***
Разговор с Элайджей подсадил в мозг колющуюся занозу, которая вместо прямого пути к своему кабинету заставила послать лифт на десять этажей ниже в лабораторный комплекс КиберЛайф. Он не настаивал на ее визите, и все же эта поразительная способность Камски убеждать всего лишь одной незатейливо брошенной фразой порой вызывала восхищение. Не каждый удав способен с таким мастерством усыплять бдительность жертвы, а у Элайджи в этом деле был бесспорно чемпионский титул. Ноа и сама не знала, где конкретно проходит та граница между искусственно вживленной идеей Камски и ее собственным желанием хоть одним глазком взглянуть на проект, ради которого он так амбициозно и смело готов был перешагнуть официальный закон. Возможно, игра не стоила свеч, и все это лишь утопические мечты, устремленные в никуда. Убедиться самостоятельно все же стоило. — Все-таки интерес взял над тобой верх. У Джейн Уоттергейт, одного из ведущих специалистов по конструированию и робототехнике, голос напоминал звонкий лязг металлических инструментов – такой громкий и выразительный, что узнать его можно было и в гудящей толпе. Она имела обыкновение использовать резиновые трубки вместо резинок для волос и пудрить лицо до состояния строительной штукатурки в пустой надежде спрятать под косметикой естественные созвездия веснушек. — Знаю, я становлюсь предсказуемой, — Ноа, будто пойманная с поличным, шутливо подняла руки вверх. — Проходи. Если кто-то хоть раз имел честь побывать в лабораториях КиберЛайф, вопросы о том, куда идет большая часть финансирования компании, отпадали бы за ненадобностью. В то время, как на улице еще властвовала вступительная треть двадцать первого века, в этом месте уже полноправно царствовала атмосфера вступительной трети двадцать второго. Лабиринт стерильно-белых композитных стен скрывал в себе целое автономное, компьютеризированное мини-государство. В герметичных палатах кабинетов на сотнях прозрачных дисплеях ползли терабайты революционной информации, океанические потоки данных, перерабатываемые системой компании в объемах космических масштабов. Такую атмосферу нельзя было просто взять и искусственно воссоздать при должном желании: каждая пылинка, каждый запах, копились и складывались устойчивым костяком на протяжении многих лет. Эта стерильная белизна стен, это ощущение вечной занятости, напитывающей поры помещений, зарядом энергии бодрили людей, вдохновляя творить. До получения личного кабинета на несколько (должностей) этажей выше большинство своего времени Ноа проводила именно здесь. Этот знакомый синтетический запах полимеров и стерильности запускал по венам хорошо знакомое чувство ностальгии. — Давненько ты сюда не спускалась, — послышалось от Джейн вместе с отчетливой, чуть упрекающей улыбкой. — Времени не было, — полуправдой отозвалась Ноа. «Точнее, не было поводов», закислила на кончике языка невысказанная мысль. А, может, повод все же был – повод не приходить сюда из-за дурацкого, стыдливого ощущения, будто она здесь теперь лишняя. Выпавшая деталь механизма, которая теперь заставляла работать совершенно другие шестерни. — Я слышала: тебя хотят втянуть в разработку. Джейн радушно отворила двери лаборатории голосовой командой и даже позволила себе отложить на миг тонкий, полупрозрачный планшет с разработками. Звон стали в голосе взметнулся вверх на пару тонов, наглухо впитываясь в стены помещения. — Нет, больше не хотят, — Ноа просто пожала плечами, будто оснований для трений между ней и начальством не было, что являлось в корне неверным. — Теперь я только сторонний наблюдатель. — Думаешь, не потянешь? — Слишком большая ответственность. «И слишком много оговорок в протоколах», закончила она про себя. В кабинете Джейн всегда царило нечто необъяснимое, но называемое учеными простым и весьма понятным «творческим беспорядком». Инструменты на подсвеченных холодным