«Это твоя вина». «Ты недостаточно стараешься», «Посмотри, что ты наделал».
Переживания уходили на второй план, только Зонт сосредотачивался на холодных и гладких клавишах. Так, наверное, и работают хобби? Раньше он задумывался о чувствах, что художники, писатели, музыканты, скульпторы и прочие могли закладывать в своих занятиях и увлечениях, но такая очевидная мысль, что они могут и подавить этим делом негатив в себе, пришла ему в голову впервые. Хотя она, вроде, такая простая… Будучи уставшим физически, никаких сил и времени не хватало на самобичевание. Оно и к лучшему — застав предрассветное тёплое небо с чернеющими тучами у горизонта Зонт ушёл в покои и заснул, только прикоснувшись к подушке головой, пусть он и не был особо сонным. И спал он крепко, до полудня, когда Зонтопию уже обливало долгим серым дождём. Дожди днём в принципе были редкими гостями на территории государства и подступали преимущественно в ночное время, но, видно, не сейчас. Как он и предполагал, к пробуждению Алебарда на месте уже не было, не зря же он, всё-таки, норовил лечь обратно в постель: чтоб весь следующий день не ходить убитым. Зонтик хотел бы снова засесть за пианино, но и тут не сошлось, так как пальцы, хорошо помученные прошлой ночью, днём обмякли до состояния ваты. Эти пару часов ночью за пианино казались целым испытанием, хотя любители, не говоря уже о профессионалах, наверняка посчитали эти жалкие попытки сыграть хоть что-то обычной разминкой. И Зонтик, несмотря на то, что ранее не испытывал особой страсти к музыкальным инструментам, всё же нашёл в них медитативное свойство, давшее глоток свежего воздуха. В замке развлечений было немного — пожалуй, только его бесконечно длинная библиотека, потому от чего-то нового отрываться не хотелось, но, раз уж это сыграло с Зонтиком злую шутку, к обеду пришлось вновь стащить роман «Последний лепесток» и в десятый раз перечитать, смущаясь от телячьих нежностей, словно в первый. Алебард после полудня не объявился. Спустя несколько часов его тоже видно не было. Зонтик, конечно, не злился и не то, чтобы скучал, но после вчерашнего им всё же было о чём поговорить и явно не один час. Хотелось раскаяться «нормально», чтобы после взять себя в руки, и, как хороший правитель, обсудить что-то «серьёзное» — что-то, что Зонтик всегда пропускал, осматривая корешки книг в библиотеке, и чем Алебард занимался с утра до ночи без устали. Он, конечно, молодец, прислушался и теперь готов снести всё, что успел натворить за прошедший месяц, но причастности к этим «реформам» Зонтик не чувствовал, потому и вина тоже отошла недалеко. Стоило забыться в строчках или клавишах нового пианино, как они пропадали, однако стоило выйти из этого состояния, как тревога полностью окутывала его. Целый день, проведённый взаперти, Зонт оставался в одиночестве. На улицу выходить не хотелось, ведь с утра шёл дождь, и сколько бы парень не ждал, горизонт всё был затянут тучами, не желая дать и проблеск света, потому в четырёх стенах он развлекался, как мог. Он выбирал себе занятие, чтобы забыться, в процессе пару раз отвлекаясь на неприятные мысли и страхи, после чего пытался себя усмирить, вспоминая воодушевляющие ночные речи Алебарда, а после брался за новое занятие, и так по кругу! Первый Министр вернулся ближе к вечеру. Зонтик его не застал, потому всего этажом ниже Алебард успел полчаса потратить на переодевание, дрёму и принятие ванны, чтобы только спустя всё это время подняться и поздороваться с Господином. Он коротко стучит, после чего, не дожидаясь ответа, тут же заходит, застав Зонтика на кровати и с разбросанной кучей книг по всей её площади. Парень замечает его, вскакивая с кровати, и тут же теряет дар речи, машинально поджимая к груди сжатые в кулак руки. В проходе, приветствуя его, стоял Алебард, вот только выглядел он совсем иначе: он распустил свои волосы, хотя раньше делал это лишь на ночь или чтоб заплести вновь, и рабочая форма тоже исчезла. Теперь он стоял не в церковном подряснике или министерском одеянии, а во вполне обычной рубахе и брюках, в аккуратном, но не выделяющимся наряде. Издалека его без проблем можно было спутать с обычным зонтопийцем, если, конечно, не брать в расчёт рост… — Алебард! — Зовёт его обескураженный Зонтик. Тот покосился, когда парень дёрнулся с места и подлетел к нему всего за долю секунды. — Ты куда? Или, постой, откуда? В таком виде? — На тяжёлом выдохе начинает парень. Алебард даже не понимал, был ли этот вопрос упрёком или таки светлым интересом, но всё равно смутился. — Я переоделся на встречу… — Скомкано оправдывается Первый Министр. — На встречу? — Уточнил Зонтик, подняв нахмуренные в раздумьях брови. — Ты просто… Никогда так раньше не одевался. И впрямь. Его одежда была новой, аккуратно выглаженной и не пропахшей насквозь ладаном, как вся прочая униформа, сменяющая друг друга каждые сутки. Эта же рубаха пахла мылом и не более — видимо, он надевает её впервые или, как минимум, очень редко. — Но тебе очень идёт! Мне нравится. — Спасибо, Господин. Вы верно подметили, что это немного не мой стиль, но дело в том, что встреча специфичная, поэтому и одеться пришлось