***
Риндо не собирается идти дальше шлагбаума, у которого тормознуло такси, Риндо небрежно протирает запотевшие очки манжетом, торчащим из-под ветровки и видит искомое уже издалека — стоит только дверям, ведущим на юридический факультет, порывисто распахнуться. В подсах ритмично долбит фонк, пальцы, лениво водящие по погасшему дисплею айфона, слегка ломит от поздаебавшей ноябрьской мороси. Рану, кажется, плевать на осень в целом и на сегодняшнюю непогоду в частности. Он у всех на виду, как всегда в кольце из гогочущих по хуйне однокурсников, статный, весь из себя гордый. Сумка с макбуком через плечо, шаг от бедра, волосы распущены, борта распахнутого пальто — отец всё-таки раскошелился на Боттегу Венету, — колышутся в такт грациозной модельной походке. Спасибо эпичному музыкальному сопровождению, Риндо едва не давится истеричным смехом, сопоставляя биты с движениями брата. Горло дерёт, в груди приятно трепещет, младшему Хайтани в совокупности до усрачки весело, причём настолько, что хочется цепануть первого попавшегося прохожего, кивнуть на Рана, треплющего языком направо и налево, и ляпнуть что-нибудь двусмысленное, что-нибудь в духе «смотрите, мой идёт», состроив при этом максимально важную и невозмутимую рожу. Обратите внимание, как он обходится со своими волосами, заправляя двухцветные локоны за ухо, как щурится и улыбается, перехватывая сигарету пальцами, а затем отвернитесь и намотайте себе на ус: представленный экспонат руками трогать строго воспрещается, близко дышать нельзя, а поклоняться разрешается исключительно молча. Почему? Да потому что младший Хайтани единственный, кому дозволено касаться этого парня мечты, сошедшего со страниц сопливых девчачьих книжонок. Сходит он, правда, чересчур неторопливо — то с одним прощается, то с другим, то в телефоне что-то набирает, зараза, тычет кому-то в лицо, хихикает, выпуская облака вишнёвого — другое он не курит — дыма в пасмурное небо. — Специально что ли? — сердито бормочет Риндо. Затем демонстративно закашливается, заранее корча из себя гриппозного больного — чтобы Рану, притормозившему от него в нескольких метрах, было хоть немножечко стыдно за то, что отвлёк своего брата от праздного лежания на диване после комплекса изнурительных домашних упражне… — Ну что, заждался? Знакомая обворожительная улыбка, обращённая к младшему Хайтани, вмиг расплющивает все его мысли. Пальцы потеют, внутри становится сладко-сладко, будто вместо мозга у Риндо вишнёвый милкшейк (такие вообще бывают?), а вместо мышц — паутина из сахарной ваты, готовой расплавиться от одного неосторожного прикосновения. Не дожидаясь ответных нежностей, Ран подаётся вперёд, рассекая толпу своих друзей, и расставляет руки для торжественных объятий. Риндо опасливо отшатывается — он по своей натуре достаточно скуп на внешнее проявление эмоций, если это не неистовый ржач над чем-нибудь аморальным, а тут ещё и у всех на виду, и ладно бы у незнакомых, с незнакомыми не страшно. — Ты ещё дольше мог прощаться со своими придурками? — младший Хайтани хмурит свои светлые брови, отступая за шлагбаум с артистичным негодованием, попутно убирая наушники в кейс. Тоскливая морось хлещет по щекам. Под кожей, прямо там, где сплетаются воедино черепки на парных тату, издевательски тепло. — Я, бля, ебал столько ждать, договорились же по времени, — погромче добавляет он, оглядываясь через плечо, чтобы не оступиться. Ран понимающе подмигивает, огибая разделяющее двоих препятствие. — Подождал же, ничего не случилось. В конце-концов, ты мой младший брат, а они… — выдержав паузу, недоговаривает он. — Ты и сам знаешь, так ведь? Презрение, мелькнувшее в манящих раскосых глазах всего на секунду, говорит само за себя. — …Ты прости уж, надо держать планку лучшего парня на потоке, — миловидно щурится старший Хайтани и едва заметно кивает в сторону, за один из облезших, разросшихся кустов. — Ещё несколько минут мозгоебства и