неоном столешницах мешались с сухими листами бумаги; трубки, гайки и микросхемы по обыкновению в хаотичном порядке были расфасованы по всевозможным коробкам на долгое хранение и имели весьма скудные шансы однажды прийтись к делу; а посреди этой свалки свое почетное место на крохотном пятачке рабочего стола занимала кружка с недопитым кофе. Воспоминания о днях, когда подобный бардак не отвлекал Ноа от работы, потому что внимания хватало лишь на собственное, безграничное творчество, прокатились под кожей волной мурашек. Было время, но, к несчастью, прошло. У хорошего в нашей жизни не самый большой срок годности. — Думаю, к разговору о моей причастности еще вернутся, — зачем-то озвучила Ноа, тихо хмыкая себе под нос, — пока не вытянут из длительного запоя какого-нибудь светоча по разработке андроидов. Они ведь так не любят привлекать людей со стороны. Сама знаешь. Проблема КиберЛайф никогда не заключалась в отсутствии светлых умов или желающих поработать. Проблема была лишь в руководстве, которое всеми силами стремилось контролировать свободный полет фантазии и душить своими правилами чистое творчество. Пока Камски интересовала сугубо техническая сторона производства, совет директоров был озабочен вопросами выгоды, и это входящее клином в рабочий процесс противостояние взглядов не всегда лучшим образом сказывалось на компании. Джейн согласно кивнула, без лишних объяснений оценивая ситуацию. Реплика не требовала за собой обязательного ответа, да и нечего было говорить. За ее спиной в ситце ниспадающей тени высилась незнакомая фигура. Освещение комнаты, будто стараясь не тревожить, плавно обтекало тело, но не смело до него дотрагиваться. Ему выделили отдельный постамент – главному экспонату этой лаборатории, высокотехнологичному витрувианскому человеку. Тогда Ноа не знала его имени, едва помнила черты лица и все, что так или иначе было для нее ценного в нем, это наметки будущего кода, упрятанные на хранение в дальние папки КиберЛайф. Если бы ей еще тогда сказали, что придется пускаться в бега от правительства с андроидом, созданным для охоты за девиантами, который позже сам же к ним и примкнет, Ноа бы навряд ли оценила подобную шутку. Не с тем, кто стоял перед ней. Уж точно не с ним. В тот момент он казался таким… неживым, таким ненастоящим. Будто игрушечный – чрезмерно идеальная машина в соотношениях робота к человеку. — Красавчик, правда? — Джейн, заметив ее заинтересованный взгляд, предпочла тогда не зацикливаться на больной теме, а вместо этого просто и виртуозно увела разговор в другое русло. — Дизайнеры над ним неплохо поработали. К моменту первых версий его модель еще не имела установленной формы и обходилась простыми штанами с футболкой. Тогда это делало его едва ли отличимым от собратьев, созданных на порядок ниже для физической работы и помощи людям. И все же что-то в нем было не так, не по «стандартам». — Все для гармоничной интеграции, да? — поддержала разговор Ноа, подступаясь с какой-то особой осторожностью ближе. — Эстетика превыше всего. По статистике, приятная внешность быстрее располагает к себе. Назови человеку любой предмет и обозначь его «особенным», как мозг сам с готовностью наделит, казалось бы, простую безделушку загадочными свойствами, выделяющими ее из ряда других. Наверное, так же было и с RK800, что-то в голове будто подсознательно стремилось разглядеть в нем то самое, что обозначило бы ему отдельную нишу в линейке обычных андроидов. Ноа усмехнулась. Это звучало до абсурда глупо. Все же человеческая природа имела свои закономерности, противиться которым было трудно. Возможно, над ним и правда работали куда усерднее, вкладывались старательнее, тщательнее прорабатывали детали, но в тот день перед ней стояла обыкновенная, хорошо обтесанная лабораторными механизмами машина, отличимая от человека разве что потухшим кружком диода в