По соображениям совести

У Натаниэля никогда особо не складывалось с Рико. Ни в детстве, когда они были вынуждены находиться в одном доме, ни во взрослости, которая развела их не просто по разным городам, но даже по разным штатам. Рико Морияма всегда казался ему человеком, который вечером признается тебе в вечной дружбе, а ночью перережет глотку за один неправильный взгляд — Натаниэлю весь клан виделся таким, и если со старшими его членами удалось наладить контакт благодаря отцу и собственной преданности делу, то с самым младшим из них не задалось с самого начала. Не то чтобы это когда-либо волновало; свои приоритеты и цели Натаниэль знал досконально, и тесное общение с Рико туда никогда не входило. Оно было полезным, но, как оказалось на практике, не стоило бы потраченных на него усилий. — Маленький лис приехал следить и докладывать всё папочке? Натаниэль пропускает укол мимо ушей, хотя Рико, увы, догадывается обо всём поразительно быстро. Морияма поднимает руку, предплечьем напирая противнику прямо на горло, и тот ухватывается на чужое запястье покалеченными, перебитыми пальцами, надеясь если не убрать руку вовсе, то хотя бы оттолкнуть на расстояние, которое позволит ему вдохнуть. — Видимо, не доложу ему ничего нового. — Натаниэль закрывает за собой дверь. Дружки Рико так и не решаются сделать к нему шаг, чтобы прикрыть собой их хозяина — Веснински-младший, несмотря на не самый впечатляющий рост, отпугивает даже не начав применять силу. — Ты продолжаешь кичиться победами перед слепо преданной свитой, но на деле всегда выбираешь противника послабее. Видимо, твои люди не отличаются интеллектом, если этого даже не замечают. Вороны в стороне колеблются и подходят лишь на шаг. Они никогда не нападут без прямого приказа, это было бы той степенью непослушания, которую в клане Морияма не прощают. Натаниэль уверен, что Рико перенимает методы своих старших родственников от и до. Он ждёт малейшего из сигналов: кивка или короткого движения пальцами в его сторону, но Рико не смотрит на него, продолжая буравить взглядом своего оппонента. Руку отводит от его шеи, но лишь на мгновение — а после пережимает её снова. — Зато меня слушают, — парирует Рико. Он перехватывает чужую шею рукой и тут же сжимает пальцы. Натаниэль узнаёт эту хватку, его учили точно такой же. После неё у Ворона с фамилией «Моро» на форме ещё неделю не сойдут синяки, а ближайшие дни дышать будет так сложно, будто голову засовывают в печь, где раскалённый воздух обжигает глотку с каждым вдохом и каждой фразой. Морияма тянется к чужому лицу и застывает в нескольких дюймах, продолжая: — Слушают все, кроме парочки строптивых щенков, которые никак не могут запомнить, где их место и кто здесь главный. Паренёк перед ним начинает хрипеть; он не пытается что-то сказать, видимо, уже наученный подобным опытом в прошлом, и хочет всего лишь сделать вдох. Натаниэль приближается ещё на один шаг. Теперь он видит, как дрожат у того ресницы, как расцветают синяки на скулах, как запёкшаяся капля крови темнеет в уголке губ. И как сосредоточен и напряжён Рико — словно парнишка, загнанный в душевые, знает самый тёмный и мерзкий его секрет. Словно он больше не должен иметь возможность рассказать его другим. — И когда я говорил про парочку, я имел в виду этого, — он кивает на Ворона перед ним, а после отпускает его шею, давая наконец тому вдохнуть, шумно, хрипло, отвратительно громко и болезненно, и так же быстро этот вдох у него забирает, ударяя кулаком под дых. — И тебя, Нат. Натаниэль морщится. Смотреть на чужую боль он привыкает так же рано, как чувствовать свою собственную — в годы, когда обычные дети учатся правописанию и раскрашивают картинки в родительских книгах. Ему некомфортно; это, думает он, опять что-то материнское, ненужное и паршивое. Его отец был совершенно другим, его отец бы так не реагировал. Он скрещивает на груди руки; Вороны, заметив движение, оба вскидывают головы, ожидая приказа. У Рико, он помнит, всегда было так: он, как король, восседал на своём троне, сложенном из поверженных врагов, и свысока