***
Когда муж несчастной вернулся с повитухой, они обнаружили преинтереснейшую картину. Над его женой стоял монах, который, положа ей руку на лоб, читал сутры. Вокруг бегало двое мужчин — один молодой и светловолосый, второй постарше и с неизменной улыбкой. Они носили туда-сюда тазы с водой. А с другой стороны кровати стоял прекраснейший из мужчин, производивший сложные пассы руками, от которых в комнате холодало. — Что вы делаете?! — взвыл мужчина, бросаясь к жене. Он схватил любимую за руку, и от знакомого прикосновения ее веки задрожали, и она открыла глаза. — Дорогой, — прошептала она. — Мне уже не так больно. Голос женщины был слаб, а все лицо было покрыто испариной, но температура ее тела как будто снизилась. В комнате стало прохладнее, и боль, разрывающая ее изнутри, поутихла. Повитуха, не обращая внимания ни на что, подбежала к роженице, заглядывая под одеяло. — Вам надо тужиться, — проговорила старая женщина, вылезая оттуда. — А мужчин… я попрошу уйти, — она выразительно оглядела комнату. — Если мы уйдем, она снова будет гореть. Не факт, что мы сможем спасти и мать, и дитя, — произнес прекрасный человек, не прекращая пасы руками. — Демон проникает все глубже. Повитуха прикусила язык. Она понятия не имела, о чем говорит этот мужчина, но выгнать его у нее не поднялась рука. Она повернулась к остальным. Монах покачал головой, удерживая руку на лбу женщины. Сюй Ин поставил таз и потянул за собой Юй Ху и мужа. — Мы побудем снаружи, — сказал он, задергивая занавеску обратно. — Тужьтесь, — приказала повитуха.***
Если бы Цин Юйдуню кто-нибудь год назад сказал, что ему придется принимать роды, он бы посчитал этого человека сумасшедшим. Наверняка с искажением ци. Возможно, просто блаженным. Однако вот он, стоящий над роженицей, которая истошным криком пыталась заставить новую жизнь покинуть ее тело. Мужчина не прекращал делать пассы руками, остужая ее температуру, чтобы семя зла не проросло еще и в тело несчастной, но пальцы его дрогнули, когда она в очередной раз закричала. Он не понимал, что чувствует. Впервые за всю жизнь он испытывал такую гамму эмоций, неведомых ему. Он видел страх на лице Юй Ху, видел тревогу в лице мужа, также как и интерес у Сюй Ина. Он видел, как сосредоточен равнодушный шэнсэн Сюань. Он сам чувствовал, что не может ошибиться. Почему-то эта женщина, которой он не знал, вдруг стала невероятно важна, будто ее ребенок должен был стать императором или гением этого мира. Может быть, так оно и будет. Если он родится. Это «если» внушало ему невиданную доселе неуверенность. Когда младенец закричал, сливая свой крик с криком матери, он задрожал. Старейшина видел, как из-под одеяла показался маленький окровавленный человечек. Тот выглядел донельзя уродливо, будто маленький демон, но вместе с тем… это была жизнь. Новорожденный кричал — черные путы обвивали его крошечное тельце, и когда повитуха обрезала пуповину, чернота начала резко распространяться, потянувшись к его личику. Цин Юйдунь шагнул вперед, забирая младенца из рук повитухи. Нельзя было медлить ни секунды. Пальцы старейшины провели по путам малыша, и там, где касались его подушечки, черные путы превращались в белые светящиеся линии. Ребенок затих, когда все линии побелели. Когда свет пропал, на руках Цин Юйдуня лежал самый обыкновенный ребенок, маленький мальчик. — Теперь все хорошо, — сказал он, его тон был таким же, словно он только что отработал технику или вышел из медитации, а не спас жизнь маленького человечка. Младенец на его руках еще не умел открывать глазки, но его крохотные ручки сжались, цепляясь за белоснежный палец мужчины. Он резко опустил глаза, глядя на него. Сморщенное личико, красная кожа, кровь… В нем не было ничего прекрасного. Но маленькие пальчики, держащие его руку, как будто коснулись самого его даньтяня. Цин Юйдунь почувствовал, как его губы сами собой растягиваются в улыбке. Поняв это, он вздрогнул, моргнув. И вместе с тем по его телу пробежалась дрожь — семечко лотоса в глубине его даньтяня как будто треснуло. Тепло младенца заворожило его. Только когда повитуха протянула за ним руки, Цин Юйдунь очнулся. Он вернул ребенка женщине, а сам отступил назад. — Теперь все хорошо, — рассеянно повторил он. Шэнсэн Сюань произнес несколько очищающих заклинаний, чтобы рассеять темную ци в комнате. Он также достал из своего мешочка-цянькунь пилюлю и скормил ее утомленной женщине. Она попросила дать ей ребенка. Цин Юйдунь вышел из той части комнаты, посчитав, что ему больше нечего там делать. Когда он предстал перед остальными в окровавленных одеждах, будто только что был ранен, Юй Ху охнул, а Чэнь Канлун скривился. Затем они оба перевели взгляд на его лицо и обомлели — на губах Цин Юйдуня играла легкая, радостная улыбка, а его щеки чуть покраснели от смущения. Но они моргнули, и все пропало.***