соответствующе… Зонтик осматривает его с ног до головы, кладёт руки на плечи и поправляет вздёрнутый вверх воротник. — Не похоже на деловую встречу. — И впрямь. Но я всё равно иду не попить чаю, а обсудить государственные вопросы. — Добавляет Алебард, стараясь сменить тему. — Лучше скажите, как вы? Стало лучше? Зонт опускает руки и отходит на шаг, но улыбку старается сдержать. — Нормально. — Больше никаких сомнительных предложений у вас не появлялось? — Алебард… — Недовольно отвечает ему насупивший нос Зонтик. — Не подкалывай. — Я не подкалываю, — Аккуратом отпирается Алебард. — Впрочем, если вы не хотите, конечно, я не заставляю. Предупрежу на всякий случай: возможно, я приду поздно, так что ложитесь без меня и не ждите. — Погоди, ты же только пришёл… Что, весь день проведёшь вне замка? Зонтик опускает голову, складывает руки в замок у живота. Конечно, Зонтик не собирался ни в чём подобном Алебарда винить, но такой расклад его совсем не устраивал. Этой ночью Первый Министр уговаривал его всеми правдами и неправдами отказаться от идеи с передачи престола, и, может, в нежность не скатился, но твёрдо отрицал все самокритичные фразы, и сразу после этого исчезнет на целый день? Бодрый настрой, уже идущий на спад, долго не продержится, особенно когда каждая минута в пустой библиотеке сопровождается разве что навязчивыми мыслями. — Работа не ждёт. За всё время можно было и привыкнуть. — Скажи хоть, на сколько уйдёшь… К ночи объявишься? И тут Алебард вновь уклоняется. — Тут всё очень неоднозначно, Господин, — С натяжкой начинает он объяснять. — Я могу вернуться через полчаса, а могу к утру. Это всё зависит лишь от того, как пройдет встреча, не от меня. Зонтик, опершись кулаками об пояс, заканчивать разговор не собирался, пусть Алебард хотел поскорее уйти и всё мялся на месте, готовясь, только услышав отмашку, рвануть вниз. Злиться у парня не получалось, впрочем, на Первом Министре с лучшей эффективностью применялось молчание и расстроенный, где-то даже разочарованный, взгляд, с недоверчивым прищуром и надутыми губами. — Я вам не вру. Встреча будет на вечере танцев, поэтому и есть такой разброс во времени. — Как это взаимосвязано? Он что, хочет тебя споить? — Вступил Зонт, — Да даже если хочет, извини, всё это как-то сомнительно. «Государственные дела» обсуждаются на какой-то вечеринке… Я тебе верю, конечно, но это точно обычная встреча? Ты ни с кем не связался? Это не связано с Щитом? Парень стоит, сжавшись, всего пару секунд, как на его лице вновь появляется добрая ухмылка, не оставившая и следа от прежнего недовольства. — Ну и если ты хотел просто отдохнуть сегодня, или, знаешь, сходить туда с кем-нибудь на особую встречу, не стоило так заморачиваться. Я совсем не против! Да и не помню, чтобы ты в принципе брал себе отпуск, и вот, выдался шанс. Алебард тут же покосился в сторону, скривил губы. — Господин! — Нервно шипит, — У меня нет времени на свидания… И тут же, переведя дух, быстро себя усмиряет. — Если вас так это волнует, вы можете пойти со мной. Раз уж я в компании, задерживать меня вряд ли станут, а вы, так и быть, одни не останетесь. Просто постоите в сторонке, перекусите, развеетесь, и мы сразу уйдём домой. — Раз уж ты идёшь обсуждать «государственные вопросы», может, и я смогу присоединиться? К обсуждению, в смысле. — Не стоит. Под этим я имел немного другое… Ах… Это отчасти личный разговор, извините. — Ладно, — Сдаётся Зонт. — Я всё равно пойду с тобой! А то, пока тебя ждал, весь разнервничался. — Вы только поторопитесь, время уже поджимает, а прийти стоит пораньше. Я подожду вас внизу. — Хорошо, тогда я переоденусь и сразу к тебе! Алебард, даже не кивнув напоследок, тут же скрывается за дверью, в считанные секунды оказываясь на лестничном пролёте. Лихом он заворачивает, переступая две ступеньки за раз, и волосы его растрёпываются от каждого скачка вниз, после чего, оказавшись в холле у главных ворот, он тут же прихорашивает себя заново. Поправив пушистый ковёр с овечьей шерсти ботинками, он подходит к зеркалу, отодвигает верхний ящик и гребнем уже в сотый раз расчёсывает тонкие пряди, от их концов до корней. В зеркале он досконально рассматривает каждый миллиметр его бледной кожи, фыркает, заметив чернеющие «синяки» под глазами — спит он относительно хорошо, но угораздило ж родиться вместе с ними. Не то, чтобы Алебард сильно за свой вид беспокоился, и всё же, на кой чёрт Зонтик их сделал? В отражении он видит, как тяжёлые двери открываются медленно и угрюмо, а после громко хлопают, успев сделать лишь мелкую щель: Аспис зашла. На этот раз даже с зонтиком, нормально надетым пальто, ещё сухим подолом. — Ну и ливень. — Коротко бурчит она, оставаясь у дверей. Вздыхает, складывая зонтик, стучит невысоким каблучком лоферов по холодному кафелю, оставляя у порога грязные подтёки. Алебард с прищуром за ней наблюдает через зеркало, рассматривает с ног до головы и прислушивается — единственное, что в ней с прошлой встречи поменялось, так это настрой. Она не улыбалась, не побежала первым делом к нему, а осталась там, прижавшись к холодной древесине, обивающей металл, и смотрела с полуприкрытыми веками устало, вяло. На