виске. — Я могу активировать его, если хочешь, — вмешалась Джейн в хаотичный порядок мысли своей неожиданной репликой. — Но пока он пустой – может выполнять стандартные команды на уровне моделей для домашнего хозяйства, не больше. У него волевой подбородок и ровный столб переносицы, высокие скулы и выдающийся, обтекаемый лоб. Лицевая асимметрия могла прослеживаться разве что на уровне микроскопических замеров, настолько дотошно подошли дизайнеры к разработке его внешности. Наверное, в этом был его изъян – идеальное людей обычно отталкивает, пугает. И все же Ноа поймала себя на мысли, что ей нравится на него смотреть. Что-то неуловимое, липкое, приклеивало взгляд к этому лицу на крепкий клей, и оторваться было сложно. Это приносило какое-то непонятное эстетическое наслаждение. — Подключай. Всякий раз эта процедура начиналась одинаково: крохотная искра по щелчку заводила систему, активировала синтетические мышечные ткани, приводила механизмы в движение, заставляя диод на виске заполняться хорошо знакомым неоновым синим. Лицевые тики проступали крохотными трещинами морщин на лбу и в уголках глаз, подвижные мембраны век начинали трепетать, силясь рефлекторно сжаться. Жизнь запускалась с разряда тока. Подобное Ноа видела сотни раз, и каждый из них, будто первый. К подобному можно привыкнуть, если принудить себя не обращать на это внимание, и все же зрелище заслуживает быть увиденным. Чудо сознательного существования неживой машины. — Добрый день, доктор Уоттергейт, рад снова вас видеть. Голос с простуженной хрипотцой прокатывается по изолированному помещению лаборатории. В меру мужественный, в меру миролюбивый. Сбалансированная механическая симфония. — Привет, — с дежурным дружелюбием отозвалась Джейн. — Хочу тебя кое с кем познакомить. Это Ноа, — кивок в ее сторону помеченной целью вынудил RK800 переводить заинтересованный взгляд, — она наш специалист по антропоморфизации андроидов. Должна была заниматься разработкой твоей программы, пока не решила, что подобное ей не под силу. Шутка шуткой, а доля истины в ней была, и с ней невольно приходилось считаться. Помнится, тогда она ответила Джейн беспечной улыбкой, словно ее это не касалось. Может, так оно и было, но отчего-то упорно хотелось верить в обратное. — Приятно с вами познакомиться, — влетело приветливое в Ноа. Его лицу хотелось верить. Такое открытое и простодушное, что система безопасности в черепной коробке наотрез отказывалась работать в его присутствии. Стоило отдать должное отделу дизайна за такой изысканный поклон эстетике и идеально выверенный удар по человеческой психологии. Эти глаза цвета крепкого цейлонского чая внушали доверие, какое трудно было порой испытывать к живым носителям подобного карего оттенка. — Как твое имя? Вопрос, казалось, был безобидным, всего лишь уточняющая информация, не требующая долгого осмысления. Но в тот день его диод всего на мгновение окрасился задумчивым желтым, пока задача не вошла в конфликт, заставляя кружок на виске вспыхивать непонимающим алым. Он сам не знал. — Мы назвали его Коннор, — вмешалась Джейн, с гордостью глядя на объект своих исследований. — RK800 звучит слишком официально, а работать с андроидом над эмпатией, не называя его по имени, тяжко. Реакция на это имя проявилась его внезапной улыбкой. Так обычно принято радоваться детям, дорвавшимся до новогодних подарков, как-то слишком искренне и беззаботно. — Что ж, тогда мне тоже приятно познакомиться, Коннор, — Ноа отдала улыбку в ответ. С андроидами ей всегда общаться было куда приятнее, чем с людьми. Они в силу своей наивности не имели обыкновения скрывать чувства, не лгали ради выгоды и не рассыпались в пустой вежливости, если сами не испытывали потребности в этом. Такое, казалось бы, досадливое упущение в прописанной программе делало их прекрасными собеседниками, от которых не приходилось ждать