первый и последний раз (новая версия)

      Посреди ночи я проснулся от настойчивого звонка стационарного телефона. Никто не подходил, а он всё звонил. Я нехотя встал, вышел из комнаты: небо в окнах только-только начинало светлеть. Дверь в комнату мамы была открыта, её самой не было, а на полу на входе в кухню, в которой висел телефон, был разлит коньяк, которым воняло на всю квартиру. Повсюду валялись осколки разбитой бутылки.       Раздражённый после внезапного пробуждения, я переступил осколки и лужу и наконец снял трубку.       — Да?       С той стороны раздался взволнованный женский голос, однако его обладательница говорила быстро, чётко и по делу.       — Так, я не знаю, кто ты, но Кирель сказал тебе позвонить.У него приступ, я позвонила в скорую. Езжай сразу в больницу.       Она назвала адрес. Уронив телефон, повисший на проводе, я кинулся в комнату, схватил ключи от машины. Затем к входной двери, наспех обулся на босую ногу и выбежал прямо в футболке и пижамных штанах.       Я не помню, как ехал. Помню только, что в голове крутилось одно: «Это то же, что в прошлый раз. То же, что в прошлый раз.»       Остановившись у больницы поперёк парковочной разметки, я выбежал, на ходу закрыл машину и влетел в двери здания.       Навалившись на стойку ресепшена, я выпалил:       — Кирель, на скорой должен был приехать с приступом… Рак лёгких, его уже привезли?       — Да, он в реанимации, но вас туда не пустят, — сказала девушка за стойкой, ошарашенно на меня смотря, — Можете пройти вон туда, прямо, затем налево до конца, на двери будет написано. Подождите в коридоре, с ним женщина приехала, скорее всего, сидит там же.       На негнущихся ногах и со сковывающим страхом я прошёл по указанному маршруту и увидел в пустом коридоре женщину. Она была худая, одета в широкие штаны и чёрную майку. На плечи была накинута потрёпанная кофта, на ногах — старые серые кроссовки. Она сидела, сдвинув колени вместе. Ступни, стоявшие на полу, были слегка повёрнуты носками друг к другу. Опиралась локтями на колени, крепко сцепив руки в замок, туманным взглядом смотрела в стену. Под карими глазами были мешки, русые волосы с едва заметными одинокими седыми волосками были собраны в небрежный пучок. Весь её вид излучал невероятную усталость, а во взгляде застыл страх.       Я сел рядом, тяжело дыша от бега и выгибая свои пальцы. За дверьми реанимации слышалась суета и крики врачей, писк приборов. Женщина помолчала немного, потом медленно повернула голову и взглянула мне в глаза. Её усталость будто тяжким грузом навалилась на меня, стоило мне посмотреть на неё в ответ.       — Ты тот парень, которого Кирель сказал позвать? — спросила она, оценивающе окинув меня взглядом с ног до головы. Её голос был довольно низким, а может, так казалось из-за того, что он был очень усталым.       — Да, — ответил я, и мой собственный голос дрогнул, — Я Скай.       — Куда вы ездили? — спросила она. Без злости и даже не строго, а просто. Просто устало.       — В Европу. Он вам не рассказал?       — Нет, — отозвалась она, снова уставившись в стену, — Мы вчера сильно поругались. Он так ничего и не сказал. Я столько ему наговорила. Какая же я дура, — она уронила голову на руки и тихо заплакала. У меня к горлу тоже подкатил ком, и слёзы потекли по щекам, но я не издал звуков.       «То же, что в прошлый раз.»       Через несколько минут женщина затихла, шмыгнула носом и снова приняла изначальное положение.       — Вы с ним близки? — спросила она.       Я попытался успокоить слёзы, но голос всё равно невероятно дрожал.       — Да. Эм… — я замялся.       — Да говори уж. Я уже всё приму.       — Мы встречаемся, мэм, — отозвался я. Женщина усмехнулась и помотала головой, прикрыв глаза.       — Да уж. Поди знаешь его лучше, чем я, — сквозь смех сказала она, — И обо мне поди много знаешь, и вряд ли это что-то хорошее. Я права?       Она повернулась и легонько толкнула меня кулаком в плечо.       — Слышал кое-что. Но не очень много.       — Да-а, — протянула она с улыбкой, смотря в стену, а потом вдруг посерьёзнела, — Ты не думай обо мне плохо. Да, я задолбанный жизнью, уставший человек, который срывался на собственном сыне из-за работы, но работала я для него, для его лечения. И я желала ему только хорошего, хотела, чтобы жизнь у него сложилась лучше, чем у меня, и профессия у него была хорошая, чтобы платили много, — она снова заплакала, на этот раз не двинув головой, а просто прикрыв рот пальцами, — Хотя, чего я оправдываюсь. Жалко звучит.       Она негромко поплакала несколько минут. Страх распалялся внутри меня. За дверью звуков становилось меньше.       Женщина шмыгнула носом и повернула ко мне голову, всё ещё опираясь локтями на свои колени.       — Ты любишь его? — спросила она.       — Да, — не колеблясь, отозвался я. Она покивала, отвела глаза, затем снова посмотрела на меня.       — Думаю, что и он тебя любит. Он способен любить в ответ, да так, что с ума сойдёшь. У него очень глубокая душа, просто жизнь заставила его охранять туда вход и не пускать кого попало, — она отвернулась, — Да-а, жаль, что он и от меня её закрыл, — повисла пауза, — Он очень ответственный в отношениях с людьми. Слово держит. Я могу по пальцам пересчитать, скольким людям за всю жизнь он говорил, что любит их. Моё участие в этой статистике закончилось бы на его четырнадцати годах, — её голос дрогнул, — Да, такими словами он не бросается.       Она замолчала, а у меня в груди потянуло болью. Полезли страшные мысли, которые я поспешил отогнать, снова и снова повторяя, что это то же, что в прошлый раз.       Женщина до сих пор молчала, а я не знал, что сказать. Впрочем, через полминуты она продолжила:       — Стало быть, знакомлюсь с парнем своего сына, — она снова повернулась ко мне, опершись теперь только на один локоть, — Парнем своего сына, — медленнее повторила она, будто пробуя каждую букву, — Вот это да. Я Джилиан. Можно Джил.       Она протянула мне руку. Я недоверчиво пожал её.       — Скай, значит. Встретились двое со странными именами, — она усмехнулась, опять отворачиваясь к стене напротив. Я промолчал и, думаю, по мне было видно, что я напрягся из-за этой темы, однако Джилиан не стала спрашивать, а лишь продолжила, — Его Кирелем отец назвал, мразота подколодная. Как понимаешь, и в этом месте жизни я облажалась, хах. Слава богу, за все девятнадцать лет я не видела ни одной черты характера или ещё чего, чем Кирель напоминал бы мне своего отца. Но имечко на самом-то деле крутое, скажи, а? — она снова толкнула меня кулаком в плечо, рассмеялась. Её смех тоже был низковатым, как и голос, с едва слышимой хрипотцой. Джилиан заливалась несколько секунд, а потом этот смех плавно перешёл в рыдания. Закрыла лицо руками и плакала минут пять, пока не начала медленно затихать и больше не поднимала головы с рук.       — Ты извини, что я тебе тут душу излила, ты поди тоже за Киреля переживаешь, — тяжёлым голосом сказала она, смотря в пол, упираясь лбом в ладони, — Но мне столько лет было некуда это всё деть. Если с ним что-то случится, я никогда не прощу себя за то, что даже в последний вечер я сорвалась на сыне. И всё из-за этой тупой работы.       