первый и последний раз (новая версия)

      Я вернулся домой, полностью погружённый в мысли. Это его мечта? Отправиться в путешествие по Европе? Учитывая хотя бы внешний вид его дома — мечтать о таком было безнадёжно.       Я молча прошёл мимо маминой комнаты, дверь в которую была закрыта. Оттуда доносились шум и стоны, символизирующие о том, что мать снова загуляла. Три месяца назад, когда я сломал руку, она клялась мне больше никогда не ходить по стрип-клубам, не приводить домой мужиков и проводить со мной больше времени. Полагаю, она не в курсе, что я вернулся, или просто пьяна и забыла о своём обещании. Как обычно.       Я запер дверь в свою комнату, включил тусклый настенный светильник и сел на кровать. Я снова и снова перечитывал строчки на странице в блокноте.             «Если тебе деньги некуда             складывать, то звони,             по Европе прокатимся.             ********                                Кирéль»       Он поставил ударение в своём имени. Похоже, его всегда называли неправильно, или переспрашивали, а может и смеялись над его именем, вот он и не хотел его говорить. Зато теперь у меня есть его номер телефона и имя.       Он мне понравился. Как человек. В нём было что-то… Не знаю, особенное? Его каштановые волосы длиной примерно до середины ушей, карие глаза, мешковатая чёрная одежда и трубочка на лице, прикреплённая к баллону в сумке на колёсиках — всё делало его особенным. И маленький рост не исключение. Он был где-то 160 сантиметров, это так, навскидку. Я же в свою очередь — 173. Это довольно внушительная разница.       Я посмотрел прямо перед собой. У меня были деньги. Отложено, в тайнике, на переезд, но я и не считал их никогда, понятия не имею, сколько там…       Я вскочил с кровати и быстро подошёл к окну. Мой подоконник состоял из двух слоёв, в одном из которых я давно уже сделал отверстия под форму моего блокнота и денег. Это тоже был один из моих секретов.       Подняв «крышку», я кинул её на кровать, взял деньги и стал их считать.       — Нифига, — невольно вырвалось у меня.       Этого должно хватить.       В этот момент я очнулся и снова посмотрел прямо перед собой. Проснулась та моя часть, которая умела трезво мыслить.       Нужно быть реалистом. Я его, можно сказать, и не знаю, помог, подвёз, но… В самом деле, какая к чёрту Европа?.. Мотнув головой, я убрал деньги назад, вернул подоконник на место и лёг на кровать.       Но у меня так и не получилось уснуть. В груди была какая-то пустота, всю ночь я думал о том, что сейчас делает Кирель. Как он там один? Думает обо мне? Жалеет, что случайно открылся? Скорее всего. И, скорее всего, снова выглядит несчастным.       Интересно, он лёг спать, или тоже сейчас о чём-то думает? Наверное, он и не подозревает, что поначалу я всерьёз воспринял его мечту. Думает, что ему так и суждено умереть в своём обшарпанном доме, в окружении, как он сказал, «неполной семьи» и кучи комплексов. Затем его похоронят, и даже на его могиле будет написано имя, которое ему никогда не нравилось. Оно будет написано без ударения, и прохожие будут неправильно его читать, и даже на небесах ему не будет покоя от ненависти к самому себе.       Что-то меня понесло.       За подобными мыслями я провёл пять часов.       Семь утра.       Больше лежать не было сил. Сегодня была суббота, в универ не нужно было, и я встал.       Будучи одетым в трусы и чёрную футболку оверсайз, я проковылял до туалета и умылся. Посмотрел в зеркало. Капли ледяной воды стекали по лицу, намочив волосы около лба.       Ещё пару секунд посмотрев на своё отражение, я пошёл на кухню. Там стоял накачанный темнокожий мужик с пирсингом в одних обтягивающих трусах и как ни в чём не бывало заваривал кофе на две кружки.       — Здрасьте, — вяло сказал я, предвидев такое развитие событий. Это происходило уже не в первый раз, — Можно я воспользуюсь своей кофемашиной? — я выделил слово «своей» и кивнул в сторону машинки. Он недовольно на меня покосился, забрал кружки и ушёл, заперев на ключ дверь маминой комнаты.       