Белый кот старейшины Цунчжэ

В результате довольный донельзя Юй Ху взгромоздился на Бин Жэнь, хватая цепкими ручками талию Цин Юйдуня. — Это необязательно, — сказал старейшина, скашивая глаза. — Я расширю меч, чтобы мы оба могли… — О, не напрягайтесь, Учитель, — отмахнулся кот. — Я и так вас обременил. Я постою. — «Подержусь». Чэнь Канлун мрачно взирал на лапы наглого ученика, вцепившиеся в талию его Цзисюаня. Он вскочил на саблю, взмывая в воздух, и злобно фыркнул. Мужчина и сам понимал, что ведет себя по-ребячески, совсем не так, как подобает степенному древнему духовному зверю, одному из старейших в этом мире, но… ничего не мог с собой поделать. С тех пор, как он познакомился со старейшиной Цунчжэ, он никогда не видел, чтобы тот подпускал к себе людей. Цзисюань всегда держался отстраненно и холодно — но со всеми. Это разочаровывало — и в то же время успокаивало. А этот наглый! Проходимец! Взявшийся не пойми откуда! Без роду и клана! Без имени! Без поддержки за спиной! У него даже одежды своей не было! И он тянул свои мерзкие ручонки к самому прекрасному заклинателю в мире (по мнению списков гильдии Лунъюэ последних тридцати лет)! И, более того, он сам был на морду хорош собой. И Цин Юйдунь! Его! Не отталкивал! Последнее раздражало больше всего. Эта мысль непрестанно билась в голове Дракона, копошилась в его сердце и делала его еще более нетерпеливым и жадным. Сколько лет он потратил на то, чтобы Цзисюань стал звать его по имени? На то, чтобы он назвал его своим другом? Но все, чего он удостаивался, — это холодный взгляд, равнодушное лицо и изредка — раз в десять лет — крошечная улыбка в уголке рта, похожая на химеру. И тут появился этот облезлый бродяга, которому Цзисюань улыбается, которому разрешает себя трогать и который летает на Бин Жэне! Никто! Никогда! Не вставал на меч старейшины Цунчжэ! Чэнь Канлун летел вперед, размышляя о том, что ему бы очень хотелось покрошить каких-нибудь демонов прямо здесь и сейчас. Желательно, в труху. — Глава Чэнь, не так быстро! — донесся до него слабый голос. В раздражении Дракон обернулся, глядя на Сюй Ина, который с трудом поспевал за ним на своем мече. Пес. Дракон оскалился, его раздражение взметнулось вверх, и он прибавил скорость, даже не прислушиваясь к доносящимся до него крикам. Пусть пропадет пропадом этот всегда веселый идиот! К счастью, Юй Ху не надо было беспокоиться о том, что он не поспеет за разъяренным Драконом. Он стоял позади Цин Юйдуня, по-хозяйски обхватив его руками и пряча лицо за его спиной. Кот был чуть выше старейшины, и ему приходилось горбиться, чтобы ветер не бил ему в глаза. Благодаря этому он мог утыкаться лицом в прекрасные шелковые волосы Учителя. Они были мягкими, гладкими и пахли морозом и лотосом — теми лотосами, что росли в пруду в резиденции Цунчжэ. — Юй Ху? — донесся приглушенный голос, и кот отпрянул в испуге. — Да, Учитель? — спросил он елейным голосом. — Что ты делаешь? Юй Ху скорчил рожицу и высунул язык. — Ничего. — Хорошо, — Цин Юйдунь не обернулся. Он все время смотрел вперед, но теплое дыхание на его плече пропало. Остались только горячие ладони на его талии, вцепившиеся мертвой хваткой. Вообще говоря, это было необязательно. Бин Жэнь шел очень ровно, а вокруг них Цин Юйдунь сформировал замкнутое пространство, чтобы ветер не хлестал им в лицо. Упасть с меча можно было, только если ну совсем не контролировать свое тело. Однако по какой-то причине… он не сказал этого своему ученику, когда ладони легли на его талию. Сначала он просто оторопел. Фривольность Юй Ху была невероятной, но старейшина Цунчжэ как будто смирился с этим — с его шуточками, фразочками, его попытками