются за бёдра Риндо, впиваются ногтями, вжимая его глубже. Горячо, безумно горячо и приятно — младший Хайтани мгновенно ускоряет темп, сбивается с битов, пропуская своё сознание сквозь смесь двух голосов. Похуй на музыку. Зачем делать что-то в такт песне, если можно делать быстрее и жёстче? Трахаться с Коко под фонк — особый вид искусства. Фонк — хаос, а Риндо — и того хуже. Щелчок. Забытие, в котором пребывают оба, нарушается — у магнитофона из ниоткуда возникает Ран. Заспанный, с помятым подушкой лицом и лохматыми волосами. Явился всё-таки, а Риндо-то уже не надеялся. Не, сказать что его брат очень довольный. Скорее никакой — плетётся к холодильнику, безучастно косясь на обоих, подтягивает сползшие с бёдер пижамные штаны, широко зевает. Младшего Хайтани это не останавливает — он подхватывает замершего Хаджиме под шею, отнимая хрупкое тело у стола, прижимается грудью. Ладонь чувствует его запредельный пульс и капельки холодного пота. Смазывает их, растирает — Риндо толкается медленно и плавно. — Хочешь позвать его? — довольно мурлычет он на ухо. Впереди, из-под растрёпанных серебристых волос, раздаётся невнятный звук — Хаджиме сжимается ещё теснее. Мокро выдыхает, кивает. Стесняется? Вряд-ли. Скорее, гордость не позволяет пригласить Рана — он любит втроём. Младший Хайтани успокаивающе целует Коко в плечо, плавно двигая бёдрами, спрашивает погромче, и уже у старшего брата, выискивающего что-то в холодильнике: — Не хочешь составить нам компанию? Тот неторопливо оборачивается на обоих, откручивая крышку шоколадного коктейля. Облокачивается на столешницу, отхлёбывает из картонной коробки. Разговоры в духе фильмов Тарантино, кажется, входят в чат. — Вы. Меня. Разбудили, — чеканит Ран и, не выпуская из руки пакет с коктейлем, указывает пальцем на каждого. — Как думаете, хочу ли я присоединиться, если в спальне меня ждёт ортопедическая подушка? — Кто тебя знает, — скалится Риндо, водружая подбородок на плечо Хаджиме. Гладит того по горлу, щурится. — Знаешь, что втроём будет веселее? — Знаю ли я? — Ран задумчиво мычит и деловито вскидывает брови, дескать, достаточно ли выгодно для него такое предложение? Менеджеры по продажам с пыльным дипломом юрфака в шкафу иначе и не думают. — О да, знаю, но у меня есть вариант получше. Хаджиме глядит на него из-за прилипших к щеке волос, наливается краской всё сильнее — Риндо продолжает посапывать в шею и двигаться внутри, издевательски медленно раздвигая собой тугие стенки. Пальцы царапают стол, голову ведёт грохнуться туда же — эти двое никогда не стесняются в выражениях и всегда горазды на различные выходки. — И что же за вариант? — хрипловато переспрашивает Риндо, скользя губами по загривку Коко. Коробка с коктейлем отправляется обратно в холодильник — Ран зачёсывает фиолетовую чёлку, расплывается в своей обворожительной улыбке, снова подтягивает брюки, и шире прежнего зевает: — Оба должны мне по отсосу. И завтраку в постель, — загибает палец он, разворачиваясь к двери. Риндо хихикает в серебристые волосы — пиздец братик обленился после выхода на пятидневку. Коко закусывает губу — лучше уж зарядка, чем утро у плиты. Древний магнитофон от Сони снова принимается крутить кассету, заполняя четыре стены ритмичной музыкой — Ран опять нажимает на кнопку и замирает у выхода с кухни. — Кстати, я тут духи одни интересные присмотрел, — оборачивается он через плечо, подмигивая обоим: — Какие именно — покажу, когда пойдём в косметический. Жду от вас «сюрприза», мудилы. Хлопок двери ознаменовывает не только продолжение романтичного секса под фонк, но и несколько нервных смешков — Ран никогда не выбирает дешёвые «подарки».