они разойдутся. Театральные постановки прямо посреди улицы — что-то наподобие личного свода законов братьев Хайтани с кучей положений под грифом «секретно», потому что только через такую детскую игру можно показать то, что осудят буквально все, за исключением Коко, и, пожалуй, Санзу, которого с первого дня их знакомства не увлекает ничто, кроме кудрей Хаджиме и его же стервозной, падкой на ссоры натуры. Риндо хотел бы так же таскаться за Раном, как это делает Харучиё, подыскивающий любые удобные поводы для контакта с Коко. Риндо, откровенно говоря, завидует Харучиё, наплевавшему на возможное осуждение. Не без причин наплевавшему, конечно, ведь подобное бесстрашие свойственно лишь тем, кому всё сущее уже без надобности — Санзу как раз-таки нечего терять. Братьям Хайтани, в свою очередь, нельзя учинять ничего из опрометчивого — у них есть популярность и социальный статус, не поддающиеся корректировке. Рождённые с золотой ложкой во рту, они с самого детства были окружены вниманием, приковывали восхищённые взгляды и частенько становились центральным звеном в цепочке слухов, разносившихся по школе. Интересно, как бы оно было, окажись они простыми парнями из провинции, живущими в какой-нибудь панельной халупе… — Подвис? — щёлкают перед носом. — Можно выдохнуть, все ушли. Мыслительные процессы в мозгу Риндо обрываются. Изящные пальцы Рана по-глупому жамкают воздух, интеллигентная походка сменяется придурочно-насмешливой, а в гиацинтовых радужках, выглядевших только что до безобразия надменными, поблёскивают совсем иные, азартные искорки. — Парни не поймут, если я так легко их брошу, ты же знаешь, — тихонько объясняется Ран, поправляя сумку. Сторож из крохотной будки сердито пялится на обоих — Риндо, идущий параллельно второму по счёту шлагбауму, прямо-таки чувствует бритым затылком, что тот вот-вот выскочит и расщедрится на наезды. — Парни в итоге довольны, а я, твой ненаглядный братец, нихуя не доволен, — вполголоса проговаривает Риндо, борясь с желанием подхватить старшего на руки и утащить в неизвестном направлении. Плохой Ран. Настолько плохой, что отпускать не хочется. — Недоволен тем, что пришлось ждать, или же тем, что я не захотел рассказать тебе, куда мы сейчас пойдём? — его игривый голос всё ближе и ближе. Чистые Сен-Лорановскими челси шлёпают по лужам. Ну, теперь уже не такие чистые — брови Риндо невольно ползут вверх. Для него не секрет, что Рану до фени грязь, хотя обычно такая метафора напрямую относилась к львиной доле окружающих, а не к настоящей грязи, которой он безумно страшился. — Ты на меня обидку кинул, малыш? — старший Хайтани виновато дует тонкие губы, останавливаясь в метре напротив. — Или не понял? — добавляет он двусмысленно. Гигиеничка на верхней матово блестит, и это, пожалуй, слишком красиво, настолько красиво, что Риндо хочется натянуть на них с Раном бетонный саркофаг, и навешать кучу турелей на внешний контур, чтобы никто и никогда не смел даже фантазировать об их существовании. — Нет, просто ты заебал меня дергать, пока я пытаюсь расслабиться дома, — щёки против воли начинают пылать, Риндо слегка подпрыгивает, упираясь подошвами кроссовок в бордюр, и выплёвывает уже бессмысленное: — Бесишь меня. Вот, короче. — Какой ты вредный, Риндо, — Ран не теряет своей многообещающей улыбки, делая широкий один шаг вперёд. — Люблю тебя за это. Ну не за это, а вообще за всё. Секунда — и мягкие, ласковые ладони брата обвивают крепкую талию сквозь несколько слоёв одежды и тянут к себе. В животе сводит от радости и неконтролируемого приступа немого обожания — старший Хайтани слишком хорош для того, кто пользуется славой главного тусовщика в тесных кругах своего университета. В подавляющем большинстве, тусовщики те ещё говнюки, а Ран ни капли не такой, по крайней мере с близкими — на оставшиеся восемь миллиардов Риндо пофиг. — Обними меня, ну, — по-кошачьи мурлычет старший, прижимаясь со всей