Я погладил её по спине и сказал:       — Всё будет в порядке. Откачают воду и отпустят. Он выйдет в ремиссию и проживёт ещё много счастливых лет. Это как в прошлый раз. Как в прошлый раз.       Я стал повторять это как какую-то мантру, и не сразу заметил, что Джилиан удивлённо на меня смотрит, подняв голову с рук. Я одёрнул свою руку, перестав гладить её.       — Ты его и правда любишь, — проговорила она, возвращая взгляд на стену, — Раньше я бы страшно разозлилась, что он встречается с парнем. Но сейчас… Я так рада, что ты у него есть.       Она помолчала, затем посмотрела на меня.       — Он был счастлив в этой поездке?       — Очень, — я невольно улыбнулся, и слёзы покатились по щекам, а к горлу подкатил ком. Я прикрыл рот рукой, — Он доверился мне, и был такой спокойный… Так умиротворённо улыбался, — я зажмурился и заплакал, а через каждое слово непроизвольно резко вдыхал, как бывает, когда плачешь и не можешь толком ничего нормально сказать, — Ему так всё было интересно, — дальше я прерывисто вдохнул и немного успокоился, распахнул глаза, а голос теперь только дрожал. Я сглотнул, — А когда мы были в Бельгии и смотрели парк, в котором вся Европа была в уменьшенном виде, он так радовался, что я каждый раз улыбаюсь как вспо-ми-на-ю… — на последнем слове я совсем сломался и обхватил голову руками, уронив её на колени, дёргаясь в плаче. Почувствовал, как Джилиан гладит мою спину худой женской рукой.       Мы провели в коридоре ещё какое-то время. Оба немного успокоились и с красными опухшими лицами сидели на стульях рядом, уставившись в стену напротив, каждый в своих мыслях. Джилиан держала меня за руку, сильно сжимая её. Кожа на тыльной стороне её ладони была сухой и немного сморщилась от возраста. Не знаю, сколько ей было лет, но крошечные морщинки около глаз уже были видны.       Ручка двери дёрнулась, и из отделения реанимации вышел врач: высокий мужчина в халате, не худой и не толстый, с футболкой под халатом и абсолютно белыми от седины волосами. У него были такие же белые усы, ухоженная аккуратная борода, светлые глаза и морщины на лице, очки в тонкой оправе. На внешность был приятным.       Мы с Джилиан подорвались со стульев. Я хотел забрать свою руку, но она сжала её так сильно, что я не смог. Да было и не до этого: я выжидающе смотрел на врача, у которого был уставший и печальный вид.       — У него тяжёлое состояние. Воду мы откачиваем, но пошло осложнение. Не знаю, выберется или нет.       Внутри смешались два чувства. Первое — облегчение. Он жив. Под наблюдением врачей. Второе — жуткий страх. Осложнение?       — Можно его проведать? — дрогнувшим голосом спросил я.       — Нет, — врач покачал головой, прикрыв глаза на секунду, — Это реанимация, я не могу вас туда пустить. Такие правила.       — Он в сознании?       — Нет. Но может прийти в себя в любой момент. Вряд ли надолго, правда. За ним ведётся строгое наблюдение, а я знаком со всей его историей болезни. Обещать ничего не могу, но буду держать вас в курсе.       Мужчина скрылся за дверьми, и мы с Джилиан медленно приземлились обратно на стулья. Она всё ещё крепко держала мою руку, иногда сжимая и разжимая пальцы от волнения.       — Это его врач?       — Да. С самого начала его лечит, — ответила Джилиан, — Он же тебе рассказывал всё о болезни, да?       — Ага, — отозвался я.       Я не ориентировался во времени. Просто сидел, смирившись с тем, что Джилиан держит меня за руку, смотрел в стену и думал о чём-то.       — Время уже день, — сочувственно сказала Джил, посмотрев на меня. Выглядел я, наверное, ужасно, — Ехал бы ты домой. А уж я, если что, позвоню тебе.       — Ни за что я отсюда без него не уеду, — отчеканил я, исподлобья смотря на несчастную стену. Джилиан печально улыбнулась, вздохнула и снова села ровно.       Ещё через какое-то время она отпустила мою руку, встала, по очереди наклонила торс в разные стороны, потянулась и сказала:       — Пойду разомнусь, кофе куплю. Взять тебе что-то?       — Нет, — отозвался я.       — Да ладно, — толкнула меня в плечо кулаком, слабо улыбнувшись, — Не ломайся. Лучше же станет. М?       — Ну, можно чай.       — Во-от, — с улыбкой протянула она, — Сейчас принесу.       Она ушла по коридору, затем свернула направо, скрывшись из виду. Здесь никого кроме нас не было, в этом коридоре был вход только в реанимацию. С тяжёлым сердцем я решил тоже размяться. Встал со стула: тело будто каменное. Медленно размял мышцы, потянулся. Кинул взгляд на двери, и в груди снова отдало болью. Сел обратно.       Джил довольно долго не было. В один момент, вне зоны моей видимости, где-то у входа в больницу послышался шум и крики, затем к дверям реанимации двое санитаров быстро прикатили каталку с какой-то девушкой без сознания. Двери открылись, я привстал. Врач Киреля перехватил каталку, к которой сразу, как он вкатил её внутрь, подбежали медсёстры, начали суетиться. Девушку увезли вглубь, а двери закрылись прямо передо мной, так и не дав мне увидеть Киреля. Я плюхнулся обратно на стул, а санитары побежали обратно, наверное, в скорую.       Через несколько минут вернулась Джилиан с двумя бумажными стаканами в руках.       — Что, привезли ещё какого-то бедолагу, да? — сказала она, присев на своё прежнее место и протянув мне стакан с чёрным чаем. Снова оперлась локтями о колени и отпила немного ароматного кофе из своего стакана, смотря перед собой.       — Какую-то девушку. Она была без сознания, не знаю, что с ней, — ответил я, медленно вертя в руках стакан. Джилиан повернулась, одной рукой подтолкнула мои руки со стаканом ко рту, чтобы я попил чай. Я не спорил, просто сделал несколько глотков. Почувствовал, как горячая сладкая жидкость льётся в желудок и понял, что последний раз ел в самолёте.       — Сколько вообще времени? — спросил я, нахмурившись.       — Пять вечера примерно, — ответила Джилиан и отпила ещё немного кофе, — Устал?       — Просто ел последний раз больше суток назад.       Джилиан сочувственно поджала губы, затем посмотрела на меня.       — Они ничего не говорили, пока меня не было?       — Нет. Я пытался разглядеть его, пока девушку завозили, но не увидел.       Она снова поджала губы и откинулась на спинку стула, запрокинув голову, упершись макушкой в стену и прикрыв глаза.       Спустя какое-то время скорая привезла ещё человека: на каталке был дедушка, его завезли в реанимацию. Следом за санитарами в коридор вошла полная старушка в светлой одежде и нежно-розовом вязаном кардигане, рассеянно переводя взгляд с санитаров на врачей, на закрывающиеся двери и обратно.       — Мы сообщим вам о его состоянии, как только окажем посильную помощь, — на ходу бросил какой-то другой врач, забравший каталку, и закрыл дверь. Старушка рухнула на стул напротив нас и залилась слезами, закрыв лицо ладонями. Мы с Джилиан невольно снова сцепили руки.       Вскоре она затихла, лишь потихоньку всхлипывала иногда. Я медленно встал, пересел к ней и погладил по спине. Она беспокойно вскинула голову, посмотрела на меня несколько секунд, затем отвела взгляд.       — Спасибо тебе, сынок, — хриплым голосом сказала она и, достав из кармана брюк платочек, вытерла им лицо.       — Всё будет в порядке, — неловко произнёс я, будто в пустоту.       — Да уж не будет, — она снова заплакала, — Но спасибо тебе за заботу. Дай Бог здоровья тебе и тому, кого ты здесь ждёшь, — сквозь слёзы сказала она и закрыла лицо платком.       Я рассеянно пересел назад, и Джилиан тут же схватилась за мою руку.       — Ты хороший человек, — сказала она после небольшой паузы, затем встала со стула, — Мне надо позвонить кое-куда. Сейчас вернусь.       Она захватила наши пустые стаканы и скрылась за поворотом. Я остался наедине с плачущей старушкой.       Через минут десять из дверей вышел врач, тот, что забирал дедушку, и старушка глянула на него мокрыми и полными мольбы глазами. Мужчина сказал:       — Ваш муж скончался, — по больнице вновь прокатился болезненный крик, переходящий в плач, — Мы сделали всё, что было в наших силах. Сожалею вашей утрате.       Он заглянул в двери и крикнул:       — Софи! Проводи женщину к ресепшену.       Из дверей вышла молодая девушка в халате медсестры и медленно повела бабушку по коридору, тихо говоря ей что-то успокаивающим голосом. Врач скрылся в отделении.       Меня начало тошнить. То ли от голода, то ли от страха, я не понял. Но эта сцена оставила внутри какой-то отпечаток. Я отрешённо смотрел в стену. В больнице воцарилась тишина.       Скоро вернулась Джилиан, опустилась на стул, взявшись за край руками, и с безразличной улыбкой и пустым взглядом сказала:       — Меня уволили с работы.       — Что теперь будете делать? — спросил я.       — У меня ещё две есть, — усмехнулась она, — А вообще, найду получше. Где платят побольше и начальник не такая скотина, — она сплюнула. Не по-настоящему, конечно. Откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.       — М-м-мх, курить хочу, — простонав, на выдохе сказала она, устало съехав ягодицами на край стула.       — Вы курите?       — Давно уже нет. Пока Кирель не заболел — курила, а потом как-то мне стыдно было. Сначала курила в подъезде, брызгалась потом духами, как трусливый подросток какой-то. Потом бросила совсем. А сейчас… М, нервы ни к чёрту. Физически хочу курить, а головой думаю: у тебя сын от рака лёгких страдает прямо сейчас, а ты хочешь свои сама угробить, — она горько усмехнулась. Я посмотрел на неё, расцепил её руки, скрещенные на груди, и взялся за одну из них. Она улыбнулась, прикрыв глаза и сжав мою ладонь. Я снова перевёл рассеянный взгляд и уставился в стену.       Какое-то время стояла тишина. Джилиан иногда тяжело вздыхала, и выдох через раз получался дрожащим. Её глаза затуманились мыслями, и она задумчиво смотрела на свои выпрямленные ноги. Мы держались за руки.       Меня начало вырубать. То состояние, когда голова падает, и от этого ты резко просыпаешься. Отвратительное состояние.       Я проснулся от того, что кто-то трогал меня по плечу: вскинул голову и увидел Джилиан, стоявшую передо мной, слабо улыбающуюся и протягивавшую мне сэндвич, держа в другой руке ещё один.       — Я спал? — рассеянно спросил я, затем взял еду и жадно откусил большой кусок.       — Да, надолго вырубился, — сказала она, сев на свой стул и тоже откусив сэндвич, — Врачи не выходили, ничего больше не происходило. Я сходила в магазинчик напротив больницы, через дорогу. Сама весь день не ела.       У меня затекла шея. Я размял её, потёр рукой и поморщился от неприятных ощущений. Откусил ещё сэндвича, уставившись в стену. Всё ещё тошнило, а от постоянного стресса организм вымотался. От еды вроде становилось получше.       Вышел врач Киреля. Мы подскочили со стульев. Я слышал стук собственного сердца, и к горлу подкатил ком. Я подумал, что от страха меня сейчас стошнит.       — Мы откачали жидкость из лёгких, — сказал он, и я даже выдохнул от облегчения, — Но его опухоли прогрессируют. За время его отъезда появилось несколько новых, и они дали серьёзные осложнения на лёгкие. Он в сознании, но очень слаб, и переводить из реанимации его пока нельзя, поэтому и увидеться с ним вы не можете. Сожалею, мы делаем всё, что можем.       Он сочувственно кивнул нам и собирался уйти.       — Если он в сознании, — крикнул я, и мужчина остановился и обернулся, — Передайте ему, что мы здесь и что мы его очень любим.       — Конечно. Как вас зовут?       — Скай, Джилиан, — сказал я, по очереди указав на нас большим пальцем, — Его парень и мама.       Он посмотрел мне в глаза несколько секунд, потом кивнул и закрыл за собой двери. Мы сели обратно. Джилиан сжала мою руку.       — Надежда есть, — тихо сказала она, и я молча кивнул.       Мы помолчали ещё немного. Потом Джилиан вздохнула и спросила:       — А как вы вообще познакомились?       — В университете была вечеринка. Её устраивал один богатый хрен. Он, видимо, просто разослал приглашения всем, иначе они бы к нам не попали. Я сидел на полу туалета, а Кирель влетел туда, когда его кто-то избил и его баллон отцепился. Я помог ему, нашёл баллон, подвёз домой, он мне понравился, и я спросил, могу ли сделать что-то, что сделало бы его счастливым. Он психанул, сказал, чтобы я звонил, если у меня есть деньги на путешествие по Европе. А у меня и вправду были деньги.       — Но, наверное, на что-то другое? — смотря на меня и сочувственно улыбаясь, сказала Джилиан.       — Копил на квартиру, чтобы съехать от мамы, — ответил я, — Но я ни о чём не жалею.       — А что с мамой не так?       — Алкоголичка и нимфоманка, — спокойно ответил я, — Ходит по клубам и приводит домой мужчин на одну ночь. Иногда включает заботливую мамашу и пытается наладить со мной контакт, но поздно уже. Я ей сказал однажды, чтобы больше она так не делала, что она может жить, как хочет и не отвлекаться на меня. Она, собственно, с тех пор так и поступает.       — Тебя это волнует? — спросила Джил, сжав мою руку.       — Уже нет. Просто надоело каждое утро приходить на кухню заварить кофе и гадать, кого же ты там увидишь сегодня: дряхлого старика или накачанного стриптизёра в латексе?       Я усмехнулся, затем после недолгой паузы вздохнул, сжав её руку в ответ.       — Знаете, — начал я, — Вот мы сидим здесь с вами уже, наверное, около суток. Поговорили о том, о сём, и я чувствую к вам бóльшую привязанность, чем к маме. Вы мне за сутки стали хорошей подругой. И, что бы Кирель о вас не рассказывал, вы, по-моему, не плохой человек.       — О-о, Скай, — она умилённо улыбнулась и прикрыла рот свободной рукой, — Ты тоже просто чудо. И я так рада, что ты есть у моего сына.       Я горько усмехнулся.       — Кирель рассказывал, как вы ездили к морю, ещё до того, как у него нашли рак.       — Да, было дело. Хорошая была поездка. Ну, для меня. А он не любит воду, — она запрокинула голову и прикрыла глаза, — Э-эх, даже тут я облажалась. А после и вовсе отношения пошли по одному нецензурному месту.       — Не считая нашего путешествия в Европу, это была лучшая поездка в его жизни и лучшее воспоминание о вас, — сказал я. Джилиан удивлённо уставилась на меня.       — Это он так сказал? — дрожащим голосом спросила она. Я кивнул. Джил посмотрела прямо перед собой, улыбнулась, и слезинка покатилась по её щеке, — А я и не знала.       