Станция "Ночной бульвар"

***

Ещё один день, по прошествии которого Коконой вколотит пару гвоздей в крышку собственного гроба. Он не параноик, он просто доверяет своей интуиции, внутренний голос которой внезапно напоминает про ту чёрную кошку, выскочившую перед ним на тротуаре в самый неподходящий момент. Между прочим, дурные приметы это вам не шутки, их не от балды придумали, а выявили благодаря многовековой практике. К тому же, Хаджиме, прослывший редкостным душнилой, не поверил бы ни в одну из них, не испытай он на собственной шкуре все плачевные последствия. Вынес мусор ночью — упустил годный айтем. Помыл полы затемно — с утра отдавили ногу и изгадили новую обувь. Уронил нож — притащился этот розово… За рёбрами пронзительно ёкает. Коконой хмурится, сжимая в ладони ледяной корпус Айфона. В личке висят несколько непрочитанных диалогов со школьниками, последнее сообщение от Санзу датировано полуднем и обозначено смазанной фотографией потолка в зале. Возможно, Коко не стоит так опасаться всего, связанного с суевериями, но за те шесть часов, что он провёл в застенках школы, не произошло ничего подозрительного. Вообще ничего не произошло, что могло бы попасть под категорию «из ряда вон», хотя тот тип, к которому они с Риндо поехали сразу после уроков, упрямился до последнего, не желая уступать в цене на куртку. А это значит только одно — самый пиздец ещё впереди. — Пройдёшься со мной ещё немного? — играя желваками, просит Хаджиме. Младший Хайтани, невольно ставший последним островком безопасности для своего лучшего друга, поправляет лямки рюкзака и согласно кивает. Под массивной аркой, уводящей их прочь с просторной и многолюдной Верской, хочется остаться подольше, невзирая на голод и прочие факторы — Коко стоически выдерживает сильные порывы ветра, закутывается в глубокий капюшон и прячется за колонну, оттягивая момент прощания с Риндо всеми возможными способами. Закатное небо выглядывает из-за темнеющих очертаний домов, по мёрзлому асфальту летает листва, Хайтани-младший флегматично закуривает, поддерживая совершенно дурацкие темы для разговора. За несколько минут удается обсудить буквально всё — и сегодняшний прикид их учительницы по литературе, и странный привкус столовских котлет, и пресловутую погоду, провоцирующую сонливость и головные боли. Коко упорно блефует, не затрагивая самое ключевое — причину, по которой он не желает завалиться в своё ортопедическое кресло, напиться свежесваренного кофе и сгонять пару каток в Доту перед выполнением домашки. С многополосной дороги каркают депутатские клаксоны, Риндо подкуривает новую, загораживая зажигалку ладонью. — Меня Ран дома ждёт. Долго ты ещё трястись собираешься? — его твёрдый, серьёзный тон вкупе с индифферентным взглядом не выражают ничего, хотя кто-нибудь малознакомый может случайно решить, что Хайтани готовится читать нравоучения. Хаджиме тянет к земле, будто на ноги вешают что-то очень тяжёлое. Он вперивает озадаченный взгляд в свои кроссовки, бормоча что-то наподобие «да я и не боюсь» под нос, пыхает ашкудишкой. На самом деле, он не прочь завалить себя якобы неотложными делами и смотаться на своих двоих до Шмотшопа, потому что тот находится дальше, чем КМ20, но… — …Я не трясусь, в общем, я просто не хочу с ним возиться. Я устал, я пиздец как устал, поэтому и не хочу возвращаться, — вполголоса гундит Коконой. Расширенные зрачки глядят на краешек шлагбаума, загораживающего въезд во двор. — Как ни сопротивляйся, всё равно без толку, Коконой, — звучит, как приговор. — Мне-то можешь не врать? Вопрос