подластиться, — все это напоминало о его животной сути. Кот. Что с него взять, думал старейшина. Но так было лишь поначалу. Так было до того, как Юй Ху ранил тот демонический кинжал. С тех самых пор все прикосновения — случайные и специальные — казались какими-то неправильными, даже не так: такими, что Цин Юйдунь придавал им значение. Для него это было нетипично: в круг его внимания входило очень малое количество людей. Его шисюн, его шицзе, его Учитель, Чэнь Канлун, А-Цю. Он очень неохотно пускал людей в этот круг. Но Юй Ху даже не пробрался в него, а влетел упавшей звездой, которую невозможно остановить. Влетел и внес полнейший хаос в размеренную, спокойную жизнь старейшины Цунчжэ. Странные эмоции — слабые, еле заметные, но тем не менее затрагивающие его душу, будто в нее било молниями, именно потому, что он никогда их не испытывал. Он не мог бы назвать их, не мог объяснить, но он их чувствовал, и для него это было сродни тому, как если бы в ледяную крепость его души вдруг заглянул луч ослепительного солнца. Может быть, именно поэтому он чувствовал некое… любопытство? Что-то такое он ощущал в детстве, когда впервые изучал шаги Нефритового пути. Любопытство, желание узнать, что это такое, желание понять, к чему это может привести. Это освещало его серый, бесцветный мир, раскрашивало красками. И всему этому был виной Юй Ху. Потому с любознательностью ребенка Цин Юйдунь, хоть его лицо и ничего не выражало, тем не менее, подпустил Юй Ху ближе — ближе, чем Дэмина. Ближе, чем И Чэня. Возможно, так же близко, как его Учителя. И обжигающие ладони на его талии вызывали в нем новые отголоски странных чувств — что-то такое же жгучее, что-то собирающееся тяжестью под сердцем. Чэнь Канлун, летящий впереди, вдруг оглянулся, будто почувствовав опасность. И тут же отвел глаза, скрипнув зубами. Он заметил растерянный взгляд Цин Юйдуня, когда их глаза на долю секунды встретились. Пожалуй, единственным, кому были абсолютно безразличны холод, ветер, время и прочее-прочее, был шэнсэн Сюань, сидевший в позе лотоса на большой бусине, которую он отделил от своих четок и увеличил. Это средство передвижения, пожалуй, было самым странным из всего, что видел в своей жизни Юй Ху. Бусина из сандалового дерева плыла по воздуху, а на ней сидела лысая фигура, непрестанно читающая мантры с закрытыми глазами. — Этот шэнсэн очень странный, — поделился своей мыслью ученик с Учителем. — Правда? — приподнял брови Цин Юйдунь, но кот, разумеется, не мог увидеть его лица. — Чем? — Он все время молчит или читает свои мантры. Ощущение, что он вообще не умеет нормально разговаривать. Все буддисты такие? — Нет, — отозвался Цин Юйдунь. — Наверное. Я мало с кем знаком из последователей буддизма, кроме мудрейшего. Оба они, не сговариваясь, вспомнили того странного монаха, который рассказал про восемь страданий старейшине Цунчжэ. — А вы… — Юй Ху пожевал губы, а затем все же решил спросить. — Многое знаете про буддизм, верно? — М-м, — неопределенно отозвался Цин Юйдунь. Не сказать, что он многое знал про буддизм. Все-таки он выбрал другой заклинательский путь, и его знания были очень поверхностными. — А вы слышали… про восемь страданий бытия? — осторожно спросил кот. — Откуда ты про это знаешь? — старейшина Цунчжэ резко повернул голову. Их лица оказались настолько близко, что из-за его движения они чуть не стукнулись носами. Юй Ху вдруг отпрянул, и если бы он не держался за мужчину, он бы свалился с меча. — Осторожнее, — наказал ему Цин Юйдунь. — Не забывай, что ты на мече. Совершенно не поняв, чего он только что до жути смутился, Юй Ху выпрямился, обвивая талию старейшины Цунчжэ и прижимаясь