неё было мало похоже. — Весь день идёт. Не знаю даже, когда он кончится. — К ночи должен стихнуть. — Безучастно отвечает ей Алебард. — А, ну логично, тучи же по нашим рабочим часам пашут… Утром пашут, ночью на сон уходят… А если серьёзно, то что-то долговато этот дождь идёт, а работать на улице в такую погоду вообще ад. Только тогда Алебард отрывается от зеркала, обернувшись на девушку. — У тебя бумажная работа. По какому поводу на улице оказалась? — Да ничего. Тут недавно скульптор умер, Кианит, — Даже с расстояния Аспис услышала, как при произношении этого имени Алебард тихо прошипел. — Его семья настояла на том, что бы ритуал захоронения провёл «профессионал». А я ж хозяйка. Вот и выбрали. Два часа стояла под дождём, без зонта и капюшона, провожала. Алебард в ответ только хмурится, словно обозлившись. — Я думал, он проживёт подольше. — У него же всегда были проблемы с сердцем. Ещё когда он с тобой работал. Аспис неловко закивала, сводя свои слова к мычанию, и разговор продолжать не смогла, а Первый Министр, судя по виду, от этого только сильнее раззадорился, не брезгливо, и всё же с укором уставившись на девушку. — Так зачем ты пришла? — На серьёзный разговор. Отлипая от двери, она медленно идёт вперёд: только тогда Алебард замечает, как ей всё-таки не хотелось рассказывать. Тусклый взгляд девушки заставлял проснуться совесть, и Первый Министр тут же ей поддался. — У тебя солдат как мух перебивают. После объявления о «переквалификации» и начала подготовки нашли четырёх рядовых, я от рабочих Бацинета узнала, что ещё двоих госпитализировали. Она разочарованно вздыхает, не получая от Алебарда даже кривого взгляда, изменившегося от подобных слов, и останавливается посреди прихожей. — Алебард. Для твоих отрядов это много. В смысле, очень много. Ты объявил о переквалификации буквально эти утром, прошло всего пару часов и у нас уже есть убитые. Я знаю, ты никогда не скажешь, что происходит что-то мутное, но я-то всё понимаю. Аспис поджимает губы и подходит к тому почти вплотную, стягивая руки на швах в кулаки, но ничего не слышит в ответ. Алебард не повёл и бровью, словно совсем этому не удивившись, как бы печально девушка не вздыхала, он не удосуживался хотя бы ответить тем же. — Я принесла отчёты, — Та сдаётся и тянется к наплечной сумке. — Вот, посмотри. Тут про всех убитых и раненых. Может, узнаешь кого. Первый министр перехватывает бумаги и бегло осматривает содержимое: в погибших светятся знакомые до боли лица. Рядовые солдаты, утром поднявшие шум отказами от переквалификации увольнениями, недовольством, открытым или «втихую», сейчас лежали в морге, хотя между событиями прошло всего несколько часов, меньше суток. — Шустро вы, — Бубнит он себе под нос, перебирая в руках страницы. — Уже опознать успели. — Спасибо патологоанатомам Бацинета, быстро время смерти обозначили и вообще установили причину. Всех сначала вырубили, разломив череп, холодным дробящим предметом, скорее всего кузнечным молотом. Ну, там всё написано. Алебард лишь неловко прокряхтел. — Благодарствую… И убрал переплетённые документы под руку. — Это всё, Аспис? — Всё. Мне нужно идти, и, на деле, я не должна быть с тобой сейчас… Но я подумала, что тебе нужно узнать об этом первым. — Льстишь. Я займусь этим, тебе не следует об этом беспокоиться. Возвращайся к работе. — Нечего меня утешать. — Начинает та. — Я здесь третье лицо, конечно, но не волноваться я не могу. За прошедшую неделю ты много чего сделал и теперь я даже не могу понять твои мотивы. Здорово, что ты избавился от Чёрных Папах, и делаешь вид, что всё под контролем, но ты говорил так же месяц назад, только их создавая. Всё в порядке? В тебе будто что-то перемкнуло, а я даже не понимаю что именно, уже начинаю сомневаться, что их смерть не твои проделки… Мне ли не знать, на что ты способен. — Прекращай, Аспис. Немедля. — Строго произнёс Алебард, скривившись от её слов. — Ты уже перегибаешь. Мне нет дела до того, что ты думаешь, и всё же будь с выражениями аккуратнее. Убивать обычных рядовых было бы слишком глупо с моей стороны, сколько бы я не презирал их взгляды, и ты сама это понимаешь. У меня нет ни малейшего желания сейчас разбираться с тобой. — Тогда что происходит, Алебард? Я здесь не для того, чтобы винить тебя в чём-то, но я в замешательстве, и я знаю, что другие тоже, особенно приближённые к тебе. Сначала говоришь одно, потом другое, а предпосылок на это никто из нас не видит, и если что-то случится, никто ведь не узнает, ты же молчишь постоянно! Но любой дурак поймёт, что эти убийства не случайны, я ведь не утверждаю, что это сделал именно ты… Выждав момент, Алебард делает глубокий, неровный вздох, подняв свободную руку к усталому лицу и прижав к ней ладонь. Глаза его закрыты, не желающие видеть девушку вновь. — Аспис. Он тут же направляет руку на входную дверь. — Возвращайся к работе. Аспис оборачивается, смотрит на неё, словно на ступеньки к гильотине, снова обращает взгляд на Алебарда — он всё стоит, не двинувшись с места, — и ей ничего не остаётся, кроме как уйти. Девушка, не смотря назад, в спешке удаляется, хлопнув дверью, не первый раз разочаровавшись в своём