После этого разговора Джилиан замолчала, а я провалился в сон. Проснулся в ужасном состоянии от того, что она трясла меня за плечо. Я встрепенулся, заметив, что перед нами стоит врач Киреля. Я привстал, и страх сковал меня, когда я обратил внимание на его глаза, выражавшие глубокую печаль. Он по очереди посмотрел на нас, остановил взгляд на Джилиан и тяжёлым голосом сказал:       — Кирель скончался.       Будто удар колом в сердце. Весь страх исчез, разбежавшись по телу непонятной слабостью и невероятной моральной болью. В ушах зашумело, я едва слышал, как Джилиан плакала. Опустился на пол, на колени, схватился за волосы и слёзы покатились по щекам. Я закричал, горло заболело от плача, уши заложило, а в груди была такая боль, что хотелось выброситься в окно.       Его перевезли из реанимации, и нам разрешили войти. Я опустился на стул рядом с каталкой, на которой он лежал. Одетый в больничную рубашку, с растрепанными волосами и закрытыми глазами. Без трубочек и масок. Я взял его за руку: холодная. Широкие рукава рубашки были лишь по локоть, и многие шрамы были видны. Я сжал его руку в своих, прильнув губами к его тонким пальцам. Никак не получалось успокоиться. Слёзы всё лились и лились, голова болела, в груди пекло и так было невыносимо больно. Осознания его смерти вообще не было, а слёзы лились, и как это объяснить?       Джилиан сидела по другую сторону каталки. В её глазах стояло удивление и нескончаемая боль, она плакала, гладила пальцами шрамы и что-то шептала, а у меня не было сил говорить. Не было сил вообще. Всё как в тумане. К нам заходил его врач, клал руку мне на плечо, и, кажется, я слышал, как он тоже тихо плачет.       Потом он шёпотом спрашивал что-то у Джилиан, она сквозь слёзы ему что-то коротко отвечала. Я не слушал. Я смотрел на опущенные веки Киреля и вспоминал его глаза, влюблённо смотрящие на меня. И становилось ещё больнее, и я плакал ещё сильнее, двумя руками сжимая его холодную худую руку.       Позже его врач сказал, что должен кое-что нам отдать. Он вошёл в какую-то палату, затем вышел и протянул одежду Киреля и мой блокнот. Я взял его, сжав дрожащими пальцами обеих рук, а Джилиан забрала сложенные вещи и поблагодарила мужчину. Он высказал нам соболезнования, а потом мы уехали.       Слёзы закончились, но я чувствовал, что это ненадолго. Внутри было пусто. Отрешённо я смотрел на блокнот, сидя на полу своей комнаты. Вся квартира пропахла коньяком. Было темно, но уже начинался рассвет. Это случилось около четырёх утра. Четырнадцатого мая.       Зазвонил телефон. И когда я успел его поднять? Он же вроде на проводе висел… На ватных ногах я прошёл на кухню, снял трубку и убитым голосом сказал:       — Алло.       — Алло, Скай? — весёлый пьяный голос мамы.       — Мам? — равнодушно спрашиваю я.       — Сынок, я встретила такого мужчину! Он идеален! Это точно моя судьба! В общем, он мне ночью предложил уехать и жить с ним! Сынок, я в Греции, со мной всё в порядке, — у неё заплетался язык, и каждые пару слов она смеялась, — Ты же справишься там один, да? Ты же взрослый уже, всё сможешь! Прости, если я там беспорядок оставила, мою комнату можешь использовать, как хочешь, хаха! Я тебя люблю, может быть ещё встретимся!       Я проморгался, удивлённо подняв брови. Взгляд устремился в пустоту, а на лицо вылезла слабая улыбка, та самая, которая появляется, когда отчаяние достигает такого уровня, что становится смешно со всего плохого в жизни.       — Ска-ай, ты здесь?       — Да, — дрогнувшим голосом ответил я.       — У тебя всё в порядке, дорогой?       — Да, мам. Рад, что ты счастлива, — сказал я и повесил трубку, хотя она начала ещё что-то весело говорить. Съехав спиной по стене, я сел на пол и снова заплакал.