olivia rodrigo — the rose song
«Ты видел, как я увядаю, а сейчас смотри, как я цвету!»
***
Пак чувствует сухость во рту ещё сквозь сон, так что пытается хоть как-то помочь губам, облизывая их, но даже язык словно пересох. Он открывает глаза, морщась, и первым делом видит голую мощную спину рядом, словно стена непоколебимая. Юноша хмурится: спина, конечно, красивая, но… кто это? И где он? Приподнимаясь на локтях, Чимин окидывает незнакомую каюту беглым взглядом. Натыкаясь на свою цепь, что красовалась на его торсе вчера, дополняя отлично образ, делая его таким сексуальным, стильным, сейчас словно стала элементом интерьера, свисая с плазменного телевизора на стене напротив кровати. «Вваливаясь в каюту, не глядя, наугад и торопливо, ведь некогда смотреть, это неинтересно, время только отнимет. Эти двое больше предпочитают терзать губы друг друга, соревнуясь в страсти. Но Пак слишком много выпил, еле ноги передвигает, так что путается вдруг в них и начинает падать, отчего разрывает поцелуй, счёт которого уже пошел за тысячу. Губы опухли, но приятно горят. Но второй лишь хмурится, что у его губ отняли игрушку, хватает Чимина быстро за цепь на голой груди, удерживая без усилий. Хоть и сам не в стороне стоял, пока Пак заливал в себя коктейли, но стоит более-менее ровно. Сейчас как-то кровожадно у снисходительно улыбается. В глазах чёрноволосого же ни капли страха, он мог рухнуть на пол, но ему плевать, так что он скорее тянется к мужчине обратно, хватаясь за его пиджак и стягивая». Да, пиджак этого мужчины валяется на полу под телевизором, там же и пиджак Пака. Только эта цепь висит на телевизоре, как какой-то трофей. Понравилась же она ему. Чимин садится на кровати, понимая, что он действительно голый, так что снова поворачивает голову, глядя на лежащего рядом, видит теперь и профиль мужчины. А в голове вдруг всплывает ещё одно воспоминание, уже не такое смазанное и эфемерное. «Чон стаскивает с него пиджак, который так мешал обоим. Для Пака ткань стала тяжелой, невыносимой, сдавливала и мешала дышать, двигаться, хотя он весь вечер не давил, был свободен и приятен к телу. Но сейчас парень выдыхает с облегчением, когда эти сильные большие руки освобождают его от лишнего элемента. Героически. Горячие пальцы сразу ложатся на высоко вздымающиеся рёбра. Этим рукам так и не терпелось коснуться этой белоснежной кожи. Ощутить её, убедиться в реальности… такая нежная и гладкая, как шелковое покрывало. Словно поверх кожи на парне надето атласное платье. Это тело такое же мягкое и зыбкое, как… снег, который, взяв в руки, целую горсть, вдруг чувствуешь, как по рукам уже стекают капли. И вода так плавно обрамляет, повторяя изгибы твоей ладони. Сначала холодно… так холодно, а потом руки горят. Как сейчас. Чонгук спускается поцелуем на нежную тонкую шею, а Пак запрокидывает голову, приоткрывая рот в немом стоне. Влажно… страстно и желанно. Хочется ещё, но в то же время хочется больше. Рука брюнета уже оглаживает грудь, он не медлит, но в то же время делает всё как надо, не слишком тропится. Смакует. Оглаживает ареолу соска, который сразу же твердеет под подушечкой требовательного пальца. Становится невозможно продвинуться теперь дальше, и Чон смиренно ведётся, принимаясь играться с ним сначала руками, катая горошинку между пальцев, сжимает и оттягивает. А потом спускается с шеи губами к соску, прикусывая, лижет. Пока щеки касается холодный металл цепи. Искусство. Все чувства обострены. Пьяные умы пьянит ещё больше страстью». Чимин вспоминает, что выпили они вчера с Чоном очень много, сидели на баре, пили и пили. Больше пили, чем говорили, больше изучали друг друга, с каждым бокалом взгляд становился всё откровеннее, требовательнее. И не было никакой неловкости даже. Просто два незнакомца, сидящих на баре, и откровенно флиртующие друг с другом без слов. Раздевающие глазами догола. Было понятно, что общих тем у них наверняка нет: слишком разные, разные миры, статусы, позиции в жизни, это было видно невооруженным взглядом. И пусть им не было, о чем поговорить, но они нашли занятие, где как раз таки слова и не нужны. И сразу стало намного больше общего. Словно пропасть между ними сузилась, когда они касались друг друга, попадая точно в