*Китайское мифическое существо.
— Заходи, — раздался голос в его ушах — чей-то зов, усиленный ци. Оглянувшись по сторонам, почтенный старейшина Цунчжэ перемахнул через каменную стену, как вор, и скрылся из глаз. Мао-Мао, с трудом нагнавший его, тоже замер перед воротами. Он только что своими глазами видел, как Цзисюань перемахнул через стену. Любопытство победило благоразумие, и кот тоже скользнул за стену, приземляясь во внутреннем дворе. Он обратился котом, чтобы привлекать меньше внимания. Его белая фигурка затрусила по мощеным дорожкам, следуя за нитью ци Цин Юйдуня. Тот медленно шел к главному храму, прячущемуся за постройками разного назначения. Кругом было тихо — ни души. Все монахи, кажется, уже спали. Фонари здесь стояли потухшие, и, из-за отдаленности от центра города, тишина была почти осязаемой. Легкие шаги Цин Юйдуня, конечно, не были слышны простым людям. Его светло-зеленые одежды развевались, пока он шел вперед к цели — к распахнутым настежь дверям главного храма, откуда уже виднелась большая золотая голова Будды. Будда смотрел на него из-под полуопущенных век, взгляд его не отпускал пришедшего, пока тот поднимался по ступеням. Фигура Будды внутри храма была еще больше — он сидел в позе лотоса, одна его рука была поднята и сложена в мудру, вторая лежала на коленях. Его спокойное лицо смотрело в лицо Цин Юйдуня, и на мгновение возникло впечатление, что два мудреца встретились на дороге. — Этот монах заставил старейшину проделать такой путь, — раздалось неожиданно слева от Цин Юйдуня. Он отвернулся от Будды и увидел монаха в желтых одеждах, который сидел на коврике для молитв. Он был стар — кожа его сморщилась и пожелтела, и только его лысая голова блестела в свете свечей. Он был сух и худощав — одежда висела на нем складками. У него были пронзительные черные глаза, сухие тонкие губы и тонкий нос. В руках монаха были четки, на которые он смотрел, не поднимая глаза на Цин Юйдуня. — Прошу почтенного извинить этого заклинателя за неуместное любопытство, — Цин Юйдунь сложил руки перед собой и поклонился монаху. — Садись, — монах на секунду вскинул на него глаза, но затем тут же их опустил, кивая на такую же подушку для молитв перед собой. Цин Юйдунь безропотно уселся на колени и сложил руки перед собой. Между ним и монахом было некоторое расстояние, где стояли поющая чаша с колотушкой и гадательные кости. Некоторое время они молчали, не двигаясь. Монах перебирал четки, низко опустив голову, — он явно молился. Цин Юйдунь посчитал невежливым его прерывать и замер, глядя на Будду справа от него. Как заклинатель праведного пути, он шел по даосскому пути культивирования и редко сталкивался с буддийскими монахами. И еще реже бывал в их храмах. Затянувшееся молчание заставило кота, который запрыгнул в окно и замер в тени статуи, изнывать от нетерпения. Что этот лысый осел задумал? Почему Цзисюань просто сидит с ним? Он вышел ночью, чтобы посидеть с монахом и поболтать по душам? Что за глупости! Через некоторое время монах отложил четки и поднял на него глаза: — Я специально привел тебя сюда, — сказал он. Цин Юйдунь слегка приподнял брови, вопросительно на него глядя. — Будда просил меня рассказать тебе про твою душу, — продолжил монах, не моргнув глазом. — Душу? — брови Цин Юйдуня взметнулись еще выше. Про проблемы с его душой было известно всего четырем человекам. Откуда этот незнакомый монах мог знать что-то? — У тебя не хватает души хунь, — глаза монаха переместились на грудь заклинателя, как будто могли увидеть его души. — Откуда вы… — неожиданное заявление монаха заставило Цин Юйдуня несколько растеряться. — Будда сообщил мне, — со всей серьезностью перебил его монах, глядя на него прямо. В его глазах плескалась честность, уверенность и… какая-то эмоция, которую старейшина Цунчжэ мог охарактеризовать только как… печаль? Почему монах печалился о том, что его душа неполная? — Ты знал об этом? — Знал, — кивнул, не скрываясь, Цзисюань. Не было смысла отпираться. Монах еле слышно вздохнул и скосил глаза на статую Будды. Кот, прекрасно слышавший каждую фразу, примерз к месту. Неполная душа? Его хозяин… что произошло с его душами хунь? Почему не хватает одной? Это открытие потрясло его до такой степени, что ему захотелось выйти из своего укрытия и хорошенько встряхнуть этого лысого монаха, чтобы тот не темнил, а говорил открыто. — Ты знаешь, почему? — спросил монах, медленно ведя колотушкой по краю чаши. Та тихо запела — пронзительно, грустно. — Не знаю, — отозвался Цзисюань, глядя на него открыто и ясно. Ни он не знал, ни его Учитель. Что произошло, что раскололо его душу — он не знал. Было ли это в этой жизни или в прошлой, потерялась ли его душа хунь при перерождении, или Янь-ван попросту выпустил дефектную душу в мир живых, никто не знал. — Ты знаешь про восемь страданий бытия? — неожиданно пение чаши прервалось, и монах снова поднял на него глаза. Цин Юйдунь медленно качнул головой. Он не очень хорошо разбирался, но знал. — Рождение, старость, болезнь, смерть, разлука с любимым человеком, встреча с ненавистным, невозможность достижения цели, душевные и физические страдания от пяти скандх*.*Пять составляющих, необходимых для формирования личности, в соответствии с феноменологией буддизма. Фактически, все эмоции, чувства и ощущения человека, формирующие его личность. Чекните Википедию 😉
