Белый кот старейшины Цунчжэ

Цин Юйдунь точно знал, что это сон, потому что ничего подобного в жизни с ним не происходило. Мир вокруг казался большим и теплым, и кто-то держал его на руках, крепко прижимая к себе. Этот человек куда-то направлялся решительным шагом. Цин Юйдунь с любопытством отодвинул личико от плеча этого человека, оглядываясь вокруг: места казались ему знакомыми, и спустя мгновение он понял, где он, — близ Тайаня, в небольшой деревушке, которую он когда-то пролетал на мече и названия которой даже не запоминал. Человеком, несшим его, был его Учитель — Цзя Синьмин, великий заклинатель и глава секты Юньхэ, при котором та поднялась до уровня Великих сект. Великий человек и совершенно невозможный Учитель. Он не видел его уже больше тридцати лет. Цин Юйдунь уставился в знакомое лицо: эти морщинки в уголках губ, тонкая кожа, узкие улыбчивые глаза, темная бородка — Цзя Синьмин навеки застыл в возрасте тридцати пяти лет и был моложавым, довольно симпатичным мужчиной. Но Цин Юйдунь никогда не замечал этого. Для него Учитель все равно был Учителем, наставником, отцом, которого у него никогда не было. Даже если бы он выглядел как чудовище, как демон, Цин Юйдунь не отвернулся бы от него. Даже те, у кого нет цзюэ-хунь, знают о преданности. — Проснулся? — спросил Цзя Синьмин, опуская глаза. — Скоро будем на месте. Цин Юйдунь уткнулся ему в плечо, прячась от солнца. Интересно, откуда это воспоминание? Он не помнил, чтобы они с Учителем ходили в эту деревню. Может быть, это воспоминание о времени до того, как он попал в секту Юньхэ? Его никогда не тревожила потеря воспоминаний из детства. Большинство детей не помнят, что они делали тогда. Поэтому и он не считал себя особенным. Быть может, его жизнь была такой горькой, что сердце предпочло все забыть? Учитель направлялся к заброшенному храму Нефритового императора на окраине деревни. В нем обыкновенно останавливались путники, пережидая ночь, либо же укрывались местные жители, когда шли с полей и их заставал дождь. Цзя Синьмин решительно зашел в храм, спустил его с рук и потрепал по голове со словами: — Подожди меня здесь. Маленький Цин Юйдунь послушно уселся у входа, глядя, как ветер ворошит листву на дереве, протянувшем ветви к воротам храма. Солнце играло сквозь листву, и малыш сидел на месте, будто ему было не пять, а все шестьдесят. Цин Юйдунь оглянулся вглубь храма: Цзя Синьмин поклонился перед статуей Владыки, а затем из-за нее вышел какой-то человек. Старец. Учитель что-то сказал старцу, а тот ему ответил. Цин Юйдунь играл с палочкой, внимательно глядя на старца. Неожиданно он понял, что знает его: этот даос когда-то предсказал ему пройти Восемь страданий, чтобы обрести цзюэ-хунь. Однако сейчас он был ребенком, поэтому быстро потерял интерес и вернулся к палочке. Солнце дрожало сквозь листья, бросая пятна света на землю и на его ручки. Цзя Синьмин договорил со старцем и вышел. Он присел перед ним на корточки и улыбнулся. — А-Сюань, я заберу тебя домой, хорошо? Мальчик кивнул: торжественно, спокойно, будто от его слова действительно что-то зависело. Цзян Синьмин улыбнулся снова — с какой-то горечью, а затем подхватил его на руки и понес прочь. За его плечом Цин Юйдунь увидел, что старец все еще стоит перед статуей и смотрит на него. Затем он махнул рукой, будто прощаясь.

