Потребности

Жестяная банка, когда-то брошенная нерадивым прохожим, со свистом улетела вперед. Малкольм, дрожащий от злости и негодования, дошел до жестянки и с новой силой отправил ее в полет. В ушах все еще звенели слова начальника, когда в конце первой смены он направился прямиком в его кабинет. — Ты ему нравишься, — широко улыбался мужчина, словно насмехался. — Разве это не здорово? Это было бы здорово, если бы Малкольм присматривал за собачкой или кошечкой, а это огромная зубастая тварь, которая только жути нагоняет своим поведением. Разве детям такой монстр может понравится? Мужчина, дошедший до банки, с мстительным удовольствием наступил на неё, представляя на ее месте голову работодателя. Жестянка приятно заскрипела и смялась под ботинком. «Нравлюсь я ему», — мрачно подумал он, продолжив путь домой. — «Наверное, это действительно неплохо.» Малкольм сунул руку в карман куртки и вытащил телефон. Почти семь вечера. Надо успеть сделать запланированное и топать обратно на вторую смену в ночь. Ему еще пол очищать от грязной мыльной воды, что разлило это чудовище. И почему он подумал, что будет легко? Соглашаясь на суточное дежурство с часовым перерывом между сменами, он не знал, что его подопечный будет… этим. Как оказалось, слово «живой» в рабочем контракте имело буквальное значение. *** Поскольку ночная смена не предусматривала ни сон, ни отдельного помещения для работника, кровати в месте обитания Хагги не было. Но в углу стояла угловая ширма со свернутыми в рулон спальными принадлежностями. Малкольм даже почувствовал толику благодарности к начальству, которое, как оказалось, считалось с человеческими потребностями. Правда в том же самом углу в рамке висело объявление, что спать всю ночь запрещено — живая игрушка не нуждалась во сне, и следить за ней требовалось постоянно. Первое, что ощутил Малкольм, когда автоматическая дверь за ним закрылась, мягкие и пушистые объятья чудища, словно оно искренне радовалось мужчине. И тот, оказавшись уткнутым лицом в синюю шерсть, с удивлением для себя обнаружил, что ему нравится. Объятья были странным образом уютными и успокаивающими. Нежными, почти материнскими. Малкольм и сам не заметил, как обнял мохнатого чудика в ответ, но быстро спохватился и подался назад. Его тут же отпустили. Сложилось впечатление, что Хагги учитывает пожелания человека обниматься или нет. «Действительно, игрушка для обнимашек», — слегка озадачено подумал мужчина, будто удивился этому факту, хотя об этом было прописано в договоре и упоминалось при собеседовании. — Не делай так больше, — тихо произнес Малкольм и приступил к работе, которой оказалось на удивление мало. В голову пришла мысль, что прибираться пришлось намного меньше потому, что лохматый монстр все это время с момента ухода человека сидел перед воротами и смиренно ждал его возвращения. И правда — зачем играться и обниматься с настоящими мягкими игрушками, разбросанными по помещению, если скоро придет новая живая игрушка. Малкольм вздрогнул. Не хватало еще к себе применять это термин. Он скучающе огляделся, понимая, что до утра ему будет скучно. Взгляд снова устремился к наблюдающему за ним Хагги, и его черные глаза показались мужчине грустными. Вот уж кому действительно скучно. Человек неторопливо подошел к пушистому чудищу, которое при его приближении с готовностью опустилось на пол, сложив вокруг себя свои конечности, словно желейные шланги. Монстр тихо заворковал, стоило Малкольму распахнуть руки, словно для объятий, и повторил его жест. Мужчина ускорил шаг и плюхнулся всем весом в мягкое, пушистое тело. Его тут же осторожно стиснули, окутав желейными лапками. «Не такой уж и страшный», — подумал Малкольм, с удовольствием зарываясь лицом в умопомрачительно мягкую шерсть. — «Когда не бросается на меня, во всяком случае.» В голову пришла мысль, что проявленная несдержанность Хагги к тесному контакту обусловлена его основной функцией, крепко вшитой в подкорку (или что там у него в голове), и отсутствием этого контакта довольно долгое время. Если периодически давать ему это, чудик же больше не будет так пугающе себя вести? Пока Малкольм терся лицом о пушистую грудь, до него неожиданно дошло, что он чувствует сердцебиение. Самое настоящее, мать его, сердцебиение у игрушки! Внутри на миг все замерло, стоило мужчине подумать, что корпорация создает животных-гибридов, прикрываясь сбором игрушек. Но практически сразу облегченно выдохнул — ни у одного живого существа не бывает таких мягких костей. Наверняка, это какой-то механизм, имитирующий сердцебиение, чтобы дети воспринимали игрушку максимально серьезно и не сломали сразу же — она явно будет дорогая. К тому же — многим нравится слушать чужое сердцебиение, говорят, это успокаивает. А еще этот механизм явно нужен, чтобы гонять по искусственному организму разные жидкости — Малкольм не разбирался во всем этом, но справедливо считал, что Хагги сконструирован быть максимально похожим на настоящее живое существо. А быть таким мягким невозможно, если внутри будет твердая основа. Мужчина с интересом провел руками по пушистым бокам, начиная прощупывать кожу (?) через мех в попытке