Где-то на другом конце города умирал старый заклинатель. Ни Цзаню было уже сто лет, но он так и не смог пробиться на стадию Зарождения души. Он был единственным сильным заклинателем в Ичуне, а потому особенно почитаемым. Но и ему было суждено уйти. Его многочисленные наложницы, жены, дети и внуки стояли перед его покоями, а его новая молодая жена роняла слезы на деревянный пол, пока он равнодушно смотрел в потолок. Разумеется, Ни Цзань хотел жить. Но он пробовал, пробовал, но так и не смог пробиться. Стадия Заложения основания стала для него последней. Заклинатель и так тащил свое бренное тело уже несколько лет, сопротивляясь воле Небес. Но Небеса все видят. Сегодня он умрет. Ни Цзань скрипнул зубами. Никакие пилюли не помогали. Ничто не могло спасти его! А эти глупые женщины лишь лили слезы вместо того, чтобы чем-то помочь. Если бы он поймал духовного зверя… Если бы он превратил того в печь для совершенствования… Он бы смог прорваться, он был уверен. Однако, увы, Ни Цзань не располагал такой силой и средствами, чтобы позволить себе купить зверя у секты Линьцзи. А поймать самостоятельно… Он уже не раз размышлял об этом, но сейчас думать уже было поздно. Плач жены раздражал Ни Цзаня. Он хотел махнуть рукой, чтобы она ушла, — глупая женщина, которую он взял только ради ее дальней родственной связи с одним из Великих Кланов, — но не смог поднять руку. Час настал. Ни Цзань закрыл глаза, понимая, что сейчас его не станет. Эта мысль пробуждала в нем обиду и злобу. Ведь он так хотел жить! Вдруг в его голове словно раздался звон. Как будто разбился какой-то фарфоровый сосуд. Заклинатель распахнул глаза, с трудом поворачивая голову. Но никого не было. В комнате у его полога на коленях стояла лишь его жена. Звон задребезжал, будто подкатываясь к нему. Затем затих. Ни Цзань напряг все силы, обращаясь в свое духовное пространство. Посреди его равнины он увидел черный осколок. Совершенно черный, будто поглощающий весь солнечный свет. Ни Цзань раздражился еще сильнее. Что это такое? Откуда оно взялось? Неужто в последние мгновения его жизни его духовное пространство атаковали? Осколок не шевелился. Но неожиданно в ушах раздался тихий голос: — Хочешь жить? Ни Цзань молчал. Он чувствовал, как силы утекают из его конечностей, как тяжелеют веки. — Хочу! — вдруг воскликнул он про себя. — Хочу жить! Хочу! — Я помогу тебе прорваться, — шептал голос. Низкий, вкрадчивый. — Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Заключим сделку. Согласен? Ни Цзань чувствовал, как его сердцебиение замедляется. Он ничего не видел во внешнем мире, теперь все, что он мог видеть, — это его духовное пространство, которое меркло по краям, пожираемое тьмой. Осколок выжидательно лежал перед ним. Сердце бухало медленно, все медленнее и медленнее… Черный и Белый Учаны собирались забрать его душу. — Согласен! Согласен! — наконец выпалил заклинатель. Плевать, что это за осколок. Плевать. Главное, что он будет жить! Голос удовлетворенно хмыкнул. Черный осколок на земле задрожал, затем резко взлетел в воздух. Пару секунд ничего не происходило, жизнь утекала из тела Ни Цзаня. А потом его духовное пространство поглотила тьма. Тьма подобралась к его даньтяню и резко ворвалась в него. Человек пытался сопротивляться, но у него не было сил. Тьма окутала его золотое ядро и погасила его. Ни Цзань перестал дышать. Женщина, роняющая слезы у его полога, зарыдала в голос. Ей вторили голоса за дверью. А затем… Ни Цзань резко распахнул глаза. Его зрачки расширились, закрывая тьмой белки, а потом вернулись в норму. Он резко сел, чувствуя, как внутри струятся инородные силы. Он только что прорвался на стадию Зарождения души. Его светлая ци обратилась в темную, но Ни Цзаня это не волновало. Самое главное, что он больше не умирал. Он был полон сил! Он опустил ноги на пол. Женщина, рыдающая у кровати, вдруг затихла, испуганно поднимая на него глаза. — Дорогой? Дорогой! Ни Цзань улыбнулся. Он хотел проверить, насколько теперь силен. Какую силу подарил ему черный осколок. Женщина даже не осознала, когда ее горло сжали. Ни Цзань двигался так быстро, что чуть не расхохотался от восторга. — Достала ныть, — процедил он, сжимая хрупкую шею. Женщина захрипела, впиваясь ногтями в его руку. Слезы брызнули у нее из глаз, а затем она обмякла. Ни Цзань отпустил руку, и ее тело упало на землю. Она еще не умерла, но была близка к смерти. — Произнеси нужные слова, — прошелестел дух в его голове, темная ци клубилась в его даньтяне, а затем сформировалась в тонкий изящный нож в его руке. Восторг переполнил Ни Цзаня. Ощущение силы, могущества и радости от избавления от смерти и этой назойливой женщины смешались в его сердце. Она так раздражала. Заклинатель расплылся в улыбке: — С удовольствием, мой Владыка. Он с силой опустил нож в лежащее тело.