***

Юй Ху услышал тонкий стон и тут же подскочил на ноги, подбегая к кровати. — А-Сюань, ты очнулся? — он осторожно погладил его по бледной щеке, но Цин Юйдунь не просыпался. Юй Ху разочарованно убрал руку и вернулся к очагу. Цин Юйдунь спал уже три дня и три ночи. Сначала кот паниковал. Найдя своего хозяина в таком ужасающем состоянии, он готов был рвать на себе волосы от тревоги, но затем понял, что никто другой ему не поможет. Ему придется справиться самому. Осторожно взяв того на руки, он взмыл ввысь и снова поднялся на мече над горами. Спустя время он смог отыскать небольшую сторожку на склоне горы — видимо, охотничий домик. Лачуга была старой и разбитой, но крыша не протекала, а внутри он обнаружил даже запас дров. Здесь был грубый стол, один стул и кровать. Юй Ху осторожно положил своего Учителя на кровать, а затем надолго замер, не зная, что делать. Он никогда никого не лечил, никогда не спасал. Сначала он сообразил, что нужно разжечь огонь: с этим он разобрался быстро, благо у него еще осталась ци. Затем надо было что-то решить с ранами Цин Юйдуня. И для этого его надо раздеть… Не то чтобы он не видел Учителя голым. В тот раз в пещере он также раздевал его, но в этот раз… почему-то все ощущалось по-другому. Когда дрожащие пальцы кота коснулись оголенной кожи мужчины, он не сдержался и провел по ней, ощущая ее бархатистость и мягкость. Он уложил Учителя на живот, чтобы осмотреть его повреждения: ужасная, чудовищная кривая рана пересекала его спину, будто кто-то с силой хлестнул его терновым кнутом. Кто мог напасть на него? Что же произошло? Юй Ху ничего не знал. Он осторожно промыл рану и застыл, глядя на нее. Затем кот направил в Цзисюаня поток ци, чтобы помочь его телу справиться с кровопотерей. Хвала Небесам, мешочек-цянькунь старейшины все еще был при Цин Юйдуне. Бесстыдно запустив в него лапы, кот нашел заживляющую мазь, которой щедро намазал спину мужчины и перевязал. После этого Юй Ху рухнул как подкошенный и проспал целый день, пока не восстановил силы. Но когда он открыл глаза, сидя на полу у кровати Цзисюаня, тот все еще спал. Он все спал и спал… и спал. Юй Ху вышел на охоту и принес зайца. Но запах жареного мяса тоже не разбудил Цин Юйдуня. Юй Ху заварил чай из диких листьев, но и это не пробудило мужчину. Юй Ху несколько раз сменил ему повязку, но тот все спал. Кот начал гадать, проснется ли он вообще? Духовный кристалл в мешочке Цин Юйдуня постоянно вспыхивал, но он не отвечал. Он не знал, какова обстановка снаружи, и не хотел рисковать. Он просто ждал, как послушный зверь. На четвертый день терпение кота начало истощаться. Он уселся на край кровати и провел по волосам спящего мужчины. — А-Сюань, если ты не проснешься… — угрожающе начал он, а затем вздохнул, — я не знаю, что мне делать. Он наклонился, вдыхая морозный запах от волос Цин Юйдуня. Этот запах всегда его успокаивал — такой свежий, чистый и холодный, как замороженный лотос. Его ци слабо текла в его теле, но как будто стала еще слаще, еще вкуснее, не чета горной природной ци. Не размышляя о своих действиях, Юй Ху потерся носом о щеку Цзисюаня. Во сне тот казался таким умиротворенным, таким теплым, совсем не его холодное «я», которое появлялось, стоило ему открыть глаза. Юй Ху всегда полагал, что остальные неправильно рассматривают старейшину Цунчжэ, что кто-то или что-то так изменили его, что человек, который должен был согревать всех вокруг, превратился в кусок льда. Что, если он не проснется? Что, если Юй Ху снова останется один на этом свете? Что, если… Юй Ху прижался губами к щеке Цин Юйдуня. Его кожа была холодной, но мягкой, такой приятной, что кот лизнул ее. Он покосился на губы — слегка приоткрытые, бледные и тонкие губы, которые всегда говорили такие холодные слова… Юй Ху нестерпимо захотелось лизнуть и их. Лизнуть, может быть, укусить, может быть, пососать, втянуть нижнюю губу, прикусить, языком сплестись с чужим языком… Прижаться крепче, обнять так сильно, чтобы Цзисюань никогда не смог уйти от него. Никогда не смог покинуть. Однажды он видел в каком-то городе, как люди обменивались своей ци через губы. Быть может, этот способ действеннее его передачи ци? Быть может, поэтому хозяин не может восстановиться и очнуться? Кот осторожно лизнул губы Цин Юйдуня. Ощущение мягкости так поразило его, что он лизнул еще раз, а потом прижался плотнее. Теплое дыхание переплелось с его дыханием. Он отстранился. А затем кот увидел, что на него смотрят ясные черные глаза.