любопытстве. Алебард, её «начальник», представитель государства, на которое она работает, в связи с нетерпеливым нравом может завтрашним же утром сдвинуть Аспис с поста директора похоронного бюро прямиком в канаву, и всё равно девушка продолжает ходить по тонкому льду. Алебард открывает глаза, лишь убедившись, что её больше нет. Ещё несколько секунд, осматриваясь, он держит руку на весу, тычущую в серебряные стучалки, заменяющие дверные ручки, а после вздыхает не менее разочарованно, чем Аспис, вновь прилегая ладонями к лицу. Он проходит несколько шагов сначала от двери, потом к ней, потом к зеркалу, потом снова к ней, мечась из стороны в сторону даже не видя, куда именно направляют его ноги, и так до тех пор, пока с плеча не доносится шум. Это, конечно, спешивший к нему Зонтик. Он несётся по каменной лестнице вниз, ловко удерживая равновесие, когда вдруг спотыкается о ступеньки, и тут же подлетает к Алебарду. В гардеробе не нашлось ничего нового — его белоснежную большую рубаху и брюки он надевает не впервые — но парень сияет так, словно неимоверно гордится одним только существованием этого наряда в его владениях. — Вы готовы, Господин? — Тут же принимается Первый Министр, что, застав Зонтика в таком хорошем настроении, сменяет тоскливый оскал на добрую, какую только мог он скривить сейчас, улыбку. — На улице дождь. Лучше застегните куртку, я сейчас достану ваш зонт. Парень, так глупо ухмыляясь, польщённо вздыхал у дверей, пока Алебард не всучил ему таки зонт и не поспешил вывести из замка. Несмотря на попытки Зонтика разболтать Алебарда, сразу после выхода он замолкает, не реагируя ни на какие вопросы своего Господина, и до места встречи они доходят в молчании. Всю дорогу Зонтик чувствовал тёплый, но сильный ветер, а так же стучащие по ткани зонтика капли, но заболеть он не боялся, и больше всего его волновало другое: статуи! Трёхглазые монументы, установленные Алебардом по всему городу ещё давно, сейчас были разрушены. От некоторых отлетели головы, руки, предметы в руках, а вместо плеч виднелись острые срубы. Зонт оглядывался на Алебарда, ожидая хоть какой-то реакции на весь беспредел, но тот лишь смотрел вперёд, холодно и отрешённо, не желая сворачивать и замечать хоть что-то, кроме своего пути. Спрашивать напрямую не хотелось.Может, он всё-таки опоздал, и уже поздно делать из себя достойного короля? Раз уж народ, видимо, его не жалует. И хорошо справляется так… Без него.
Мрачные мысли пришлось вытрясти из головы, только на горизонте показалось нужное здание, всё развешанное гвоздичными венками и разноцветными шёлковыми лентами. На начало они опоздали, это было понятно ещё до захода — от громкой музыки вперемешку со звонким смехом и топотом дрожали стёкла, а отмеченное на вывеске время, шесть вечера, на начало танцев, уже прошло и перевалило к семи. У входа людей не было, зато в длинных окнах мелькали силуэты, сливавшиеся в единую массу у самых рам. Актовый зал с первых секунд встречает Алебарда и Зонтика толпой: вокруг буфета стояли, пританцовывая, люди в возрасте, усталый молодняк и, конечно, персонал, только после них помещение было тесно заполнено танцующими. Не важно как они танцевали, медленно или в отрыве, в одиночку или целой группой, молча или без стеснения подпевая, в стороне никто не оставался, так или иначе проводя время в своё удовольствие. Над оравой возвышались музыканты — группа бродяг, «разноцветная», с иностранцами. В центре стояла Зонтопийка, напрягавшая свои лёгкие с тонкой флейтей у губ, поодаль неё — Фелициец на барабанах, и рядом, неумело прикрывая розовые волнистые локоны, стояла девушка со скрипкой на плече, в противоположной стороне был также рослый Куроградец с подключённой к серой, усеянной звёздочками, бандуре, настоящей гитарой. Зонтик, увидев знакомый символ, тут же перевёл взгляд на Алебарда — тот лишь растерянно пожал плечами. Сам же Первый Министр тут же поспешил к стене между буфетом и танцующими, и, даже при своём-то росте, встал на цыпочки, высматривая кого-то в толпе. Зонтик, сколько не глядел на них, не замечал никого примечательного, разве что пару тёмно-фиолетовых макушек, но их Алебард пропускал, нисколько не удивляясь и даже не заостряя внимание. Оборачивался на аварийные выходы, смотрел за кулисы, разглядывал продавцов, отворачивающихся от его пристального взора, но безуспешно. А те играют мелодию за мелодией, без голоса, без единого слова, и всё равно заводят одним только ритмом всю толпу. Работяги, пекари, гончары, выпускники из новых школ, весь рабочий и молодой слой населения, ранее пропадавший на работе да практике, сейчас взялся за руки и под шафе носился из стороны в сторону, позволяя себе кружиться в руках незнакомцев. Рядом с ним, опираясь лопатками на стену, встаёт Зонтик, что наблюдает, как тот по несколько раз оглядывает одни и те же места, и всё равно никого не замечает. — Может, он ещё не пришёл? — Обращается парень, дёргая Первого Министра за рукав к себе. — Или ждёт тебя где-то… Не знаю, в кабинете? — Нет, мы должны встретиться здесь. Алебард вздыхает и, недовольно рыкнув, складывает руки на груди. — Опаздывает, снова! Этот… Чёрт… — Он последний