Риндо отзывается липким холодком по позвоночнику, вязкий вишнёвый дым раздражает слизистые глаз и оседает в дыхательных путях. Хаджиме долго моргает, стискивает зубы до скрежета. Злость охватывает каждый нерв, под слоями одежды зябко и тоскливо от осознания собственной беспомощности. — Я не пизжу, — Коко напрягается, поднимая угрожающий взгляд на собеседника. Язык чешется сказать что-нибудь поострее, разнести оппонента в пух и прах, приплести Рана из чистейшей вредности, но свернуться буквой «зю» от болевого его младшего брата тысячекратно страшнее, чем ступить на порог своей жилплощади и услышать шум воды с кухни. — А от меня что ты хочешь услышать? — младший Хайтани выжидательно сбивает пепел, зажимая фильтр пальцами. Хотелось бы услышать что-нибудь смешное в качестве поддержки, как было раньше. Видимо, Риндо это всё заколебало ещё сильнее, чем самого Коко. — Ничего не хочу. Ладно, я пошёл, — сдержанно сообщает последний, взмахивая ладонью на прощание, и спешно сваливает в единственном возможном направлении. Промеж лопаток прилетает насмешливое «успехов», Хаджиме скрывается за поворотом и переходит на бег, спускаясь вглубь двора. Капюшон слетает с макушки, кудри лезут в лицо, тело трясёт от не пущенной наружу агрессии. Его правда достал Санзу, незаметно охвативший всё его личное пространство, вплоть до тарелок на кухне и химозно-розовых волос на расчёске. От него нереально спрятаться, куда бы ни пошёл — и из-под земли наверняка достанет, из гроба воскресит со своим невинным «извини, я случайно». Кто бы что ни говорил, а случайности почти всегда имеют скрытый подтекст, в особенности рядом с розоволосым дьяволом во плоти, у которого на уме явно какие-то мутные расчёты. Кража, например. Или разбой. Или превращение чужой квартиры в собственный перевалочный пункт с опциями наркопритона. Бесит. Коконой воровато осматривается, набирая код от домофона, дёргает дверную ручку под раздражающий писк, и залетает в подъезд. Учитывая отсутствие каких-либо подвижек со стороны Санзу в мессенджере, можно сделать вывод, что он снова дрыхнет. Чёртов малолетний наркоман, беспризорник, алкаш поехавший — Коко негодует, топчась в лифте, заранее накручивает себя на негатив, и переходит в беззвучный режим на лестничной клетке. Не из-за того, что боится разбудить этого надоедливого нахлебника или что-нибудь такое, а потому что не хочет афишировать своё возвращение — розоволосый псих постоянно цепляется с тупыми разговорами и мешает залипать в телек и компьютер. Ключи, зажатые в ладони, глухо бряцают, дверь неслышно открывается. Хаджиме проходит внутрь, но не включает свет — не приведи случай включить, вдруг Санзу спит в зале? Кладёт рюкзак на пол, прислушивается — тихо, так тихо, что слышно капель воды о бортик ванной. Коридор пахнет хвоей и — слегка, вот совсем чуть-чуть, — ментоловым гелем для душа. Коконой разувается, окунаясь в омут из духоты. В мыслях гуляют вихри двойственных впечатлений — последние десять месяцев так пахло только от него самого, а теперь вот средства личной гигиены растрачивает кое-кто бессовестный, не знающий меры в понятиях «переночевать» и «погостить». Одиночество, с которым пришлось свыкнуться после отъезда родителей, устраивает Коко на все сто. Более того, ему не нравится делить метраж своей жилплощади с тем, кто накидывает нули на коммуналку и даже не платит за аренду. С таким успехом можно найти себе платежеспособного квартиранта, например, а Санзу вышвырнуть за шкирку. Хорошая же идея, разве нет? Носки тихонько скользят по паркету, Коконой