наткнуться на что-нибудь твердое (ребра?), и с удовольствием ощутил, как пальцы впитывают почти живое тепло. Действительно, проработанная игрушка. Которая, кстати, начала мягко ворковать и осторожно повторять за Малкольмом — его мягкие и по-живому теплые ладони прошлись по человеческой спине, щекотно скользнули по ребрам и неожиданно ловко устремились под рабочую рубашку. — Эй! — с возмущением воскликнул Малкольм и отстранился от чудища, но чужие объятья на этот раз не отпустили его. — Что за… Он не успел выругаться, как оказался опрокинут на пол. И снова его голову от жесткого удара уберегла мягкая пушистая рука. Мужчина с сожалением подумал о своей дуратской инициативе и, подняв взгляд на плоскую морду Хагги, пожелал себе провалиться сквозь землю — монстр широко улыбался, а его черные глаза чуть ли не физически пронзали человека своим немигающим взглядом. — Я сделал тебе неприятно? — странно пискнул Малкольм, но тут же попытался взять себя в руки, прочистил горло и продолжил уже привычным голосом, хоть и слегка дрожащим — как же эта тварь пугает, когда делает так! — Ну, прости, больше не буду. Отпусти только, а? — он сглотнул. Хагги выпустил из глотки язык и снова облизал зажмурившегося мужчину. Длинная лапа под головой осторожно двинулась, вновь напомнив Малкольму о змеях, мягко обернулась вокруг человеческой шеи и слегка сжалась, намертво фиксируя мужчину на месте, но и не пережимая дыхательные пути. Вот теперь тот почувствовал неприятный холодок. Он скосил глаза на одну из камер, чей черный глазок малость шевельнулся — кто-то на том конце монитора использовал зум. Легкий страх тут же перерос в злость — все-таки они следят не за безопасностью работника или за их драгоценной живой игрушкой. Они просто наблюдают, изучают поведение этой синей твари при общении с человеческим существом. И правда, эксперимент… — Суки… — тихо прошипел Малкольм, понимая, что никто ему не поможет, если это чудовище решит выпустить ему кишки. И, как в подтверждение, вторая лапа Хагги продолжила пробираться под рубашку, оголяя человеческий торс. — Сохраняйте спокойствие, — неожиданно раздалось из скрытых динамиков, и мужчина искренне пожелал говорящему оказаться на его месте. — Хагги Вагги не причинит Вам вреда. Он просто проявляет любознательность. Любознательность?! Какая еще, к чертям, любознательность?! Оно намеренно удерживает его за шею своей гибкой лапой, не давая двинуться, что остается только нервно цепляться руками за его шерсть на этой самой лапе, но чуть больно потянешь — чудище тут же будто угрожающе сжимает шею сильнее. Это не похоже на любознательность. Эта тварь ведет себя не как ребенок, познающий мир, на что хочет ссылаться руководство, а как нечто, точно знающее, что ему надо, и идущее к этой цели уверенно. Хагги уткнулся мордой в вмиг напрягшийся живот мужчины, и тот затаил дыхание, когда почувствовал на своей коже горячий и мокрый язык. «Что оно делает? Зачем оно это делает?» — лихорадочно металось в голове, пока монстр мягко и с явным наслаждением вылизывал его живот. Существо недовольно заворчало, когда Малкольм, очнувшийся от первоначального ступора, запоздало догадался воспользоваться ногами — он уперся ими в лохматое туловище игрушки и попытался отстранить от себя. Шею снова сдавило, и мужчина обреченно расслабился, чувствую, как Хагги вновь устремился к его человеческой тушке. Его горячий язык опять прижался к оголенному животу и двинулся вверх. Монстр замер, как только почувствовал содрогание грудной клетки — сердце человека билось быстро и сильно. Он был напуган, взволнован, зол. Совсем не те эмоции, которые должна вызывать живая игрушка. Малкольм внезапно ощутил, что мягкая удавка, как бы абсурдно это не звучало, ослабла, а потом Хагги втянул свой длинный язык обратно в пасть. Он прижался пушистой щекой к человеческой груди и, потянув того за собой, сел. Его руки почти нежно обвились вокруг туловища Малкольма, чудище тихо заклокотало, слушая его сердцебиение. Мужчина не знал, как ему реагировать. Он чувствовал, как неторопливо и мягко Хагги трется щекой о его кожу, и ощущал легкие и даже приятные вибрации от мурчащих звуков, что он издавал. Не то, чтобы это все успокаивало, но страх стих, уступая место изнеможденности — спасибо только что пережитому стрессу. Когда Малкольм успокоился окончательно, то обнаружил, что чужие пальцы хоть и осторожно, будто боялись лишний раз потревожить (смешно, учитывая, что произошло совсем недавно), но настойчиво исследовали его тело пока что в районе грудной клетки. Они прикасались, слегка надавливали, упираясь в ребра и позвонки своими мягкими подушечками, а потом скользили между ними, изучающе гладили бескостную мягкость и снова возвращались к ребрам. Мужчина отстранился, и его не стали удерживать. Перед лицом человека снова возникла плоская пучеглазая морда выпрямившейся игрушки. — Если не будешь больше так на меня прыгать и принуждать к физическому контакту, — Малкольм слегка прочистил горло, понимая, как двояко это прозвучало, — я сам покажу тебе всего меня, любознательный ты наш. Хагги привычно улыбался. А потом в предвкушении влажно чмокнул языком.