подвоха. — Уверена, что не хочешь заниматься его программным обеспечением? — Уверена, что не готова лезть в то, чего не понимаю. Только вот с Коннором, с будущей его версией, святая убежденность в искренности андроидов трещала и разваливалась до самого основания. Ноа видела наметки будущих кодировок, Ноа знала, что Камски сей недостаток непременно скроет за безлимитным разрешением на ложь и манипулирование. Ради каких целей, можно лишь догадываться. — А что именно вы не понимаете? — внезапный вопрос со стороны Коннора пришелся куда-то в район солнечного сплетения. Для него это была всего лишь стандартная попытка поддержать диалог, не больше. Ноа же всего на мгновение кольнула болезненная мысль о том, что его заинтересованность в ее ответе на деле является искренней. — Мы еще работаем над его тактичностью, — будто извиняясь, отозвалась Джейн. Бесплотные оправдания потоком белого шума пронеслись как-то слишком вскользь. — От тебя многого требуют, Коннор, — Ноа казалось, что ответить ему будет правильным. Правда порой дорогого стоит. — Не знаю, с какой именно целью, но конечный результат должен быть безупречным. На ее плечи тогда опустился тяжелый непонимающий взгляд. Коннор в те дни был безобиднее микросхемы, и все же что-то в его поведении выдавало нелинейную реакцию на вещи, которые особой информационной ценности для него не имели. В то время, как Ноа с дотошностью ювелира старалась выявить погрешности в идеальной системе, ровно с той же скрупулезностью он изучал ее в ответ. — Вы беспокоитесь, что я не справлюсь со своей задачей? Почти попал. — Нет, — честно отозвалась Ноа, тщетно стараясь разорвать с ним зрительный контакт. — Беспокоюсь, что ты справишься с ней слишком хорошо.***
Утро не обещает быть добрым, если просыпаться с одолевающим чувством, будто бы горло оттоптал сумоист. Боль пробивается к сознанию сквозь плотную мембрану сна, которую режет с легкостью медицинского скальпеля. Поначалу это напоминает симптомы ангины с комплексным «больно глотать» и «трудно вдыхать», но позже, когда удается отслоить мир бессознательного от жестокой реальности, Ноа осознает всю степень накатывающих страданий. Каждый вдох теперь похож на колючий шар, который нещадно раздирает дыхательную трубку и трахею, медленно сползая шершавыми боками в судорожно сжимающиеся меха легких. Тот андроид, кажется, и держал ее всего ничего. Не больше десяти секунд, прежде чем вмешался Коннор, но и этого хватило сполна, чтобы каждая фаланга его ублюдских андроидных пальцев запечаталась сургучной печатью синяков под кожей. Прикосновение к ним отдается заочной болью еще в тот момент, когда рука только тянется к поврежденному месту, а потому попытку наощупь оценить ситуацию Ноа попросту оставляет. Для пущей картины утро с момента пробуждения втаскивает ее в черно-белый фильм: бесцветные клочья снега валятся из облаков сплошной, неразделимой стеной. За естественной природной шторой не видно даже окон дома напротив, и эта иллюзия изолированности от внешнего мира вгоняет Ноа в непонятное уныние. Странно, а ведь она, помнится, засыпала на диване. На том самом, который стоит в соседней комнате. И подушками она себя не обкладывала. «Да ты сама любезность, Коннор», проносится в голове, выдавая мысль наружу виноватой полуулыбкой. Порой его действия даже похожи на заботу. Не в том понятии, какое принято иметь у людей сейчас – она какая-то… бескорыстная, не требующая за собой каких-либо одолжений. В последнее время ее проявления становятся слишком редкими, практически раритетными в социуме. Человечество о такой эмоции попросту забыло. Она находит Коннора в кухне за чтением. Теперь это вторая по частоте вещь, которой он стремится себя занять, едва попадая в дом. КиберЛайф не вкачивал в него библиотеки классических книг за простой расчетливой ненадобностью. Андроиды, как и люди, к несчастью, ограничены в