раз оборачивается в сторону сцены. — Вы сходите в буфет, возьмите себе что-нибудь. Мы здесь ненадолго, но, может быть, из-за него придётся задержаться. — Всё в порядке! Мне здесь нравится. Не привык, конечно, к таким вечеринкам, но здесь хорошая музыка, а ещё все остальные веселятся, ну, мило, а не как пьяницы. Вот только свои деньги я дома оставил… Зонт в смущении уводит взгляд, а после, завидев раздражение Алебарда, отворачивается вовсе, уткнувшись левой щекой в шершавую стену. Про пьяниц он соврал разве что наполовину: в воздухе отчётливо слышались запахи алкоголя, едкого спирта во всех прозрачных стаканах с виски, вином, игристым шампанским, что пробивались даже через всё обилие сладких лимонадов и выпечки, однако люди были скорее «под шафе». Никто с ног не валился, разве что от усталости, а напитки лишь подогревали веселящий азарт, и никто действительно не пьянствовал, так, выпивал. — Возьмите мои. — Не церемонясь, Алебард перекидывает свою сумку поближе, но Зонтик тут же протестует. — Алебард, не надо, я не голодный, чего ты свои карманные тратить будешь? — Давайте, не ёрничайте… — Рычит тот, пихая в ладони потёртый кожаный бумажник со сбережениями. — Я сюда по делу, а вы «просто так». Хоть займётесь чем-нибудь. Зонтик больше не упрямится, принимая подачку, но перед уходом вздыхает тяжко, разочарованно, нарочито показывая, как ему «не хочется» брать чужие деньги. Правда, в следующий же миг он подбегает к миловидной даме в возрасте за прилавком, усеянным ещё тёплой выпечкой, оставляя Первого Министра у стены. Он снова оглядывает толпу, но так никого и не находит. Люди, однако, застав пристальный взгляд Алебарда, тут же смущались и тормозились, иногда даже шептали своим спутникам на ухо о его нахождении здесь, да так растерянно, что ему самому становилось совестно, и тщетные попытки разыскать своего собеседника пришлось прекратить. Никто, кроме Алебарда (и теперь уже Зонтика) о встрече не знал. Его не спрашивали, куда он идёт, и первым не говорил, лишь коротко отвечал, что уходит этим вечером по делам, если кто-то хотел зайти. Это, собственно, и было единственной причиной, почему встреча называлась «деловой» —для отмазки, чтоб без лишних вопросов и нервотрёпки: Зонтик бы места себе не находил, поставив всю нервную систему на уши, если бы влезал в каждые мутные встречи Алебарда. Он возвращается совсем скоро, держа в обеих руках по прянику, совсем не смущаясь цене, заплаченной с чужого кошелька, и первым делом протягивает один Алебарду. Он реагирует не сразу, заметив только краешком глаза возвращение Зонтика, но тот свои попытки пропихнуть лишний пряник не оставлял и начал дёргать Первого Министра за рукав белой рубахи. — Мне? Тот замялся перед тем, как принять непрошеный презент. — Благодарю… Довольный Зонт прилегает к стене и тут же принимается за пряник, пока Алебард, спрятав его в рукаве, обращает своё внимание на музыкантов, а не еду. Группа и впрямь была «разношёрстной», и, пусть он о соседних странах знал не так уж и много, сбежавших из Фелиции и Вероны смог понять, Куроградца — с натяжкой. Только по очень размытым описаниям Зонтика он знал о Куромаку, его механиках и изобретениях, опережавших Зонтопийские, но даже он не смог рассказать о стране что-то конкретное. Есть и всё. Что в ней — неизвестно. Странно было, что в этой музыкальной шайке не затерялся беглец из Пиковой Империи, там-то условия строгие, но хотя бы возможные для жизни, а в Фелиции процветали не репки, лишь голод и преступность, Верона же развалилась вовсе. Точно… Верона опустела. В ней не осталась ничего, ни единой людской души, одна только пустошь из розовых кирпичей и ажурных столиков, служивших лишь напоминанием о том, что когда-то в этих заброшенных землях кипела бурная жизнь. Что стало с жительницами и их королём — до сих пор не известно, однако розоволосых уже стали замечать в соседних государствах, ищущих себе пристанище с пустыми карманами. Алебард, однако, поглядывал не на них, а на осиротевшие развалины неподалёку и всё точил зубы на оставленные здания и мебель, к которым уже никто не вернётся, с желанием культурно и аккуратно это добро прикарманить. Во благо Зонтопии, конечно же! Но сейчас было не до этого. В это место привёл неоконченный вопрос с Щитом. Не предав Зонтика и своё обещание, он залёг на дно сразу после роспуска «Искателей правды», тихо и мутно, без внятных объяснений, чем вызвал уйму недовольств. Скептики покричали, пожаловались, и вдруг стихли, однако в разрешённое буйство народа Алебард не верил, как и в то, что оставленные своим лидером инакомыслящие не найдут новое пристанище. И единственный человек, что мог предоставить за достойную плату всю информацию об этом, сейчас находился невесть где, конечно же, опаздывая. — Чего не ешь? — Выбивает его из раздумий Зонтик. Тот смотрит на спрятанный пряник и всё же пробует, откусив сразу половину — орехи да толчёные яблоки, смешанные в приторно-сладкий джем, под твёрдым тестом. Прожевав, он сглотнул и опустил руку с пряником, не желая продолжить. — Тебе такое не нравится? — Я не голодный. Да и сейчас сладкое ни к чему. Зонтик разочарованно поморщился. — Извини… Просто