нежностью, на которую может быть способен. Бархатистое дыхание опаляет кожу, тонкий аромат Лост Черри кружит голову, и Риндо без особых усилий сдаётся — нетерпеливо, по-собственнически льнёт в ответ, забираясь продрогшими пальцами за кашемировые борта пальто, оглаживает плавные изгибы точёной талии сквозь тяжёлый шерстяной свитер. Щупает, ухмыляется. Стройное тело Рана не сравнить ни с чем — даже античные статуи из картинных галерей не такие идеальные. Идеален только Ран — на манер сумасшедшего думает Риндо, оставляя лёгкий поцелуй у него за ухом. Старший Хайтани вздрагивает, тихонько хихикает в шею, невыносимо уязвимо и честно ласкается, притираясь гладкой, чуть прохладной щекой. — Поцелуй ещё, меня сегодня препод по теории права похвалил, — горделиво мурлычет он. Риндо тянет рот в улыбке, зарываясь носом в прокуренные вишнёвым Харвестом волосы, припадает пухлыми губами к скуле, и сжимает свои толстые пальцы чуть крепче, трогая подставленное ему тело без какого-либо стеснения. На ухо выдыхают, под подушечками ходят натренированные косые мышцы, но Риндо интересуют не они, а выпирающие кости. Рёбра Рана только кажутся хрупкими — стоит только вспомнить, какие позы они выдерживали и как непокорно упирались в грудь во время секса, и любое волнение касаемо их целостности мигом улетучивается. Возбуждение пробуждается неожиданно быстро, накатывает само собой, лопается и шипит, точно пузырьки в газировке. Ткань на широких штанах натягивается, младший Хайтани слегка прижимается к бедру брата, показывая тому, какие слабые у него нервы, когда дело касается близости, и рвано выдыхает, целуя снова и снова — то в нос, то в щёку, то в шею, но только не в губы, иначе… — Подожди, у меня для тебя реально крутецкий сюрприз, — сбивчиво шепчет Ран, задевая кожу чуть приоткрытым ртом. — Поехали, я сейчас вызову такси, чтобы ты про «опять пешком» не ныл. Риндо неохотно разжимает пальцы и послушно отстраняется, захлёбываясь от негодования. Дело ведь не в пеших прогулках.***
Доподлинно неизвестно, насколько отчётливо все воспоминания, связанные с Раном, врезаются в память, но такого вот поворота событий в их жизни, пожалуй, не случалось ни разу. Да, были хаты рандомных типов, где творилось редкостное мракобесие, достойное отдельных статей на Пикабу, были прокуренные, тёмные кальянные с неоновой подсветкой под потолком, сломанным вай-фаем и дерьмовой сотовой связью; были ночные клубы с пьяными драками, окровавленные морды кислотников и откуп от ментов, пытавшихся загрести Риндо, как несовершеннолетнего, незаконно оказавшегося в увеселительном заведении; были и дорогие, роскошные рестораны, где каждый шаг и вдох анализировался улыбчивыми официантами, приносящими мизерные порции на широченных тарелках, от однотипного вида которых есть хотелось только больше; были даже скромные перекусы в маке и на лавочке у подъезда, просто потому что так хотелось. Пальцев не хватит сосчитать всё остальное, но младшему Хайтани определённо нужен хотя бы один лишний, чтобы отметить именно это место. — Ты сейчас не прикалываешься? — недоверчиво переспрашивает он, читая название вывески. — Какая ещё «Пацанская»? Морось после недолгой поездки в тёплом салоне такси — что тоже необычно для Рана, — пробирает до костей, прохожие сиротливо кутаются в капюшоны и зонтики. Младший Хайтани ведёт плечами в попытках согреться, а его старший брат лишь отрицательно мотает головой и на полном серьёзе обводит ладонью череду металлических ступеней, приглашая войти. — Парни долго уговаривали меня попробовать, сказали, здесь относительно вкусно, — заявляет он. — Это как бы и есть сюрприз, вы же с Коко ходите во всякие пиццерии. Ступеньки глухо лязгают под бараньим весом Хайтани-первопроходца, Риндо выпячивает губу, удивлённо приподнимая брови, и идёт следом, читая название вывески во второй раз. Бред какой-то, точно бред — морщится он, распахивая дверь. В тесном помещении