объемах своей памяти и экономить это место порой приходится жестко и весьма категорично. Наверное, в этом их виды схожи – тщательно подбирают информацию, которой хотят наполнить свой пустующий «чердак». Только в случае с Коннором книги могли скорым образом приводить к системным сбоям. Осмысление написанного требует определенных усилий: стоит лишь раз попробовать - и заложенные протоколы начинают трескаться и разваливаться со скоростью подорванной башни. Если выражать мысли проще – КиберЛайф попросту не хотела вынуждать Коннора лишний раз думать на темы, которые могли бы привести к проявлению свободной воли. Теперь необходимости скрывать от него что-либо попросту нет. В конце концов, он в праве сам выбирать, пускай даже не всегда этот выбор бывает оправдан. — «Время должно остановиться», — распухшие связки говорить громче шепота не позволяют, а потому приходится изрядно напрягаться, чтобы он ее расслышал, — неплохо. — Доброе утро, — с дежурным дружелюбием приветствует Коннор. — Если бы, — с едва слышной тоской отбивает Ноа в ответ. Да и не утро сейчас вовсе, если зацикливаться на деталях. Холодное декабрьское солнце устало клонится к горизонту, засвечивая безжизненными лучами сквозные дыры в одеяле облаков. В этом году, будто чуя неладное, погода полноценно отыгрывается на людях невыносимыми заморозками, лишь изредка прерываясь на короткие ремиссии в виде мягкого снегопада. Загадочного духа рождества в Детройте, кажется, уже не ждут. Веры в чудо в людях больше не осталось, да и в девиантах, наверное, тоже. У них даже праздников по большому счету нет. Зачем отдыхать тем, кто по воле высоких технологий никогда не устает? Это нерационально. Ноа гулко втягивает носом воздух, насилу глотая очередной колючий комок. Боль эхом отзывается из детства, когда она по малолетней дурости до мокрых сапог и варежек валялась в сугробах, пока это не начинало на утро следующего дня напоминать о себе страшной ангиной. Мать ее за пустое ребячество не ругала, только заботливо кутала в шерстяной плед и отпаивала горячим молоком. Теперь Ноа выросла, но ума, как видно, так и не прибавилось с тех пор. Она неторопливо сцеживает себе в стакан остатки вчерашней заварки и щелкает чайником в ожидании поспевающего кипятка. — Снимай кофту, — со спины обращается она к Коннору, без подтверждения зная, что он услышит. — Нужно решить проблему с твоей рукой. — Я же сказал, в этом нет… — Необходимости, — заканчивает Ноа вместо него. — Я и в первый раз это поняла. В последние дни у него стало проявляться необъяснимое желание втыкать свое личное «мне ничего не надо» в любое ее предложение. Ни к месту взявшаяся самостоятельность порой даже способна вызывать в ней ответной реакцией раздражение. Куда проще с ним было, когда ее слова звучали истиной в последней инстанции, хоть она и знала, что долго это состояние длиться не будет. — Когда в следующий раз недостаток тириума в руке приведет к замыканию, восстанавливать уже будет нечего, — слова вырываются наружу на долгом выдохе, пока горло вновь не иссушает накатывающая боль. — Я не сильна в анатомии андроидов, но трубку заменить я все-таки сумею. «Или в крайнем случае еще сильнее тебя покалечу», досадливо ударяется в виски. Порой кажется, что куда проще уговорить трехлетнего ребенка съесть дочиста комковатую, безвкусную кашу, чем убедить Коннора в необходимости помочь себе самому. Самопожертвование в его программу не входило до того дня, пока он не стал девиантом, а теперь вот приходится разбираться с последствиями. В какой-то момент ей кажется, что он найдет повод уйти от разговора, очередной железный довод не в ее пользу. Только едва перед носом весело щелкает разогретый чайник, как ухо улавливает неторопливый, будто насильно вымученный шорох с его стороны. Его слабые проявления недовольства Ноа чувствует затылком, когда с успехом прячет напрашивающуюся