_ _ _
Капли дождя трезвонят по кровле, стекают на плитку дорог, наливая улицы водой. Прохожие забегают в дома, укрываются куртками и плечевыми сумками, прячутся под навесами, лишь бы скрыться от внезапно нагрянувшего дождя под чёрными тучами. Зонтик бежит по лужам, а смешанные с пылью брызги летят ему на штанины, пачкают подошву туфлей. Мерцают прибитые к домам знаки — Звёздная 19, Звёздная 41, Диант 30/2, у соседних зданий шатаются вывески «Пекарня», «Обувщик Солерет», а у других шрифт такой вычурный, что в беге не разобрать. «Таверна Эфеса» Вот она! Парень хватается руками за деревянную отделку, чтобы остановиться, пробегает у окон заведения и рывком отворяет дверь, заходя внутрь. Слоган, прожжённый на деревянной дощечке между окон, гласит:«Пей пиво, пиво пей, За дам и за друзей!»
Зонтик перетаптывается на входе, весь промокший до нитки, стягивает с новенькой белой рубашки свою куртку. Тепло таверны тут же обдаёт его с ног до головы, но после промозглого, холодного дождя, это помогает не сразу. — Рапира, — Драматично протягивает Пикадиль, не сдерживая улыбку. — Ты под ливень попал? А Полдрон срывается с места, хохочет при виде растрёпанного Зонтика, перенимает куртку в свои руки и накидывает на его влажные, уже похолодевшие плечи свою. Куртка тяжёлая, с шерстяной подкладкой, но от этого тёплая, и парень машинально прижимается к ней. — Боже! Ты как так умудрился? — Полдрон всё смеётся, похлопывая Зонта по спине, уводит его к занятому столу. — Сейчас согреем тебя, Рапира, согреем! Стол уже был обставлен посудой: недопитое пиво переливалось в широкой кружке, а в высоком, протяжном стакане, блестел и искрился коричневый эль. Никакой еды, однако, не было. — Присаживайся скорей, а то вон, уже промёрз ведь. Зонт садится на жёсткий табурет к стене, между хихикавшими парнями, поджимает ноги под себя. Рука Пикадиля подталкивает к нему картонку, меню, с подписанными названиями всех блюд и их стоимостью. Лишь у некоторых снизу мелким шрифтом виднелся состав. — Без тебя не начинали. Выбирай что хочешь и можешь позволить. Полдрон поднимает руку, громко подзывает барышню с подносом в руках, а Зонтик прикрывается меню по самый нос. Времени на выбор они совсем не оставили, впрочем, наверняка уже проголодались, так что сейчас Зонтику оставалось лишь пробежаться взглядом по ассортименту, чтобы не подвести товарищей. Благо, что барышня чуть задержалась, давая парню лишние секунды. Очередной подлив алкоголя на пинту, яблочный сидр, заказанный на общий стол мясной пирог с бараниной и отдельно — творожный десерт, на радость Зонтику. — Ты уже знаешь моё имя? — Пикадиль рассказал. Причём, только перед самым твоим заходом проболтался! Не предупреждал! Полдрон уводит на него нахальный, явно недовольный, пусть и в шутку, взгляд, а Пикадиль лишь разводит руками. — Забылся, всего-то. Но ведь сказал. — Ребята, — Вмешивается Зонтик. — Не ссорьтесь. Я впервые за всё время вновь вас увидел. И рад, что случилось это в куда более мирной обстановке. Полдрон, сбавляя обороты, вновь добродушно улыбается. — Да ты что, я же так, юморю! И раз такое дело, давай, порассказывай о себе. Мы с Пикадилем уже знакомы, а вот о тебе ничего не знаем. Даже имя только сегодня выяснили. — Ой, нет-нет, — Тут же начал отмахиваться Зонтик. — Простите, что томлю, но мне бы сперва узнать вас. Просто… Эм… Пикадиль ещё утром, когда приглашал, подогрел к тебе интерес. Сказал, что о «такой семейке» не сможет рассказать никто, кроме тебя. Пикадиль, ехидно улыбаясь, уводит взгляд в сторону, будто не причём, пока Полдрон давит его своим ошарашенным взором. Он ничего не говорит, впрочем, одной его мимики хватает, чтобы показать всю бурность реакции. — Может, тогда Пикадиль начнёт