Я вздохнул и, достав свою любимую кружку с белой надписью «you won't die from another cup of coffee» на чёрном фоне, включил кофемашинку. Она приятно гудела, а из окна шёл утренний пасмурный свет. Для утра с посторонним человеком в доме, здесь было довольно тихо. Взяв готовый кофе, я поспешил снова скрыться в комнате.       Я пытался отвлечься, но все мысли то и дело сводились к одному. Взгляд сам собой падал на подоконник, и мне начало это надоедать.       Прислушавшись к звукам из комнаты матери, я сел на кровати, вставил наушники, включил музыку на плеере, закрыл глаза и за полчаса провёл невообразимый мыслительный процесс с целью уничтожить мысли о путешествии в своей голове, но в итоге, наоборот, придумал кучу оправданий и чуть ли не целый план поездки. Открыв глаза, я выругался, вышел из комнаты и подошёл к стационарному телефону, висящему на стене кухни.       — Алло?       — Алло, кто это?       — Скай. Я подвозил тебя домой с вечеринки вчера. Помнишь?       — Зачем ты звонишь сюда? — он был настроен недружелюбно.       — Ты сказал звонить, если у меня есть деньги на Европу. Они есть.       — Очень смешно.       Он бросил трубку. Я набрал ещё раз, но он не подошёл. Я начал злиться. На эмоциях я оделся и, взяв деньги, поехал к нему домой.       Поиски его квартиры заняли какое-то время, и несколько раз я был послан далеко и надолго, но, благо, он жил на втором этаже, и вскоре я попал. Позвонил в дверь. Кирель открыл, будучи в тех же чёрных джинсах и чёрной толстовке. И только тогда я очнулся от пелены, застелившей мой разум и заставившей на полном серьёзе приехать к нему домой.       Его глаза расширились. Они разные, его глаза. Один карий, а второй зелёный. Этого не было вчера. Он скрывает это? Он был в линзах?       — Ты что здесь делаешь? — удивлённо и как-то агрессивно спросил он, одной рукой вцепившись в дверную ручку, а вторую целиком спрятав в рукаве, где держал тележку с баллоном.       Я показал ему пачку денег.       — Я думал-думал… Я хочу сделать тебя счастливым. Я отвезу тебя в Европу.       Его глаза расширились ещё больше.       — Откуда у тебя такие деньги? — на выдохе спросил он, не сводя глаз с купюр.       — Я умею копить, — я усмехнулся.       — Но… Я… Как?! — он отпустил дверную ручку и в растерянности смотрел по сторонам, размахивая свободной рукой, — Как я… Мы не знакомы совсем, и как я тут оставлю…       Он колебался. Я терпеливо стоял на пороге.       — Ну я… Я не могу, — прошептал он, обхватив свободной рукой вторую и продолжая растерянно озираться, словно кто-то мог принять решение за него, — Я не могу… Я… — на этот раз пауза затянулась, — А почему… Только если… но я же… Ну, это моя мечта… Ты прав, наверное…       Он сказал ещё что-то про время, но так тихо, что я не услышал.       — Мне тогда нужно собраться… Поверить не могу, что я правда об этом думаю, — он задумчиво смотрел под ноги, бормоча какие-то несвязные фразы. Потом он глянул на меня, и в его взгляде было столько непонимания и растерянности, что он будто глазами просил решить всё за него, — Мы же не знакомы…       — Ну, познакомимся, — я неловко усмехнулся, сгорая от стыда за нелепость каждой своей фразы.       — Мне тогда нужно собраться… — сказал он, а потом совсем тихо пробормотал:       — Чёрт, я правда это делаю?..       — Тебе помочь с чем-нибудь?       Он замялся, напрягшись и снова вцепившись в дверную ручку.       — В чём дело? — спросил я.       — Моя квартира выглядит, как после бомбёжки, — тихо сказал он, глядя в сторону.       — А моя мама водит домой стриптизёров и спит с ними, — я неловко улыбнулся, а Кирель недоверчиво посмотрел на меня. Повисла пауза, и лишь спустя минуту он медленно и неуверенно открыл дверь.       Его квартира и правда выглядела, как после бомбёжки. Пока мы шли в его комнату (она была единственной в квартире, ещё я мельком увидел диван на кухне, на котором, видимо, спала его мама), я заметил, что в ней тёмные рваные обои, грязный скрипучий пол, старые двери и осыпающаяся с потолка штукатурка. В его комнате дела обстояли получше: было видно, что он убирается регулярно. Пыли я не видел, всё было аккуратно и лежало на своих местах. Комната была маленькой. Здесь стояли только заправленная кровать и стол, на котором лежала стопка учебников и некоторые книги. Было одно окно, наполовину занавешенное. Всё в тёмных (но не чёрных) тонах.       — Извини, я давно не убирался… — он ещё больше сжался.       — А мне кажется, у тебя чисто, — я улыбнулся уголком губ, продолжая осматривать помещение, — У тебя… кхм… есть чемодан?       — Один, старый. Мы его один раз использовали.       Он ушёл куда-то, а потом вернулся с пыльным тёмно-коричневым тряпичным чемоданом на колёсиках. Я положил его на пол и открыл, немного отряхнул руками от пыли.       — Тебе нужно что-то… Ну… Связанное с твоими лёгкими?       — Да, — смутившись от моего вопроса, он полез под кровать и достал несколько сменных кислородных баллонов для своей сумки, а потом погрузил странный прибор, стоявший на его тумбочке, смотав перед этим отходящие от него провод и широкую трубку с кислородной маской. Я предположил, что это прибор для сна, я видел его в какой-то передаче. Погрузив всё это, Кирель вдруг сказал, так тихо, будто самому себе:       — Сомневаюсь, что мой врач оценит идею с поездкой.       — Ну, тогда может тебе стоит посоветоваться с ним…       — Нет, — сказал он тихо, глядя в пол, — Я просто уеду.       Я промолчал.       — Знаешь, — продолжил он, — Я не могу смириться с тем, что я еду куда-то за твои… такие большие деньги.       — Я сам не могу поверить, что действительно собираюсь это сделать. Но… мне почему-то захотелось осчастливить тебя… увидеть твою улыбк… Кхм, — я замолк на полуслове, поняв, что меня понесло, и уши снова покраснели. Кирель замялся, заморгал и нахмурился, делая вид, что думает, что взять с собой, но у него в глазах читалось, что эти слова его зацепили, он испугался и сам не знал, что думать.       — Почему ты вообще со мной связался? — спросил он, сжав пальцами край чемодана.       — Ты хороший человек, мне кажется.       — Ты знаешь меня в общей сложности где-то час, — скептически отозвался он, но взгляд его продолжал задумчиво блуждать где-то вдали.       — Ну, видимо, этого оказалось достаточно.

***

      Я оделся в чёрные джинсы, рваные на коленках, кроссовки и красную толстовку, оставил матери записку о том, что еду в поездку с группой университета (моя придуманная история, чтобы ничего не объяснять) и поехал за Кирелем.       Было совсем раннее утро, ещё даже темно, но, судя по лицу и степени готовности, Кирель уже давно встал. Он был одет в свои чёрные джинсы, чёрные кеды и чёрный худи. В общем, в то же, в чём был на вечеринке.       — Пошли? — неловко усмехнувшись, спросил я. Он кивнул.       Мы отправились в аэропорт.       После прохождения всех необходимых видов контроля, мы сели в зале аэропорта в ожидании нашего самолёта. Я заметил, что он сидит, прижав колени к груди и часто дышит.       — Ты чего? — спросил я, немного наклонившись к нему.       Его уши, слегка прикрываемые прядками волос, мило покраснели.       — Что, если у меня закончится воздух там, в самолёте? Я никогда не летал.       — Садись у окна, виды при взлёте и посадке просто потрясающие. Да и в самолётах же есть всё необходимое для того, чтобы дышать в экстренной ситуации. Всё будет хорошо.       Я заглянул в его опущенные глаза. Оба были карие.       — Ты в линзах? Я видел, что один глаз у тебя был зелёный… Мне кажется, это так круто и… красиво, — на этом слове всё внутри меня взлетело и упало обратно, и я заметил, что Кирель удивился и, возможно, даже слегка напрягся.       — Ты не представляешь, сколько раз меня высмеивали за эту «красоту», — он показал кавычки пальцами, — Это ни капли не круто.       — Ты ведь считаешь так только потому что другие так говорили… — тихо сказал я.       Он лишь отвёл глаза.       «Рейс номер 22 объявляет начало посадки»       — Это наш. Идём?       Я встал. Мы уже сдали чемоданы, поэтому я шёл с небольшим рюкзаком за спиной, а Кирель только вёз за собой свою сумку с баллоном. Он нервно теребил края рукавов худи пальцами.       