цель, заставляя друг друга дрожать от наслаждения, стонать и извиваться. Парень встаёт с постели, пытаясь отыскать свои трусы. Он покачивается, словно всё ещё пьян. «Резинка трусов тоже стала давить. Так что Пак валится на кровати на спину, глядя на мужчину, что расстегивает ремень на своих деловых брюках. Пак раздвигает ноги, закидывая руки над головой, тяжело дышит, глядя между согнутых в коленях ног на брюнета, на его руки, на татуировку на кисти. Безумно возбуждает. Так что он кусает губу, ведет одной рукой по своему животу, втягивая его. Чон рыкает, торопливо стягивает брюки, тоже оставаясь в трусах, но, если на нём более классический вариант боксеров от «Calvin Klein», то на парне, что так сексуально ласкает себя, раздвинув ноги, показывая, как возбужден, весь изнывает, ёрзает на кровати, просит скорее снять с него эти невероятно идущие ему белые слипы, обтягивающие его член. Потому Чон резко хватает Пака за ноги, притягивая немного к себе ближе, становится между его ног на колени и резко тянет резинку трусов вниз. Снова герой… спасает. Был ли у Геракла среди его двенадцати хоть один такой подвиг?» Он находит их у подножья кровати, хмыкает, кажется, ночь была очень хороша. Но вдруг… надевая трусы, юноша идёт к пиджакам, слившимся воедино. Берёт свой, первым делом лезет в карман, чтоб проверить, есть ли жетон там, который вчера так и не обменял на деньги, было как-то не до того. Но жетон на месте. Ну, да, глупо было бы на месте мужчины, скупившего вчера почти весь бар, красть несчастный жетон незнакомца с парой тысяч долларов. Но просто как-то же должно объясниться то, что они переспали? Мужчина совсем не похож на того, кто что-то делает, не обдумав, на эмоциях, поддавшись чувствам, он строг и серьёзен, такой занятой и нужный, ну правда, эти хмурые брови… Пак думал об этом весь вечер… ну, до поры до времени. Неужели алкоголь и на таких, как он, действует? Пак хмыкает, надевая пиджак. Слышится копошение на кровати. Чон мычит, ещё не открывая глаз, кладёт руку на пульсирующие виски. Хуже утраченной мечты может быть только похмелье. — Ты всё ещё здесь? — хриплым голосом выговаривает он, даже не открывая глаз, чувствует, что кто-то есть, более того этот кто-то смотрит сейчас прямо на него. Хотя «здесь» — это вообще где? Мысль появляется в голове нетерпеливо, так что и реакция заторможенная, но в следующий момент Чон подрывается, прям как есть, голый, с кровати и строго смотрит по сторонам. Напрягся так в один момент, но следом также резко расслабился, понимая, что он не так глуп, чтоб притащить какого-то незнакомца в свою каюту, чтоб потрахаться. Чимин теперь точно понимает, что всё это реально. Не его «мокрый» сон или фантазия по пьяни. Мужчина доказывает это собой… своим телом, оно вполне реально. И Пак вполне реально сейчас может изучить его на более трезвую голову. Оно так же хорошо, как он помнит, м-м-м… да. Вот оно что, Пак ни за что не спал бы с таким занудой, как Чонгук, слишком серьёзный и холодный, но это тело чертовски в его вкусе. Рядом с таким можно чувствовать себя защищённым, с таким не укоряет своя собственная «маленькость», такому хочется подчиняться и отдаваться. Так что… видимо Пак почувствовал энергию этого тела даже через одежду — тянуло, как магнитом. И он не жалеет, что всё так вышло. Хоть и плохо помнит всё-таки как. Чонгук же смотрит на парня перед собой, рассматривая. Сначала он был уверен, что перед ним будет стоять какое-то недоразумение, с маленькими сиськами и размазанной помадой, растрёпанными волосами, какая-то длинноногая фифочка, красивая, но тупая и бесящая, которую кроме как на пьяную голову не перенести. Но каково же его удивление, когда он видит эти белоснежные ноги. Ах, да… он помнит это тело, до конца не верилось, что оно реально, словно туман… дымка. Это далеко не недоразумение, и за свой выбор впервые за долгое время не стыдно на утро. — Вот чёрт, — нарушает тишину Чимин, — как жаль, что я не помню, как кончил вчера, — хмыкает он. Да, наверняка и бесспорно, секс был очень крутой и страстный, но выпито было слишком много, восстановить в памяти всё до конца так и не удалось. Но иначе быть не может ведь, с таким, как этот мужчина и его большой член, невозможно не дойти до