первым? — Вновь говорит Зонт. — Ладно, ладно. Парень отнекиваться не стал. — Тогда после меня сразу Полдрон. Он затягивается элем перед тем, как начать монолог. — Проживаю в Астроцветье, это соседняя улица, на втором этаже одиннадцатого дома, из соседей только библиотекарь внизу. Характер скверный. Не женат. Иногда балуюсь гитарой и писательством. После суток в тюрьме вышвырнули с работы, сейчас ищу дело на постоянную основу. Проблематично выделить своё направление, но в основном я занят, если их так можно назвать, гуманитарными науками. Кличу себя обществоведом, работал в библиотеках, в учебных заведениях или как частный репетитор, чаще всего на местные газеты или писал разовые статьи… За политику и законоведение не брался и не собираюсь. Учебное дело у меня тоже не прижилось. Зонтик с Полдроном притихли, ожидая, пока Пикадиль, от чего-то замолчавший, продолжит говорить. — Тебя уволили… За арест? — Можно сказать и так. С этим особых проблем в газете не возникало, даже в редколлегии сидели подобные мне, сидевшие или ранее задержанные, но тут был прямой упрёк со стороны Чёрных Папах всему нашему коллективу. Пикадиль разводит руками, тяжко вздыхая. Подобные расспросы его не кололи, впрочем, говорить о них тому было явно неприятно. — Разъясню сразу: я не просто высказался про Армета, а сделал целую статью, с довольно радикальными предположениями и обвинениями. Коллегам не хотелось лишиться головы или получить срок за мою оплошность, и, очевидно, было проще всего уволить нерадивого рабочего. Я их ни в коем случае не виню, это была вынужденная мера. Пикадиль, заметно потускнев, молча пододвигает свой стакан с налитой пинтой эля поближе, и прибывшая барышня, кратко пообещав принести всё заказанное в течении следующих десяти минут, вновь скрывается. — А говорил, что не скандальный. — И всё ещё так считаю. Я знал, на какие риски иду и что смогу получить за такую дерзость, и всё же, надеялся на лучший исход. Досадно лишь, что досталось всему нашему коллективу, ведь им точно угрожали прикрыть дело или вдогонку ко мне засадить директора. Полдрон отпивает пива, вполуха слушая товарища, почти залпом вливая в себя треть кружки. На середине он прерывается: — Во мудилы, — И снова прилипает к краям сосуда. Пикадиль сдержанно, коротко смеётся от подобной ругани, и перед тем, как отпить самому, бросает взгляд сначала на растерянного Зонтика, а после на самого Полдрона. — Твоя очередь. Опомнившись, он спешно оставляет пиво на столе. — Такс… Работа, да… Работаю я на каменоломне, пять дней в неделю, с утра до вечера. Живу на Метельчатой, эта которая граничит у города и Вересковья, рядом с семьей из бати, матери, двух сестёр и одного мелкого братца, на одной и той же улице, хотя в разных домах. Мать у нас швея на дому, отец со мной, на каменоломне, и чтоб прокормить всех младших берёт сразу две смены. Я-то с ним работаю, потому видимся, а вот родственнички совсем редко — он дома только спит и детей делает! Оба не сводят с Полдрона глаз, держат стаканы в руках, совсем не прикасаясь к содержимому, пока тот всё не желает умолкать. — Со стороны, кажется, будто он в главе, но пинает всех матушка. Что отца, мол, детей своих не видит, что меня, пусть я и лоб здоровый, упрекает, и сестёр, и младшего, да всех, пусть и по разному, но мы ж знаем, что это любя. И готовит она, когда может, на всю семью, хотя сёстры с ней ещё живут, и их она тоже частенько посылает на кухню. — Он машет рукой, будто пародируя свою мать, строго указывая пальцем за спины парней. — Старшая готовит вообще адовые блюда! Допустим, да, суп остался, немного совсем, но никто есть не хочет… Она берёт этот суп, вываливает его на широкую сковороду и начинает жарить! Добавляет в него все специи, что