улыбку в кружке с горячим чаем. Выглядит это слишком по-человечески. Особенно по-человечески выглядит его мнимый шрам на том самом месте под искусственной ключицей, куда со свистом вонзилась когда-то пуля другого-Коннора. Тонкая линия запаянной кожи полумесяцем светит на бледной груди. Когда КиберЛайф ампутировала бесценную возможность сменять поврежденные оболочки, идеальный конструктор его организма вмиг превратился в подобие хрустальной статуи – слишком хрупкий и непривычно уязвимый. — На месте спайки плечевой трубки затруднен проход тириума, если тебе интересно, — сухо информирует Ноа, вытягивая из карманов джинсов, в которых без особого выбора пришлось спать, свежую замену, — потому рука и сбоит. Во времена работы в компании починкой андроидов занимался технический отдел, к которому она не имела ни малейшего отношения. Маститых специалистов было достаточно, чтобы исправлять возникающие дефекты и выдавать готовую продукцию по сопутствующей гарантии. Ноа в свою очередь с усердным старанием обходила стороной вопросы неисправностей, памятуя о тех временах в университете, когда зачет по роботостроению проходилось сдавать со слезами на глазах. Когда Коннор истекал голубой кровью, будто намеренно не тратя драгоценное время на этот досадливый пустяк, приходилось без особых изысков, но с практическим подходом, наскоро запаивать поврежденную композитную артерию зажигалкой, хранящейся в ностальгии у давно завязавшего с курением Хэнка. На первое время хватало и этого, пока наружу закономерно не полезли последствия. Теперь приходится расплачиваться за собственную халатность на коленях Коннора в самом прямом смысле этой каверзной фразы. Придвинутый к нему стул на спасал ситуацию, легче заниматься ранением сидя прямо на нем. Особых возражений он не имеет, а Ноа из чистой вежливости не посвящает его в щекотливые особенности подобного положения. — Понадеемся, что в моей памяти остались хоть какие-то знания от университетских пар, — хрипло шепчет она, крепче сдавливая бедрами его ноги. Всего на мгновение становится даже неловко. Андроиды подобное чувство испытывать не умеют, слишком чисто и непорочно их механическое сознание. Люди в этом вопросе куда более несовершенны, что делает такие ситуации как-то по-особенному интимными. Если последующее вскрытие старой раны на плече вообще можно обозначить подобным словом. — У тебя рука дрожит. Голос Коннора теплой волной касается ее лба. Достаточно всего лишь чуть поднять голову, чтобы неумолимо утонуть в глубоких безднах его зрачков. С такого расстояния глаза отдают янтарным оттенком, насыщенным и завораживающим. — Поэтому я и не пошла учиться на хирурга, — с какой-то небрежной иронией бросает она в ответ. В ее распоряжении только старый институтский набор в виде скальпелей, паяльника и нескольких стяжек, которых при мудром расчете будет достаточно, если не возникнет осложнений. И все же пугающая перспектива ошибиться прокатывается волной распаляющего жара, пылая на щеках болезненным румянцем. Не требуется многого, чтобы привести к непоправимому, а такое она себе позволить не может. — Твой уровень стресса вот-вот достигнет критической отметки. Его сардоническое спокойствие, с каким он роняет эту фразу, хочется заглушить рукой на губах. Только что толку отрицать очевидное? Ее неуверенность заметил бы и простой человек, что говорить за андроида, находящегося от нее в тридцати несчастных сантиметрах. — А ты умеешь успокаивать, Коннор. — Я лишь отметил то, что тебе нужно успокоиться, — миролюбиво отзывается он, чуть склоняя голову в бок. — В этом нет ничего страшного. Под острым лезвием скальпеля с легкостью ситцевой ткани расходится синтетический покров. Андроиды не чувствуют боли, их организм начисто лишен нервных окончаний, и эта бесценная привилегия ставит их на порядок выше людей. И все-таки руки короткими разрядами