оргазма. Пак уверен, что стонал он громко. — Тебе напомнить? — спокойно выговаривает Чон, совсем не оскорблённый такой фразой, сам мало что помнит. Брюнет садится на кровати, прикрывая небрежно пах тонкой простыней. Он берёт свою рубашку с пола у кровати поблизости и тоже принимается одеваться. Но вдруг перед ним оказывается парень, чьего имени он не знает, либо забыл, либо они так и не посчитали нужным представиться друг другу. Много вероятно. Чон понимает одну бровь, вопросительно. А Пак вдруг впивается в его губы, ведь как раз может дотянуться без проблем, пока тот сидит. Поцелуй выходит страстный и требовательный. При этом юноша как-то садится на бёдра мужчины, прыткий. Отчего тот, по инерции, со всей силой, присущей его рукам, не щадя, сжимает хрупкие бёдра, с чувством. Чон уже и забыл, что такое хороший секс, что такое настоящая страсть и похоть, с женой редко выходит что-то толковое, а когда выходит — это всё равно не то. Он словно не может отпустить себя вот так, и дело не только в том, что он не может лишний раз ни надавить, ни сжать её шею, грудь или бёдра, как она говорит, что ей больно, приходится остановиться, держать себя в руках. Ему мешает что-то ещё, стоит барьер. Чего-то он словно… боится. И всё не так. Вечная недосказанность. А сейчас… он расслаблен. Даже позволяет это сделать: сесть к себе на бёдра. И позволяет самому себе так халатно и беззаботно целоваться с незнакомцем, о котором совершенно ничего не знает. Хотя и знать не нужно, не хочется. Зачем? Когда есть в принципе всё, что нужно, в виде его губ и тела. — Как я люблю утренние стояки… в этой ипостаси член особенно красив, — дразняще трётся юноша о стояк брюнета, чувствующийся через скомканную простыню. Разрывая поцелуй, Пак хмыкает, глядя на мужчину ближе. Ни слова упрека, ни жеста отказа. Изголодался же он. Сидя на бедрах мужчины, Чимин может рассмотреть теперь и его лицо лучше, его контур губ, которые он так много целовал, уже известен. А эти почти чёрные глаза, довольно холодный взгляд, — так сразу и не прочтёшь его эмоций, если они вообще есть, и это будоражит, пробегает по спине холодком, словно ты проник во что-то секретное, гуляешь по охраняемому объекту, да, пусть и заброшенному, но в любой момент могут прибежать злые сторожевые псы, искусав тебя всего. И причёска у мужчины сегодня уже не такая идеальная. Так намного лучше. Это почему-то притягивает намного больше, чем его вчерашний презентабельный серьёзный вид. А вот когда длинные пряди, выбившиеся из уже не идеального, упавшего хвоста, падают на глаза, так он больше похож на живого человека, а не куклу. Работа. Но лицо всё равно холодное и безжизненное, словно никаких чувств и нет; он целовал его губы и трётся о его член, но тот так серьёзен. Либо он реально ничего не чувствует, либо очень хорошо скрывает. Чимин позволяет себе вольность и запускает в эти волосы пальцы. Оттягивает слегка. Они на удивление оказываются такими мягкими, приятно. Так что он осторожно снимает резинку, распрямляя пальцами волосы, распутывает. Изучает, интересно же. Как он может стоять в стороне, как может не делать, что хочется, когда так интересно? Ну уж нет… Такой смелый. Живой. Чонгуку странно. Когда-то и он был таким. И как-то по телу пробегает дрожь, ведь он знает, когда-то этот парень сломается, бесповоротно. Этого он ни в коем случае не желает никому, но… кажется, в жизни иначе никак и не получится. Когда-то наступит момент, когда глаза погаснут. И это будет первая смерть, когда сердце вроде ещё бьётся, а внутри пусто и холодно. После такого, как правило, вторая смерть вовсе не страшна и безразлична. — Тебе-то хоть 18 есть? — хмыкает он, тоже рассматривая лицо юноши ближе, замечая новые интересные детали в виде длинных ресниц, острого подбородка, густых бровей и невероятного разреза глаз, что сверкают полумесяцами, словно внутри горсти звёзд, блестят, как много в них звёзд… мириады. — А что такое, дядь? — хмыкает он, склоняя голову на бок. И на этом моменте мужчину вдруг простреливает осознание. — Погоди… — смотри он внимательнее на парня. — Где-то я тебя видел, — хмурится он. — Ой, прости, дядь, — забавляется Пак, он вспомнил их первую встречу, когда увидел, как на лоб падают пряди, небрежно, как