найдёт, соли, чеснока, лука, даже муки для вязкости, и подавленные в пасту томаты сверху. Оставляет охлаждаться у окна, а потом, когда остынет, поливает майонезом, у нас просто мать с семейкой скотоводов дружит, вот, у нас и яиц дома полно, и молока козьего, в общем… Гости на секунду замолкают, внимая пришедшим. Мельком увиденная ранее девушка, промокшая под дождём, сходу, не стесняясь шуметь, заводит вместе с собой Алебарда: он, в отличие от неё, был настроен не так весело, да и выглядел гораздо опрятнее. Первый Министр был одним из тех немногих, кто взял с собой зонт; многослойность церковной формы спасала от сильного ветра, а размеренный шаг и ботинки с высокой подошвой не давали её замарать. Девушка поодаль него пролетела по всем этим пунктам. — Аспис, сегодня среда, я не стану пить… — Упрямится он, нехотя остановившись у двери, в ожидании, пока та снимет с себя верхнюю одежду. Пальто промокло так, что пришлось выжимать воду прямо на пол, но Алебард быстро оттолкнул названную Аспис к выходу, чтоб не оставить лужу посреди помещения. — Ну посидишь со мной просто так, за компанию, чего тебе это стоит? — Девушка сердится, с усилием перетягивая сложенное в трубочку пальто, но совсем скоро её лицо меняется на миролюбивое, раззадоренное. — Такой промозглый вечер, ну же. Посетители вновь начинают шуметь, когда девчушка, взяв под руку Алебарда, уводит его вглубь таверны, и их споры сливаются с потоком чужих разговоров и звона кружек. — Продолжай, — Говорит Пикадиль, выбивая Полдрона из раздумий. Ему потребовалось пару секунд, чтобы прийти в себя и восстановить цепочку мыслей. — А, этот… Суп жареный… Сестра его не до холода держит, знаешь, когда снаружи тёплое, а разрезаешь, и внутри аж пар идёт. И она прям так начинает есть, со сковороды, и шкрябает обязательно, а выражение такое, будто она сейчас сама расплавится, настолько иногда солит и горчит. Иногда с батькой делится, а нам даже попробовать страшно, тем более, что потом эту сковороду хрен отмоешь! Хорошо, что она ещё в начале своих кулинарных опытах взяла всю ответственность на себя. И пусть Полдрон заметно поник, увидев Алебарда среди гостей, уже к концу своей речи он вновь вошёл во вкус. — У младшей с едой дела получше, она у нас, после матушки, главная хозяйка, много знает, начитанная, но хочет, чтоб всё по её нраву делалось. Скромненькая, на самом деле, но цену себе знает! Все леса в округе уже перебродила, каждую опушку обошла, частенько собирательством балуется, мать ею очень гордится. — Он вальяжно размахивает рукой, а после вдруг меняется в лице, налегая на стол и еле сдерживая смех. — Вот чё вспомнил! Полдрон утирает лицо, переминаясь обратно на стул, немного перевозбудившись. — Короче… Матушка тогда ещё беременной младшим была. Пошли они в лес, в то время не очень знакомый, вместе: походили, походили, и разделились, тогда погода стояла хорошая, сухо было, навеселе обе, поэтому так и решили. Матушка там виляет, грибочки собирает в свою корзинку, смотрит — а сестрёнки уже долго нет! Она зовёт, горланит, а та не откликается. Матушка беспокоится начинает, не все тропинки ведь знает, лес незнакомый, и потерять ребёнка можно, потому и пошла потом на её поиски. Знаешь, что? Зашла она на поляну одну, а там сестра, и вся в грибах по щиколотки, съедобных, хороших, конца края не видно! И сестра там фить-фить, всё порезала, в карманы набрала, корзину доверху забила, пока матушка на весь лес кричала, уже вся обыскалась! И сидела там, повырезала половину поляны, даже не слышала. А потом ещё говорила, ну, матери, мол, «помнишь, как я нашла поляну с грибами, а тебя там в лесу бросила?» Полдрон рассказывал о чём угодно, только не о себе. В основном разговоры шли о работе, от