Он шёл так медленно и неуверенно. Может, он всё ещё колебался в своём решении, а может просто боялся лететь, не знаю, но я, сделав невероятное усилие над собственным страхом, медленно сплёл свои пальцы с его, наполовину утонувшими в огромном рукаве. Он вздрогнул и покраснел, задышал чаще. Он не сжимал пальцы в ответ, и я чувствовал, что локтем он прижимался к собственному телу.       У него холодная рука. Холодная и маленькая. И худая. Но кожа довольно приятная, хоть длинные пальцы и в болячках. Наверное, он ковыряет кожу около ногтей.       Тот факт, что он не вырвал руку, принёс мне целую волну облегчения, сделавшую конечности ватными. Внутри всё прыгало из-за того, что я держал его руку, а мои ладошки как назло начали потеть.       Мы прошли по телетрапу. На входе стюардесса, увидев Киреля с его трубками и баллоном, попросила документы о его болезни. Моментально забрав свою руку, так что я подумал, что он ждал момента, чтобы сделать это оправданно, он достал их из сумки с баллоном (понятия не имею, как они туда поместились) и протянул девушке с красными губами и чёрным пучком волос на голове.       — Здесь о моём диагнозе, — сказал Кирель, указав на лист бумаги с медицинской печатью, а затем подвинул её и указал на другие, — А здесь о приступах и поступлениях в больницу, частоте там и так далее. Ещё там дальше есть о лечении, профилактических осмотрах… Короче, смотрите, что нужно.       Какое-то время стюардесса вчитывалась в текст документов, что он ей дал, а спустя минут пять наконец пропустила нас в салон, отдав Кирелю бумаги, и мы заняли свои места. Он часто дышал и робко смотрел в окно, вглядываясь в работников, проезжающих туда-сюда на своих машинках. Поставив сумку между своими ногами, он положил обе руки на её ручку, видимо, чтобы я не взял его за руку снова, и мне было неловко это делать, но так хотелось…       В таких колебаниях я провёл всё то время, что самолёт стоял, и потом, когда он тронулся и начал разгоняться, Кирель вжался спиной в своё кресло и схватился худыми пальцами за подлокотник. Я несколько раз сжал и разжал кулаки, дыхание сбилось, а затем зажмурился и накрыл его напряжённую руку своей. Он не отреагировал, лишь слегка дёрнулся, а в моей груди всё снова подпрыгнуло.       В момент, когда мы оторвались от земли, он зажмурился, а потом, когда самолёт начал уже более-менее ровно взлетать, он медленно открыл глаза и, взглянув на меня, с дебильной улыбкой смотрящего на него, умиляющегося тому, как он жмурится и сжимает подлокотник, забрал руку и, отвернувшись к окну, едва заметно нахмурился и закрыл глаза от неловкости. Я же, поняв, с каким лицом сижу, приложил пальцы к губам, убирая настойчивую улыбку, мотнул головой и уставился в спинку стоящего впереди кресла.       Кирель смотрел в иллюминатор на поля, леса и дома, становившиеся всё меньше и меньше, пока мы наконец не долетели до уровня облаков и земля не пропала из виду. Его рука была прижата к груди, судя по всему, давление всё же действовало на лёгкие и ему приходилось прилагать усилия, чтобы кислорода хватало. Он оторвал взгляд от окна и уставился на свои пальцы, теребя кожу около ногтей.       — Я хотел поговорить кое о чём… — на выдохе сказал я, быстро, чтобы пути назад уже не было и мне всё же пришлось заканчивать мысль.       — Да? — тихо спросил он, не глядя на меня.       — Я хочу, чтобы ты знал, что не стоит переживать по поводу того, что я за всё плачу… Да, поездка будет недешёвой, но я сам решил потратить свои деньги на неё, так что… не думай об этом и говори, если хочешь куда-то сходить или съездить в определённое место, или что-то купить… — я перевёл дух, — И ещё, имей в виду, что я над тобой не посмеюсь, не осужу тебя за внешность, или имя, или ещё что-то… Я не из тех, кто устраивает травлю. Я знаю, о чём ты говоришь, я тоже через это не раз проходил и… — я понял, что меня опять занесло, — Я, наверное, слишком углубляюсь в тему, но… в общем…       Я потерял мысль, создав паузу. Кирель помолчал немного, а потом также тихо ответил:       — Я понял, — он отвёл глаза и совсем тихо добавил:       — Кхм… спасибо.