душно, стойки у окна забиты работягами и мигрантами, над ухом звенит колокольчик. Младший Хайтани для убедительности моргает, силясь не отпустить какую-нибудь дурацкую шутку, переминается с ноги на ногу, ощущая себя лишним. Он бы ни в жизнь не поверил, что его брезгливый старший брат, сосредоточенно изучающий прейскурант цен на деревянной доске над кассой, потащится в ебучую шаурмечную. Осознание реальности происходящего подкрепляется стойким запахом прогорклого масла, лютых специй и мяса, намертво въедающихся в волосы за считанные секунды. Повар-кассир — или как их тут называют? — терпеливо дожидается заказа, перебирая стопки из самсы на витрине голыми руками. — Не, типа ты сейчас не шутишь? — снова уточняет Риндо, выглядывая через плечо старшего. — У тебя температуры нет? Ран оборачивается, развязывая кашемировый шарф. Гиацинтовые радужки уязвлённо сверкают. — Не шучу, Риндо. Выбирай, какую хочешь? Быть того не может, это просто глюк, сейчас они должны развернуться под возмущенные восклицания Рана про антисанитарию и выйти отсюда. — …Тут мексиканская есть, посмотри, — вместо этого сообщает тот, кивая на меню. — Закос под твоих этих борцов, может такую хочешь? — Они из Бразилии, — машинально поправляет младший Хайтани, оттягивая воротник пальцем. — А какая разница? — искренне недоумевает Ран. Фантазии одноклассниц о крутом мажоре, не знающем про существование подобных забегаловок, дают трещину за трещиной — Ран выбирает в сырном лаваше обоим, потому что Риндо подвисает болванчиком, находя ситуацию карикатурно-комичной. По столешнице ползёт упитанный таракан, направляясь к рукавам пальто за полмиллиона, младший Хайтани чётко видит, как этот рыжий паразит шевелит усами, ужасается, и благоразумно оттаскивает Рана к высоким стульям, дабы не портить впечатление от визита. Отравится — поймёт. Потолстеет хоть на двести грамм — всю плешь проест и поедет к диетологу. Но Ран не понимает и не беспокоится, Ран ёрзает на неудобном стуле, поправляя подол пальто, хлебает растворимый кофе три в одном и манерно жуёт шаурму, делясь с Риндо вкусовыми ощущениями. Густые волосы чудом не попадают в соус, гигиеничка с губ стирается окончательно, верхняя краснеет от горячего напитка, за километр воняющего штукатуркой. Риндо отодвигает свой стаканчик в сторону и подпирает подбородок рукой, разглядывая длинные ресницы брата, подведённые тушью. Лост Черри больше не пахнет, кашемир кажется не таким уж и дорогим и вообще смахивает на акрил — спасибо Коко за бесплатные курсы по материаловедению. Неужели вот так бы оно и было, живи они в жопе мира? Риндо задумчиво тыкает по оправе очков, оглядываясь на остальных посетителей. Те говорят на своём языке или просто о своём, копаются в телефонах, и спокойно себе трапезничают. Ран по-прежнему остаётся воспитанным и обособленным, хотя именно здесь и сейчас в нём можно разглядеть нечто уязвимое, разделённое надвое. — Тебе нравится тут? — шокированно произносит Риндо, двигая стаканчик со своим кофе обратно. Ран воровато озирается по сторонам, но ничего не отвечает. Нет, он определённо наслаждается — хрустит и причмокивает, запивая всё безвкусным кофе, нечленораздельно мычит. Риндо всё так же угрюмо косится на свою нетронутую порцию. Аппетита нет по понятным причинам, зато есть растерянность, граничащая с оцепенением. Что делать-то? Не будет ли хуже, если Ран переест, а потом будет рвать на себе волосы из-за переживаний по поводу своей фигуры? — Мне как-то неловко самому всё есть, — внезапно признаётся тот и просяще глядит в глаза перед новым укусом. Младший Хайтани упирается локтями в столешницу и озадаченно надувает щёки. Он не может игнорировать смесь из радости и смятения в этом некогда харизматичном взгляде. Подостывший кофе горчит на языке, оседая плотным слоем из соевых сливок и сахарного налёта, Риндо тянется к шаурме и устремляет взгляд за стёкла. Быть может, Рана тоже заебало прикидываться?