пробирается дальше, попутно заглядывая в комнаты. В зале пусто, на кухне темно, дверь в родительскую спальню заперта. Глаза концентрируются на тонкой полоске света из последней, его собственной. Ладонь ложится на ручку, Коконой осторожно проворачивает холодный металл, приоткрывая совсем немного. Экран компьютера слепит пустой поисковой строкой. Нечёткий силуэт Харучиё на примятой постели кажется призрачным, почти нереальным. Худая спина подпирает толстенную стену, по ткани футболки скользят провода от наушников. Мокрые волосы отливают электронным светом, веер из белёсых ресниц хаотично дрожит. Слух улавливает мокрые хлюпанья и вздохи, дыхание спирает. Санзу… Санзу, он… Рука крепко сжимает круглую болванку, тянет дверь назад, но не до конца. Коко неожиданно робеет, боясь не то, чтобы сорваться на крик — моргнуть даже. Поверьте, он рад бы быть слепым, лишь бы не видеть методичные движения руки между острых коленок, широко раздвинутых в стороны. — Мх… — хрипло вырывается из чужого рта, блестящего от слюны. Хаджиме кусает губу и сосредоточенно хмурится, не в силах отвернуться. Любой адекватный человек скажет, что в подобной ситуации стоит бежать без оглядки, сотрясая каждую встречную стену своим лбом — делать это в его одежде ненормально, а стоять истуканом и завороженно наблюдать — вообще пиздец, настоящий позор, огромная клякса на репутации и самолюбии. С кем поведёшься… Висок холодит дверной косяк, Коко облизывается, продолжая наблюдать. Внизу горячеет, влажно упираясь в белье, когда Санзу плавно выгибается в спине, ритмично покачивая бёдрами. Из его приоткрытого рта вырывается дрожащий стон. И ещё один. И ещё. Мурашки колотят тело, кровь приливает к щекам. Коко трёт взмокшие ладони о штанины, прерывисто сопя носом, точно загнанный зверёк. Пошлые звуки, заполнившие комнату, намертво въедаются в память, угольные радужки завороженно всматриваются в контуры бледной кожи, гуляют по вздувшимся венам на предплечьях, поднимаются к ключицам и шее, снова соскальзывают вниз, к впалому животу, торчащему из-под подола футболки, и тонким пальцам, скользящим по блестящей от смазки головке. — Мх… Коко… — бормочет Харучиё, срываясь на скулёж. Средний и безымянный зажимают у основания, указательный массирует набухшую головку. Картинка слишком развратная, через край очаровательная. Хаджиме рвано выдыхает, чувствуя слабость в собственных ногах и нестерпимую тесноту под ширинкой. Сердце еле держится в груди, с трепетом ударяясь о стенки, пальцы дёргают шнурки на капюшоне. В угольных радужках отражается характерная предоргазменная дрожь, накатившая на чужое тело — Харучиё содрогается, поджимая коленки к груди, и соскальзывает вниз по стенке, методично вбиваясь в свою ладонь. — Не останавлива… А-ах, блять!.. Костлявые пальцы проскальзывают в ложбинку меж ягодиц, Коко жмурится, инстинктивно зажимая ноги. В паху слишком тесно, головка пульсирует, натираясь об ткань до боли. Как же херово, блять, как же это херово — Хаджиме еле держится, чтобы не замычать сквозь плотно сжатые губы, трётся щекой о жёсткое дерево. Ощущение не из лучших, но проще сделать так и отвлечься на секунду — только бы не поддаться искушению и не протиснуть собственную ладонь за резинку трусов. До трясучки хочется ворваться в комнату, схватить за волосы, вжать в себя и… Харучиё вводит указательный одним толчком, растирая капли смазки по всей длине, хрустит пальцами на ногах. Чёртов извращенец. Впрочем, туманные фантазии Коко ещё хуже. Во рту растекается едкий металлический привкус, голова кружится точно при удушье — Хаджиме и вправду вдыхает через раз, боясь обозначить своё присутствие. Противно от себя. Противно и хорошо, ведь Харучиё стонет его имя, и плевать, что рядом валяется включенный мобильник. Дзынь. Дзынь. Коко не сразу понимает, что звенит у него в кармане. Тело сотрясает от шока. Рука вцепляется в телефон, её обладатель вылетает в коридор, весь в мыле и ужасе. Пульс учащается до запредельных скоростей, по спине катится ледяной пот, уши горят, точно шапка на воре. Ноги сами собой запрыгивают в кроссовки, давят на задники — сейчас не до стоимости этой пары, сейчас на кону самоуважение, которое не перекупить за деньги, — ключи звенят и падают на коврик, Айфон трезвонит уведомление за уведомлением. Коконой чертыхается, выпрыгивая за порог квартиры, захлопывает и роняет себя на ступеньки, устремляя ошалевший взгляд в окно, за которым уже совсем стемнело. Пиздец. Просто пиздец. Хоть бы Харучиё не услышал, хоть бы не заметил, он же был в наушниках, наверняка какую-нибудь порнуху смотрел, верно? Всё будет в порядке, да, нужно просто сделать вид, что Хаджиме ничего не видел, а в падик вышел ради того, чтобы покурить. Такая отмашка должна проканать — от волос за километр пасёт вишнёвым Харвестом, спасибо Риндо за его пристрастие к братским вредным привычкам. И никаких «спасибо» самому Коко, который явно слетел с катушек, раз опустился до того, что начал подглядывать за чужим самоудовлетворением не через Порнхаб, а наяву. Чтобы всё грязное забылось поскорее, а ощущение безграничного стыда поубавилось, Хаджиме кровь из носу нужно проверить, какой козлина его едва не спалил с потрохами, а после прикопаться по ерунде и выплеснуть свою злобу, дабы возвратиться в квартиру привычно равнодушным и придирчивым к каждой мелочи. Сердцебиение потихоньку устаканивается. Коко отчуждённо приваливается к перилам. На экране высвечивается ебучее «Здаров» от левого типа. Глаза подкатываются к верхнему веку — как же характерно для безденежных дебилов, чёрт возьми. Влажное бельё продувает сквозняком сквозь штанины, возбуждение сходит на нет, оставляя после себя неприятное, зудящее ощущение недосказанности. Коконой отрешённо вплетает пальцы в свои волосы, начиная читать сообщение за сообщением. «Короче». Перед глазами, как наяву, возникает раскрасневшееся лицо Харучиё. Хаджиме сминает губы в бледную нить — менталка охренеть как чудит. Назло что ли? «Я по поводу». Барабанные перепонки экранируют эхо от его стонов. Неужели он правда думал о нём, пока дрочил? «Вот этого айтема». У Харучиё красивый член, честно говоря. Да, он больной на голову торчок, но чем он, Хаджиме, лучше, если сейчас об этом размышляет, сидя жопой на лестнице? «Не скинешь в цене?» И сам Харучиё красивый, когда не пиздит, а извивается от удовольствия, и шрамы его ничуть не портят. Интересно, как бы он отреагировал, воплотись мысли Коко в реальность? «Заберу хоть щас». Голосовые связки взрыкивают безысходное «мудак» в тишину лестничной клетки, пальцы набирают короткое «ты долбоёб или да?» в диалоговом окне. Хаджиме морщит нос, силясь не кинуть нерадивую клиентуру в чёрный список — для кого, блин, в описании капсом написано «без торга»? Читать не учили? На строке уведомлений всплывает ещё одно сообщение. Будто специально от того, о ком больше всего хочется забыть. Задница шумно ёрзает по холодному бетону, открывать диалог как-то стрёмно. «Ты сегодня вообще не придёшь?» Коконой нервно посмеивается, потирая лицо ладонью, и выводит неопределенное «чуть позже». Он ещё не знает, что у Санзу работает только один наушник.