подумал, что, раз уж там одни фрукты, тебе понравится. — Я не говорил, что мне не понравилось, от сладкого горло пересыхает, вот и всё. Вы-то здесь за компанию, повеселиться, поесть, потанцевать… Но раз уж на то пошло, прошу, возьмите мне стакан воды. Алебард хмыкает и машет обратно в сторону прилавков, и Зонт, не смея возразить, вновь уходит. Первый Министр смотрит, как спешит он спросить у продавщицы, где эту воду достать, после чего обращает внимание на толпу. Мелодия до боли знакомая — он слышал её и не раз, может, на более официальных пиршествах, а может с улицы от бродячих бардов, а может ещё невесть где. Но там, Алебард готов поклясться, ещё были слова, которые всё никак не всплывали в окутанной шумом голове, а кружащие опьянённые парочки совсем этому не помогали, регулярно прикрикивая музыке, то и дело толкаясь друг с другом, а то и с самим Алебардом. Так же скоро сквозь танцующих пробирается Зонтик, таща в своих руках и стакан холодной воды, что Алебард тут же опустошает, однако оставляет в руке. — Ал? В ответ он коротко мычит. — Извини… Но мы, пока ждём, только стоим и едим. — Здесь полно стульев. Присядьте. — Я не об этом. Прилегая к стене, он доедает пряник и заглядывается на толпу. — Как тебе танцы? — Я не танцую, но мне приятно видеть, как танцуют другие, если вы об этом. Пожалуй, единственное занятие, в котором я терплю шум. Алебард лишь мгновенье смотрит на Зонтика: тот, сомкнув губы, не сводил под опущенными веками взгляд с танцующих, в нетерпеливости наблюдал, как те, ухватив ритм, брались за локти друг друга и кружили. Словно завороженный. — Если вы хотите потанцевать, просто выйдете в зал. — Нет, ты чего… — Парень тут же засмущался и покосился в сторону. — Я танцевать не умею, а одному позориться совсем уж стыдно. — Тогда пригласите кого-нибудь вместе с собой. — А вдруг откажут? Тут все свои пары уже нашли, остались только уставшие или не желающие танцевать вовсе, а я сквозь землю провалюсь, если отказ услышу, и настроение на сутки точно испортится. Да и перед лицом незнакомого человека тоже… Не комильфо вертеться… Чем больше слов Зонт произносил, тем тише становился его голос. Последние прозвучали почти шёпотом, еле различимо сквозь шум людей и громкую музыку, а Алебард, пусть и понял его речь, никак не ответил. Выждал момент, решив снова поразглядывать танцующих — больше здесь делать было нечего. Среди них он даже видит знакомых лиц, замечая Мориона, человека, что жил один и был женат разве что на своей работе, с миловидной девушкой (те его, однако, не заметили), а ещё, конечно, разгильдяя Гельвина, Министра обороны, что со стаканом виски периодически пьяно и громко хихикал в стороне. — Я не пойду танцевать с вами. Зонтик тоже промолчал, не желая наседать. — Вы же сами понимаете: я пришёл сюда на деловую встречу, мне нельзя отвлекаться. Придёт человек, а я танцую. Это… непрофессионально. Алебард поворачивает голову к Зонту, но тот на него даже не смотрит, грустно опустив брови и прижав руки у груди, и пусть он всё ещё наблюдает за людьми, взгляд его устремлён куда-то ниже. — Только, прошу, не обижайтесь. — Я не обижаюсь… — Тихо отвечает Зонтик. Конечно, он не обижается, но всё равно расстроен и из-за своего поведения, и из-за ситуации в целом. — Понимаю, не очень хорошо просить тебя о таком… Просто знакомиться я совсем не умею. Друзей здесь нет, а все ровесники либо в парах, либо и в одиночку хорошо проводят время, вот и неловко. И, конечно же, именно сейчас у парня появляется тот же взгляд, что появился этой ночью. Алебард стиснул зубы, но своё недовольство показывать не хотел, мальчишке явно нужно не это… Но нельзя было начать свои сентиментальные душевные терзания чуть-чуть попозже, к примеру, после встречи, когда временные рамки перестанут стискивать их обоих? — Так и вы, раз боитесь завязать знакомство и потанцевать с кем-то ещё, идите так, в одиночку, здесь вас никто, кроме меня, не узнает, и криво пялиться не будет. Хотя бы у стенки, если не в зале. Я же с вами на «вы», на «Господин», и до сих пор никому нет до этого дела. Чего вам волноваться? Алебард вдруг подтаскивает Зонтика к себе, крепко ухватив его плечо и прижав парня почти вплотную, и наклоняется к его уху, чтоб сквозь громкие басы и скрипку парень точно хорошо всё расслышал. —Идите, повеселитесь, пока ещё можете. Здесь же все поголовно танцуют, до ваших танцев никому нет дела, а если и есть, то тому я голову скручу. Чего я вас, как школьника, уговариваю? Алебард рычит, грозно и твёрдо, от чего Зонтику поначалу было если не страшно, то некомфортно как минимум, но совсем скоро опущенные уголки губ сменились грустной улыбкой. — Ты прав, Алебард. В своё оправдание скажу, что из-за вчерашнего у меня совсем каша в голове сварилась… Зонтик, улыбнувшись, кивнул и сделал широкий шаг в сторону, всего на полметра. Он посмотрел на танцующих, а потом на Алебарда, снова на танцующих, и вновь на Алебарда. Первый Министр в такт музыке закивал головой, и Зонт повторил за ним, на что тут же получил одобрительно поднятый палец вверх. Танцевать парень таки не начал, но, по крайней мере, отвязался: он всё ещё неловко давил