тогда прядка выбилась из идеальной укладки. Так странен тот факт, что они встретились тогда, это ладно, но… из тысячи тысяч пассажиров лайнера именно они снова встретились, ни о чем не подозревающие, в казино, а потом проснулись в одной постели. — Не думал, что ты из тех, кто помнит такие встречи. Надеюсь, ты не держишь на меня обиду за это? — смеётся парень, показывая свой красивый смех, заливисто-живой. На что Чон лишь хмыкает, вот гадёныш, издевается? Он видит это, но не требует к себе уважения, ведь он очевидно значительно старше. Но к чему вся эта формальность? Мужчина сам не замечает, как немного оживляется с этим парнем, ведёт с ним диалог, думает о нём, тот выводит на какие-то эмоции, не оставляет равнодушным. Для Чона редкость. — Собираешься долго сидеть на мне? — Скажи ещё, что тебе не нравится. — Мне нужно идти, так что, — снимает он его с бёдер, снова осматривая эти красивые худые ноги парня, как же сексуален он, расстёгнутый пиджак на голое тело и трусы, и больше ничего. Хорош. И его растрёпанные волосы, падающие на глаза, как не мешают, как он что-то видит? Но это так ему идёт. — Не рассчитывай, что я проведу с тобой ещё и день, — спокойно говорит он, словно ничего только что и не было, они просто одеваются, вот он надевает свою чёрную рубашку, застегивая пуговицы, не глядя. — Это ты не рассчитывай, дядь, — хмыкает Чимин, — я не вожусь с такими занудами, — надевает он брюки, застёгивая, никакого тебе ремня, ничего такого. Молния и пуговица, этого достаточно, хоть штаны и велики немного — Хосок выше. А потом Пак взъерошивает волосы, поправляя их таким образом, и идёт к выходу из каюты. Ему не надо объяснять, что такое секс на одну ночь, большой мальчик уже. Он привык сам уходить. Но обязательно оставляя за собой след, шлейф. — Но вот ты меня ещё вспомнишь, — говорит он напоследок, исчезая.«Потому что я больше, чем то, кем я являюсь для тебя Ты говоришь, что я идеален, но у меня есть шипы с моими лепестками И я не буду ограничен твоей точкой зрения Я пробиваюсь сквозь стакан, в который ты положил меня Потому что моя красота внутри».
***
— Где, чёрт возьми, ты был? — открывает дверь Хосок, встречая по просьбе друга, скорее затягивая его к себе в каюту. — Ты хоть представляешь, что я пережил? Хоть представляешь, какие мысли уже посетили мою голову?! Я писал тебе всю ночь и звонил! Искал тебя повсюду, придурок! Пака увидишь таким редко, но сейчас он выглядит правда виновато, ведь даже не думал об этом, а друг так сильно переживал, извёлся весь. — Прости, — честно говорит он, не боится признавать ошибки, не боится показывать чувств, особенно перед важными ему людьми. — Я напился. Хосок на это лишь тяжело вздыхает, успокаиваясь немного… ведь друг наконец-то здесь… главное — цел, главное не словили, как он думал, не отправили на лодке с корабля подальше. — В порядке? — спрашивает он сразу. — Да, — кивает он, сидит спокойно, а потом подскакивает вдруг. — Какой же ахуенный секс у меня был… наверное! — выговаривает он возбужденно. — Что? — усмехается Чон. — Я проснулся с таким красавчиком, ты даже не представляешь… м-м-м, такие мышцы, высокий, красивый, взрослый, — рассказывает он другу. — Но… я так напился, мало что помню, — снимает он пиджак, выдыхая, трогая вдруг грудь. — О? Чёрт… я забыл цепь… прости… — снова виновато выговаривает он, улыбаясь. А потом достает с кармана снятого пиджака жетон, протягивая другу. — Купишь себе новую, — хмыкает он.***
Чонгук оделся и сейчас приглаживает волосы. Расчески здесь нет, а выйти как-то надо, тем более в приличном состоянии, так что ему приходится намочить руки, пройдясь по волосам, чтоб уложить их. Окидывая каюту и скомканную простынь на кровати, как бы проверяя, ничего ли не забыл, парень хмыкает вдруг, видя на телевизоре цепь. Специально забыл? Дешевый приём. Но… Чонгук подходит, держа руки в карманах, смотрит на цепь, вспоминая, как же шикарно она смотрелась на его теле. Поэтому без раздумий мужчина берет её и суёт в карман. Дешевый приём, на который он повёлся. Позволил себе уж такую роскошь. Выходит из каюты и идёт к своему номеру, надеясь, что там никого не будет. Сейчас вообще нет настроения общаться с семьей.«Ты прячешься в темноте, но я тянусь к Солнцу».