теснее. — Тогда я буду держаться покрепче за Учителя, — хмыкнул кот. — Ну, можно не так крепко, — прохладно отозвался Цин Юйдунь, чувствуя себя так, будто его связали веревкой. Горячей и очень прочной. Хватка чуть ослабилась, но не исчезла. Спустя мгновение молчания Цин Юйдунь все же произнес: — Отвечая на твой вопрос: да, слышал. Но я не думал, что это что-то настолько распространенное. — Ой, Учитель, вы же знаете, я много где побывал, — хвастливо отозвался кот. — Весь континент обошел. Мне вообще-то не так мало лет! — Был бы у него сейчас хвост, он бы им махал. — И сколько тебе? — Мне… — Юй Ху осекся, понимая, что это вопрос, на который он не может ответить. По двум причинам: он не знал, сколько ему на самом деле, и он не хотел, чтобы Цзисюань думал, что он слишком старый. Цин Юйдунь ждал ответа. Кот пожевал губами, а затем осторожно ответил: — На самом деле, я точно не знаю. Я не знаю, когда родился. — Не знаешь? — Цзисюань приподнял брови в удивлении. — Но ты же должен помнить свое детство. — Нет, я помню. Но… — Юй Ху чуть отстранился, и холодный воздух тут же влетел между ними, опаляя прохладой спину Цин Юйдуня. — Как бы это сказать… как будто мои воспоминания нечеткие, блеклые. Я помню лишь частично. Как с детства бродяжничал по улицам разных городов, но не знаю, сколько прошло лет. Я не считал зимы, я не понимал, что делаю. Коту много не надо — было бы тепло и что пожрать. Я никогда не думал, что я какой-то необычный кот. Что я могу культивировать. Цин Юйдунь на мгновение задумался, глядя на гряды снежных гор впереди. Он не знал, как происходит это у духовных зверей, — как они осознают себя, как они понимают, что могут обращаться в людей, как они культивируют. — А твои родители? — Они… вероятно, умерли, — Юй Ху поджал губы, чувствуя тяжесть на сердце. Всегда, когда он думал о своих родителях, он чувствовал тяжесть. — Я не помню их. Не знаю, почему они отказались от меня. Каждый раз, когда я думаю об этом, мне грустно. Может быть, они просто бросили меня и ушли. Кто знает, — он повернул голову, и его голос опустился до почти неслышного шепота, — может быть, я изначально не был им нужен. Но Цин Юйдунь услышал. Его острый слух заклинателя был способен разобрать шепот даже за десяток шагов. Логически поразмыслив, он осознал, что Юй Ху, должно быть, грустно. «Когда кому-то грустно, и если этот человек тебе важен, предложи ему утешение», — говорил ему Учитель, обучая, как жить в этой жизни без цзюэ-хунь. Как слепой котенок, на ощупь разбираться в чувствах других людей. Это было сложно, но Цин Юйдунь был прекрасным учеником. — Теперь ты не один, и у тебя есть Юньхэ, — сказал он, тщательно подбирая слова. Цзисюань не был хорош в беседах, но с Юй Ху было легко разговаривать. Сейчас тому требовалось утешение, и, как ответственный Учитель, он должен был предложить ему его. — У тебя есть старшие братья и сестры, и… я, твой Учитель. Если ты исчезнешь, мы заметим. Юй Ху удивленно уставился на спину Цзисюаня. Тот невозмутимо смотрел вперед. Сгущалась ночь, и на небе зажигались яркие бесчисленные звезды, окутывая их со всех сторон, а их мечи неслись вперед над горами. Белые одежды Цин Юйдуня слегка колыхались на ветру, его волосы вокруг лица обнимали его лицо, часть которого мог созерцать кот. Он видел лишь тонкую челюсть, бледное ухо и кусочек точеного носа. Лицо было таким же, как и всегда, — холодным, равнодушным, как и его тон. Но слова — слова были теплыми, слова были подобраны специально для него. В груди Юй Ху стало тесно. Он промолчал, вдруг зажмурившись и резко выдохнув, а затем стиснул своего Учителя крепче, не обращая внимания на то, как тот вздрогнул.