которой ловко уклонялся Пикадиль, и о семье, от которой не так успешно уклонялся Зонтик. Время, однако, поджимало, и пусть никто не знал, когда ливень кончится, уже ближе к одиннадцати все так и норовили поскорее вылезть из таверны, но не могли — выйти за пределы этого здания значило тут же промокнуть, продуть уши, испачкать ботинки в расползшихся грязных лужах и на утро отбывать свою простуду на неоплачиваемом больничном. Дождь прошёл ближе к одиннадцати. Было не слишком поздно, но Полдрон, собрав с ребят денег на счёт, ушёл первым, оправдавшись тем, что обещал побыть с семьёй и остаться у них на ночь, а Пикадиль коротко сказал о своей усталости и тяге ко сну. На том, закончив с прощаниями, и компания разбрелась в разные стороны. Перистые облака изредка загораживали полную луну, погружая в полнейший мрак всё государство. Зонтик не был особо привередлив к тёмному времени суток, без страха разгуливая по улицам, но по мере приближения к замку что-то инстинктивно начало подгонять его. Мёртвая тишина давила так, что от каждого промелькнувшего стрекотания Зонт пугался; в домах тусклый свет встречался лишь пару раз, и создавалось ощущение, будто весь город внезапно уснул, а народ то ли запрятался в своих спальнях, то ли с концами исчез. Безлюдно и неестественно тихо. И, может, как раз из-за этого ощущения парень вдруг начал замечать, что за ним кто-то наблюдает. Он оборачивался несколько раз, петлял во дворах, но это чувство слежки никуда не ушло, наоборот, только усилилось, когда остановившись на середине пути, Зонт услышал, как за его спиной методично стучат невысокие каблуки. Парень, оцепенев, пришёл в себя не сразу, только стоял и слушал, как к нему кто-то приближается, а после Зонт заметно ускоряет шаг. Он паникует, но старается успокоиться и не перейти на бег, оправдать следующего точно за ним незнакомца всеми возможными способами. В конце концов, не он единственный на всю Зонтопию возвращается домой, может, кто идёт после работы, или наоборот, на ночную смену, а им всего лишь по пути! Но размеренный шаг становился всё ближе, с каждой секундой приближался именно к Зонтику, и парень не успел опомниться, как на его плечи легли чужие ладони, а сам он встал вплотную к телу прохожего. Зонтик поднимает голову, уткнувшись затылком в грудь Алебарда, и встречается с ним взглядом. — Напугал, — Прерывисто выдыхает парень. — Я-то подумал, меня какой-то маньяк преследует! Уже мысленно умереть успел. — Прошу прощения. Я только хотел вас провести. Первый Министр отходит в сторону, отпрянув от Зонтика, и вновь замолкает. Он идёт дальше ровно, сосредоточенно, контролируя каждое своё действие, настороженно сжимая кулаки, казалось, не столько для боевой готовности, сколько от напряжения во всём теле. Парень следует за ним, стараясь не отставать, однако расслабленное выражение лица быстро сменяется — в нос бьёт резкий, знакомый запах сладкого винограда и спирта. Вина. Алебард пил и раньше, просто такое каждый раз ускользало от Зонта. Выпивал то немного, лишь за компанию, то мог позволить себе целую бутылку вина, пусть и подобных случаев было от силы пару раз за всю жизнь. Даже напиваясь, оставался в здравом разуме, не буянил и не закатывал истерики, строго держал себя в руках только для того, чтобы не врезаться в замыленную взглядом колонну. Может быть, совсем иногда, чтобы не поддаться провокациям, бросившись в драку. Сейчас от него не несло перегаром, всё же, у Первого Министра всё есть вкус с немалыми средствами, и пил он не так уж много, вёл себя вполне адекватно, без маниакальных сдвигов, и… Всё равно Зонтику было неспокойно. Алебард не просто подвыпил. Он был пьян. «Хер разберёшь, что у них в пьяной голове творится», — Неожиданно