смотрел на тех, кто начинал в нём видеть силу и власть, на тех, кто был готов положить ему под ноги свою верность. Рико давал взамен мнимую безопасность и защиту от проблем. Не все знали, что Рико Морияма для них и есть главная проблема. — Ты мне не указ, — голос у Натаниэля тихий, но эхо в пустых душевых, выложенных чёрной и красной плиткой, разносит его слова всё дальше и дальше. — Твоя фамилия не даёт тебе право помыкать мной. Как не даёт права применять силу там, где не надо. Упоминание клана, он знает, Рико разозлит. В последние годы их отношения ухудшаются — настолько, что его не зовут на похороны Кенго. Это, думает Натаниэль, его слабая точка, и давить на неё сейчас — одно удовольствие. Рико вскидывает голову, и парнишке напротив него снова прилетает кулаком в живот. Тот задыхается, и Морияма подхватывает его, падающего, но вовсе не с целью удержать. Прежде, чем очередной удар обрушится теперь уже в спину, Натаниэль перехватывает руку Рико, дёргая того в сторону. Влажная плитка заставляет его проскользить ногой по полу в попытках найти опору, и свою жертву он выпускает. — Ты ничего не знаешь, — цедит Морияма, отмахиваясь от помощи своих приспешников. — Ни о нём, — он кивает на парнишку, которого Натаниэль подхватывает, удерживая от падения, — ни обо мне. Покалеченный Ворон не пытается вырываться. Он, судя по всему, шагает по той тонкой грани, переступив за которую потеряет сознание, и это сейчас, как ни странно, играет на руку. — Я знаю достаточно. — Натаниэль пожимает плечами и укладывает руку парнишки себе на плечи, давая тому опору. На ногах он стоит не очень твёрдо, но встретиться с полом не слишком спешит. — Нам нужно поговорить, — продолжает он и добавляет, когда Рико открывает было рот, — но наедине. Найди время среди избиения неравных, будь так добр. Уйти красиво и тихо не получается. Груз мешает, дверь норовит закрыться, и Натаниэль пинает её ногой, отталкивая прочь, наконец выходя в коридор. В душевых тишина, и голоса он слышит только когда делает несколько шагов прочь. Обсуждают, он уверен, именно его. Это не сильно его заботит — не так сильно, как должно было бы. Идея о том, что Рико имеет в семье куда меньше власти, чем все остальные, позволяет расслабиться. Мысли, что даже он, приёмыш и чужак, значит куда больше — как минимум из-за того, сколько для них делает, — туманят голову, заставляя остановиться и перехватить свою ношу поудобнее. Это, думает Натаниэль, прямая дорога в никуда, в бездну собственного эгоизма и самопревозношения. То, от чего Натан отучал его ремнями и пощёчинами. То, чем отец бы явно не смог гордиться. Натаниэль стискивает зубы. Парень на его плече явно старше, куда выше и сложён ничуть не хуже — Веснински чувствует мышцы там, где поддерживает его рукой, как чувствует и жар чужой кожи даже сквозь ткань футболки. Кривая улыбка трогает его губы при мысли, что он мог быть таким же — играть в той же команде, возможно играть с этим же парнишкой и с Рико тоже; быть может, тогда Морияма вёл бы себя, как следует. И тогда не доставлял бы своей семье столько проблем. — Идём, — Натаниэль выдыхает слова едва слышно, не желая лишний раз привлекать к себе внимание в коридорах Башни — они и без того шумно волочатся по полу, не хватало, чтобы кто-то слышал ещё и их голоса. — Я плохо помню, где медицинский отсек. Будет здорово, если ты найдёшь в себе силы показать мне дорогу. Тело под его руками напрягается. Натаниэль чувствует, как парень подбирается, становится более медленным и грузным, словно хочет податься назад, будто бы готовится к побегу. Веснински стискивает хватку на предплечье, перекинутом через его плечи, и на боку — так, что пальцы впиваются в кожу, уже оглаженную до этого Рико. Ворон шумно втягивает воздух и дрожит, останавливаясь окончательно. — Не бойся, — просит Натаниэль. Страх — пагубное чувство, убивающее куда быстрее наркотиков и никотина. Вот только избавиться от него ничуть не проще, чем избавиться от прочих зависимостей. — А я боюсь не тебя. Натаниэль впервые слышит его голос. Хриплый от пережатого горла, на