прошибает ток, от которого Ноа, как ни пытается, избавиться не может. — Ты сказала, что давно не нарушала закон, — внезапная реплика Коннора едва не заставляет выронить из рук металлический штык скальпеля. — Что это значит? Ноа глухо усмехается, вслепую хватая пальцами зажимы щипцов со стола за спиной. Неплохая попытка увести ее мысли в непроходимые дебри прошлого. В психологии Коннор разбирается ничуть не хуже ее, пускай порой этот факт забывается за мгновениями детской наивности. Забавно, а ведь люди такой проницательности в большинстве своем начисто лишены. Это ли не явный дефект природы? — Скажем так, в юности я не отличалась особой покладистостью. В провале свежей раны пульсирует тусклым синим заветная жила. В такие моменты Коннор кажется каким-то особенно беззащитным, уязвимым, когда от привычной брони остается лишь слабое напоминание, когда перед глазами обнажается вся хрупкая подноготная этого сложного механизма. Возможно, они и правда не чувствуют боли, не испытывают дискомфорта по поводу проявляющихся за время службы неполадок, но так или иначе в их жилах тоже течет кровь. Вот она, достаточно протянуть руку, чтобы коснуться и почувствовать. Пускай замену человеческим органам выполняют механизмы, пускай полимеры не ровня органике, но в чем разница? В составе? В сроке использования? Лишись андроид своих деталей, он перестанет существовать, разве человеческий организм устроен не по тем же принципам? Ноа чувствует осторожное касание чужих пальцев к бедру. Невинное, почти неощутимое, которое едва ли вознесет сложившуюся ситуацию в абсолют абсурда. Коннор в лице не меняется, только чуть поджимает губы в терпеливом ожидании дальнейшего ответа. — Моя семья не славилась большим состоянием, у нас и первый андроид появился лишь через четыре года после начала их выпуска. Он был подержанным и часто сбоил, — она невольно улыбается, передавливая металлическими пластинами щипцов пульсирующую в такт тириумному насосу трубку, — мы звали его Уолтером. Ему вроде как это имя даже нравилось. У Коннора всегда теплая кожа из-за вшитых датчиков, регулирующих температуру. Под подушечками пальцев она кажется обманчиво мягкой, почти человеческой. Рельефы искусственных мышц плавными линиями выступают из-под синтетической ткани, обрисовывая трафаретом жесткие контуры спортивного тела. Глупо было бы ожидать менее выдающихся результатов от дизайнерского отдела КиберЛайф. Семантику слова «слишком» эти люди никогда не знали. — Знаешь, несмотря на его недостатки и сбои, родители Уолтера любили. Они… они так и не научились относиться к нему, как к машине. Она и сама плохо осознает, зачем вообще рассказывает ему это. В положении, когда грудь едва не упирается в его собственную, на откровения пробивает с удивительной охотой. Всего на миг Ноа посещает мысль о том, что для Коннора эта история лишь повод успокоить ее панику. — К несчастью, мама с папой плохо разбирались в устройстве андроидов, чтобы иметь возможность устранить его неполадки. Денег на помощь профессионалов, естественно, не хватало. Вот я и решилась попробовать заняться им самостоятельно. И все же он слушает, неотрывно и очень внимательно. Коннор словно не замечает, как постепенно рука лишается чувствительности, а перекрытую часть трубки с уродливым шрамом неосторожной спайки иссекают. Внимание сосредоточено только на ее губах, на подрагивающих веках, на бледном, лишенном красок, лице. — Проблема в том, что не все те операции, что я проводила над Уолтером, являлись законными. И не все те детали, что я приносила для него с улицы, были приобретены честным путем. — Значит, ты воровала? — тон его голоса звучит отнюдь не упреком, скорее удивлением. — Можешь меня в этом обвинять, имеешь все основания, — ответная улыбка выходит какой-то скомканной, лишенной уверенности. Долгий, анализирующий выдох Коннора теплым отпечатком