лыбу, зная, что со стороны выглядит нелепо, и тут же отворачивался, когда это замечал Алебард. Участвовать в этих танцевальных интрижках Алебард не собирался, чего они ему: он, как «родился», так и не начинал, ибо незачем. И даже будучи пьяным, навеселе, никаких позывов оторваться и потанцевать он за собой не замечал, а вот Зонтик, выглядящий намного скромнее него, при первом удобном случае показал заинтересованность. Алебарда это озадачило, ведь раньше его Господин не проявлял ничего подобного, но, немного поразмыслив, все вопросы отпали. Зонтик, конечно, правитель, но в первую очередь — обычный юнец. Алебард никогда не задавал вопросов по прошлому своего Господина, как и «настоящему», впрочем, никогда не отрицал, что его застенчивость и интровертность скорее то, что мешает ему в жизни и от чего сам Зонт хочет поскорее избавиться. Его ровесники веселились буквально в метре от него после выхода из школы, если в таковую ходили, или нахождения удачного мастера по их профессии, отмечали своё прошедшее детство и переход во взрослую жизнь… — И всё же, с чего бы вдруг в вас проснулось желание потанцевать? — Между слов Первый Министр не сдержал смешок. — Понимаю, что делать здесь особо нечего, но, кажется, вы сегодня в особом… задоре.? Алебард оборачивается: Зонтика и след простыл! В толпе его тоже не видно, кажется, кто-то проявил инициативу и затянул паренька вглубь весёлого сброда, а среди однообразных голубых макушек даже при всём желании нельзя было того распознать. Он ведь отвернулся на минуту, всего на одну паршивую минуту, а этому нерадивому только дай повод куда-то смыться! Впрочем, прошерстив танцевальный зал и перейдя к прилавкам, Первый Министр заметил кое-кого поинтереснее. С намокшей от дождя головой и приталенным тёмным пиджаком, что намок даже больше, учитывая, сколько воды потихоньку стекало со смолистых прядей, к Алебарду приближался мужчина, пританцовывающий, явно довольный собой и налитым виски в стакане. — Боже правый, не Аспис, так ты… — Процедил Алебард, грубо хватая парня за ворот, как только тот, приблизившись, пытался поприветствовать его. — Остынь, я не просто так опоздал, — Спокойно отвечал ему тот, — Ну, отпусти, ты только внимание привлекаешь. И пугаешь мой вискарь. А если разольёшь? Мужчина расплывается в хитром оскале, широким настолько, что виднеются дёсны, когда Первый Министр тут же его слушается и отпускает. Более того — передаёт ему тяжёлую пачку сигар, и тот, осматривая содержимое, в котором, однако, сигар не оказалось, удовлетворённо кивает и тут же прячет их в кармане приталенного пиджака. — Не волнуйся, твои ожидания оправданы, я предоставлю больше, намного больше, за ту же скромную цену. — Он лукаво склонил голову, напоследок отпивая из стакана. — Наклонись поближе. Алебард таки склоняется, чуть сгорбившись над ним, а тот нагло опрокидывает свободную руку тому на шею и тянет ниже. — Нашли они себе нового лидера, кузнеца громилу. Тихий мужик, здоровый, до этого не высовывался, ты его вряд ли узнаешь. Гоплоном кличут. Ничего открыто не проявлял, но нашептали мне тут, что на церкви и монументы плюётся, сам понимаешь, к чему это я. Всю жизнь он провёл в честном труде и своим глазам, походу, верит больше, чем кому или чему-либо ещё. Тот снова отпивает алкоголя, громко и открыто, так, что Алебард чётко слышит, как виски оказывается у него во рту, а потом ещё и в глотке. Не слишком приятные звуки, которые приходится терпеть, будучи притянутым ухом к губам. — Я не прогадал, они действительно нацелены серьёзно, пусть в численности их, конечно, меньше. Среди них много трудяг, на такой, непрестижной работе, каменщиков, слесарей, а буквально недавно о пропаже динамита заявили. С местной шахты под Гвинедом спёрли, прям под конец рабочего дня. Утверждать ничего не буду, выводы делай сам, просто учти, что среди шахтёров и эти оппозиционеры были, что рабочими, что подрывниками работали. А ещё пара очень сомнительных громадных личностей с не менее громадными мешками да сумками отнесли это добро на заброшенную старую библиотеку на Астроцветье, мелкую, зато с подвалом аки погребом. Хер знает, что там было на самом деле… Но и не в этом же дело. — И это всё? Алебард недовольно поморщился, на что тот, удивлённо раскрыв рот, только непонимающе на него посмотрел. — А ты что хотел? Думаешь, с таким лидером и его отбором они язык за зубами держать не будут? Их и не выцепишь, они молчат себе в тряпочку и отступать не собираются. Знаю только, что без крови с их намерениями не обойдётся, незнакомцев в своих рядах не жалуют, особенно тех, кто мог контактировать с тобой. Хотя, чего вокруг да около, это Гоплон твоих перебил, особенно нагловатых, кто после службы за отобранную премию решил примкнуть к ним. Ты, походу, будешь следующим, козни они тебе лихие строят. Нет, серьёзно, тушу-то свою побереги, вон чё со статуями на площади сделали… Первый Министр лишь рвано вздыхает. — А Щит? — Последний раз его видели в травмпункте, со сломанным запястьем, он отказался от госпитализации, получил соответствующую помощь и тут же залёг на дно у своего знакомого пастуха в Вересковье. Теперь помогает ему по хозяйству