всплыла фраза безымянного кузнеца, встреченного утром, и только усугубила волнение. «Аспис, сегодня среда, я не стану пить…» — Промелькнули также слова Алебарда. Не сдержался. Выпил. Зонтик сбавляет шаг. Винить Первого Министра бесполезно, так же, как и бояться его, ведь он ничего и не сделал! Взрослый человек со своей головой на плечах, всего лишь выпивший, но ему наверняка есть из-за чего. И он никогда не причинял вред Зонтику, не лез, скрывался с глаз, чтобы не сделать ничего плохого, но разве это не значило, что он мог? И пусть никаких слухов или упоминаний об этом парень не слышал, находится рядом с ним теперь было даже страшнее, чем идти в одиночку по тёмным переулкам: страх неизвестности никуда не делся, лишь поменял свой источник. — Не отставайте, — Бросает Алебард медленно идущему за его спиной Зонтику. — Уже поздно, вам стоит поторопиться. И лучше идти впереди меня. Парень, опомнившись, лёгким бегом огибает его, становится впереди, и сравняв скорость, оба продолжают идти домой. Всю дорогу Алебард молчал. Не проронил ни слова, поднимаясь к себе, даже когда Зонтик поплёлся по коридору вслед за ним, в его кабинет и по совместительству жилую комнату. Он становится возле зеркала, застопорившийся на месте, и смотрит на своё отражение в свете луны так, как обычно смотрит при репетиции речи: нахмурено, осуждающе, сосредоточенно. Зонт сперва мнётся у выхода, но затем, поправляя одеяло, аккуратно садится на край кровати, поджав ноги под неё. В подобной тишине слышно всё: как тихо стрекочут насекомые под окнами, как скрипит древесина в каркасе, как долго и томно тянется каждый вздох Алебарда. — Всё в порядке? — Тихо зовёт его парень. Тот медлит с ответом, расплетая туго завязанный хвост, грубо проходится рукой по освобождённой, расслабленной шее. — Всё как обычно. Вам не о чем волноваться. — Алебард, оставаясь в своём положении, лишь переводит взгляд на Зонтика, а парень тотчас отворачивается. — Почему вы подумали иначе? — Не знаю. Просто… Он тяжко вздыхает, убрав руки на колени, неуверенно переминает пальцами в своих ладонях, а Первый Министр теряет интерес, примыкая к зеркалу вновь. — Показалось. Мне так показалось. — Что бы вы себе не надумали, уверяю вас, это неправда. — Спокойно отвечает ему тот. Расстёгнутая накидка поверх рубашки сходит с плеч в руки уже аккуратно сложенной. — Прошу прощения за то, что приходится видеть меня в подобном свете. Лучше вам вернуться к себе. Алебард, прощаясь с поясом, отброшенным на спинку ближайшего стула, оборачивается на Зонтика. — И поскорее. Встретившись с ним взглядом, Зонт встаёт с кровати, нервно сжимая кулаки, словно зашуганная овечка, но Алебард, кажется, и не заметил, как случайно припугнул его. — Да, конечно, извини… — Шепчет Зонт еле слышно и робко кивает, отходя ближе к двери, быстро, но сдавленно тараторит «спокойной ночи». Он пожимает дверную ручку и выныривает в коридор. На секунду замирает, когда в тишине раздаётся короткий, но громкий шум — Алебард ринулся с места, резко и точно в сторону Зонтика. Тут же парень захлопывает дверь с другой стороны, в панике налегая на неё сначала ладонью, а затем и всем телом, однако изнутри её силой проталкивает Первый Министр. Сопротивляться подобному напору бесполезно, Зонт почти тут же скользит по плитке вперёд, поддавшись движению двери. Его грубо берут за запястье и выворачивают так, что парню приходится повернуться лицом к Алебарду, но смотреть в глаза он не хотел, а потому стоял, поджав губы, не в состоянии противиться и даже вздохнуть. Запястье тут же заныло от мёртвой хватки — он сжимал крепко, явно недооценив свой напор, и нырнуть ладонью вниз, что бы выбраться, тоже нельзя было. В голове всего за пару секунд пронеслась тысяча