— Верно, — кивнул монах. — Ты много знаешь для даосского заклинателя. — Мне нравится читать, — безэмоционально отозвался Цин Юйдунь на комплимент. — К чему почтенный про это заговорил? — Только пройдя через восемь страданий бытия, ты сможешь обрести целостность души. У тебя нет цзюэ-хунь, из-за этого ты страдаешь недостатком эмоций и чувств. Ты не сможешь полюбить и не сможешь понять человечество, — сказал монах. — Восемь страданий бытия могут научить тебя этому. Ты сможешь взрастить цзюэ-хунь из своего золотого ядра. Пока что я вижу лишь росток в твоем даньтяне, твоя бессмертная душа еще не сформировалась. Дальше у тебя будет еще больше трудностей на пути совершенствования. Небеса будут препятствовать тебе, потому что душа твоя неправильная, — слова монаха задевали какие-то струны в душе Цин Юйдуня, но еще больше они трогали кота, который замер без движения, впитывая информацию. — Без цзюэ-хунь ты не сможешь вознестись. Восьмеричный путь — твой единственный. — Но я не молюсь Будде, — возразил Цин Юйдунь. Информацию о том, что он не сможет вознестись, он воспринял спокойно — словно это не такое уж и большое дело. Монах с удивлением смотрел в его равнодушное лицо: вот что такое отсутствие эмоциональной хунь — заклинатель принял то, что его заклинательский путь ведет в тупик, со спокойствием Будды. — Восьмеричный путь не идет вразрез с твоими практиками. До тех пор, когда ты сможешь пережить все восемь страданий, твоя бессмертная душа взрастит душу цзюэ-хунь, — слова монаха казались убедительными, но Цин Юйдунь никогда не опускал свой барьер бдительности. Он взглянул на Будду — с чего тому помогать ему? Даосы и буддисты никогда не были в истинно добрых отношениях. — Тебе понадобится помощь, — добавил монах. — Каждое страдание ты должен прочувствовать, должен научиться этим эмоциям, этим чувствам. Ты должен познать боль, радость, печаль, горе, счастье, любовь, ненависть… Ты должен просить помощи у других, чтобы те, кто имеет цзюэ-хунь, направляли тебя. Ты должен понимать, что ты можешь испытать такую душевную боль, что никогда не захочешь испытывать ее снова. — Этого не случится, — прохладно отозвался Цин Юйдунь. Кот, прячущийся в тени, сжал челюсти. «Что еще за радость, счастье и любовь? Какие еще печаль, горе и ненависть? Кого ты собрался любить, Цзисюань? Этот лао-цзы не позволит тебе!» Мао-Мао даже сам не понимал, насколько абсурдны и нелепы его мысли, но в этот момент все его пухлое тело охватила одна мысль: если хозяину нужна помощь в обучении чувствам, то этот лао-цзы станет отличным учителем! — В таком случае, этот монах желает тебе удачи, старейшина Цунчжэ, — монах низко склонил голову, складывая руки перед собой. — Спасибо, — Цин Юйдунь поднялся с подушки и замер, глядя на монаха сверху вниз. — Могу я узнать имя почтенного? — Имя этого ничтожного монаха ни о чем тебе не скажет, старейшина, — тот качнул головой. — Верь моим словам. Я не пытался тебя обмануть. Перед очами Будды я рассказал тебе все, что увидел, все, что он мне поведал. Ты можешь не следовать моему совету, но любой, кто читает души, скажет тебе то же самое. Цин Юйдунь нахмурился, поворачиваясь к Будде. Как он мог верить какому-то монаху? Но его уровень совершенствования… был столь высок. Вероятно, он был на пороге Вознесения. Мог ли он общаться с Буддой? Но зачем Будда… Вопросы роились в его голове, когда он поклонился и направился к дверям. Монах больше ничего не сказал, снова заставляя чашу петь. Тонкий, пронзительный звук доносился из дверей храма, когда Цин Юйдунь широкими шагами направлялся к выходу. Он оглянулся в последний раз — глаза Будды были видны даже отсюда, они неустанно следили за ним, за каждым его шагом. Цин Юйдунь подпрыгнул и, используя цингун, исчез, быстро перемещаясь обратно к центру Сучжоу. В мгновение ока его уже не было на территории монастыря. — И ты тоже ступай, — в казавшемся пустым храме раздался голос монаха, который посмотрел на статую Будды. Белая тень, потревоженная голосом, метнулась к окну и исчезла в ночи. Монах вздохнул, откладывая чашу. Он провел рукой по лицу, снимая кожаную маску и вздыхая. — Ай-ай-ай, даже пришлось притвориться буддийским монахом, как низко я пал. То есть, я не это имел в виду, о, Великий! — его голос тоже изменился, став выше и звонче. Человек, только что бывший монахом, поднялся, потянулся, низко поклонился Будде, с опаской взглянул в лицо статуе и быстро направился прочь.