котором уже расползлись следы чужих пальцев. Низкий и глубокий. С едва уловимым акцентом, распознавать происхождение которого у Натаниэля проскальзывает желание, но зато отсутствует время. Он застывает изваянием, медленно поворачивает голову на свою ношу. — Рико — не тот, кого стоит бояться. В мире существуют куда более опасные люди. Даже в клане Морияма таких найдётся немало. Рико, в сравнении с ними, просто бесполезная пешка. — Ты его не знаешь, — отвечают ему, и Натаниэль хмурит брови. Надавливая на чужой бок, просит не торчать на одном месте в коридоре и идти — и парень нехотя, но отзывается, снова начиная переставлять ноги. Он идёт странно, чуть прихрамывая; Натаниэль делает мысленную пометку попросить местного врача осмотреть его целиком — за это он поплатится получасом позже. — Поверь, я знаю его лучше тебя. Говорить такое чуть самонадеянно, и Натаниэль удивляется, когда понимает, что его методы твёрдости в убеждении не работают. Парнишка одёргивает испачканную кровью футболку, мнёт в пальцах надпись «Моро» на груди и хмыкает, ставя под сомнения его слова. Натаниэль хмурится снова, понимая, что не вспомнит уже, когда в нём сомневались — и когда в нём сомневался кто-то так открыто, а не обсуждая его за спиной и за закрытыми дверями. До входа в медицинский блок никто больше не произносит ни слова.

× × ×

Жан Моро оказывается твёрдым орешком и ломается только тогда, когда врач просит его снять одежду. В Эверморе, думает Натаниэль, вообще никто ни о чем никого не просит, но он следит цепким взглядом и за медиком в халате с бейджем на нагрудном кармане, и за Вороном, вцепившимся в кушетку так, словно он как минимум хочет её сломать. Натаниэль ловит на себе его взгляды, но интерпретировать их не утруждается. Возможно, его просят выйти. Возможно, его умоляют выйти, но он так и продолжает подпирать спиной стену, стоя в углу кабинета мрачной тенью — под стать всей местной обстановке. Жан раздевается в итоге быстро, отшвыривая от себя вещи так, словно они испачканы не только кровью, а чем-то более ужасным и отвратительным. Он обхватывает себя руками поперёк груди, но Натаниэль видит абсолютно всё: синяки и ссадины, свежие и новые, уже чёрные и ещё бледно-розовые, видит подзажившие следы от сигарет, горячим концом соприкасавшихся с бледной кожей, видит шрамы, пересчёт которых перестаёт иметь смысл, когда взгляд натыкается на новые — розовые полосы, образующие ёмкое «шлюха», виднеются на покрасневшей коже его бедра. Натаниэль не хочет отводить взгляда — потому что чужие проблемы его не касаются, потому что чужая боль не должна путаться с его собственной и тем более не должна ему эту боль напоминать, потому что у него есть задание, которое он обещал выполнить и от которого не должен отклоняться. Но Натаниэль отводит взгляд, перемещаясь на руки медика, накладывающего повязку под рёбрами, проходящегося антисептиком по ссадинам, ворочающего Ворона перед ним так, словно это не человек, а манекен, не имеющий эмоций и чувств. Веснински выходит, как только получает нужную информацию: время, когда Жану Моро нужно явиться на следующий осмотр, и запрет на тренировки — по крайней мере на день. Мысль о том, что здесь, возможно, не так уж и плохо относятся к игрокам, прерывается вибрацией телефона в кармане. — Лорд Морияма, — он приветствует Ичиро, пока быстро шагает по коридору в сторону отведённой ему комнаты — единственного места, которое кажется чуть более приватным, чем все остальные. — Как успехи, Натаниэль? Ичиро — человек результатов, отчётов, цифр, которые продвинут его по карьерной лестнице и возвысят в глазах старших клана ещё хоть немного. Ему нужно всё и сразу; проходит всего несколько часов, а он уже беспокоится, и печётся за свою шкуру он куда больше, чем за Рико и его сокомандников. Натаниэль сверлит взглядом чёрную стену. Он не хочет спешить с выводами, и кормить Ичиро непроверенной информацией не хочет тоже. Увиденного ему, в целом, достаточно, чтобы Морияму обеспокоить фактом, что из-под его контроля и правда многое ускользает. Веснински уверен: Рико и его агрессия — далеко не всё, чем может его удивить Эвермор. — Всё под контролем, — коротко сообщает он. Ичиро этого хватит, чтобы подуспокоиться хотя бы на какое-то время. — Я виделся с Рико, планирую встретиться с ним один на один чуть позже. Если что-то узнаю, сразу сообщу. Возможно, мне нужно будет задержаться здесь на какое-то время, — он садится на кровать, закрывает глаза и перебарывает себя, прежде чем спросить: — Это возможно? — Конечно. Голос Ичиро резкий, но за годы жизни практически бок о бок Натаниэль учится различать мельчайшие в нём интонации — мог бы различать их у Рико, будь они ближе. Ичиро спокоен, но вовсе не нужно вслушиваться в его слова, чтобы понимать, что это ненадолго. У Натаниэля нет бесконечного запаса времени и нет совершенно никаких прав на ошибки — ему нужно действовать чётко, так же, как и всегда до этого. — У тебя ещё есть время. — Ичиро сбрасывает звонок не прощаясь. Звонит он всегда так же — не утруждая себя приветствиями. Это вовсе не то, на что должен тратить время Ичиро Морияма. Рико же, судя по всему, тратит время совсем не на то, что хотелось бы его старшему брату. Натаниэлю хватает половины следующего дня, чтобы убедиться в этом: он посещает тренировку, тенью стоит поблизости во время завтрака. Он знает — Рико видит его. Все видят его; Вороны, особенно те, которых он застаёт вчера в душевых, напрягаются в присутствии чужака, но никто из них не смеет задавать вопросов. Дрессировка здесь и правда на высшем уровне. К Жану не цепляются — Натаниэлю удаётся убедиться в этом, когда в назначенное время он снова заходит в медицинский отсек. Тот же самый доктор безжизненным как и прежде тоном общается с Моро, пока обрабатывает застаревшие и более свежие повреждения. Жан терпит, а Натаниэль рассматривает его, стоя у стены, и никак не может понять, почему именно он становится целью Рико. Он ничем особо не выделяется; немного нетипичная внешность, чёрные вихры на голове и голос, снова этот глубокий и низкий голос, сейчас такой же бесцветный, как и у медика, но он прошибает куда сильнее и куда ярче саркастичного шипения того же Рико. Кулаки у Натаниэля сжимаются сами по себе, и эту секундную слабость он гонит прочь, резко прикусывая щёку изнутри зубами. Колкий и тяжёлый привкус крови на языке отрезвляет в момент. В другой раз он видит Жана Моро следующим утром на тренировке, к которой его допускают, и сразу — со свежей, яркой ссадиной на скуле. И у Натаниэля есть достаточно времени, чтобы проанализировать это — тренировки у Воронов длительные, изматывающие, такие, за какими было бы одно удовольствие наблюдать в совершенно иных обстоятельствах. Сейчас же к горлу подкатывает отвращение вперемешку со злостью, и эта смесь куда острее и ярче, чем захватывающие Натаниэля чувства на заданиях от отца, на зачистках в Балтиморе. Он не может понять, почему внутри беснуется буря сильнее и громче чем та, что охватывает при виде устранённой помехи; когда носки ботинок омывает чужая кровь, когда мелкие капли усыпают лицо, Натаниэлю хорошо. Когда же он видит следы свежих ударов на чужой коже, внутри нет абсолютно ничего хорошего. И поэтому даже не пытается отследить, когда именно оказывается на поле — после финального свистка или всё-таки до. Натаниэль Веснински закипает быстро, не в пример своему отцу. Это, говорил Натан, всё та же дурная кровь матери. Это, говорил он, следует выбивать хлёсткими ударами и днями голодовок — и он выбивал. Что-то, возможно, всё ещё осталось и осело где-то глубоко внутри. Натаниэль осекается только когда пальцы цепко впиваются в воротник формы Рико. Тот крепче обхватывает свою клюшку, наверняка готовый в любой момент использовать её не совсем по назначению — точно так же, как Натаниэль готов будущий удар отразить. — Полегче, братишка, — смеётся Рико, и его усмешку в который раз за последние годы до безумия хочется с растянутых губ стереть. Натаниэль отпускает воротник, попутно отталкивая Морияму от себя. — Какого чёрта, Рико, — выплёвывает он. — Неужели тебе и правда нечем тут заняться, кроме как приставать