как может в обмен на жильё, в коттедже «Фианит». — Это у реки? — Не так близко к ней, как ты думаешь. Точно, я не договорил… Гоплон этот планирует наступление конкретно на церкви и всю подобную лабуду, раз уж достучаться лично до тебя слишком рискованно и трудно, и Морион нашептал, что планировка церквей утекла ранее незнакомому ему прихожанину. Широкий оскал появился вновь, как только Алебард, поморщившись, в конец разочаровался. — С каких пор ты, Толлметрон, узнаёшь об этом первым, а не я? — Будь я на его месте, тоже бы промолчал. Честно, на такой глупости этого Мориона обдурили, а ты, со своим нравом, без разбору бы пацанёнка выгнал… — Да что там Морион, Бацинет ведь тоже промолчал, урод. Хотя за Щитом и его передвижениями было поручено следить, хоть как-то, в три погибели, но следить, с его-то травмами он далеко бы всё равно не ушёл… Нет, даже о визите в травмпункт не обмолвился. Алебард сжал зубы и скривился, через силу шипя слова. В такие моменты ему хотелось мрачно закурить, да такую едкую самокрутку, чтоб без фильтра и с противным травяным запахом на километр, хотя сам Первый Министр не курил и даже не собирался. — Не будь ты таким упёртым, может, и узнал бы чего путного. Скажут они что-то кривое, или, не дай бог, оплошают, как тут же окажутся на гильотине. А кому такого хочется? Ты либо самоубийц нанимай, либо закругляйся с такими методами. Ходят слухи очень грязные о твоих распущенности и садизме… — Я уже прекращаю. Алебард на глазах тускнеет, и, конечно, от парня рядом это не скрылось. — Мои методы оказались… крайне неэффективными. И я не только про свой образ, а про Чёрных Папах, все эти указы. Сейчас приходится исподтишка сворачивать эти недоразумения, но это только больше вгоняет народ в ступор. В смысле, вообще всех, и приближённых ко мне, и так, не близких к власти. Развесив уши, Толлметрон внимательно выслушивает речь Алебарда и задумчиво уводит взгляд в сторону. — Сочту твои откровения за чаевые. Видно, не так-то просто исправиться, когда все запомнили тебя монструозным начальником? Признаюсь, даже с моими связями я не имею ни малейшего понятия, что смогло тебя переубедить и раскрыть глаза на прошлые, откровенно говоря, жестокие и глупые методы. Мне остаётся лишь догадываться… Вдруг его взгляд укатывается за спину Первого Министра, а сам он вновь начинает хитро улыбаться. Навскидку говорит: — Не из-за него ли? И аккуратно уводит в стакан с виски в сторону, заставляя Алебарда обернуться. За спиной, как никуда не исчезавший, стоял недоумевающий Зонтик, что тут же засмущался и сгорбился, поняв, что его заметили и даже тыкнули пальцем, или, точнее, стаканом алкоголя. — Ты всё сказал? — Окликает Толлметрона Алебард. — Да, я всё. Я либо на танцполе, либо курю, найдёшь меня, если захочешь. — Тот вдруг прислоняется к уху Первого министра, оттянув его за воротник вниз. — Передавай Зонтику привет. Парень выжидает, пока Алебард обдумает сказанное, медленно отпуская его смятый белый воротник, но тот всё ещё не двигается, а стоит, сгорбившись в три погибели. Однако ничего больше предпринимать он не стал: снова взглянув на Зонтика, поплёлся к нему, оставив позади внимательно наблюдающего за ними Толлметрона. — Извини… Я вам помешал? — Вовсе нет, мы как раз заканчивали, он передавал вам привет. Всё в порядке. Вы хотите остаться здесь ещё ненадолго? — Да, — Скромно признаётся Зонт. — Извини, что так исчез, я всё-таки решился и отошёл потанцевать вместе с остальными… Мне тут очень нравится, и, честно, я хочу ещё немного побыть здесь. — Мне несложно будет вас подождать. Парень вдруг тут же меняется в лице: всё его смущение сменяется шутливой обидой. — Алебард! Мне совсем не нравится, что ты вечно стоишь в стороне. Зонтик, робко протестующий, вдруг берёт Алебарда за плечи и позволяет себе нахмуриться, пока скрывшийся за чужими спинами Толлметрон тихо ликует. Его глупая, несуразная уловка сработала, да ещё и на ком! В каком масштабе! Он залпом выпивает виски, и, окрылённый, пускается в пляс. — Почему ты отказываешься потанцевать? — Я не умею танцевать. — Ты же никогда не пробовал, конечно!.. И потом, ты сам по себе так редко отдыхаешь. Я правда не могу представить, что весь твой досуг заканчивается на алкоголе по вечерам и долгом сне. Думаю, это по моей вине у тебя не выпадало шанса на такой отдых, но если ты со мной потанцуешь, может, я искуплю свою вину? Однако Первый Министр лишь аккуратно оттягивает его ладони со своих плеч. — Вы передо мной не виноваты. Не стоит. — Алебард, я же просто пытаюсь вытянуть тебя на танцпол… Давай! Всего один танец, и мы пойдём домой. Он оглядывается по сторонам: на них никто не смотрит, даже Толлметрон скрылся, и, видно, их разговоры всё-таки никому не интересы. Оставалось лишь смириться. — Иногда я вас не понимаю. — Ничего страшного. Ну так что, ты идёшь? — Куда я от вас, Зонтик, денусь… Стоило Алебарду сказать об этом, как парень, посмеиваясь, берёт его за руку и тут же уводит в зал, пробираясь сквозь танцующих. Тогда девушка с флейтой на пару секунд останавливается, вдыхая полной грудью, и берёт новый темп следующей песни, ведя за своей игрой оставшихся музыкантов.