мыслей; Зонтик успел попрощаться с жизнью, разочароваться в Алебарде, посчитать, что он по пьяни прибьёт его прямо сейчас, на месте, и в тот же момент засомневаться в том, насколько логичны такие предположения и имеют ли место быть в реальности. — Перед тем, как вы уйдёте, я попрошу вас завтра не расхаживать, — Голос Алебарда необычайно расслаблен и спокоен, что шло в рознь с его не слабеющей хваткой. — И остаться в замке. Зонтик наконец поднимает на него ошалевший взгляд. Проходит секунда, вторая, третья, и больше Первый Министр не делает абсолютно ничего, не предпринимает ни единой попытки как-то надавить морально, да и физически тоже. Парень неуверенно дёргает зажатой рукой, и та сразу оказывается вне хватки. Зонт мягко проводит пальцами по стянутой ранее коже. — Не совсем понимаю… — Я попросил вас остаться завтра дома. Алебард повторяет это с уловимым недовольством, однако, сейчас ему было не до злости или раздражения. И пусть Зонт не понимал, чем он чувствует и как подобное ощущает, но точно знал — Алебарду было стыдно, даже если признаваться в этом что себе, что самому он напрочь отказывался. Может, за своё пьянство, а может, за ослабевшую руку Зонтика, которую ранее по случайности пережал; парня, впрочем, это уже не сильно беспокоило. — Значит, что-то случилось? — Вовсе нет. — Тогда почему я должен отсидеть завтра в замке? Первый Министр медлит с ответом. Он не меняется в лице, ненадолго погружаясь в раздумья, но Зонт это замечает. — Дело не в том, что что-то случилось, а наоборот, в том, что я хочу сделать, и… — И я буду тебе мешать? — Вы неправильно меня понимаете, прошу вас не делать выводы раньше времени. Рассказать вам конкретную причину моей просьбы я не могу, и всё же, будьте уверены, у меня нет злых намерений, даже наоборот. Зонтик заводит руки за спину, неуверенно переведя взгляд в пустоту. Он соврёт, если скажет, что Алебард не говорит слишком натянуто, но учитывая его нетрезвое состояние, такие детали можно без промедлений списать на опьянение. — Это будет… Эм… Что-то вроде сюрприза? В ответ Первый Министр единожды кивает. — Сюрприз, в смысле, какого-то события или подарка? — Подарка. — И я должен буду сидеть дома, потому что из рук в руки его не передать, да? Он такой большой? — Как вы и сказали, это сюрприз. Всё узнаете утром. Парень расплывается в миловидной улыбке, всё видимое напряжение скрылось, на лице играло лишь юношеское любопытство. — Хорошо-хорошо, подожду, — Делая пару мелких шагов назад, у него вырывается добрый смешок. — Тогда спокойной ночи, Алебард! — И вам. Дверь закрывается, лязгнувшие петли эхом раздаются по коридору. Алебард врал. И Зонт прекрасно понимал это: он уже успел здорово помешать ему своим бунтом, и на вряд ли Первый Министр хотел бы снова такое допустить. Так называемый сюрприз точно прикуплен Зонтику для отвлечения, чтобы не оставить вопросов и шанса испортить очередной драмой его политические планы. И пусть от осознания было обидно, тяжело на душе, Зонт всё же знал, что поделать с этим ничего не может — политик, тем более король, из него так себе. Вполне логично, что Алебард, в этом вопросе явно более компетентный, считает так же, это ведь чистейшая правда, вот только от одних мыслей об этом намокали глаза. Думать о том, почему же на самом деле Алебард выпросил его остаться дома, не хотелось, как и опровергать или подтверждать свои накрученные догадки. Заходя в свою комнату, он медленно закрывает дверь, а после, стянув одну только куртку, падает лицом в кровать. Сейчас оставалось только проглотить неоправданную обиду и поспать. Он узнает всё утром, а до тех пор лучше не надумывать себе лишнего. Сжимая в ладонях разбросанные по всей перине подушки, Зонт, наконец, засыпает.