к людям и самоутверждаться за их счёт? Занялся бы командой, занялся бы собой, в конце концов. Рико смеётся и дальше, поправляя помятую ткань, смахивает с неё несуществующие пылинки и грязь. Это, думает Натаниэль, отлично показывает его к нему отношение. — А то что? — Твой брат начинает задавать вопросы. Не думаю, что в твоих интересах его подводить, — пожимает плечами Натаниэль. Объяснять Рико примитивнейшие из мыслей кажется диким, полнейшим абсурдом. — Хочешь, чтобы я стал как ты? — Рико делает шаг вперёд. Вороны из команды следуют его примеру, но Натаниэль совсем не чувствует себя окружённым или загнанным в угол. Жан, он видит краем глаза, держится чуть поодаль. Костяшки его пальцев, сжимающих клюшку, белеют от напряжения. — Хочешь, чтобы я из кожи вон лез, пытаясь выслужиться перед кланом? Чтобы ползал, как ты, на коленях, чтобы лизал зад своему же брату, лишь бы меня не списывали со счетов окончательно и бесповоротно? Натаниэль не спешит отвечать. Переубеждать Рико — только портить себе же нервы; всё дерьмо в отношении семьи и его собственной, и семьи Веснински, не имело никакого выхода все эти годы, и неудивительно, что его прорвало сейчас. Ситуация до ужаса подходящая: все в сборе, и нет никаких препятствий для того, чтобы поставить приезжего чужака на место. Показать себя, доказать свой авторитет. Показать, кто здесь главный, кто здесь король. Натаниэль не будет отбирать у Рико эту возможность. — Думаешь, я, как и ты, способен грохнуть собственного папашу, лишь бы меня заметили? В силу обстоятельств Натаниэль обучен многому: как стрелять на поражение, так и держать себя в руках в ситуации, когда абсолютное большинство других людей давно уже применили бы силу. И Натаниэль держится — в очередной раз прикусывая щёку и пряча кулаки в карманах чёрного пальто. Держится и запоминает; такую версию происходящего он за эти месяцы не слышал ни разу, и поэтому она привлекает внимание особенно сильно. Других была масса: врагов его отца можно перечислять днями и ночами, и ещё неделю ранжировать по степени опасности и злопамятности. Но это — что-то новенькое. — Нечего сказать? И правильно, — Рико хмыкает, проходя рядом. Задевает плечом, как делал когда-то в детстве — как делал практически всегда в детстве, когда они виделись. Следом за ним тянется его команда, наконец нарушая тишину сначала перешёптываниями, а затем уже и многоголосьем обсуждений, смехом и редкими, едкими взглядами, брошенными на него через плечо. Жан замирает между Натаниэлем и удаляющейся в сторону раздевалок командой. Там, думает Веснински, его вряд ли ждёт что-то хорошее, но за это малое время, проведённое в Эверморе, Моро начинает казаться ему человеком, готовым безропотно принимать всё плохое, что ему отдают. Ему очень хочется в этом ошибаться. Вот только Натаниэль умеет не только смотреть, но и видеть. Остаётся лишь надеяться, что у Жана Моро есть причины на такую жертвенность. — Это того не стоило, — на губах у Жана едва заметная улыбка, и Натаниэль видит, что улыбаться ему больно. Он отрывает пальцы, будто приросшие к клюшке, и указывает на свою ссадину. — Это того не стоит, правда. Натаниэль молчит долго — за это время команда успевает скрыться с поля, смех растворяется в воздухе, будто его и не было слышно вовсе. Между ним и Жаном всего метр, но на самом деле — огромная вселенная, и Веснински не уверен, что в эту вселенную ему стоит лезть. — Возможно, — кивает он и отворачивается, направляясь к трибунам. — Возможно, так и есть. Это всё совсем ему не нужное, это всё чужеродное. Это — материнское, гиблое, пожирающее с потрохами. Нечто, сбивающее его с курса. Что-то, что в итоге наверняка доставит неоправданно много проблем. Натаниэль забивает в себе это чувство с трудом, и с таким же трудом переключается на более важные мысли. Их в его голове огромное множество. Слова Рико оставляют неприятный, липнущий к душе осадок, и именно это должно стать его приоритетом в ближайшие дни — но никак не искорёженные, покалеченные судьбы людей, из жизней которых он сам исчезнет отвратительно скоро.