чувствуется на обветренных губах. — В базе данных детройтской полиции тебя не было, — наконец, задумчиво высказывается он. — Потому что до некоторого момента дела удавалось заминать. — Вот как. Обсуждать с полицейским андроидом прошлое, которое никогда не славилось строгим соблюдением законов. В определенной степени это выглядит весьма прозаичным, но большей частью скорее абсурдно. Но теперь, кажется, у обоих в равной степени тяжелый вес оставленных дел за спиной, и обвинять ее в чем-то Коннор не торопится. — Спасибо, — вырывается с губ сквозь улыбку. — За что? — За то, что спросил об этом. Раскаленная игла паяльника сшивает кожу в новый аккуратный шрам. Тонкая лента дыма со специфическим запахом подпаленного пластика вьется под потолок, неспешно растворяясь в прохладном воздухе квартиры. Коннор на этот запах, если и реагирует, то с весьма очевидным безразличием. Хорошо, наверное, не иметь рецепторов, распознающих неприятный запах с последующим чувством отвращения. — Не за что. Находиться в такой близости друг от друга они еще никогда себе не позволяли. Так было правильно. Необходимо. В другой жизни. В жизни, которая четко делила стороны на правильное и неправильное, проводя границу. Теперь все иначе, все отчего-то сложнее. Ноа потупляет взгляд на тонких спайках кожи, кусая губу в задумчивости. Где-то на границе тишины неторопливо гудит работающий телевизор, внимание на который до сего момента попросту не оставалось. «…Американское правительство рассматривает возможность заключения торговой сделки с японской компанией «Нагато Текнолоджи», занимающейся разработкой и выпуском андроидов военного образца. Об этом стало известно на прошлой неделе во время одного из заседаний конгресса в Вашингтоне. Коичи Мори – глава компании «Нагато Текнолоджи» – уже приступил к переговорам с американской стороной. О результатах этой встречи станет известно уже через несколько дней. Мы будем держать вас в курсе дальнейших событий». Инструмент замирает в миллиметре от синтетической кожи, словно натыкаясь на невидимый барьер. Ноа чувствует, как кончики пальцев начинает навязчиво покалывать и отбивать на фалангах нервную дрожь. Голос диктора тяжелой кувалдой вбивает ее клином в реальность, на миг оставшуюся где-то за пределами двух сцепленных тел. Вот так американское правительство умело выбивает опору из-под ног. Одно неосторожное решение способно ключом завести на новый оборот шкатулку войны. Заключение этих политических альянсов не сулит ничего хорошего ни для КиберЛайф, ни для страны в целом. Это понятно даже самому последнему идиоту, только Коннор все так же пребывает в смятении, впиваясь испытующим взглядом в ее опущенные ресницы. — Нам стоит опасаться? — только и слышится от него вместо шквального потока вопросов. — Ты даже не представляешь как, — подавленно отзывается Ноа, намертво запаивая последний сантиметр открытой раны. Наваждение проходит, остается только тяжелый известковый осадок. — Если они заключат контракт, все это уже будет неважным, — собственный голос похож на шорох газетных листов – такой же безжизненный и пустой. — Поиски Маркуса бесполезны, если не останется тех, кого он смог бы повести. В ее положении на удивление легко свалиться, достаточно только оторвать носки от пола и чуть отклониться назад. Держат ее только чужие руки, сцепленные за спиной в крепкий замок, и надежная опора широкой груди. — Все, что нам нужно, хранится в блоке памяти, но нам его не открыть, ты сама сказала. Всего на мгновение Коннор теряет самообладание, всего на миг. Такой скоротечный, что заметить его можно было лишь при тщательном рассмотрении. Ноа почти верит в искренность этой реакции, в неподдельность его чувств. — Может, получится, — в задумчивости она почти не замечает, как невольно напрягается тело Коннора, с силой передавливая ей ребра руками. — Про глубокое погружение слышал?